Глава 19
Мы всё ещё ехали по окраинам города, когда услышали грохот с неба. Тени от гигантских крыльев, казалось, накрыли весь город, и Берлин погрузился во тьму. Мир притих, слушая зов смерти, чувствуя, как сжимаются внутренности каждого, кто смотрел на чёрное от смога небо в тот день. Агнет и я не смотрели, не желая принимать это, как знак, как предостережение.
Между нами возникла гробовая стена молчания. Непроницаемый купол упал на обоих, и теперь мы могли лишь бросать друг друга изумлённые и одновременно презрительные взгляды. Слушая шум мотора, грохот щебня из-под колёс новой машины, я смотрел туда, где вдали простиралась серая жизнь: бескрайние буро-чёрные полотна полей, усеянные мелкими кустами и сухими корягами деревьев. Огромное небо почти такого же цвета, как и земля, медленно плыло над нами, грозясь разразиться бурей. Я чувствовал в воздухе запах приближающегося дождя.
– Агнет, – сказал вдруг я, и мой голос потонул в грохоте.
Девушка посмотрела на меня и отвернулась к окну, рассматривая причудливую чёрную стену елей. Огромные стволы вздымались до самых небес, и разливались до самого горизонта. Некуда бежать, негде спрятаться от бесконечной суеты.
– Агнет, прости меня, – я выдавил из себя эту фразу. Меня раздирали противоречия: я ведь хотел как лучше, а получилось, что... я убил чью-то надежду на светлое будущее. – Прости меня, прошу. Я не хотел, чтобы так получилось. Я понимаю, сколько Ганс значил для тебя, и глупо было умалчивать о его кончине. Ужасно глупо.
Агнет выглядела расстроенной и отчуждённой. Глаза рыскали по полям и лесам, пытаясь уцепиться хоть за что-то, но потерпев неудачу, снова возвращались на пыльное зеркало заднего вида. В нём отражалась она и путь, что уже был пройден – метафора человеческой жизни. Берлин мелькал вдали серым наростом, вокруг которого стелился промозглый дым, погружающий всех в полудрёму. Перед наступлением зимы город засыпал, терял все свои краски, чтобы под конец года последние силы бросить на празднование главного праздника – Рождества.
– Ладно, – донеслось вдруг до меня.
Я повернул голову к ней и вопросительно нахмурился, стараясь не отвлекаться от дороги, которая успела превратиться в грязевое месиво, через которое ехать было – сплошная мука.
– Ладно?
– Да, – тихо ответила она, – я прощаю. Знаешь, дядя, когда мы покинули город, я вдруг поняла, что потеряла не только своего брата, но и одну из последних надежд. Эта треклятая болезнь... наверняка её кто-то подсунул!
– Никто не виноват, – сказал я, – дизентерия, думаю, частый гость в Берлине. Нам просто не повезло.
– Если так судить, то весь город давно был бы мёртв.
Я взглянул в своё зеркало заднего вида.
– Он уже мёртв.
Ещё десять минут мы ехали в тишине. Радио отключилось, и теперь нас сопровождал надоедливый и пугающий звук помех. Небо чернело всё больше, стоило солнцу опуститься чуть ближе к горизонту. И пусть я не видел этот сияющий шар, я знал, что где-то там, наверху, где заканчивается щит из туч, есть свет. Настоящий. Живой.
Казалось, нас заперли в дешёвой поделке на настоящий мир. Если бы всё было реально, то кто бы стал убивать людей просто так? Кто бы насылал болезни? Кто бы внушал людям, что они беспомощны? Очевидно, что ответа мы никогда не узнаем. Только если не найдём способ выйти за грани нашей реальности.
И что же остаётся нам, людям, которым больше не хочется жить на этой планете; личностям, которые понимают, что они такие же, как и все?
Делать то же, что и другие. И я, и Агнет уже сделали это. Мы стали частью мира, от которого нас воротит.
– Мы выехали за черту города, – серьёзно сказала Агнет. – Недолго осталось.
