Сущее безумие

Тэхен

У Сокджина настала трудная пора: мама как ополоумела, начала назначать ему свидания вслепую на каждый вечер, обед или завтрак даже, это уже не лезло ни в какие рамки! Хен был зол, и Тэхен его не осуждал: откуда вообще у мамы столько знакомых женского пола либо подруг с таким количеством дочерей?! Сокджин упорствовал, что не пойдет, но мама пускала слезу, а это всегда срабатывало. Отец заранее дистанцировался: в свое время он помогал брату женить Намджуна и после этого зарекся участвовать с сватовских делах, ну а мама, как все женщины, была неугомонна на пути к своей цели.
Иными словами, Сокджин был занят и раздражен, и не мог быть помощником и советником Тэхена в гнетущих его вопросах. А совесть с каждым днем создавала все большие проблемы, и скрывать свою меланхолию от брата становилось все труднее.
— В этот раз, кажется, твоя творческая депрессия затянулась, — с сомнением прокомментировал Сокджин как-то утром, перед уходом на работу. — Не стоит ли тебе поехать и развеяться, скажем, скоро четыре дня выходных, поезжай с Чонгуком и Чимином на горный курорт.
— Не хочу мешать их романтике, — проворчал Тэхен, дуя губы.
— Дак я не предлагаю тебе ходить за ними по пятам, просто с ними, — улыбнулся Сокджин, но Тэхен только неопределенно пожал плечами.
Ему ничего не хотелось, он сидел в студии и управлял своими делами оттуда, не хотелось мыться и бриться и менять шмотки. Он пытался рисовать или садился обрабатывать свой огромный фотоархив снимков, нуждавшихся в коррекции, но бросал и то, и другое. Мозг исправно подсовывал ему воспоминания о том, какой Ким Тэхен человек, как он относится к людям вокруг него, и при всем желании найти в своих поступках что-то стоящее Тэхен неизменно терпел крах. Возможно, скажи он Сокджину о своих муках, хен без труда напомнил бы ему, каким хорошим человеком тонсэн является, но Тэхен небезосновательно считал Сокджина необъективным.
К обеду Тэхен решил заказать себе что-то особенно вкусное и изысканное, надеясь хоть так поднять себе настроение, однако, ароматно пахнущие блюда из морепродуктов не вызвали у него никакого интереса, как, впрочем, и бутылка дивного белого полусухого.
— Так, — сказал он сам себе. — Пора принимать экстренные меры.
Он начал пихать в себя еду, которая стоила слишком дорого, чтобы дать ей испортиться, хотя вкуса он не чувствовал, а затем, выпив залпом бокал вина, позвонил Хосоку. Давно пора, кивнул внутренний голос, да, Хосок так же занят, как Сокджин, так как у продюсера полно дел, но Хосока не так жалко, он сам опрометчиво утонсэнил Тэхена некогда — пусть отдувается.
Хосок ответил сразу, как обычно, никогда не заставлял Тэхена ждать, впрочем, Тэхен понимал, когда звонок будет хену неудобен.
— Привет, малыш, — на фоне у хена неожиданно тихо, словно он в небольшом помещении и один.
— Привет, а ты где? — удивился Тэхен.
— Дома, мне на работу только к семи, зато на всю ночь, — печально улыбнулся голос Хосока. — Что-то случилось?
— Мне просто… надо посоветоваться, если ты не против.
Конечно, Хосок не был. Тэхен быстро принял душ и спустился на парковку. Было холодно, ветрено, очень неуютно. Ежась под пальто, Тэхен поспешил сесть в салон своей машины и завести мотор. Сунув руки под решетку, он стал греть пальцы, уже отчего-то сильно озябшие. Ожидая, пока мотор прогреется как следует, Тэхен поднял взгляд от приборной панели и вдруг увидели семейную пару, своих соседей, бегущую под ветряком к парадному входу. Мужчина улыбался, придерживая капюшон на голове жены, она семенила каблуками, сжимаясь как птичка, скрываясь за широкой спиной мужа. Подумав о том, что сам он одинок, как дерево в поле, Тэхен вздохнул.
Он никогда столько не задумывался о том, что его ждет в будущем, к чему он хочет прийти вообще в жизни, ему казалось, вот, у меня впереди еще полно времени, я успею и с отношениями, и с семьей, если мне вдруг захочется… Но теперь он думал о том, что даже если встретит того, с кем захочет серьезных отношений или ту, на ком захочет жениться… он попросту не сможет их удержать. Так и будет относиться поверхностно, на какое-то время увлекаясь, но затем побежит дальше, оставив, возможно, лучший вариант для себя за бортом. Мама говорила: в старости иногда люди вспоминают «ту самую любовь» и ностальгируют, или сожалеют, что не сложилось. Тэхен не знал, чего ему бояться больше: что он вспомнит, почему не сложилось, или… что ему попросту некого будет вспомнить.
