Глава 3
На улице вновь появилась грязь. Она была вездесущая, просачивалась через любые преграды и наполняла собой эти улицы, так похожие на длинные коридоры из живой изгороди, оставляя после себя лишь горькое послевкусие разочарования. Каждый божий день, сколько бы я ни старался, грязь появлялась вновь. Заливаясь между камнями в ямки, она сидела и ждала своего часа, чтобы выйти наружу и потопить город в своём зловонии.
Метла в моих руках стала верным помощником в борьбе за чистоту улиц. Порой мне казалось, что это было оружие в противостоянии с какой-нибудь берлинской бандой, грабящей всех, кто попадался им на пути. Но спустя несколько секунд я вспоминал, что работаю всего лишь дворником у богатого чиновника, которому лень или несообразительность помешали ему поручить эту работу садовнику Каспару, который ничего толком и не делал – только сидел в своей каморке в глубине сада и курил трубку, читая свежую газету. Когда мы встречались взглядом, в моём сердце что-то глухо стучало, словно тревожный колокол звенел в груди. Меня это настораживало, но я понимал, что Каспар не представлял никакой опасности для меня – он всего лишь молодой садовник, которому повезло очутиться здесь.
Кроме меня и Каспара, здесь хлопотали ещё три человека: горничные Лили и Элла и механик Джек. Если две девушки были точно из Берлина и нашли работу именно тут, то Джек явно прибыл из Англии – те же манеры и странная чопорность, проявляющаяся и в разговорах, и поведении, и даже во взгляде. Он всегда выглядел отстранённо, аристократично, что удивительно, учитывая то, что он вечно копался в двигателе семейной машины Мюллеров. Правильно говорят: голубую кровь не спрячешь.
Элла была простушкой из деревни, которая приехала в Берлин, когда была ребёнком. Её родители мечтали, чтобы их дочь стала великой актрисой немецкого драматического театра, но что-то в отрочестве пошло не так, и она стала работать в баре, где по вечерам играли странную музыку и выпивали заядлые алкоголики. А теперь она работала у Мюллера и всё никак не могла осознать, почему всё так получилось. В её взгляде я видел отчаяние и злость на саму себя, но она пыталась всеми силами скрыть это.
Но вот Лили... она была странной, обаятельной девушкой. Её дивное лицо не было похоже ни на кого-либо на этой планете. Чистота кожи затмевала собой звёзды, а сияние голубых глаз ослепляло не хуже мерцания маяка. Грация, скрытый аристократизм – всё это делало её похожей на особу королевской семьи, нежели на обычную горничную. Но как только она видела меня, то тут же сбегала в другую комнату или на улицу. Это было сначала неприятно, но затем я стал интересоваться, почему же она так поступала. Видимо, предположил я, она боялась наказания Мюллера за роман со мной или с кем-то ещё из мужчин в этом доме. Но её опасения могли перерасти в настоящую паранойю, и теперь она скрывалась ото всех нас.
Мы встречались взглядами не раз, но видели в глазах лишь страх. Я боялся, что она меня ненавидит, а она, что я причиню ей боль.
Утро было для меня странным временем суток. Я выходил на промозглую улицу и заглядывался либо в серые тучи над головой, либо в чистейшее небо. Если лил дождь, приходилось убираться и выгребать лужи со двора с помощью старой метлы и палок, связанных вместе бечёвкой. Грязь прилипала к резиновым сапогам, которые я нашёл в кладовке, где лежали веники, совки и прочие инструменты для уборки дома. И как же мне было хорошо, когда я обнаружил, что они были мне в самый раз!
Рутина стала привычной спустя несколько недель после моего приезда в дом Мюллера, и я уже начинал свыкаться с мыслью о том, что тут не так уж и плохо. Еда и крыша над головой у меня были, а большего мне и не надо на данный момент. Лишь одно не давало мне покоя – дом. Я оставил маяк в гордом одиночестве. Если он потух, то как люди поймут, что где-то там есть земля? Константин обязательно заметил бы, что я пропал, но я и подумать не мог, на что этот простой рыбак был способен. Оставалось лишь успокаивать себя тем, что он сможет присматривать за моей самой дорогой вещью на этой планете.
Однако тучи в моей голове рассеялись, когда я увидел, как в окне на втором этаже, сидела Лили и читала книгу на подоконнике. Она элегантно перелистывала страницы и вчитывалась с усилием в каждую строчку. На мгновение она бросала свой заинтересованный взгляд на меня, и я понимал, что это не просто так. Может, она просто боялась, может, не хотела делать этого в данный момент.
Я сидел на скамейке во дворе и задумчиво разглядывал спрятавшихся под сенью деревьев птиц, которые пели красивые мелодии, пытаясь хоть как-то поднять всем настроение. Уборка улицы была завершена ещё несколько часов назад, и теперь я не знал, чем себя занять. Идти в сад я не решался, ибо тут же вспоминал странный взгляд Каспара, а прогуливаться по дому счёл довольно опасным занятием. Особенно, когда Мюллер сидел в своём кабинете с роскошной мебелью и тусклой тишиной, пытаясь решать какие-то важные вопросы. Часто я слышал его напряжённый голос, открывание шкафов и шелест страниц – всё это навевало мысли о том, что он там не бездельничал.
