Глава 13
Вечер длился бесконечно долго – достаточно для того, чтобы насладиться уходящим в никуда днём, лоскуты которого терялись в океане испорченных мыслей. Мы думали о чём-то своём, но только не друг о друге. Думали о своей жизни: о страшном прошлом, о туманном будущем и пугающем настоящем. Каждое из этих времён твердило мне, что всё закончится, когда настанет время лишений. Мир разрушится, стоит лишь одной колонне упасть. Вместе со мной упадут остальные, провалятся в пучину отчаяния и лицемерия, в котором мы будем слепы, глупы и наивны... как и всегда. Я не хотел причинять людям боль, да и не смог бы сделать это по собственной воле.
Сумбурно метались в голове мысли, витиеватые логические конструкции огромной изгородью возвышались над моим маленьким "я", которое было окружено стенами лжи и страха. Смотря в закатное небо, я понимал, что на самом деле мы не вечны, и мысли наши тоже умрут вместе с нами. Понимал, что нужно говорить людям то, что к ним чувствуешь, иначе смысл жизни может заверяться в бесконечной паутине предубеждений и комплексов.
– Лили, – начал вдруг я, – нам нужно многое обсудить, так ведь?
– Я как раз собиралась начать этот разговор, – ответила девушка, изысканно сидящая на вершине крыши и мирно смотрящая вдаль. Её лицо сияло в лучах закатного солнца, лёгкий ветерок трепал её волосы. Она повернулась ко мне и посмотрела в глаза.
– Знаешь, сегодня так много всего случилось, – говорила Лили, взяв мою руку в свои по-прежнему холодные руки. Ледяные пальцы, похожие на режущие осколки льда, неприятно холодили кожу. – Так много нужно объяснить, рассказать, что я даже не...
– Начни с паспорта, – учтиво заметил я, видя, как меняется выражение её лица. С грустного и озабоченного до рассеянного и пассивного. В один момент её тело покинули все краски, и её сердце глухо стучало в груди.
– Ну, естественно, он ненастоящий, – вздохнула она.
– Подделка? Но где ты её достала? – изумился я, когда Лили достала из-за шали небольшую книжку, не похожую на обычный паспорт.
– Не совсем подделка, – сказала она и открыла его. – Вот, видишь, печати нет, но большинство патрульных об этом не знают. Пропускают почти везде, где мне нужно.
– Ты разве так много ходила туда, куда не нужно?
Девушка на мгновение замолчала и посмотрела в умирающее небо.
– Когда было куда ходить.
– Послушай, Лили, – я попытался перевести разговор в другое русло, видя, как тускнел её взгляд при разговоре о прошлом. – Как ты нашла это место?
– Это было случайно, – говорила она, поправляя шаль, сползшую с плеча. – Тогда мне было жутко интересно исследовать город. Я была маленькая, наивная, может, даже бесцеремонная для кого-то, но в тот момент мне абсолютно всё равно, куда идти, лишь бы подальше от всего того, что меня окружало тогда. И город... Он был весь такой... сияющий, манящий, в какой-то степени опасный, но меня это совсем не пугало. Глупая была. Совсем ещё маленькая. Хотя с тех пор, похоже, ничего не изменилось.
– О чём ты говоришь?
– О прошлом. О своём ужасном прошлом.
Мы замолчали на несколько тяжёлых минут, слушая, как внизу шумели машины и слышались отзвуки города.
– Когда я была маленькая, я пошла гулять. Шла долго, упорно, пробиралась сквозь толпы людей, терялась в узких улочках, пока не нашла это место. В то время оно было ещё красивым. Двор был наполнен людьми, и не было никаких следов мертвецов повсюду. Я просто приходила сюда и говорила с людьми. С разными, но с такими похожими судьбами. И меня с ними многое связывало.
– Но... потом что-то случилось?
– Верно, – продолжала Лили. – Однажды, в один из самых счастливых дней моей жизни... их не стало. Никого. Все до единого оказались мертвы и заперты под нами, внизу.
