1. Первый ингредиент
Воздух в кабинете директора был густым и удушающим, как похоронный саван. Он впитывал в себя не запахи, а призраки: горьковатую пыль столетий, намертво въевшуюся в старые деревянные панели, приторный пепел угасающего в камине полена и терпкий, почти лекарственный аромат чая с лемонграссом, стоявшего перед Минервой МакГонагалл нетронутым и остывающим. За свинцовым стеклом окна сумерки не спускались, а поднимались из самых недр замка, поглощая его камень за камнем, смывая последние следы дня в мутных волнах синевато-серой тьмы.
Фредерика застыла на стуле, словно изваяние на собственном саркофаге. Её поза была не просто прямой — она была неестественной, выверенной до миллиметра, словно кости и плоть сковала невидимая сталь. Руки в чёрных перчатках, лишённых какого-либо намёка на узор или текстуру, лежали на коленях неподвижными гирями. Её светло-зелёные глаза, лишённые блеска, методично скользили по комнате. Она не нервничала, лишь взвешивала тишину, измеряла плотность теней, вычисляя, сколько боли поглотила и еще может поглотить эта комната, прежде чем камни начнут стонать.
Дверь отворилась без стука.
В проёме, залитом жёлтым светом коридора, замерла его тень — высокая, худая, вечно струящаяся чёрным шелком. Северус Снейп вплыл в кабинет с призрачной грацией, от которой теперь веяло могильным холодом. Его правая рука, скрытая в складках мантии, была скрючена и прижата к груди, как мёртвый паук. Бледные, искривлённые пальцы застыли в немом крике, в болезненном оскале того, что осталось от его могущества.
Он нёс свою боль не как рану, а как новое, уродливое знамя. Но осанка, пронзительный взгляд, прожигающий душу насквозь, и та ядовитая аура, что отравляла воздух вокруг, — ничто не изменилось.
Северус Снейп замер в центре комнаты, подобно изваянию, высеченному из самой тьмы. Его глаза, чернее багрового дна котла, метнули в сторону МакГонагалл привычную порцию желчи и яда, начисто проигнорировав Фредерику, будто её и не существовало вовсе — лишь пылинка, недостойная даже презрения.
— Вы звали, директор? — его голос проскрежетал низким шёпотом, словно ядовитый пар, сочащийся из треснувшего тигля. — Я надеюсь, причина этого... сборища столь же веска, сколь и Ваша настойчивость. Моё время, пусть и не столь ценное, как прежде, всё ещё принадлежит мне.
— Северус, — голос МакГонагалл звучал твёрдо, но в нём читалась усталость вековой пыли, оседающей на душу. — Это мисс Фредерика Фалькенрат. Новый преподаватель зельеварения. Твой ассистент.
Тень, скользнувшая по его лицу, была острее лезвия. Ассистент. Словно гнилой ингредиент, добавленный в его отточенный рецепт.
— Ассистент, — прошипел он, и слово повисло в воздухе, словно ядовитый дым от неудавшегося зелья. Его улыбка обнажила неровные зубы — жесткий, безрадостный оскал. Больная рука дёрнулась в судорожном спазме, и он с силой вдавил её в складки мантии, будто пытаясь задушить собственное немощное тело. — Очередная... опека. МакГонагалл решила, что моя воля и разум так же искалечены, как и эта, — он с отвращением кивнул на скрюченную конечность, — бесполезная плоть. Она прислала тебя, чтобы ты решала за меня? Переливала зелья? Или, быть может, кормила меня с ложечки, как немощного старика?
— Это необходимо, Северус, — её голос стал твёрже, но в нём проступила стальная усталость. — Ты не можешь один справляться с нагрузкой.