Выпитый бокал вина не принес никакого опьянения, так что он смог уверенно довести машину до дома братьев Чон. Хосок встретил его теплой улыбкой и предложил чаю, который заварил для гостя.
— Еще у меня есть рисовые пироженки с матча, — похвастался он. — Я заказал в кафе на первом этаже, и как раз только принесли. Подумал, ты захочешь вкусного.
Тэхен улыбнулся, глядя в добрые шоколадные глаза хена. Хосок ходил дома в просторных мягких штанах и толстовке с капюшоном, его волосы еще не были уложены, весь этот домашний образ так нравился Тэхену!
— Знаешь, хен, — сказал он, садясь на диван и беря двумя ладонями кружку с горячим чаем с жасмином. — Когда тот, кто тебе нравится, ответит на твои чувства — он будет очень счастлив.
Немного удивившись, Хосок улыбнулся.
— Почему ты вдруг заговорил об этом?
— Я… не так давно случилось кое-что, и я решил пересмотреть свои приоритеты в жизни, хен, — постарался говорить размеренно Тэхен. — Так что я задумался о будущем и о том, что я от него хочу.
— И что же случилось? Расскажи, ты же знаешь, я твой хен, я все хочу знать, чтобы помочь, — погладил его коленку Хосок.
Тэхен все рассказал, по мере повествование его лицо становилось все мрачнее, он даже поставил чашку с чаем, так и не сделав глотка, потому что задрожали руки. Хосок взял его руки в свои и чуть сжал, не перебивал, слушал внимательно, глядя на губы Тэхена, показывая, что тому не стоит так волноваться.
— Ты… в самом деле, ничего не ждал от Богома?
— Нет, хен! — отчаянно прошептал Тэхен, встретившись с Хосоком взглядом. — Мы шалили… он пытался внушить мне, что так нельзя, но потом говорил, что мне нельзя отказать…
— …тут он прав, ты очень красивый и соблазнительный парень, — улыбнулся Хосок.
Чуть покраснев, Тэхен фыркнул.
— Я заигрался в беспечность, хен. И что теперь делать? Если Ингук-хен не простит Богоми… Богоми будет очень несчастлив, он корит только себя, и…
— Богом делает верно. Его вина несомненна. Как бы соблазнительно ни было, если он любит Ингука — должен быть ему верен. Знаешь, я не понимаю этих отношений, когда жены или мужья прощают измены, мол, это не по любви, просто развеяться… что за нужда?! Найди себе развлечение, которое пристало женатому человеку, все-таки, раз ты женился — ты взвешенный и разумный индивид, который сознательно шел на верность и преданность партнеру, или я в чем-то не прав? Для чего иначе люди женятся, как не для того, чтобы быть опорой, поддержкой друг друга…
— Ты прав, хен…
— Но, Тэ… Твоя вина в этом есть, но… все-таки Богом виноват больше, — ласково улыбнулся Хосок. — Ингук выбрал Богома быть его парнем, и, стало быть, только Богом — ему должен, а ты — нет. Ты ему посторонний. Ты даже не дружил с Ингуком, я прав? Ну, вот. Долга дружбы перед ним у тебя нет. Но ты поехал и дал бранить себя, и постарался решить ситуацию. Мой тонсэн верно сказал тебе.
Тэхен кивнул, опустив взгляд.
— Мы с Сокджином в этом различаемся, — сказал он глухо. — Он верный и рассудительный, а я…
— Ты просто имеешь другой опыт, но ты очень хороший парень… Тэхен, — взмолился Хосок, видя, что лицо Тэхена покраснело, сморщилось, и вот, художник боднул плечо хена и заплакал, сжимая его талию.
Хосок вздохнул, обвивая крепкие плечи Тэхена в ответ, гладил его кудри, пахнущие сладко духами, о которых Тэхен перед выходом из дому никогда не забывал. Тэхен чувствовал дыхание хена так близко, биение его сердца, запах чая от его толстовки, все существо Хосока для Тэхена уже многие годы олицетворяло заботу, комфорт и тепло. И свет. Сокджиново любимое солнце.
— Как хорошо, что у меня есть ты, Хосок-хен, — проговорил Тэхен, подняв заплаканное лицо с чужого плеча.
Тот улыбнулся, коснулся щеки Тэ теплой нежной рукой и вытер ему слезы, убрал прилипшие ко лбу прядки волос, заправил одну за ухо. Тэхен смотрел в глубокие шоколадные глаза и чувствовал, что входит в транс от этих ласкающих прикосновений. Ему казалось, мир вокруг превратился в ванильный кисель, в котором он сам плавает в полнейшей неге, и в котором не может, просто не имеет право произойти ничего плохого.