Она была готова расплакаться от ужаса, но сдерживалась. Слёзы уже блестели на уголках её глазах, но девушка держалась, пыталась подавить в себе это страшное чувство.
– Я чувствовала себя виноватой.
– Ты не виновата в их смерти, – ответил я и приобнял её за плечи. – Ты не могла этого знать. Совсем не могла.
– Но я могла помочь! Могла предотвратить это! – она сказала это достаточно громко, чтобы эхо её чудного голоса ушло далеко на край города.
– Не всегда мы можем предвидеть то, что предначертано нам судьбой, понимаешь? Нельзя постоянно винить себя за ошибки. От этого рано или поздно просто устанешь.
Лили согласно закивала.
– Я вот тоже винил себя за свои ошибки, а их было не мало, уж поверь мне, – я улыбнулся и прижал её хрупкое тельце ещё ближе. Я чувствовал мертвецкий холод, но не решался об этом сказать.
– И что ты сделал? – Лили вытерла слезу на глазу и посмотрела на меня.
– Забыл обо всём. Обо всём на свете.
– Я не могу забыть. Нельзя, – она посмотрела вниз на пустынные улицы. – Но и уходить тоже не выход.
– Смерть никогда не была выходом. Мы должны жить, понимаешь? Должны, но не можем. Нас что-то держит здесь, даже когда кажется, что все цепи сброшены и оковы сломаны. Мы хотим прыгнуть с обрыва, а получается лишь в очередной раз упасть в грязную лужу отчаяния. Это так грустно, но ничего поделать нельзя – таковы законы нашего мира.
Ещё десять минут молчали и смотрели, как солнце падало за горизонт. Стихал звон города внизу, меркли огни. Берлин становился похож на тихую мёртвую гавань, в которой мы были беженцами и ждали свой корабль жизни. Мы ждали на краю бетонного моря и мечтали в нём утонуть.
Когда окончательно стемнело и россыпь золотых звёзд засияла на чёрном полотне космоса, мы спустились вниз.
Идя сквозь гниющий маленький мир, я чувствовал себя ничтожным. Как человек, идущий по могилам тех, кого он знал, Лили тоже это чувствовала: её тело дрожало, и даже шаль и жилет, которым я накрыл хрупкие плечи, не спасали от чудовищного холода. Внутренний холод не спрячешь под тёплой одеждой.
Слёзы отвращения сами катились из глаз, а дыхание стало заметно реже, ибо находиться в этом месте долго было невозможно. Невозможно, потому что это неправильно.
– Всё в порядке? – спросила Лили, стоило нам выйти на улицу. – Ты выглядишь подавленным.
– Да, всё нормально, – тихо ответил я и оглянулся в поисках выхода с этой улицы. – Ты поможешь добраться до бара?
– Идём, – сказала она и пошла куда-то во тьму, где могли скрываться множество опасностей. Я быстро просеменил за ней.
Мы шли через неожиданно оживлённые улицы. Несмотря на то, что давно стемнело и холодный ветер гремел меж пустынных дорог, а заводы давно заглохли до самого утра, люди куда-то шли и о чём-то разговаривали. Их приятные голоса, доносящиеся отовсюду, сливались в один ровный шум, въедающийся в голову. Они говорили о неважных, никому ненужных вещах: о политике, о работе, о своих приобретениях. Не об этом нужно думать по ночам. В это время люди думают о самих себе, пытаются разобраться в том, что они делают не так. А вместо этого, человечество прожигает драгоценные слова на обсуждения новой квартиры и перекраски машины в новый цвет.
Мы шли довольно быстро и уже спустя несколько минут брожения по оживлённым местам, мы свернули на довольно тихую, незаметную улицу, наполовину сокрытую в ночной мгле, медленно опускающейся на город.
Небольшая вывеска Гелассенхайта виднелась даже сквозь полумрак, и на душе сразу стало как-то спокойней. Кто знал, может Грехен и Девин ждали меня всё это время, пока я проводил его с Лили. Это было бы лестно, но совершенно глупо с их стороны.