– Недолго до... чего?
– КПП ещё никто не отменял, дядя, – промолвила она, слегка поджав губы в недовольной гримасе. – Это самая сложная часть.
– Пройдём как-нибудь, – попытался отмахнуться я, понимая, что она права. У нас будут огромные проблемы, если нас поймают там. И тогда-то начнётся кромешная тьма.
– У тебя нет паспорта, – сказала, словно отрезала, Агнет. – Тебя не пропустят. Хорошо, если не арестуют. А я думаю, для них это не проблема.
– Ты ведь не сдашь меня им? – дрожащим от резко набежавшего страха голосом прошептал я, покрепче вцепившись в руль.
– Ты слишком плохо обо мне думаешь.
– Я должен был спросить.
– Разве непонятно, что я никогда так не поступлю? – раздражённо ответила племянница. – Ты – моя последняя опора. Думаешь, я хочу лишиться и этого?
Я вдруг понял, что Агнет – это такой тип людей, который не может жить без других. В одиночку она была похожа на моллюска без раковины: беспомощного, дёргающегося в предсмертной агонии слизня, который только и мог, что жить под защитой кого-то. Но когда с ней был тот, кто сильнее, то она становилась непобедимой. Властной. Рассудительной.
Не то, что я. Глупый. Жалкий. Беспомощный. Я начал осознавать это в полной мере, когда Лили покинула мою жизнь. Потухли светочи, краски жизни куда-то ушли, оставив меня догорать на пепелище собственного разума. Я промокал под дождём из слез и пытался утонуть в неглубокой луже собственных ценностей. Да и как я могу судить людей, если сам далеко не идеален? Зачем тогда вообще стремиться к чему-то?
– Когда мы прибудем? – спросил я.
– Скоро, через час-полтора, – сухо ответила Агнет.
Я на миг замолчал. На кончике языка крутился вопрос, который не давал мне покоя всю поездку.
– По голосу я слышу, что ты не простила меня, – тихо сказал я.
Она повернулась ко мне и посмотрела в глаза. В черноте зрачков я увидел лишь агонию и страх, переполняющий каждую клеточку её тела. Она молчала снаружи и кричала внутри. Ей было больно, ужасно больно, и я не мог ничем помочь. Мало того, я стал причиной её несчастий.
– Я очень злюсь из-за того, что ты сделал, – фыркнула девушка. – Зачем ты скрывал его смерть от меня? Как ты мог так поступить с единственной племянницей?
– Знаешь, что я тебе скажу, дорогая Агнет, — глубоко вздохнув, начал я, – за всё то время, что я тебя знаю, ты перестала быть для меня племянницей.
На лице девушки я заметил волнение.
– Ты стала для меня, как дочь, которой у меня уже нет...
– У тебя была дочь? – нахмурилась та.
– Угу, умерла вот, – грустно промолвил я, и огонь жизни в моих глазах угас. – Не сберёг родную кровь.
– И ты так спокойно об этом говоришь, – хмыкнула Агнет.
– А что ещё делать? Слезами горю не поможешь. Она не воскреснет. Поэтому остаётся только жить.
– Тоже самое могу сказать и про Ганса, – прошептала она.
– Куда ты хочешь уехать? – наконец спросил я.
– Неважно. Главное, подальше от мерзкого Берлина. Если ты хочешь вернуться на родину, то я не против.
– Спасибо, Агнет, – я поправил волосы и почесал впалую щеку. – Но мы поедем чуть дальше.
– И куда же ты собрался?
– В Пиллау.
Агнет звонко усмехнулась, прикрыв рот бледной рукой:
– Надеюсь, ты сейчас шутишь? Это же на другом конце страны!
– Ну, ты же сказала, что главное – подальше от Берлина.
– Это слишком далеко!
– У нас нет выбора, – вздохнул я. – Если мы оба хотим забыть этот город, нам придёт уехать как можно дальше, хоть на край света, лишь бы он больше не появлялся в нашей жизни.
– Думаешь, это сработает?
