КАЖДОМУ СВОЁ

Точки теменских только начинали просыпаться.

Лужи вперемешку с наледью, мерзлый воздух резал нос, но жизнь уже шевелилась: один раскладывал лапшу в пластиковых контейнерах,
другой вешал пуховики на ржавые трубы, третий из багажника сбывал китайские кроссовки.

У входа — Фазан.
Молодой, дерзкий, в пуховике «Баллон» и кепке назад. На шее — ксивник на шнурке.
Он жевал жвачку и щёлкал купюрами. В руках — список, где каждая строчка означала чей-то дневной заработок.
«Обил точки» быстро, суетливо, будто боялся, что деньги успеют убежать раньше него.

— Деньги давай, тётя. У кого торгуешь а? Ну ты ж знаешь. Теменские — порядок
любят.

Но порядок сегодня сломается.

На повороте тормозит "Кабан". Глухо стучит мотор, как сердце перед дракой. Из
машины выходят Каглай, Буйвол, Ворон — втроём, в чёрных куртках, без суеты. Лица
— пустые, каменные.

И только потом — она. Женя.

Шаг уверенный.Осанка прямая.Куртка застёгнута, волосы убраны. Лицо — холодное,
будто вырублено из стали.На губах — ни капли эмоции. Только тишина, в которой
слышно, как трещит сигарета в её пальцах.

— Вот он, петух, — бросил Каглай, указывая на Фазана.

Фазан обернулся.Улыбка на лице сползла сразу.

— Вы кто такие?.. Чё надо?

Буйвол без лишнего шума — двинул ему в челюсть. Один удар — и тот осел
на землю, как мешок с товаром.

Торговки замолкли. Пластиковые сумки застыли в
воздухе. Люди прилипли взглядами к тому, что начиналось.

— Подъём, гнида, — Ворон поднял его за шкирку.

Фазан вскрикнул, пытаясь отбиваться, но уже поздно.

Женя подошла ближе.Встала напротив. Смотрела, как он хрипит, как глаза у него
бегают, как руки дрожат.

— Ты знаешь, кто я? — спросила тихо.

Он вскинулся, прищурился.

— Кобыла, блядь... Это... это же ты шавка Дегтя?..

Она кивнула.

Сделала шаг вперёд — и вмазала с размаху топором по руке.Фазан
завизжал.

— Это за Техника.Ты передавал с кого собирать?Ты же "при делах"? Так вот, слушай,
чёрт.

Она схватила его за ворот пуховика, наклонилась к самому уху.Говорила негромко, но
каждое слово — как игла под ноготь:

— Вы тронули моего брата.Теперь я трону вас.Это только начало.Техник жил, Техник
умер — но имя его осталось со мной.

И дала ещё — в живот.Тот захрипел и лежал, как тряпка.

Торговки переглядывались, мужчины прятали глаза.

Женя поднялась.Глаза её сверкали, как у человека, который больше не боится.Она
обернулась к тем, кто под "крышей" Теменских.

И сказала:

— С сегодняшнего дня — мы здесь.Если кто спросит, под чьей крышей точки —
скажите: Вкладыши всё уладили.

Тишина. Только ветер шуршит по пакетам и фантикам.

— Услышали? Передайте всем.Это теперь наша зона.

И всё.Ни крика, ни угроз.Просто приказ.

Женя бросила окурок рядом с Фазаном и повернулась.

— Погнали.

Каглай подмигнул, Буйвол засмеялся. Ворон закурил.

"Кабан" рванул с места, оставив за собой шлейф бензина, грязи и страха.

Женя сидела сзади, смотрела вперёд. Молчала.Внутри не было восторга.Была только
пустота и долг.

Она исполнила часть.Но война только начиналась.

Олимп взорвался напряжением, когда дверь распахнулась — в комнату вошли они все
вместе. Каждый шаг отдавался в молчании, каждый взгляд — с тенью победы и угрозы.

Все, кто остался, сразу замолчали, переведя взгляд на новых хозяев улицы. Женя шла
первой — гордая, глаза холодные и пронзительные. Она не искала одобрения, не
улыбалась — просто села, закинув ногу на ногу, и медленно закурила сигарету,
позволяя дыму заполнить пространство, словно вызов всем врагам.

Каглай, не теряя времени, встал посреди зала и голосом, от которого дрожали стены,
произнёс:

— Их точки возле рынка теперь полностью наши. Дорога к ХБК теперь полностью чиста. Теменских — здесь нет и не
будет.

Зал взорвался одобрительными криками, кулаки стучали по столам, воздух наполнился
радостным гулом и напряжением.

Каглай подошёл к Диме, пожимая плечо с насмешкой:

— Племяшка твоя — лютая штучка. Девка так рубанула, что я даже не ожидал. Респект
ей.

Дима стоял, не зная, что чувствовать — гордость за Женю или страх за неё. Его взгляд
упал на неё — на стальной блеск в её глазах, на холодный дым сигареты.Он понял —
прежней Жени больше нет. Она стала кем-то другим. И эта новая Женя — сила,
которая может разрушить все на своем пути.

Тишина в зале стала плотной, как лёд, а Женя ответила лишь холодным взглядом, который говорил всё лучше слов.

В прокуренном Олимпе за большим столом уже сидели все старшие. Они не могли
успокоиться, переговаривались, обсуждали каждый момент.Буйвол хлопнул ладонью
по столу и с ухмылкой сказал:

— Чё я тебе говорю, Деготь, Женька — зверь! Видели, как она Фазана опустила?
Чисто, без промаха. Как нож по маслу. Я таких девок давно не встречал.

Каглай ухмыльнулся, кивнул:

— По-серьёзному. Девка не просто в деле, она рулит.

Ворон скрестил руки и задумчиво глянул на всех:

— Знаете, что нужно? Погоняло Жене дать. Чтобы никто не забыл — кто теперь тут.