Он не понял, как это случилось, в какое мгновение.

Лишь ощутил, как чужие мягкие губы, испустив легкий выдох, прижались к его губам. Ощутил плотную гладкую кожу чужих щек на своих. Ощутил, точнее, услышал, как чужое сердце неистово колотится, совсем рядом. Все тело Тэхена пронзило пожаром, руки невольно сжали крепче талию мужчины, и губы слабо нажали на чужие в ответ. Транс длился недолго и был словно обрывком сна посреди яви, но отрезвление... пришло внезапно и страшно.

Кажется, он резко отпрянул и вскочил, вытаращив глаза. Сердце колотилось так быстро, что ощущалось физической болью. Шоколадные глаза мужчины напротив округлились, он испуганно встал, пытаясь что-то объяснить, опасаясь трогать Тэхена, но тот смотрел на губы хена и не мог понять, каким образом случилось то, что… только что произошло?! Когда, когда он настолько перестал контролировать себя, свои поступки, что дошел до... чудовищного вероломства?!

Он вывалился из квартиры и помчался к лифту так быстро, словно стая оборотней гналась за ним следом. Длинными ногами за пару шагов преодолев расстояние до лифта, он ввалился туда и обернулся.
Его никто не преследовал. Сердце бешено колотилось. Перед глазами стоял родной хен, доверчивый и добрый, и проступок, который Тэхен только что совершил вопреки принятым чуть ранее решениям.
Ниже пасть в собственных глазах, Ким Тэхен знал совершенно точно, он уже не сможет.

Хосок

«Прекрасно, Чон Хосок, просто отлично…

Ничего лучше ты просто не мог выдумать, ну серьезно, сколько тебе лет, что ты так несдержан?! Ты держался мужественно почти полтора десятилетия, идиота кусок, и сегодня… ты что, впервые видел его расстроенным? Тэхени часто что-то расстраивает, и ты всегда был тем, кто его утешит, что случилось сегодня?! Почему ты не нашел слов, чтобы утешить его?! Почему решил вместо этого напугать и расстроить еще сильнее?!
…ну и что с того, что ты мечтал поцеловать его уже… сколько лет? Когда ты влюбился?

…первая любовь не ржавеет, ха…

мрак. я все-таки выдал себя.

И, главное, именно в эту пору, когда он озабочен тем, что его отношения личного характера так плохи!.. Тебя задело, что он трахался с агентом, а не с тобой?! Ты, конечно, размечтался, с какой стати ему трахаться с тобой, если ты в его глазах только хен?! Или ты надеялся, что это когда-то изменится, в то время как тщательно работал над тем, чтобы он ничего не понимал? И почему бы ему не спать с агентом, если уж так разобраться, Богом молодой, красивый мужчина, он заботлив и знает Тэ… конечно, не лучше тебя, но, наверное, почти так.

Нет, придурок, он знает его лучше! Он умеет доставить твоему любимому удовольствие, не просто же так они спали! Он знает все его родинки, все эрогенные места, он ласкал его так, как ты, придурок, только мечтаешь. И Тэхен ему отвечал, а ты — сиди дальше на попе ровно и будь хеном, Чон Хосок, потому что ты проебался так, что мама не горюй.

любовь твоей жизни сбежал от тебя, как Дафна от Аполлона, а ты сидишь и переживаешь о таких низменных вещах, ты поехал крышей, Чон.

Разве так сообщают о своих чувствах?! И вот чего он себе нафантазирует теперь?! Что он про тебя подумает?! Захочет ли тебя теперь слышать, он, твой единственный любимый уже столько лет?!

все годы терпения коту под хвост.

Надо отдать должное Сокджину, тот в чувствах признался, но целоваться не лез, а когда возникла… возможность, скажем так, ты был не против в то мгновение (признайся себе уж) — первый понял, что не стоит. Сокджин всегда казался тебе умнее тебя, и вот, так и оказалось.

Боже, что если узнает Сокджин…

Черт, его это уничтожит…

Он постарается найти разумное объяснение, и… поймет, что все эти годы, что он любил тебя, ты — любил его брата. И это его убьет. И виноват в этом ты, потому что зассал сказать это правильно. Сделать правильно. Ты косяк, лютый косяк, Чон Хосок»

— Боже, что же делать…

Опустившись после бесцельного хождения по квартире на диван, Хосок сжал голову ладонями и закрыл глаза. Его страшно мутило, сознание свершившегося накатывало страшными волнами, от отчаянно искал способ успокоить свои нервы, найти выход, оправдать себя, в конце концов, но… не мог. И, что хуже всего, в его памяти всплывало это ощущение — мягкие, соленые от слез губы, Тэхена и… легкий, невесомый ответный жест с его стороны. Тэхен был ошарашен, напуган, но… он ответил? Хосоку показалось?
Возможно, это связано с его общим раздрыгом, и последующий испуг все объясняет.
— Не строй воздушных замков, Хосок, — сказал он себе. — Лучше думай, как тебе быть, идиот… Боже, ну что на тебя нашло, придурок?!..