– Что ж, вот мы и пришли, – Лили волнительно пинала первые опавшие листья. Её лицо казалось мне бледным в свете уличного фонаря, стоящего на другом конце дороги, но и это украшало её.
– Да, – только и ответил я, чувствуя, как волнение передавалось через голос. – Увидимся.
– Мне... – начала вдруг она, – мне нужно идти. До встречи.
Она медленно подошла ко мне и, шумно вдохнув, прикоснулась своими ледяными губами к моей горячей щеке. Холодный и почти бесчувственный след ещё недолго сиял на коже.
– Спасибо за день, – улыбнулась Лили и быстрым шагом ушла за угол, скрывшись в ночной темноте.
Я стоял на улице и слышал, как ветер шептал мне свои причудливые песни и старые заклинания, заставляя думать о чём-то возвышенном и абсолютно ненужном. Мне хотелось лишь наслаждаться моментом, проведённым с Лили, но в это же время я боялся, что ей будет неинтересно со мной.
В пучинах безмолвия родился звук, и улицу оглушил неприятно громкий голос Грехен, доносящийся из окна второго этажа. Она кричала и, похоже, кто-то очень сильно её разозлил.
– Не знаю я, где он! Не знаю! Оставьте меня в покое!
Грохот падающей посуды, и я уже быстро забирался по лестнице, надеясь, что ещё не поздно. Половицы скрипели, и подобраться неожиданно было довольно затруднительно, но я делал, что мог.
В голове метались мысли о том, кто бы это мог быть. Врагов у меня за всю мою жизнь было не так много, и не все из них сейчас живы. Я встал на лестнице, как вкопанный, осознав, что на данный момент у меня только один неприятель.
Мюллер.
Он не отступился и теперь хотел отомстить мне за свою бывшую домработницу и свой наверняка сияющий шрам на затылке. Мне становилось жутко от одной только мысли, что он мог со мной сделать, попадись я ему лично. Но уходить уже было поздно, и я готовился встретиться с опасностью лицом к лицу.
– Говори, где он, старая кляча, – голос стал низким и до дрожи устрашающим. – А не то я тебя отправлю гнить в лагерь, где таких, как ты, полно.
– Честное слово, я не знаю! Он ушёл сегодня утром и пропал!
Я посмотрел на настенные часы, мирно тикающие под потолком. Время было пять минут первого ночи.
– Я знаю, что ты его просто прячешь, – мужчина в форме, которого я видел с лестничной клетки, но который не мог заметить меня сквозь полумрак, говорил чётко и жёстко, опустившись почти на колени. За ним на полу лежала Грехен и принимала ужас на себя. Её лицо окропляла свежая блестящая кровь, а в глазах сиял страх.
– Если ты не хочешь сдохнуть в тюрьме, то лучше говори, иначе я за себя не ручаюсь, – он цедил эти слова, наполненные жестокостью и жаждой крови. Затем послышался звук удара. Тихий плач.
Я не мог больше сидеть в стороне и уже через секунду бежал через пустынный коридор навстречу судьбе. Расстояние неумолимо уменьшалось, и уже нельзя было отступать.
Дальше всё происходило быстро, размазанно, словно пелена ярости затмила мой разум. Руки оттолкнули довольно лёгкое тело солдата, и тот полетел в стол, стоящий слева. Он рухнул на него, и послышался хруст то ли костей, то ли древесины.
Секунду мужчина лежал, переводя дыхание.
– Ах ты... – он тихо шипел, вставая на окровавленные руки, из которых торчали большие занозы. – Гадёныш...
Солдат достал из кобуры матовый пистолет и направил на Грехен.
– Так это за тобой меня отправили, а? – он улыбался стирая кровь с губы. Маниакальный взгляд и шипящий голос, как у гремучей змеи заставляли меня встать на месте и не делать резких движений. Кто знал, на что он был готов ради одобрения Мюллера и получения удовольствия от смерти других.
– Думаешь, я её не убью?! Думаешь, я не смогу?!