Паша, присев в углу, с ехидством бросил:

— Да ну её, с ледяным сердцем, как в сказках про замороженных убийц. Холодная и
жёсткая. Ходячий лёд.

Женя резко повернулась к нему, глаза сверкнули, но голос оставался холодным и
ровным, с лёгкой усмешкой:

— Паша, ты бы помолчал, а? Лучше б губы на замок закрыл, чем тут всякую фигню
нести. Следи за языком, понял?

Дима поднял руку, остановив их перепалку:

— Эй, хватит. Олимп — не место для ваших игр. Здесь каждый из нас знает, что такое
война и кровь. Сердечные разговоры — на стороне, а тут — только дела.

Все притихли.

Ворон улыбнулся, скользнул взглядом по Жене и сказал тихо, но с уверенностью:

— А кличка для неё уже есть. Она — как Феникс. Сгорела в огне, сгорела дотла, но
встала из пепла — сильнее многих. Перерожденная.

В комнате повисла тишина, но в глазах каждого загорелся огонь уважения и
понимания.

Дима кивнул, тяжело выдохнул:

— Феникс. Иначе не может быть...

Женя глубоко затянулась дымом, в её взгляде отражалась сталь и непоколебимость.

И теперь все знали — с этой птицей шутки плохи.

Темень сидел в полумраке, закинув ногу на ногу, в одной руке сигарета, в другой —
перочинный нож, которым он нервно постукивал по столу. Его глаз дёргался. Лицо —
каменное, но в каждом движении — хищная нервозность. В комнате стояла гробовая
тишина.

Дверь скрипнула. Вошёл один из его приближённых, сутулый, бледный, с лицом,
полным напряжения.

— Ну? — Темень даже не повернул головы. — Говори, пока я тебе рот сам не раскрыл,
пидор.

— Наш... этот... Фазан, — начал тот дрожащим голосом. — В больнице. В тяжёлом.
Рука — минус. Говорит, на него налетели... Вкладыши.

Щёлк.

Темень медленно повернул голову, уголок губ дёрнулся, в голосе зазвучал яд:

— Я тебя правильно услышал, клоун? На нашего сборщика налетели, а ты мне щас это
просто сообщаешь, как будто я в новостях?

— Я только что узнал, — проглотил он, пятясь назад.

Темень резко встал. Тяжело, всем корпусом. Нож исчез в кармане — теперь он стоял,
прижавшись к лицу пацана, глядя в упор.

— Щас ты у меня узнаешь, что такое «только что». Кто был?

— Каглай, Буйвол, Ворон... И... девчонка... этого, Дегтя.

Темень замер. В глазах — пламя, дикое, звериное. Потом, медленно, хриплым голосом:

— Девка?

— Да. Наш парень, что у них...Он стуканул. Говорит, она после
смерти того парнишки — Техника, что мы... ну... — он осёкся, — она слетела с
катушек. Теперь с Дегтём вместе за дела берётся.

Темень прошёлся по комнате, как зверь в клетке. Сигарету раздавил об ладонь — даже
не дёрнулся.

— А этот, — процедил он, — наш... Почему не доложил сразу, что налёт будет?

— Говорит, не успел, всё быстро было.

Темень вдруг резко схватил стул и швырнул его об стену — дерево разлетелось на
куски. Он заорал:

— Блядь!!! Вы тут все не успели, да?! Один в больнице, другой в соплях, третий сука
крыса, которая блять «не успела»!Вы чё, совсем охуели?

Он подошёл к столу, уставился на карту района. Барабанил пальцами по ХБК, потом
резко ткнул ножом в самую середину.

— Сучки хотят район забрать — через кровь пойдут.

— Что делать будем? — осторожно спросил кто-то.

Темень глянул из-под лба. Глаза зверя.

— Девку сначала давить будем. Мягко. Психологически. Давить, давить, дожимать.
Чтоб глаза потухли. Чтоб ходила, как зомби. Чтоб дышать ей не хотелось.Потом, когда
сломается — подойдём ближе.

Он замолчал. В комнате было страшно.

— Когда она начнёт дрожать — мы ей в лицо заглянем. И она поймёт, что хуже нас —
нет никого.Потом — Деготь.

Он сел обратно, как будто ничего не случилось, и холодно выдохнул:

— Скажи нашему... если ещё раз «не успеет» — я ему кишки намотаю на уши. Медленно.

— Понял...

Темень усмехнулся уголком рта. В тишине раздался хруст пальцев — он трескал их,
как ветки.

— Теперь это не просто район. Это — мясо. И мы будем его рвать.До последнего.

Олимп постепенно стихал. Один за другим старшие вставали из-за стола, хлопали друг
друга по плечу, кто-то курил в дверях, кто-то зевал. Буйвол, Ворон и Каглай всё ещё
переговаривались у стойки, но уже вполголоса. Всё сделано — теперь можно
расходиться.

Паша вылетел из зала первым. Резко, почти не попрощавшись.

Он не смотрел в Женину сторону — ни на секунду. Словно её присутствие жгло его изнутри. Она это
заметила. И даже... почувствовала, но не подала виду.

— Пойдём, — тихо сказал Дима, вставая. — Хватит на сегодня.

Они вышли в ночь — холодную, глухую, пахнущую выхлопами и чем-то кисло-
прогорклым. Дима шёл чуть впереди, Женя — рядом, напряжённая и молчаливая. В
машине они молчали первые пару минут, пока улицы мелькали за окном.

Дима, не глядя, вдруг хмыкнул и сказал:

— Значит, теперь ты у нас совсем лютая. Бандитка, как с киноплёнки. Осталось только
погоняло на стенке выгравировать.

Женя чуть улыбнулась, уголками губ, и ответила:

— А по-другому нельзя, Дим. В этом мире либо ты — либо тебя. Я выбрала быть. Ты
же знаешь это...

— И правильно, — тихо сказал он. — Я тебя не сдерживаю. Ты сама теперь. Но я еще
раз повторяю, я всегда рядом.