Сокджин

Чимин был человек слова, для любимых им людей вообще мог горы свернуть, но Сокджин еще не был настолько в курсе его характера, и, так как он не ведал о начавшемся расследовании Чонгука и Чимина, то и не знал, какие тучи собираются над его красивой головой.
В один малопримечательный морозный январский день, который начался для Сокджина очередными бесплодными попытками дозвониться до Тэхена и понять, почему тонсэн не приходит ночевать домой, игнорирует звонки хена, и почему его агент разговаривает как-то странно, ведущий Ким явился на службу на телеканал в некоей расстроенности. В холле первого этажа его нос уловил запах смеси ментола и сигарет, опасливо оглядевшись, Сокджин увидел Юнги в обществе Хосока, идущих со стороны другого входа. Морда белобрысого тролля скривилась, Хосок улыбнулся как-то очень странно, и каким-то десятым чувством, которое у Сокджина было развито по отношению к родным ему людям, он понял, что друг не расположен выносить новые стычки заклятых друзей. Поэтому Сокджин поднялся к себе на этаж отдельно от них, уважая желания друга.
И вот, когда он к обеду окончательно устал от всего, что его окружало, а в коридоре снова прошмыгнула крыса, воняющая ментолом… в этот момент к его столу подошел булочка в желтом пуховичке и сложил губки бантиком.
Уже указанное десятое чувство в Сокджине было немного настроено на Чимина, так как тот был признан тонсэном, так что Сокджин смог понять: от него ждут чего-то, и это явно что-то неординарное. Улыбнувшись, Сокджин пододвинул к своему столу еще один стул и сел на него, а Чимин примостился на собственный стул ведущего.
— Ты занят, хен? — пропело сладко это хитрющее существо, заглядывая в глаза старшего.
— Ну, до выпуска еще есть время.
— Ты собирался идти кушать?
— Нет, Джехвану захотелось курочки, так что мы все ждем доставку. А что такое? Ты хочешь кушать?
— Нет, я ночевал у Чонгука, и утром Хосок-хен положил мне коробочку с едой, — похвастался Чимин.
Улыбнувшись, Сокджин кивнул, показав, что готов слушать.
— Хенни, скажи мне, — склонился слегка Чимин поближе и посмотрел ведущему в глаза. — А у Хосока-хена много друзей?
Это было интересно. Послушно задумавшись, Сокджин ответил:
— Ну, в Сеуле да, достаточно, но из-за его работы он редко с ними видится, ну — кроме меня и Тэ. Ну… и тебя с этим братом твоим.
Хихикнув, так как Сокджин скорчил лицо, Чимин продолжал:
— А есть те, с кем общается чуть меньше, чем с тобой и Тэ? Но тоже много, и очень дорожит?
— Это надо подумать… Наверное, владелец бара, наш друг Сон Мино. Потом… Джексон, он управляет клубом. Еще есть пара продюсеров с нашего канала, он с ними ходит по пятницам иногда сидеть в палатке за соджу, ты их знаешь, Шивон и Итык… Но вот так, чтобы как с нами… Не знаю, наверное, нет, мы ведь все четверо не сеульцы, малыш, в нашем городке друзья тоже есть, но мы редко их видим, разве что на Чусок, когда едем навестить семьи, — развел руками Сокджин.
— А на канале — только продюсеры, ты и мой хен?
— Ну, так Хосок со всеми хорошо ладит, ты же знаешь, он всем нравится, — улыбнулся Сокджин.
Чимин улыбнулся, погладил его руки.
— Тебе неприятно, что я спрашиваю, да?
— Почему же? Ведь я сказал тебе… и, кстати, твой хен тоже в курсе, что я ему больше не конкурент, — рассмеялся Сокджин. — Кстати! Ты мог бы повлиять на него, чтобы он не жевал эту ментоловую говняшку после курения, ну невыносимо! У меня запах этот напрочь связан с ним, и блевать тянет…
— Я пытался! — с жаром закивал Чимин. — Понимаешь, стараюсь следить, как он выглядит, чтобы мылся, морду брил и так далее, но вот от ментоловой дряни — ну никак! Он упрямый, как баран!
— Знаю, — вздохнул Сокджин.
— Я буду пилить его на эту тему, — покивал Чимин. — Потому что, если он все-таки захочет с кем-то встречаться, ну, не с Хосоком-хеном, то тот человек от него сбежит просто!
Хихикнув, Сокджин подумал, что еще раньше этот человек сбежит от ворчливости Мина, о которой уже по коридорам легенды ходят.