Он был на взводе, его руки слегка дрожали, а тело слегка качалось в такт ветру, который подул неизвестно откуда. Сквозняк тормошил тонкие шторы одной из пустых комнат. Свист оглушал не меньше, чем напряжение и адреналин в крови, заставляющие перекачивать кровь в несколько раз быстрее.
– Мне плевать, кто она такая, – говорил он, глядя прямо на меня. – Я прикончу её, а затем и тебя. Вернее, я могу это сделать, но Мюллер будет явно не в восторге и...
– Я понял, – отрезал я и бросил серьёзный взгляд на перепуганную Грехен, забившуюся в тёмный угол комнаты. Она смотрела то на меня, то на почти обезумевшего солдата и тихо плакала. Её можно было понять. Что ещё остаётся делать, когда ты не можешь решать: жить тебе или нет?
– Тебе нужен я, так ведь? – я не двигался с места. – Отпусти её, давай всё сделаем сами.
– Ты меня не проведёшь, – тот покачал головой. –
Это такая глупая просьба. Видимо, ты настолько же глуп, каким и кажешься.
Мы стояли в тишине и смотрели друг на друга. Воздух меж трёх живых тел превращалось в резину, и время в нём застревало, растягивая этот неприятный и пугающий момент, потому что именно от него зависели наши жизни. И я не хотел упускать шанс сохранить её.
– Опусти ствол, – сказал я. – Или в рукопашную ты боишься? Струсил, да? Конечно, приятнее властвовать над людьми, когда у тебя пистолет в руках.
– Что ты делаешь?! Совсем спятил? – Грехен вопросительно шикнула и бросила на меня неодобрительный взгляд. – Он же нас обоих убьёт!
– Доверься мне, – тихо ответил я так, чтобы солдат не услышал.
Я сделал шаг навстречу мужчине с пистолетом в руках. Теперь я чувствовал некую уверенность – не только в своих словах, но и в действиях. Дрожь ушла, и сердце стало биться в обычном темпе. Схлынула кровь с лица, и я стал похож на обыкновенного бедняка.
– Не подходи... не подходи! – он в отчаянии пытался взвести курок, но не смог, запутавшись в собственных тощих пальцах. Я усмехнулся.
– Опусти пистолет, не дури, – серьёзно сказал я и подошёл к нему. Ствол почти упирался мне в грудь, и то место, куда был направлен пистолет, боязливо сжалось. Я готовился к смерти, но почему-то понимал, что он не выстрелит.
– Зачем мне это делать? Ты у меня в заложниках.
– Ага, как же, – ответил я и, схватившись за близстоящую на маленьком столике чашку из стекла, замахнулся и...
Мужчина отшатнулся на несколько метров и облокотился на подоконник, а затем и вовсе опустился на колени. Он был почти без сознания, кровь медленно текла из его черепа и заляпывала паркетный пол.
Я не мог больше ничего сделать. Это всё, на что я был способен, и мои бойцовские навыки ограничивались ударом тупым предметом по голове. Будь солдат на голову выше и сильнее, он бы не стал со мной церемониться. Но этот щуплый парень не вызывал во мне никаких других чувств, кроме жалости. Если бы у меня был пистолет в руках, я бы его пристрелил, да сил не хватило бы.
Эти мысли говорили о том, какое я чудовище по сравнению с остальными людьми, что меня окружали. Я был готов убить человека, если бы держал в руке оружие. Если следовать такой логике, то я ничем не отличаюсь от тех, кто пытался убить меня несколько минут назад.
– Грехен, ты в порядке? – я спокойно подошёл к женщине, сидящей в углу и присел на корточки. Она испуганно дрожала, но была настроена дружелюбно.
– Да, да... в порядке. Не беспокойся обо мне, нужно закончить начатое, – она посмотрела на мужчину, облокотившегося на пол дрожащими от утекающей из рук силы. Он был готов умереть на месте, но, похоже, крепко держался за руку сущности под названием Жизнь, и кто я такой, чтобы забирать её?
– Чего от меня хочешь? Чтобы я убил его?