Машина свернула во двор. Свет фонаря полоснул по капоту. Тот самый дом. Всё тот
же подъезд. Они поднимались по ступеням в полутёмной клетке, скрип лестницы
отдавался гулом.

И вдруг... Дима резко остановился.

Женя тоже замерла.

На их двери, чуть выше замка, что-то висело.

— Что это...? — выдохнула она.

Сердце застучало сильнее.

Дима подошёл первым, инстинктивно выставив руку, как будто хотел закрыть Женю.

— Стой...

Он потянулся ближе.На гвоздике, забитом, как будто нарочно, висела куртка.

Та самая.Черная куртка со скошенным воротом. Вся в крови. Уже засохшей, буро-чёрной.

Женя узнала её мгновенно.Это была куртка Андрея.Та, в которой он в последний раз
пошёл в школу... и не вернулся.

Внутри всё застыло. Женя не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть.Пальцы дрожали.

— Это... его, — прошептала она, голос осип.

— Это знак, — выдохнул он. — Нам бросают вызов. В открытую.

Женя сделала шаг вперёд, коснулась края ткани. Её пальцы зацепили запёкшуюся
кровь.

— Они хотят, чтобы я сорвалась. Чтобы я вспомнила... чтобы не забывала- она сжала
кулак— Я не сорвусь. Но они у меня это не забудут.

Женя стояла, глядя на куртку, словно на оживший кошмар. Рука дрожала. Она не
плакала — слёзы будто выжгло изнутри. Только ярость — чёрная, хищная —
шевелилась в груди.

— Дим... Дай ключи. От машины.

Дима взглянул на неё пристально, настороженно:

— С ума сошла? Куда ты собралась на ночь глядя?

— Мне надо. Сейчас. — Её голос был твёрдым, как лёд. — Просто отдай ключи.

— Женя, ты вообще водить умеешь?

Женя посмотрела на него чуть сбоку, в пол-улыбке, будто напоминая:

— А ты забыл, что мой отец был фанат тачек? Учил меня с одиннадцати.Я в
двенадцать уже на копейке в поле боком ходила.

Дима шумно выдохнул, провёл рукой по лицу. Он видел — спорить бессмысленно.

— Тогда я с тобой, ясно? Одну я тебя сейчас не пущу никуда. Тем более в таком
состоянии.

Женя не стала спорить. Просто кивнула. И они вышли.

Ночь была густая, в небе не было ни звезды. Машина завелась с хриплым рывком.Они
ехали молча, улицы сменялись, фары выхватывали из темноты серые силуэты гаражей,
заборов, мёртвых фонарей.

Пустырь был старый, за промзоной. Там когда-то стояли ангары, но теперь — только
щебень, мусор, и вонь отдалённого железа.

Женя вышла первой, не оглядываясь. На капот она бросила куртку, достала зажигалку.
Дима наблюдал, не приближаясь. Она не просила слов. Она хотела огня.
Пламя вспыхнуло с шипением. Куртка затрещала, как будто сопротивлялась, как будто
издавала свой последний крик.

Женя стояла, всматриваясь, как ткань корчится в пламени. В голове — не было больше
страха. Только мысли.

"Я не дам им покоя. Не позволю забыть Андрея, как будто его не было.Каждый из тех,
кто был причастен —почувствует, что значит терять.Они хотели монстра? Они его
получат. Я — не жертва. Я — расплата."

Огонь плясал в её глазах.

Он отражал то, чем она становилась.

Не просто девчонка.

Не просто племяшка Дегтя.

Феникс, восставшая из пепла.

Пламя трещало, огрызалось, облизывало ткань языками цвета расплавленного металла.

Куртка Андрея превращалась в пепел — медленно, будто сопротивляясь.

Женя стояла, не двигаясь, пока последний клочок не сжался в угольную крошку. Лицо
было неподвижным, но внутри — буря. Гулкая, тяжелая, полная гнева.

— Всё, — сказала она глухо. — Поехали.

Они сели в машину. Дима не включал музыку — только глухой ритм шин по асфальту
и редкое дыхание.

Он глянул на Женю сбоку — её лицо было, как выточенное из стали.
Никакой дрожи. Только стиснутые губы и прямой, хищный взгляд в лобовое стекло.

— Ты это... — тихо начал он. — Если бы Саня сейчас увидел, что с тобой стало... Он
бы даже не узнал тебя.

Женя не ответила. Дима чуть усмехнулся, но грустно:

— Я тебя уже и сам не узнаю, если честно. Помню — вон,фотография, сидит, мелкая с
косичками. А теперь — Феникс.

Женя повернула голову. В глазах — искры, не дрожь.

— Кто-то должен за него заплатить. Я не могу жить, если не сделаю это.

— Ты думаешь, после этого станет легче? — спросил он, глядя прямо перед собой.

— Нет, — выдохнула она. — Но будет справедливо.

Наступила тишина. Город за окнами был сонный, но тревожный. Как будто он что-то
знал.

— Ты знаешь... — произнёс Дима, повернув к ней голову. — Я тебя уже не просто
племянницей зову у себя в голове. Ты теперь для них — Феникс. Но для меня...Ты —
наша боль и наша сила.Если пойдёшь — иди. Но смотри в оба. Там за каждым
поворотом — не просто враги. Там звери. Без правил.

Женя кивнула. Она всё понимала.

— Я не боюсь.

Прошло две недели.

Время не остановилось — оно просто сменило лицо.

Оно звучало — как щелчок затвора.

Теперь Женя просыпалась раньше всех.

На тренировках стреляла чётко — без дрожи в руке.

Она знала, как обходить боковые маршруты, как действовать в случае погони,
как прикрыть своих и как вести переговоры, если вдруг прижмёт.

Кто с кем дружит. Кто кому должен. Где искать слабое звено.

Женя впитала улицу, как будто родилась на ней.