– Знаю.
Высокие металлические дуршлаги заборов и колючей проволоки виднелись за двести метров до прибытия на место решения судеб. Не было слышно ни звука – даже радио замолчало, переставая испускать в атмосферу помехи. Мы ехали также в тишине, слушая лишь дыхание друг друга и изредка переглядываясь, передавая во взгляде некое волнение, медленно перетекающее в страх.
Небо чернело на глазах, для меня это был плохой знак. Я уже и забыл, когда начал верить в предзнаменования – наверное, с тех самых пор, когда весь мир погрузился во тьму, когда умирали дорогие мне люди. Чернел мой разум, а вместе с ним и всё вокруг: наливалось слизью, пачкалось, словно запекшаяся кровь расплескалась на стенах – она обволакивала меня, и я тонул в ней, захлёбываясь в собственных мыслях. Кто знает, чем бы это закончилось, если бы не Лили.
Которая бросила меня. Отвергла.
Я почувствовал, как по левой щеке небрежно скатилась слеза. Скатилась, как я по социальной лестнице.
– Мы уже близко. Не распускай слюни, дядя, – Агнет сердито посмотрела на меня, сжав своё пальто, в которое она укуталась, пока мы ехали. – Мы проедем.
– У тебя есть хоть какие-то документы? – спросил я, не глядя на неё, а смотря лишь на приближающие врата в новый, незнакомый мир без городского смрада и обилия ставших мне бесполезными чувств.
– Есть, но... вряд ли это поможет.
– Нужно придумать что-нибудь.
– Что? – вспыхнула та. – Что мы можем сделать? Можно подумать, мы едем в цирк, а не в собственную смерть!
– Не горячись так, – отрезал я. – Чем разводить панику, лучше бы подумала. В тишине.
– Ах, вот как? – он раздражённо скрестила руки на груди. – Может, мы вообще отдельно друг от друга попробуем перейти пост?
– Если ты хочешь, чтобы тебя пристрелили или отправили в лагерь, то пожалуйста.
Я вдруг осознал, что веду себя недостойно. Эти слова... они срывались с моих губ в порыве чувств, угнетающих в тот момент нас обоих. Страх – вот, что двигало нами. Мы боялись, и вымещали это друг на друге. Ещё немного, и мы бы поссорились. А это было бы фатально.
– Ладно, давай просто пустим всё на самотёк, – наконец, я глубоко вздохнул и на миг прикрыл глаза. Когда открыл, то пост был уже у самых наших ног. На нас изумлённо смотрели солдаты с автоматами наперевес, изредка проверяя патронники.
– Они готовятся к бою, – прошептал я сквозь зубы.
– Сама вижу.
Ворота в новую жизнь оказались не такими вычурными, какими я себе их представлял: нет ни кованых столбиков, ни золотых деталей, ни драгоценных камней – лишь серая и колючая проволока. Скука, одним словом.
Движением руки нас заставили остановить машину. Ко мне подошёл парень лет двадцати с яркими голубыми глазами и странным оскалом: он будто бы боялся нас, и чтобы не бояться, делал вид, что он устрашающий человек.
– Добрый день, господа, – сказал он суховато. – Куда направляетесь?
– В Пиллау, сэр, – я пытался говорить с ним максимально учтиво, чтобы не спровоцировать на стрельбу – я видел, как он медленно положил указательный палец на курок.
– По какому поводу?
– Семейный отдых, – я попытался улыбнуться. – Там, говорят, очень красивое море.
– Много чего на свете говорят, да не всё из этого правда, – хмыкнул тот и посмотрел на человека, который уже отпирал ворота. Щёлкнул замок, и стальные двери слегка приоткрылись.
– Можно ваши документы? – солдат протянул руку.
– Конечно, – сказал я и начал с уверенным видом осматривать карманы своего пальто. Агнет, заметив моё замешательство, решила исправить положение.
– Вот мои документы, – она отдала их юноше. Тот посмотрел на них пару секунд и возвратил законной владелице.