После вечернего эфира Сокджин, видимо, ввиду усталости, стоя в душе, подумал: надо что-то с Тэхеном решать! Он уже и так, и эдак прикинул, чем мог бы так обидеть ребенка, что тот свалил из дому и не отвечал на звонки, должно быть, что-то эпохальное, хотя… вот, откровенно говоря, Тэхен всегда был такой! Варится в своем настроении, кипятится, томится, ты голову ломаешь, что с ним не так, а потом как скажет… а там кимчи не съеденного не стоит! И ты за голову хватаешься, что это можно было бы обсудить сразу и не париться!
И что за нужда у некоторых жить в обиде, надумывать и грузиться, когда можно жить спокойно и радостно, что за мазохизм?! Почему кто-то называет это заботой, когда это форменное издевательство! Любящие все равно чувствуют, что вас что-то беспокоит, в состоянии волнения никто из нас не оскаровский номинант, так какого черта так нервировать себя, окружающих?! Сокджин воспитывал Тэхена всегда и всем с собой делиться, озвученная проблема автоматом становится меньше! Что за тяга создавать трагедии на ровном месте?! Айщ, бесит!
Может, папа болен, или мама? Но Сокджин знал бы это первым, да и родители никогда не стали бы молчать о таком, зная, что дети потом будут ругаться. Да и Намджун с его любовью потрындеть и разболтать уж точно позвонил бы сказать, что с дядькой и теткой что-то не так!
Надо брать этого мелкого и трясти, пока не скажет. Богома прижать, пусть выдаст адрес и номер отеля…
Стоп! Сокджин вытаращился в кафельную стенку напротив. Можно же спросить Чонов, и, возможно, Чимин знает… Нет, если Тэхен так расстроен, то, скорее всего, «печется о нервах и не хочется напрягать» и друзей! Скривившись, так как это достало ужасно, Сокджин решил все-таки попробовать позвонить Чонгуку. У этого была и корыстная подоплека — если Чонгук ни о чем не знает, то, узнав, заволнуется, взроет землю носом, откопает Тэхена, вырвет из лап депресняка и притащит домой, таков был Чонгук!
И КАК ЭТА ИДЕЯ НЕ ПРИШЛА РАНЬШЕ?!
Выбравшись из душа, Сокджин привел себя торопливо в порядок, натянул свитер, джинсы, приладил волосы, глянул в зеркало на входящего в раздевалку Юнги. Смерив друг друга сухими колючими взглядами, враги разошлись каждый своей дорогой, не сказав ни слова, видимо, Мин тоже устал, скотина. После жаркой раздевалки в свитере было не очень комфортно, выйдя в холодный сквозняк коридора, Сокджин ощутил легкий озноб. Итак, Чонгук.
— Да, я немного в курсе, но он уже несколько дней не связывается и со мной, — прогундосил парень в трубку. — Через Богома я знаю, что у него все в порядке, он просто хочет быть один, но этот долговязый ничего не объясняет!
— Это заразно. Эта молчаливость заразна и бесит! — признался Сокджин. — Расскажи, что знаешь ты. Пожалуйста.
— Хен, я, конечно, тебе расскажу, так как вообще удивлен, что он сам не сказал тебе…
— Я был занят с чертовыми свиданиями вслепую, — простонал Сокджин. — Моя мать сошла с ума на этой почве!
За спиной хлопнула дверь — вышел Мин. Смерив Сокджина презрительным взглядом, получив в ответ такой же, он вальяжно удалился. Ты похож на наглого уличного кота-бандюгу, подумал Сокджин мимоходом.
Выслушав Чонгука, он уже ни о чем думать не мог. Так как Сокджин знал Тэхена с пеленок, которые сам ему менял, то отлично представлял себе, во-первых, что однажды до Тэхена дойдет, что его поведение в смысле личной жизни ему аукнется, во-вторых, что тонсэн будет себя грызть. Зубами лицехватов из «Чужого». Долго, упорно, с мазохистским наслаждением.
Черт, паника… Сокджин прислонился к ледяной стене, отскочил тут же. Надо что-то делать! Ругая себя почем свет стоит, что не позвонил Чонгуку раньше, Сокджин достал смартфон снова и кинулся по коридору в сторону офиса продюсеров. Только Хосок может ему помочь, так как лучше всех умеет сохранять спокойствие в стрессовых ситуациях. Он позвонил ему, так как хотел сократить время поисков друга.