Девочка с глазами цвета каштанов и сердцем, пахнущим дымом.

— Ты глянь на неё, — говорил Каглай, поднося ко рту сигарету. — Молча, без лишних
вопросов, вникла и пошла. Как будто вчера не в школе училась, а в подвалах росла.

— У неё глаза мои, — отрезал Дима. — Она просто так не отступит.

Все эти две недели были тишиной. Темень и его шавки как будто исчезли, но никто не
верил, что это надолго. Это была лишь пауза — липкая, гнетущая, как тишина в
подъезде перед чьим-то криком.Но готовились. Все.

Каглай знал, как закладываются пути отхода. Ворон копался в схемах и сбросах.Буйвол
тренировал новеньких, а Дима... Дима просто молчал. Он смотрел.Он знал, каково это
— ждать войну. Потому что уже много раз хоронил близких.

А Женя... Она двигалась как тень. Холодная, собранная. Ни на секунду не сбивалась с
курса.Она больше не позволяла себе эмоций — только действие. Только расчёт.

Но по ночам...

По ночам всё иначе.

В тишине, когда Олимп затихал, когда даже уличные шавки переставали лаять, Женя
иногда ловила себя на мысли:

"А что бы было, если бы тогда... просто открыла дверь?"

Если бы не сказала Паше — "не сейчас"... если бы...

Она отгоняла эти мысли.

Выкидывала, как гильзу из ствола. Но они возвращались.

И да— ей не хватало Паши.

Его взгляда. Его руки на плече.Его способности быть рядом даже тогда, когда она сама
не знала, кто она такая.

Но теперь... всё, что было между ними — это колкости.

Резкие, язвительные фразы.

Словно они оба соревновались, кто сделает больнее.

— Не заблудись, Паш. У тебя же мозги не прилагаются к компасу, — бросала она,
проходя мимо.

— Ты за себя побереги остатки совести, Жень. А то испарятся вместе с пеплом, —
отвечал он, не оборачиваясь.

И всё.

И снова тишина.

Время шло. Но Женя чувствовала — осталось совсем немного.

Ночной воздух вокруг Олимпа был густым и вязким, пропитанным запахом выхлопа и
гари.

Дима с Женей на последних ударах тренировочного спарринга пытались
вытянуть друг из друга ещё хоть каплю энергии.

Потом смяли кулаки и, смеясь, решили заехать купить что-то вкусное — чтобы дома, перед стареньким телевизором,
включить какой-нибудь боевик на кассете и хотя бы на время забыть о тяжёлых днях.

Уже у выхода из Олимпа,они встретили Каглая — в компании с ним
настроение сразу чуть поднялось.

Вдруг на асфальт подъехала знакомая машина — Пашина девятка.

За рулём он, спокойный, невозмутимый. Рядом — Ворон, не торопясь вылез из машины:

— Забыл кое-что в Олимпе, — коротко бросил он и направился внутрь.

Женя же остолбенела.

Её взгляд зацепился за заднее сиденье, где сидели две девушки.

Сердце ударило громче — в голове мгновенно всплыли воспоминания о том, что
связывало её с Пашей, о жарких ночах, о том, как он шептал ей о чувствах.

Но сейчас одна из этих девушек нежно обвивала шею Паши и тихо шептала что-то на ухо.

Паша, казалось, почти не замечал её прикосновений — взгляд его был прикован только
к Жене. Прямо в глаза.Между ними пролетела невысказанная искра, густая и тягучая,
как дым сигареты.

В этот момент Дима подошёл к Жене и тихо, но с заметным напряжением в голосе
сказал:

— Хочешь, я его сейчас урою? Прямо тут, в эту секунду.

Женя не спешила с ответом. Медленно вдохнула, чтобы вернуть себе контроль, и
прошептала:

— Не надо... Всё идёт так, как должно быть.

Она взглянула на Диму с лёгкой улыбкой, которая скрывала море эмоций.

— Поехали домой, Дим? У нас семейный вечер.

Дима кивнул, и они повернулись в сторону машины, где горели огни фар. В их
молчании было больше понимания, чем слов.

В машине стало тише, чем было на улице. Мотор работал ровно, но пространство
между Димой и Женей было наполнено невысказанным напряжением.

Дима, наконец, решился:

— Жень... ты знаешь, я не из тех, кто лезет туда, где не просят, но... что между вами сейчас?

Женя, не отворачиваясь, сжала руки , словно пытаясь удержать себя от взрыва.

— Я сама не хочу заниматься всей этой хернёй, — тихо сказала она, — и вообще... не
хочу говорить об этом.

В её голосе слышалась усталость и скрытая боль — словно она проглотила горькую
пилюлю .

Дима не стал давить — знал, что сейчас нужно просто быть рядом, а не требовать
объяснений. Он только кивнул и включил музыку, чтобы заполнить тишину.

Через пару минут они подъехали к дому. Дима выключил мотор, и они вместе вышли
из машины.

Подойдя к двери подъезда, они одновременно протянули руки к ручке — но дверь
распахнулась раньше, чем кто-то успел прикоснуться.

Ира. Без макияжа, с нежно-серьёзным взглядом.

— Привет, — сказала она тихо, — я хотела увидеться с Женей.

Дима чуть отступил, пропуская её вперёд, а Женя ощутила, как в груди снова сжалось
что-то тяжелое — встреча с Ириной всегда приносила покой и одновременно новые
волнения.

Девушки встретились взглядом, и в тот же момент без слов обнялись — будто
утягивали друг друга обратно из долгой разлуки и горечи.

— Я так рада тебя видеть, — прошептала Женя, едва сдерживая слёзы. — Извини, что
эти две недели совсем не выходила на связь. Просто... мне было тяжело.

Ира только мягко улыбнулась:

— Всё хорошо. Я была в гостях у родителей, только сейчас вернулась. Понимаю, у
каждого бывают свои штормы.