– Мужчина, я долго ждать не буду.
– Да, да, конечно, – ответил я, понимая, что мы в тупике. Что я мог сказать ему в тот момент? Что мне было делать? – Кажется, где-то здесь были.
Я перерыл все карманы и, естественно не обнаружил документы. Их и не было, с тех самых пор, как я очутился в Берлине.
– Ну? Что ты там копошишься? Документы давай! – солдат уже терял терпение. Ещё немного, и отступать будет некуда.
Агнет смотрела на меня с нескрываемым ужасом, понимая, насколько серьёзные проблемы могут последовать за этой выходкой.
И тут я бросил взгляд на ворота. Мужчина, что отпирал врата, куда-то ушёл, оставив их без охраны. Вот оно, решение.
– Извините, сэр, – я по-детски улыбнулся, – кажется, я потерял свои документы, когда собирал вещи в дорогу.
– Какое мне дело? Нет документов – нет проезда! Проваливайте, пока я не сдал вас своему командиру!
Я положил правую руку на коробку передач, а нога инстинктивно легла на педаль газа. Я выжидал, но ещё было не время давать дёру. Мы просто смотрели друг другу в глаза и думали, что же будет дальше, но только я мог знать ответ.
– Что ты задумал? – почти неслышно прошептала Агнет сквозь фальшивую улыбку.
Я не ответил. Я надавил на газ.
Машина, выбив из-под колёс облако щебня, вылетело сквозь ворота, толкнув их своим металлическим телом. На мгновение мы поднялись над дорогой, но затем снова опустились на неровную землю.
Послышались выстрелы. Солдаты паниковали, не знали, что делать, но, видимо, мысль о погоне им в головы не пришла.
Мы скрылись в тумане и вот уже спустя несколько минут ехали по довольно спокойной и гладкой дороге. На мир отпускалась хмарь, скрывая в небытие лес, что шёл по обе стороны дороги, и саму дорогу. Я видел перед собой всего на пятнадцать метров вперёд (даром, что дороги в это время были пусты). В голове разлилась адреналиновая буря, в висках пульсировала кровь. Дыхание сбилось, по лицу катился град пота.
– Что ты наделал?! – в отчаянии кричала Агнет. – Они же нас на кусочки порвут! Ты вообще понял, что ты сейчас сделал?
– Да, Агнет, – сказал я. – Я понял. Мы убегаем от фашистов.
– Это плохо кончится, точно тебе говорю, – хмыкнула она и отвернулась к окну.
– Вряд ли они решат за нами гоняться в такую погоду. Ни зги не видно, куда уж им.
– Я бы не стала так быстро делать выводы.
– И всё же.
Несмотря на то, что дорога выглядела ровной, на ней стоял гололёд. Блестящий нарост блестел в свете угасающего солнца, которое пыталось пробиться сквозь мёртвые, сгнившие облака. Редкие лучи освещали туман и лёд, и я понимал, что нужно сбавить ход.
Только после того, как прилив энергии прошёл, я начал осознавать, какую глупость совершил. Я обрёк и себя, и Агнет на верную смерть. Мы ехали из неизвестности в неизвестность, перебегая между постами врагов, которые нас окружали. Туманы времени и расстояний ненадолго скрывали нас от тех, кто хотел нашей смерти, но рано или поздно они бы добрались до нас.
Они будут пытать нас, выжигать на груди символы, отрезать пальцы за каждую ложь, произнесенную в их адрес, вырывать ногти за "не тот" взгляд. Эти муки кажутся для нас такими недосягаемыми и в то же время ужасающими. Это так странно. В любой момент нас могут похитить, продать в рабство или убить, а мы и в ус не дуем. Что сказать – двадцатый век.
– Что теперь делать будем? – сказала вдруг Агнет.
– Как что? – спустя пару секунд ответил я. – Уедем в Пиллау, как мы и хотели.
– Как ты хотел, это во-первых, – отрезала она. – А во-вторых, ты серьёзно думаешь, что они не станут искать нас там после того, как сказал им пункт назначения?