— Что-то случилось? — Хосок звучал как обычно, спокойно, и Сокджин уцепился за это спокойствие, как за спасательный круг.
— Ты едешь домой?! Пожалуйста, задержись, мне нужно спросить кое-что…
— Какое «домой», я остаюсь ночевать?! — рассмеялся друг, но голос его заметно дрогнул. — Иди к тамбуру, где курят, я тут.
— Придурок…?
— Юнги тут нет.
Отлично.
Он все-таки завернул к себе накинуть пальто, так как его кидало то в жар, то в холод, а простудиться сейчас было явно не то, что хотелось. Боже, Тэхен… ну почему ты молчал?! Ты ведь знал, что я если и поругаю, то мягко, что поддержу, отчего ты перестал мне доверять, тонсэн?!
Боже, пусть он хоть Хосоку рассказал, пожалуйста, пусть Хосок будет в курсе!..
«Тамбур» располагался у самого выхода на крышу, в некоем рукаве от коридора, где имелось вентиляционное оконце, которое курящие открывали и дымили, а затем нужно было закрыть, так как тамбур считался нелегальной курилкой, и могли нехило наказать. Вообще, в этой части коридора ходили только технические работники, которые курили все, так что никто из них, конечно, и подумать не мог заложить основной каст канала — но береженного бог бережет, как известно. Обычно курящие выходили на крышу, но в лютые морозы в тамбуре им казалось, конечно, поприятнее.
Хосок стоял тут, у окошка, с уже практически окурком, ежась под пуховиком. При виде Сокджина он затушил сигарету в консервной банке от супа, спрятанной за трубами в углу.
— Что случилось? — он дышал старательно в окошко, чтобы выветрить табачный запах.
Хосок выглядел устало, то есть, больше обычного, и еще, заметил Сокджин, он вроде смотрел в глаза, но и не в них, а на переносицу. Происходящее начинало бесить.
— Хосок, я не могу связаться с Тэ, — не стал ходить вокруг да около, сказал сразу, при этом пристально вглядываясь в лицо друга. — Я знаю о том, что произошло с Богомом и его парнем, но почему Тэхен не показывается дома и не дает мне помочь себе… Может быть, ты что-то знаешь?
Так. Виновато улыбнулся, но тут же перестал. Смотрит на пол, как будто впервые его видит. Чешет затылок.
— Хосок, — четко, но негромко проговорил Сокджин. — Это мой тонсэн. Я обязан знать про него самые важные вещи, чтобы…
— Боюсь, это я виноват, — проговорил Хосок.
Почему-то екнуло сердце. Представить в этой реальности, что Хосок может быть в чем-то виноват перед Тэхеном — невозможно. Если и был в мире непогрешимый и совершенно стопроцентно правильный и умный человек, в сознании Сокджина он был Хосоком. Озадаченно нахмурившись, Сокджин сунул было руки в карманы, затем почему-то вытащил, затем снова сунул, потоптался.
— В каком смысле — ты виноват?
— Сокджин, — Хосок звучал сдавленно. Впервые на памяти Сокджина другу было трудно открыть ему что-то, и это пугало. — Я разговаривал с твоим тонсэном по поводу той ситуации, с Богомом. Тэхен был очень подавлен, я, кажется, впервые видел его настолько подавленным. Он ездил к парню Богома и просил за агента, и хотя тот парень вроде как решился на то, чтобы поговорить с Богомом, он вывалил на Тэхена ушат помоев, и твой тонсэн был в полной растерянности. Он начала обдумывать свое поведение, поделился с Чонгуком, потом решил обратиться ко мне, потому что ты был занят с этими свиданиями…
Сокджин схватился за голову, рыча.
— …и когда… нет, — Хосок вдруг сам себя оборвал. — Я должен говорить прямо, потому что это ты и твой тонсэн. Потому что это ты, Джин. Мы дружим давно, кажется, всю жизнь, и…
Ким выпрямился, стараясь держаться и не орать благим матом.
— Джин, — Хосок взял его руки и заставил смотреть на себя. — Я люблю Тэ.
— Я знаю, — непонимающе кивнул Сокджин.
И вдруг все понял.
Тело прошило жаром. Загорелись уши, щеки, шея, дрогнули ноги, он часто-часто заморгал. Он понял все, что сказал ему друг, все разом и сокрушительно. Так, нет, подумал он, сейчас не время обдумывать это, перемусоливать! Хосок волнуется, Тэхен тоже, я нужен им…