Женя бросила взгляд на Диму — и заметила, как Ира краем глаза тоже задержалась на
нём. В их взглядах читалось больше, чем слова могли сказать. Медленная, почти
невысказанная история, тонкая нить чего-то личного, почти запретного.

Женя тихо улыбнулась и, сдерживая лёгкое волнение, сказала:

— Знаешь, мы с Димой решили устроить вечер кино. Немного расслабиться после
всего. Хочешь присоединиться?

Дима посмотрел на Иру, затем на Женю, и его лицо смягчилось.

— Да, я не против, — сказал он.

Ира кивнула, улыбаясь:

— С удовольствием.

Тишина наполнилась лёгкой надеждой, и даже вечер, казалось, чуть теплее обнял их
трёх.

Дом встретил их мягким светом ламп. Квартира, хоть и не богато обставленная,
дышала уютом — техничный минимализм, знакомый и родной, словно маленький
островок спокойствия среди бушующего мира.

Женя, Ира и Дима уселись в гостиной — на старом, но удобном диване и креслах. На
столе лежала кассета с боевиком, обещавшим отвлечь их от мыслей и суеты.

В первые минуты все молчали, словно боялись нарушить хрупкое равновесие. Но со
временем разговор стал легче, словно с каждым вздохом унося тяжелые переживания
прочь.

Ира рассказывала о своих родителях, о том, как маленькие радости могут вдруг
вырасти в мощный щит от любой беды.

Женя слушала, тихо улыбаясь, чувствуя, как слова Иры медленно обволакивают её, будто тёплое одеяло в холодный вечер.

Дима, глядя на обеих, чувствовал, как в этом небольшом кругу собирается настоящая
поддержка — то, что для него стало давно дефицитом в жизни.

Женя, смотря на экран, тихо прошептала:

— Спасибо вам. За то, что вы есть.

И Ира, и Дима улыбнулись в ответ, не произнеся ни слова — но в этом молчании было
больше тепла, чем в любых словах.

Вечер постепенно скользил к концу — тихо и незаметно, как уходит последний луч
солнца.Женя не хотела отпускать Иру, мягко уговаривала:

— Останься ещё, пожалуйста.

Но Ира только покачала головой, улыбаясь с лёгкой грустью:

— Нет, мне пора. Завтра работа -Она сделала паузу, глядя прямо в Женин
взгляд— Жень, я понимаю всё, что у тебя сейчас происходит. Правда понимаю. Но,
пожалуйста, не забрасывай школу. Ты сильная, но школа — это твой якорь, не
отпускай его.

Женя чуть вздохнула, глаза блеснули от смешанных чувств:

— Я подумаю.

Дима, не отрываясь от Иры, предложил:

— Я подвезу тебя, Ира.

Та застеснялась, слегка наклонив голову, и тихо ответила:

— Спасибо, да.

Их шаги удалялись по лестнице, легкие голоса растворялись в тишине подъезда.Женя
осталась одна — в квартире, наполненной пустотой и воспоминаниями.Она стояла у
окна, глядя на мерцающий город, и в душе теплился тихий огонёк — надежда, что
завтра будет легче.

Машина плавно скользила по ночным улицам. В салоне стояла тишина — словно
невидимая преграда между двумя, которые хотели быть ближе, но не знали, как
переступить эту грань.

Дима украдкой смотрел на Иру, его мысли плелись в хаосе: Почему она так молчит?
Что ей сейчас нужно?

Но слова застревали в горле, нерешительность сковывала.

— Как прошёл день? — тихо спросил он, пытаясь начать разговор, но голос казался
чужим, механическим.

Ира взглянула в окно, играя пальцем по стеклу. Голос её был чуть слышен,
наполненный усталостью и лёгкой грустью:

— Всё как обычно... школа, дети, их проблемы... иногда кажется, что я много тяну на
себе.

Дима слушал, ощущая глубину её усталости, невидимую тяжесть, которую она несёт.

Ему хотелось взять эту тяжесть на себя, но страх перед её прошлым и собственными
демонами сдерживал.

Разговор начал медленно вязаться, они обменивались мелкими фразами, смешками,
рассказывали забавные моменты, и напряжение понемногу таяло. В какой-то момент
Дима заметил, что в ответ на его улыбку у Иры тоже заиграли глаза, и сердце забилось
быстрее.

Когда машина остановилась у подъезда, Дима повернулся к ней, чувствуя, как в груди
разгорается желание быть ближе, помочь, защитить.

Он наклонился, чтобы поцеловать её, но Ира резко отвернулась, словно охраняя свою
душу от непрошеного прикосновения.

В этот момент в его глазах мелькнула боль и непонимание.

— Почему? — спросил он тихо, голос ломался от сомнений.
— Это из-за меня? — продолжил, словно пытаясь найти ответ в её взгляде. — Из-за
того, что я группировщик? Или потому что слышал, что ты рассказывала Жене... о
том, что случилось с тобой?

Дима вздохнул, стараясь скрыть уязвимость, что так редко показывал.

— Я хочу помочь, — добавил он почти шёпотом. — Если захочешь, я всегда буду рядом.

Ира смотрела в его глаза, а в её взгляде отражалась борьба между доверием и страхом.

Она не отталкивала его, но и не соглашалась.

Она словно пыталась найти в себе силы открыть эту дверь, но боялась, что она навсегда останется закрытой.

— Спасибо, Дима, — сказала она, голос дрожал, — Мне просто нужно время...
разобраться с собой.

Она открыла дверь и вышла в ночную прохладу, оставив Диму в машине с тяжёлым
чувством — как будто он стоял на краю бездны, протягивая руку, но не зная, хватит ли
сил её удержать.

Дима смотрел вслед, в груди клубилась смесь надежды и тревоги, словно он понимал,
что этот путь будет непростым, но шагать назад он не собирался.