– Может быть, они глупые. Ты их лица вообще видела? И я не сказал, в какой город мы едем.
– Какая разница? Главное, что теперь мы – преступники. Этого я всегда и боялась. – Агнет схватила с за голову, теребя свои короткие волосы. – Теперь мы отбросы общества, дядя. Ты понимаешь это?
– Я так себя чувствую на протяжении нескольких лет. Добро пожаловать в клуб.
– Ладно, хватит. Мы уедем в Пиллау, а дальше посмотрим. Всё равно терять уже нечего.
И вдали послышался нарастающий звук моторов. Они приближались удивительно быстро. Казалось, они вот-вот выйдут из-за поворота, но всё оставалось недвижимым, и лишь туман протягивали свои цепкие щупальца в нашу сторону.
– Это они? – Агнет повернулась назад. – Это они! Они приехали за нами! Мы погибли!
– Тихо, – серьезно сказал я. – Я не гонщик и уж тем более не воин. Но мы что-нибудь придумаем.
– Когда?
– Сейчас.
Пули дырявили обшивку новой машины удивительно медленно. Солдаты ехали на довольно большой скорости в гололёд, и неудивителен был тот факт, что они постоянно промахивались.
Мы ехали, и я не знал, что нам делать. От погони нам не оторваться – они висели у нас на хвосте. А атаковать мы просто не сможем, уж слишком мы слабые люди для этого. Никчёмные. Бесполезные.
Вдруг я почувствовал, что на одном из поворотов теряю контроль над машиной. Дорога поворачивала слишком круто, и я бы ни за что не успел в такую погоду успешно завершить манёвр.
Последнее, что видел, перед тем, как потерять сознание – то, как машина на полной скорости летела с крутого склона в тёмную, покрытую снегом чащу.
Удар.
Грохот.
Тьма.
Я очнулся, когда солнце уже садилось за горизонт. Прошло полчаса или час, не меньше. Тучи чернели над лесом в низине, в которую мы свалились. Снег грязнел в полумраке, ветер заунывно витал вокруг автомобиля. Где-то вдали мерцал свет.
Перед глазами показался руль: погнутый, весь в крови. Я чувствовал, как с моей головы капало что-то холодное, и когда прикоснулся, то увидел на руке вязкую, почти спёкшуюся кровь. Из носа тоже текла алая субстанция.
Руки предательски дрожали и, казалось, были прижаты чем-то тяжёлым. Стоило мне немного повернуть голову в сторону Агнет, как я понял, что мы на полной скорости влетели в дерево с обломанными острыми ветвями. Кровь наших тел смешалась на разбитом ветровом стекле, слышалось надрывное дыхание.
Агнет недвижимо сидела на пассажирском сидении и тихо плакала. Слёзы блестели в свете уцелевшей фары и мешались с кровью на губах и щеках.
Я опустил взгляд чуть ниже. И увидел, что огромная ветка вспорола внутренности автомобиля и заодно и внутренности Агнет. Из её живота торчала широкая ветвь, и из раны текла кровь, окрашивая её пальто и блузку в алый. Из глотки вырывались прерывающиеся предсмертные вздохи.
Нужно было ей помочь. Необходимо. Иначе она бы умерла, да ещё и по моей вине.
Я толкнул свою дверь с такой силой, на какую был способен в тот момент. Кисть заныла, но дверь отворилась, а затем и вовсе рухнула на холодную землю, сорвавшись с петель. В воздух поднялось облачко снега и тут же осело.
Моё тело безвольно рухнуло на белый покров, окрашивая его в красный. У смерти главный цвет всегда алый. Даже если вокруг сгущалась тьма.
Я хотел закричать от боли, но не смог, не в силах её превозмочь. Лишь кряхтел и извивался, чувствуя, что от этого становилось ещё больнее.
– Агнет, – только и смог выдавить из себя я прежде, чем смог опереться о землю и на дрожащих ногах встать, оперевшись на кузов. – Агнет.