боже мой…

за что…

— И что, что ты сделал? — выдавил он из себя.
— Сокджин, ты в порядке?
— ХОСОК, МОЙ БРАТ ПРОПАЛ, Я НЕ В ПОРЯДКЕ! — прокричал Сокджин. — ГДЕ МОЙ БРАТ?! ЧТО У ВАС ПРОИЗОШЛО?!
— Я его поцеловал.
Ааа… ну, тогда все ясно. Ладно. Тело наполнила теплая жижа, как бывает, когда у вас поднимается температура при простуде, когда уже нет озноба, вам просто жарко и клонит в сон. Сокджин покивал.
— Тебе нужно найти Тэ и все с ним обсудить. Позвони Богому сам и скажи все, как есть, и попроси дать адрес отеля либо попросить Тэхена ответить на твои звонки, что угодно.
— Сокджин, ты…
— Ты — лучший парень, Хосок, — улыбнулся Сокджин, беря сам ледяные руки друга. — Лучший, что только есть. Тебе стоило раньше поделиться со мной, чтобы я не выглядел идиотом, что ли… и с Тэхеном, чтобы, ну а вдруг, и вы были бы вместе! Как ты мог молчать? С каких пор я против тебя? — улыбнулся Джин еще раз, но снова не смог удержать улыбку. — Давай, топай звонить Богому, не теряй времени! И передайте Тэхену, что я всегда на его стороне, и я его люблю, и… иди же!
Хосок смотрел в черные глаза, ожидая, что их наполнят слезы или просто горе, но Сокджин смотрел теплым взглядом и улыбался. Его явно нельзя было оставлять одного, но так же явно — Сокджин хотел побыть один. Понимая, что поступает как сволочь, Хосок все же сказал:
— Ладно, я ушел. Прости меня. Ты прав, я был должен сказать раньше, и… было бы, возможно, легче, но я был уверен, что смогу сдерживаться с Тэ.
— Из-за меня?
— Да.
— Из-за моего признания?
— Нет, но потом — и это тоже. Я чудовищно поступаю, — покачал головой Хосок.
— Посмотри на это со стороны, Хо, и ты поймешь, что твоей вины нет совершенно ни в чем, единственное — ты отсрочил из-за трусости собственное счастье, — улыбнулся Сокджин. — Что я там себе нафантазировал и насколько был слеп — моя вина, и только моя. Иди, Хосок, не теряй время, верни мне брата домой… поди, не бреется все эти дни, — вдруг фыркнул он недовольно.
Рассмеявшись, Хосок обнял Сокджина и вышел из тамбура, на ходу достав смартфон. Сокджин услышал, как он произнес имя Богома, затем хлопнула дверь.
Рвотный позыв. Один, второй. Сокджин, спотыкаясь, заплетаясь в собственных ногах, кинулся в коридор, лихорадочно ища места, где он сможет… что? Чтобы вырвало? И что дальше?! Ему хотелось орать и биться головой так, чтобы наверняка. Все его силы и весь здравый смысл ушли на то, чтобы убедить Хосока пойти искать Тэхена.
Убедить свою любовь пойти искать того, кого он любил. Кого-то, но не Сокджина. И этот «кто-то» был Тэхен. Родной тонсэн. Тот, кто был рядом, был другом и опорой Джину все годы. Тот, кого он вырастил. Сокджин ждал свою любовь, а та — ждала Тэхена.
Чертов любовный треугольник из дорам! Всегда надеешься быть счастливой вершинкой, а, в итоге, оказываешься тем, кого выкидывают за борт. Это всегда не я, подумал Сокджин, толкнув дверь на крышу. Снова споткнулся, упал, разодрав штанины, а под ними — колени до крови, о железные ледяные ступени. Дул беспощадный ветер, было адски холодно. Слезы, наконец, потекли по щекам Сокджина. Он дрожал, хотя внутри горело.
— Какое я ничтожество. Мне стоило раньше начать всерьез искать себе кого-то, что-то, а я тратил время на ожидание… я им всем — друг и брат. Я никому из них не был важен… и они в этом не виноваты! Почему я не могу винить их?! Почему?! — закричал он, упав снова, до острой боли в ранах, прикоснувшихся к ледяному металлу.
Снова встал. Пальто, висящее на изгибах рук, соскользнуло на пол. Он бормотал как в бреду.
— Они не виноваты, что не любят меня. Он не виноват. Я один виноват. Один. Я заблуждался. Почему я был так глуп?! Почему не заметил, как всегда он был к нему нежен по-особенному, смотрел ласково, говорил с терпением… Почему, — он шептал, шатаясь, приблизился к краю крыши, и тут его вырвало.
Очистившись, он, наконец, сполна ощутил холод вокруг, его било и внутри теперь от озноба. Он шмыгнул носом, утер ледяными руками красное лицо, и посмотрел вниз. Его снова мутило, его качало.
Он и не думал, что это может так его убить. Он знал, что Хосок кого-то любит, и он думал, что примет этого человека, но это оказался Тэхен!!! Сокджин проиграл тому, кто с ним даже не боролся.
Не значит ли это, что Сокджин лузер с головы до ног? Не значит ли это, что ментоловый придурок был прав?
Рассмеявшись этому, Сокджин качнулся вперед, намереваясь опереться о перекладину парапета, но тот обледенел, и руки скользнули. Парапет не был высоким, и Сокджин начал заваливаться в бездну.

Он не успел испугаться, а как-то разом принял то, что сейчас, ну, возможно, через минуты три, его не станет.

Он даже не попытался ни за что зацепиться, и в тот момент, когда его ноги оторвало от пола — сильные руки, горячие, в мягких толстых рукавах пуховика — обхватили его талию крепко и потащили назад.