Женя медленно шла по квартире, ноги казались ватными, голос внутри требовал
покоя, а мысли — хотя бы на мгновение отрешиться от этого кошмара. Захотелось
воды, и она направилась на кухню.

Сквозь полумрак и тишину вечера вдруг раздался тяжёлый глухой звук — что-то упало у двери.

Сердце в тот же миг застучало чаще — словно тревожный звонок.

Она замерла, прислушалась. В голове пронеслось: Кто? Что?

Страх и опасение сплелись с осторожной надеждой.

Женя беззвучно рванулась в свою комнату, схватила пистолет — холодный металл
согревался в руке, давая хоть какую-то опору.

Медленно и бесшумно подошла к двери.

Заглянула в глазок — и застыла.

Перед её дверью, сидел он — Паша.

Его глаза были мутными, немного покрасневшими.

Тело шаталось, будто он сам балансировал на грани, которую сегодня так часто
переходил.

Женя сжала кулаки, губы сжались, а внутри — смесь боли, обиды и воспоминаний.

Она стояла, не решаясь открыть.

Минуты длились вечность, и вдруг взяв ключи в руки, вздохнув, повернула ключ.

— Ооооооо!!!! Королева с ледяным сердцем, — проговорил Паша с хрипотцой в голосе,
улыбаясь неровно, — Ты тут... дома, да? Я думал, может, встретиться...

Женя бросила на него резкий взгляд и, отпуская колкость, сказала:

— Погулял, значит? Чё ж ты к девке своей не пошёл?

Паша покачал головой, слегка шатаясь:

— Ты всё не понимаешь... Я без тебя как без рук... — слова рвались из горла,
тянулись, словно через болото.

Женя, чувствуя, как внутри душит не только обида, но и какая-то непреодолимая мягкость, не смогла не улыбнуться горько:

— Ну, раз так, то уж давай, алкаш, вставай. Помогу добраться до квартиры, пока
совсем не завалился.

Он оперся на неё, руки дрожали, плечи — тоже. Она поддержала его за спину, помогла
встать. Вместе двинулись к двери.

Внутри квартиры Паша, едва стоя на ногах, плюхнулся на кровать, схватил Женю за
руку и потянул на себя.

— Не уходи, — шептал он, срываясь, — Пожалуйста, останься. Мне плохо без тебя.

Женя замерла, сердце сжималось, дыхание прерывистое. Ей было тяжело оттолкнуть его...

— Тебе надо спать, — тихо сказала она, не отводя взгляд, — Ты пьян, и это не решит ничего.

Паша вздохнул, уткнувшись лбом в её шею. Она почувствовала, как его дрожь
медленно утихает.

В этот момент, в тишине, два разбитых человека нашли друг в друге слабую точку
опоры... Но такую хрупкую...

Он держал её руку крепко, будто боялся, что если отпустит — исчезнет не только она,
но и всё, что связывало его с жизнью.

— За что ты так со мной, Жень?.. — его голос дрожал, и слова цеплялись друг за друга,
будто ломались в горле. — Я же... я тебя люблю. Понимаешь? По-настоящему. Только
тебя. Всегда только тебя.

Её сердце сжалось. На миг захотелось обнять его, прижаться и забыть обо всём, но
вместо этого она сдержалась. В глазах стояла сталь, губы дрогнули:

— И поэтому ты сегодня развлекался с девочками на заднем сидении? — в голосе не
было ни истерики, ни крика. Только выжженная пустота. — Прямо святой, Паш. Прямо влюблённый до дрожи.

Он опустил глаза. На миг показалось, будто он задыхался:

— Это... это не то, что ты думаешь. Я просто... Я с ума схожу без тебя, Женька. Я не
знаю, как иначе. Я не знаю, как с этим жить. Без тебя всё — как будто не моё. Всё — в хлам.

— Так ты решил заткнуть дыру в груди чьими-то губами? — голос её сорвался, но она
тут же взяла себя в руки — Ты даже не понял, как мне было больно это видеть.

Он поднял на неё глаза. В них стояла жалость — не к себе, а к ней. Пьяная, нескладная,
но такая честная.

— Прости... Я не умею, Жень. Я — тупой. Уличный. Пацан с грязной жизнью.
Но с тобой... я будто впервые начал дышать. А теперь без тебя —
снова темно. Грязно. Одиноко.

— А я, по-твоему, умею? — прошептала она, сжав кулаки. — У меня все, кого я
люблю, умирают, Паша. Мама, папа, Андрей... Я сама не дышу уже давно. Просто
хожу и доживаю.

Он потянулся ближе, попытался коснуться её щеки. Но она отпрянула, едва заметно.

— Не надо... — тихо сказала Женя. — Я не могу сейчас. Не хочу.

— Но я же... люблю... — прошептал он. — Плевать на всё. Плевать на твой лёд. Ты
живая. Ты моя.

— А я себе больше не принадлежу, Паш, — тихо ответила она. — И мне нельзя срываться. Ни на тебя, ни с тобой.

Он замер. А потом отпустив её руку отвернулся к стене, как раненый зверь, истощённый, пьяный и
беспомощный.

— Уходи... если хочешь... — прошептал. — Я... всё равно буду любить... хоть
сдохну.

Женя смотрела на него несколько долгих секунд. Внутри бушевала буря, но лицо
оставалось холодным.

— Поспи, Паш. Ты пьяный. А я... я просто устала.

Она отвернулась, шаг за шагом вышла за порог, не обернувшись. Лишь на мгновение
задержалась у двери, положив ладонь на косяк — как будто прощалась.

А он... уже молчал. Лежал, раскинувшись на кровати, с распятым сердцем, и в пьяной
тишине его взгляд блуждал по стене, где больше не было их общего будущего.

Утро было как всегда серое, будто кто-то вымыл небо с порошком, но забыл смыть.
Город только просыпался, но внутри Жени уже давно не было сна.