Кровь заливала правый глаз и приходилось постоянно стирать её. Голова сильно кружилась, и в один момент мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание, уже навсегда. Но что-то заставляло меня стоять на месте и наполовину туманным взглядом смотреть на будущий труп.
Слёзы катились сами собой.
– Ты меня слышишь? – я продвинулся чуть ближе к ней и посмотрел в глаза. Она, не поворачивая головы, бросила на меня полный паники взгляд. Её тело охватил животный ужас и отчаяние.
– Слышу, – хрипло ответила она. – Я слышу тебя, дядя.
– Много не говори, нужно позвать на помощь, – я начал лихорадочно искать помощь там, где её в принципе не могло быть: на заднем сидении, вокруг себя и даже в лесу. Везде царила отягощающая пустота, съедающая нас обоих.
– Где ты возьмёшь помощь? – она улыбнулась сквозь катящиеся по щекам слёзы. – Мы низко пали. Кто захочет прийти за нами?
– Ты не знаешь, о чём говоришь! – в отчаянии крикнул я, смахивая слёзы. – Я спасу тебя.
– Не надо стараться, – Агнет помотала головой, стряхнув с лица слегка прилипшие волосы. – Ты сам всё знаешь.
– Нет... нет. Нет! Я не отдам тебя никому! Ты всё, что у меня осталось! Я не могу тебя так просто отпустить!
– Не в этом дело, – отмахнулась девушка, посмотрев на свою рану. – Если мне суждено умереть, то пусть так и будет.
– Судьбы не существует. Запомни, её вершим мы сами, всё остальное – суеверия, – я смотрел ей в глаза, стараясь сделать так, чтобы она их не закрывала как можно дольше. Но Агнет уже медленно теряла сознание.
– Дядя Алекс, – она коснулась своей до ужаса холодной рукой моего лица, – просто послушай меня, прошу. Всего один раз сделай, как я скажу. Это всё, чего я прошу.
Я согласно кивнул.
– Беги отсюда. Без меня. Я должна была уйти из этого мира, к Гансу. Он должен был остаться здесь, а я нет. Скоро мы стремимся на небесах.
– Если бы Бог существовал, то он бы не стал забирать тебя и Ганса.
Агнет на пару секунд замолчала, смотря на ствол дерева, стоявшего в паре метров от машины. Затем вновь посмотрела на меня и, смахнув выступившие слёзы, продолжила:
– Дядя, просто помни. Помни о смерти. Она даёт нам понимание ценности жизни.
Я хмуро смотрел на неё и сдерживал плач.
– Мне всегда говорили... что когда умираешь, слышно шум моря. Я его слышу. Чистый шум.
– Нет, я не могу, – ответил я и крепко обнял её, стараясь не задеть торчащий из неё кусок древесины. – Я не могу тебя бросить!
– Ты должен. Это... моё предсмертное желание, – она делала между словами слишком длинные паузы. Она уже умирала, у меня на глазах. По моей вине.
– Я виноват во всём этом, – я смотрел на неё и пытался сдерживать своё горе. – Прости меня.
– Это я... я всему виной, – Агнет попыталась улыбнуться, и из её рта капнула свежая кровь. – Если бы я не захотела убраться... если бы мы остались там, то... ничего бы не было...
– Что ты такое говоришь? Нам обоим этого хотелось.
– Это уже не важно, дядя. Прощай. Иди. Иди, ну же!
Агнет в отчаянии оттолкнула меня, и я едва вновь не упал на снег. Наступила тишина.
Я вновь посмотрел на пассажирское сидение. Девушка смотрела куда-то вверх ожидая прибытия ангелов смерти. Её пустой, стеклянный взгляд говорил о том, что она умерла без сожалений. Без эмоций. Без чувств.
И я ушёл. Ушёл, оставив частицу своего проклятия на этой бренной холодной земле. Позорно сбежал от своей же совести, расплескав свою и чужую кровь. Исчез, в сотый раз предав свои ценности.
Агнет простила меня за это. Я же никогда не прощу.