Он бился, бился и кричал осипше, не понимая, почему, почему и теперь не может быть так, как он хочет?! Он плакал и умолял отпустить себя — и тут шипение и неразборчивое ворчание над ним обрушилось, во-первых, грубой пощечиной, от которой Джин притих и замер, и открыл глаза, а, во-вторых… он унюхал запах ментола и табака.
На него смотрел в обрамлении капюшона злой до чертей Мин Юнги, просто пипец какой злой, аж глаза искры пуляли!
— Какого блять хуя я творю?! На какой ляд я спас такую гниду, как ты, Ким мать твою Сокджин? Моим главным желанием в жизни было уничтожить тебя — и я тебя спас!!! Просто — за что я такой, за что?!
Он отвесил Сокджину новую пощечину и поднялся, потянул дрожащего ведущего на себя, скинул с себя куртку, не переставая материться, накинул на плечи Сокджина и потащил к выходу. От куртки воняло ментолом, она внутри была горячая и мягкая. Сокджин шел, упираясь, плача, он представил, что сейчас вернется в мир, где он… как Юнги сказал? «Гнида», «долговязая сволочь», «никчемный придурок», «только и толку, что красивый»? Все так… Он был плохим другом, и он дурной хен. Он был эгоистом, так как думал только о себе, а не о благе Хосока. Все годы Хосок был хорошим другом, честным, а он, а Сокджин…
Рванувшись прочь из рук Юнги, Сокджин скинул его куртку и бросился снова к краю, но Мин прыгнул на его ноги и сжал, повалив. Ударившись щекой, Сокджин затих, сжав голову руками.
Ему было холодно. И все звуки вокруг стихли, даже ветер. Только тихонько, едва уловимо колотилось сердце. Он попытался сжаться от холода и тишины, что душили его, понимая, что сошел с ума, что ведет себя неадекватно, не характерно для себя, но… его предел прочности был достигнут. Ему было так плохо, как никогда в этой жизни не было, и никогда он не чувствовал себя таким ничтожеством. Хотелось застыть в этом качестве, так как он не мог смотреть в глаза человеку, что стоял над ним и тяжело дышал.
На него снова накинули куртку и без труда поставили на ноги, словно ребенка. Он дал увести себя с крыши. Руки и ноги окоченели. Он доплелся на этих опорках до туалета, где было тепло и противный белый свет, как в операционной. Юнги швырнул его пальто в угол припорошенной снегом тряпкой, сверху свою куртку, включил горячую воду и умыл Сокджина, затем грел его руки под краном и ругался яростным матом, таким, что в обычное время у Сокджина уши бы сгнили.
Потом он вспомнил о том, что его Тэ сейчас плохо, и он даже из дома сбежал. В животе вспучило, и Сокджин скинул руки Юнги и бросился в кабинку. Топот ног следом, мокрые руки убрали назад его волосы, со лба и висков, и держали за этот хвост, чтобы голова человека, который плохо координировал движения, не ударилась о толчок. Юнги шипел, держа голову Сокджина, больно оттягивая за волосы, потом с шумом оторвал туалетной бумаги и утер его лицо и рот.
— Херасе ты некрасавчик сейчас, — резюмировал он, когда Сокджин упал на пол, откинувшись на перегородку кабинки.
Улыбаясь синими губами, Сокджин поморщился — во рту чувствовалось ужасно. Юнги порылся в кармане и достал ментоловую жвачку. Это было лучше, чем ничего. Сокджин жевал мерзкую резинку, тяжело дыша. В его конечности возвращалась чувствительность, голова гудела, но была ясной, и все тело ужасно болело. Юнги присел на корточки напротив, поправив свою куртку на чужих широких плечах.
— Дебила кусок, ты чего чудишь?! А если бы я мимо не шел?
— Почему ты шел по крыше?
— Уебу! Блять, уебу, Сокджин, тварюга! — тут же разозлился Мин. — Я тебя спросил, что за нахер, блять?! Мне грех на душу был бы, дай я тебе скинуться, а так хотелось, уж как хотелось, сука ты… Что стряслось?! Колись! Ты теперь мне должен…
— Сколько? — они оба фыркнули. Сокджин выплюнул жвачку в урну. — Спасибо. Ты… забери куртку и иди домой, все устали…
— Ты прикалываешься? — сощурился Мин.
Непонимающе нахмурившись, Сокджин оглядел его невысокую разъяренную фигуру. Мин был помят, кажется, даже синяк на челюсти… но что ему надо?
— Ты хочешь меня побить? — попытался угадать Сокджин.
Мин опешил, вытаращился.
— Ты дебил? — уточнил он. — Я тебя спас. Тебя прополоскало на крышу и тут, ты ебнулся на крыше, я дал тебе по щекам, ты снова ебнулся, и ты едва ни сверзился. Я отомщен и удовлетворен на всю жизнь, — Юнги улыбнулся, но тут же перестал, хотя Сокджин хмыкнул. — Наверное, — добавил Юнги, поднимаясь. — Я тоже ударился там. Но я не крыса, Ким. Ты можешь мне не нравиться, но по реалу я тебе смерти не желаю. Меня люди воспитывали. А тебя сейчас, если оставить, можно завтра с асфальта соскребать, я прав? Молчи. Сам знаю. Я жить не смогу, зная, что не помешал. Так что — поднимай свой красивый зад, и поехали, отвезу тебя домой.
— Что?..
Слышится, что ли, после всего…
— Поехали, завтра на такси доберешься, ничего с твоей тачкой в подземном гараже не станется! — Юнги нагнулся, легко поднял под подмышки ведущего и поставил. — Обопрись. Адрес забьешь мне в навигатор, довезу с ветерком, не боись, я хорошо вожу… Как вип-персона, с водителем приедешь… Давааай, и проверь карманы, ничего там на крыше не выпало…
Наверное, я все-таки умер, подумал Сокджин. Мин Юнги спас его, увещевал и собирается везти домой. Что-то явно из другой вселенной.