Она встала рано, как и каждое утро. В эти дни только одно держало её в тонусе —
тренировки. Бокс, отжимания, бег, растяжка. Это стало ритуалом. Как молитва перед войной.

Дима ещё спал. Женя взглянула на него через приоткрытую дверь — спокойное лицо,
чуть нахмуренные брови. "Хоть он спит нормально..." — пронеслось в голове.

Накинула чёрную куртку, затянула капюшон, взяла ключи от машины. Сегодня должна
была поехать сама — раньше Дима возил, но теперь она настаивала: ей нужно самой
рулить своей жизнью.

Выходя из подъезда, она почти машинально взглянула во двор — тени машин,
припорошенных лёгким снегом, как будто прижались друг к другу, пытаясь спрятаться
от холода.

Димина волга стояла у бордюра — как всегда. Только сегодня рядом с ней
была Пашина девятка. С тёмными окнами, как глаза, уставившиеся на неё.Возле капота
стояли Паша и Ворон. Оба — как будто прилипшие к морозу.

— Привет, — сухо бросила Женя, подходя. Без тени эмоций.

Паша не ответил, только глянул на неё глазами, в которых стоял какой-то сгусток: усталость, боль, и что-
то, похожее на страх... страх потерять.

Ворон усмехнулся:

— Куда путь держишь, Феникс?

Женя пожала плечами:

— В преисподнюю. Надо поздороваться с друзьями.

Она уже почти села в машину, как Паша резко шагнул
вперёд и закричал:

— ЖЕНЯ, СТОЙ! НЕ ДВИГАЙСЯ!

Она замерла. Глянула на него.

Он подбежал — как будто мир зависел от этой секунды.

— Назад, отойди! — рявкнул он и с силой оттолкнул Женю от машины.

Без объяснений. Ворон ахнул, не сразу поняв, что происходит.

Паша уже стоял у двери с водительской стороны, метнулся вниз — под сиденье. Его рука почти
сразу замерла.

Он заматерился. Сдержанно. Угрюмо.

— Вот же суки...

Он вытащил из-под сиденья предмет — тёмный, продолговатый. Граната. С
проволокой, затянутой под механизм сиденья. Паша бледнел на глазах.

— РГД. Ручная. Советская. Настоящая. С растяжкой, — сказал он тихо, и только по
голосу было понятно — он на грани. — Села бы, дёрнула бы рычаг — и тебя бы не
было. Просто не было.

Женя стояла в оцепенении. Не дыша. Ворон выругался:

- Это что за херня?! Кто?!

Паша обесточил капсюль, вытянул чеку и завернул гранату в куртку.

Женя наконец сделала вдох.

Слова застряли где-то между горлом и сердцем.

— Спасибо... — хрипло выдавила она.

Паша посмотрел ей в глаза. Непривычно мягко, непривычно больно.

— Я бы не выдержал, если бы... — он не закончил. Просто отвернулся. Просто сжал
зубы и отшёл.

Женя всё ещё стояла. Она не могла пошевелиться. Ей вдруг стало реально страшно.Не
за себя. За Диму. За тех, кто рядом.

Дверь хлопнула за спиной. Женя шла как во сне — ноги будто ватные, дыхание сбито,
глаза стеклянные.

Паша держал её под руку — крепко, но бережно. Правая рука обвивала её за плечи,
левая придерживала под локоть.Будто боялся, что она снова сорвётся — не с места, а с
края.

Ворон шёл рядом, держал вход, прикрывая тыл — как на боевом выезде.

В квартире Женя опустилась на край дивана. Молча. Лицо побелело, глаза — пустые. Паша присел
рядом, но не отпускал её плечо. Его пальцы слегка дрожали.

— Всё, ты дома. Всё, — глухо пробормотал он.

Ворон пошёл в сторону спальни, приоткрыл дверь.

— Дим, вставай... — негромко, но резко.

Шорох за дверью.Шаги. И вот он — Дима, в спортивных штанах и майке, заспанный,
но уже с напряжённым лицом. Он увидел Женю — и подбежал сразу, с испугом в
голосе:

— Что случилось?! Она ранена?

— Случилось... — выдохнул Паша и мотнул подбородком в сторону двери. —
Машина твоя. Под сиденьем растяжка. Граната.

Тишина.Мёртвая.

— Чё?.. — только и выдавил Дима. Он даже не сразу сел, просто опёрся рукой о стену,
как будто ноги ослабли.

— Я её остановил, — продолжал Паша. — Секунда — и не было бы кого спасать. РГД.
Советская. Настоящая. Проволока к механизму. Только села бы — чека дёрнулась.

Дима медленно перевёл взгляд на Женю. Она не смотрела на него. Губы её были сжаты
в тонкую линию. Лицо бледное. Пульс бился в шее, как метроном.

— Они знали, — сказал Дима. — Они знали её распорядок. Когда выходит. Что я
сегодня не вёл. Что она поедет сама.

Он посмотрел на Пашу и Ворона. Голос стал низким, глухим, словно из-под земли:

— У нас крыса.

— И не ''если'', а точно, — отрезал Ворон.

Паша отпустил Женю. Встал. Сжал кулаки так, что хрустнули суставы.

— Не просто война, брат. Теперь это не улицы. Это предательство изнутри.

Дима молчал.Он посмотрел на Женю.Та, не отводя взгляда, произнесла тихо:

— Надо собирать своих. Только своих.Сегодня.

В квартире Дегтя часы отсчитывали вторую половину ночи. За окнами вьюга кидала
снежную крошку в стёкла, будто кто-то пытался прорваться внутрь с кулаками.

В квартире — тишина.

На полу — пара подушек, бутылка тёплого коньяка, пачка "Космоса" и спокойствие,
в котором дышали только свои.

Дёготь сидел у стены, спина прямая, взгляд — стеклянный. Женя — ближе к углу,
колени поджаты, в руке кружка с чаем, который давно остыл. Паша — молча стоял,
курил, глядя в окно. Ворон лениво мотал ножик в пальцах — туда-сюда. Каглай глядел
в потолок, будто там можно было найти ответ. Буйвол молчал, впервые за долгое
время не ругаясь.