– Мне не нужны трупы в доме. Думаешь, я совсем с ума сошла? – Грехен слегка прищурилась. – Хотя бы обезвредить. И так, чтобы никто об этом не узнал.
– Но я не знаю как...
– Сделай уже что-нибудь.
Комната была наполнена отчаянием и болью. Я чувствовал этот океан беспомощности и страданий и понимал, что причиной всего этого являлся я. Старый поломанный стол, окровавленный тюль, разбитая посуда, блестящая под лунным светом на полу – это я виноват. Виноват в том, что не сумел правильно пользоваться тем, что мне дарила судьба. Виноват в том, что только и делал, что разрушал. Теперь на душе было странное гадкое чувство вины. Мне было стыдно, что я родился на свет.
– Чем быстрее закончишь, тем легче тебе будет, – подгоняла меня Грехен.
Я подошёл к солдату, пребывающему в предобморочном состоянии. Он дрожал и смотрел на пятно крови, разлившейся по полу. Она блестела в белёсом небесном свете, измученный взгляд юноши отразился в ней. Я понял, что поступал неправильно, но было уже поздно что-либо менять.
Вдруг он взял меня за левую ногу и, с силой дёрнув на себя, повалил меня на пол. Удар оглушил меня на несколько секунд и заставил разум потерять все краски своей и чёткость зрения. Пару секунд передо мной сияли разноцветные пятна, а в голову въедался противный шум. Он пожирал мысли, и делал меня беспомощным, как и остальных людей в этом никчёмном мире.
– Думал, я уже сдался? – он сел на меня и теперь показался мне в несколько раз тяжелее, чем до этого. Кровь на его лице была небрежно размазана, и это выглядело, будто он только что с упоением съел целое ведро малины или человечины. – А знаешь, плевать на Мюллера. Я убью тебя и сделай с тобой и твоей подружкой что-нибудь ужасное. Мыло сварю, например. Это у нас обычная практика, так что почему бы не воспользоваться ей, как думаешь?
Я противно поморщился.
– Да... а ты думал, что делают с такими, как вы? Вы все отродья, которые только на мыло и годитесь!
Он вцепился мне в шею и начал душить. Его на удивление сильные пальцы сжимали мне артерию, и уже через пару десятков секунд я чувствовал, что вот-вот умру. Кровь схлынула с лица полностью, и взгляд затуманился чуть больше. Звуки пропали совсем, оставив лишь тонкий писк.
Вся жизнь промелькнула у меня перед глазами. Счастье, обиды, горе и радости – все они делали меня лучше, заставляли меня каждое утро просыпаться по утрам. Тёплые воспоминания приятно холодили голову, и я вдруг осознал, что всё, что со мной происходило за эти сорок с небольшим лет – это, по сути, не важно. Как я мог дорожить тем, что было не важнее самой жизни? Как я мог быть тем, кто так просто отпускает своих друзей во власть смерти? Как я мог просыпаться с мыслью о том, что это они виноваты? Слёзы сами катились из глаз, и тяжёлая волна сожаления нахлынула на меня с большей силой. Оставались последние секунды моей бесполезной жизни, и я хотел провести их, думая о тех, кто был мне дороже всего. Лили, Мэри, Отто, Гарри, Виктор – все эти люди были самыми близкими для меня в этой жизни, и ничто не могло поменять этот порядок вещей. Смерть неминуема, а меня исправят только боль и могила. Так оно и случилось.
Я уже готовился потерять сознание навсегда, покинуть этот позорный мир и сгинуть в бесконечной пустоте или в Аду, но что-то определённо не хотело отпускать меня на тот свет.
Этим что-то оказалась Грехен.
Она столкнула с меня назойливого соладата и несколько раз ударила его чем-то тяжёлым. Даже сквозь тёмную пелену я слышал, как хрустел его череп и кровь лилась из его разбитых губ. Он хотел закричать, но не успел. Он просто умер.
И я готовился сделать то же самое, когда терял сознание, потому что понимал, что вся моя жизнь – это сплошное разочарование.