— «Необходимо», — язвительно повторил он, и каждый слог звенел, как падающее стекло. — Всё, что «необходимо», теперь решается за моей спиной. Моё согласие — пустая формальность, не так ли? — Его взгляд, тёмный и пронзительный, наконец упал на девчонку, скользнув по её чёрным перчаткам. — Фалькенрат. Чистокровки. Ваша семья, должно быть, в восторге. Их чадо будет прислуживать тому, кого они презирали с колыбели. Надеюсь, твои амбиции простираются дальше, чем быть тенью калеки, которого терпят из милости.
Он ждал, что она дрогнет. Ждал, что её безупречная маска даст трещину, обнажив хоть каплю того отвращения, которое, как он знал, кипит под поверхностью. Но её лицо оставалось неподвижным, как надгробный камень.
Фредерика не моргнув встретила его ядовитый взгляд. Её светло-зелёные глаза были холодны и прозрачны, как лёд на поверхности могилы. — Мои амбиции заключаются в профессиональном росте, профессор. А ваше состояние — это медицинский факт, а не повод для дискуссии. Я здесь для выполнения работы. Всё остальное к делу не относятся.
Её голос был ровным, металлическим, лишённым всякой теплоты. Его яд, обычно разъедавший душу, стекал с неё, не оставляя следа. Она была как отполированная гробовая плита — холодная, совершенная и неуязвимая.
Он фыркнул, и в звуке послышался хриплый свист больных лёгких. — Какая трогательная... практичность. Выучила все правильные фразы, девчонка? Надеюсь, твои руки так же послушны, как язык. Потому что я буду следить за каждым твоим движением. За каждой пылинкой, упавшей не туда. За каждой секундой промедления. Мой подвал — не место для благородных девиц, играющих в учёных. Это склеп. Для тяжёлой, грязной работы, на которую тебя, я не сомневаюсь, принудили. Справитесь с этим, мисс Фалькенрат?
Он вложил в последнее слово всю горечь своих лет, всю ненависть к тем, кто смотрел на него свысока.
Фредерика медленно перевела взгляд на его скрюченную руку, а затем подняла глаза к его лицу. В её взгляде не было ни жалости, ни страха. Лишь холодная констатация факта, как патологоанатом, фиксирующий повреждения. — Меня не принуждали. Я приняла предложение директора. Мои решения — мои собственные. Как и ваши, пусть и ограниченные текущими... обстоятельствами. Если вы закончили, я готова приступить к обязанностям.
Снейп замер. Он увидел не испуганную девчонку, а равного противника. Опасного своей ледяной, безжалостной честностью, что обнажала всю его немощь. На его лице мелькнуло нечто помимо злобы — изумлённое, почти животное любопытство к этому созданию изо льда и стали.
— Прекрасно, — выдохнул он, и в его голосе впервые прозвучала не ярость, а могильная усталость. — Ещё одна гиря на ногах утопающего. Делайте что хотите. Всё равно я уже давно не властен ни над чем.
Он резко развернулся, его плащ взметнулся, как крыло гигантской летучей мыши, скрыв уродливо скрюченную руку. Он вышел, не оглядываясь. Дверь закрылась с тихим, но окончательным щелчком, словно захлопнулась крышка гроба.
В воцарившейся гробовой тишине МакГонагалл тяжело вздохнула. — Прости, моя дорогая. Он... не всегда владеет собой.
Девушка медленно поднялась. Её движения были выверенными и безжизненными. — Не извиняйтесь, директор. Его реакция предсказуема. Загнанный зверь всегда опаснее. Это... инстинкт самосохранения.
Но когда её светло-зелёный взгляд скользнул к двери, за которой скрылся Северус Снейп, в глубине её глаз на мгновение вспыхнуло нечто, кроме профессиональной холодности. Не страх, не обида. Голод. Как у хирурга, обнаружившего редчайшую и самую опасную опухоль. Она уже понимала: её задача — не сломать его. Её задача — препарировать его волю, изучить каждый тёмный изгиб его души и заставить это работать на себя. И это будет самой сложной и восхитительной операцией в её жизни.