— Ну, и что теперь? — Паша заговорил первым. Глухо. — У нас крыса. Это уже даже
не догадки, это граната под сиденьем Жени. Нас хотели взорвать к хуям...

Женя молчала, будто каменная. Потом, не поднимая взгляда:

— Нет, Паш. Не "нас". Меня, только меня - она провела пальцем по ребру кружки—
там не было ошибок. Ни одной. Сработано чисто. Знали, когда выйду, знали, в какую
машину сяду, знали, что буду одна.

Она подняла глаза — и в них был лёд.

— Значит, это точно кто-то из нас, — сказал Дёготь, не глядя ни на кого конкретно. —
Или близкий. Или под прикрытием.

Он посмотрел на Женю.

— А что если цель не только убрать тебя? Что если цель — сломать нас всех?

— Под корень, — вставил Ворон. — Чтобы мы как стая без вожака. Разбрелись.

— Та, мы уже давно на мушке, — проговорил Буйвол, — а Женя просто первая.

Пауза.

— Пока не получилось.

Каглай вдруг хмыкнул, глотнул коньяк, и, будто стараясь разрядить пространство,
бросил:

— Слушайте, братва... а ведь завтра у меня день рождения.

Все повернулись на него как на сумасшедшего.

— Ты прикалываешься? — Паша поднял бровь. — Мы тут сидим, как на похоронах
собственной группировки, а ты с тортами.

Каглай пожал плечами, улыбаясь по-своему, по-братски:
— А чё, нет? Мы ж теперь всё равно не будем спать спокойно . Мозги варятся, все
параноим, в глазах — "а вдруг ты".

Он обвёл всех взглядом.

— Так вот. Дача под Лесным. Моя. Завтра вечером. Только свои. Только мы. Мясо,
огонь, водка. Дым на фоне сосен. И разговор, когда не стены слушают, а только
совесть.

— Или крыса, — вставил Ворон с кривой усмешкой.

— Вот. — Каглай кивнул. — Если крыса поедет — узнаем. А не поедет — тоже
узнаем.

Он подмигнул Жене.

— И тебе отдых не помешает, Феникс.

Женя чуть качнула головой.

— Это не отдых, Каглай. Это — выстрел в темноту. Может, попадём - она обвела всех
взглядом— но договоримся сразу — никому, ни слова. Ни о гранате, ни о подозрениях.
Никаких намёков.

— Понятно, — кивнул Каглай. — И давайте сразу: в четыре вечера — у моей дачи. Кто
не пришёл — того в списке больше нет.

— А с собой брать что? — пошутил Буйвол, — Подарок? Или топор?

— Возьми хорошее настроение и... похмелин, — подал голос Паша.

— Да. А ещё — чутье, — тихо сказала Женя, допивая чай .

Все начали расходиться. Деготь провожал стоя у входной двери. Женя стояла у окна,
повернувшись вполоборота, будто в стороне от происходящего, будто её это не
касается. Она чувствовала — Паша смотрит на неё. И не просто смотрит — горит. Но
не приближался.

Сердце билось тихо, но с каким-то странным эхом. Она сама не знала, чего ждет. Или
боится.

Но вот — в один резкий, почти дерзкий момент — он подошёл. Молча.

Схватил её за руку, уверенно, но не грубо. Женя хотела вырваться — но не смогла.

Что-то внутри не дало.

— Паш... — начала она, но он её перебил, не словами, — взглядом.

Его глаза были близко. В этом взгляде было всё — и ярость, и боль, и отчаяние, и нежность к ней, которую
он так и не научился прятать.

Он толкнул дверь в комнату плечом, затолкал её внутрь и тихо, почти на выдохе
закрыл её за собой.

Теперь они были вдвоём. В этой тишине. В этой правде, которую оба боялись
произнести вслух.

— Если бы ты сегодня села в ту машину... — его голос дрожал. — ...и её бы
рвануло...- он замолчал. Не смог. Сжал кулаки.— Я бы не стал жить. Поняла? Всё. Конец.

Женя застыла. В груди будто что-то рухнуло.

— Не смей так говорить, — вырвалось у неё, но голос сорвался.

Он сделал шаг ближе. Почти вплотную. Его ладони легли ей на плечи. Сильные,
горячие, дрожащие.

— Я тебя люблю, Женя... Я больше не могу... Мне больно. Каждый день. Каждую
ночь. Я не знаю, как быть - он провёл рукой по её щеке— А ты... ты как лёд. Стоишь,
смотришь, и молчишь. Как будто я никто.

Женя глубоко вдохнула, будто пытаясь что-то удержать внутри. Её пальцы дрожали.

— А ты не подумал, — прошептала она, — что я тоже чувствую? Что я тоже болею?
Только не могу себе позволить упасть, понимаешь?.. Не могу...- она подняла глаза —
Потому что стоит мне упасть — и всё. И вас не станет. Димы, тебя... Никого. А я не
переживу ещё одну смерть.

Он стиснул зубы.

— Тогда скажи мне. Хоть одно слово. Любое. Скажи, что я тебе нужен.

— А девушка твоя не против будет? — едко, почти по-детски язвительно прошептала
Женя. — Та, что обнимала тебя на заднем сиденье... помнишь?

Паша вздрогнул, как от пощёчины. Замолчал. Его челюсть дрогнула. Он закрыл глаза.

— Глупенькая... — прошептал. — Ничего ты не поняла...

Он отпустил её. Вышел, не глядя. Просто... ушёл.

Женя стояла в полумраке комнаты, спиной к двери. И только когда за ним закрылась
дверь — села на кровать, медленно, будто ноги перестали держать.На щеках были
слёзы, но она даже этого не почувствовала.

Глупенькая...Это слово ещё долго звенело в тишине.