Кто-то на улице весело прыгал по ещё не высохшим лужам от последнего дождя. Слышались тихие незамысловатые разговоры, гул шагов и шум проезжающих мимо машин. Эта улица находилась не в центре Берлина, как я понимал, потому что тут не было той давки и суеты, что мне довелось лицезреть среди каменного лабиринта. Но даже здесь жизни было больше, чем в городе, в котором я прожил половину своей жизни.
– Ещё сидите? – Элла спустилась по ступенькам главного входа и села рядом со мной. Она выглядела в этот день слегка измождённой, но это не мешало ей всё так же улыбаться, как она делала это много дней к ряду. Я удивлялся её выдержке.
– А чем ещё заниматься? – пожал плечами я и уставился в небо. – Улицу я убрал, а сад – не моя забота.
– Нужно уметь себя развлечь! – воскликнула она. – Неужели вам никогда не хотелось заняться чем-нибудь активным?
– Не в мои года, Элла. Поздно ты сказала мне это.
– Никогда не поздно стать новым человеком.
Я замолчал и перевёл на неё свой задумчивый взгляд. Женщина слегка насторожилась.
– А я и не хочу становиться новым. Я хочу оставаться таким же.
– Понимаю, – вздохнула та и опустила взгляд. – Может, всё-таки стоит попробовать?
– Если бы мог я выйти отсюда, то давно бы уже начал изучать этот город, – ответил я и посмотрел сквозь низкую чугунную калитку, покрытую в некоторых местах плющом и диким виноградом. Сквозь них я мог рассмотреть Корнелиусштрассе, где и стоял этот дом, и ещё несколько других.
– Пока Мюллер в доме, лучше вообще не заикаться про выход наружу, – Элла пригрозила мне пальцем.
– Думаешь, он меня убьёт?
– Точно сказать не могу.
– Жаль. А так хотелось выйти.
– Почему? – она подсела чуть ближе и посмотрела на меня чуть настороженней.
– А смысл? – я пожал плечами. – Элла, ты серьёзно думаешь, что мы сможем протянуть здесь ещё хотя бы несколько лет?
Она разочарованно помотала головой.
– Вот и я нет. Не хочу я остатки своей жизни отсиживаться здесь. Но я не знаю, как отсюда выбраться.
Мы на время замолчали, обдумывая полученную информацию. Женщина постоянно поглядывала то на меня, то куда-то вдаль, сквозь дом и город навстречу бесконечности. Её зрачки утопали в черноте этой вселенной, но вдруг возвращались сюда, и взгляд застывал на мне.
Я не знал, кем был для неё. Да и не хотел лишний раз забивать голову ненужной информацией. Возможно, она хотела стать ближе, но я этого не очень-то и хотел. Раньше думал, что должен быть дружелюбным со всем и каждым и пытаться подружиться абсолютно со всеми людьми. Но время шло, и я уже не старался покорить каждого встречного, а методично выбирал своё окружение. И в этом была моя ошибка. Друзей ведь не выбирают.
Я взглянул на Эллу. Она собиралась с мыслями, явно собираясь что-то сказать: глаза бегали, руки не находили себе места, но ореол молчания всё-таки висел над ней непроницаемыми куполом. В один миг я увидел в её глазах фразу: "Помоги мне сделать это".
Элла так и не решилась. Просто встала со скрипучей скамьи и скрылась в темноте поросшего сада, которым Каспар всё никак не мог заняться и только и делал, что отдыхал. Порой мне хотелось самому взять в руки секатор и отрубить либо лишние ветви, либо руки Каспару. Он меня бесил настолько же, насколько я боялся Мюллера. То есть до ужаса. Но не мог же я показывать свою ярость в присутствии своего нового хозяина, иначе это могло обернуться для меня чем-то страшным.
День прошёл, как в тумане. Плыло солнце по небу. Пели птицы в ветвях. Ветер колыхал кустарники и плющ в саду, а я обхаживал дом кругом, идя по самому краю поросшей чащи на заднем дворе, откуда веяло неопределённостью. Захаживал внутрь здания и проходил сквозь гостиную, кухню, где мыла тарелки Элла после каждого приёма пищи господина, затем уходил наверх и бродил по коридору в поисках хоть кого-нибудь. Но украшенные хорошими бледными обоями стены отвечали за молчанием на мой зов о помощи. Хозяева уехали на один из светских вечером, и мы остались одни.
Осознав свою маленькую свободу, я вышел на улицу и, оглянувшись, медленно приблизился к калитке. Мой взгляд падал на любое подозрительное движение, и во мне уже зрело семя паранойи. Это было странное моё действие, но как я ещё мог утолить свою жажду по родному дому?
– Куда это ты собрался? – сзади послышался голос. Каспар стоял, скрестив руки на груди и надменно ухмылялся. – Неужто сбежать решил?
– Нет, – хмыкнул я, еле сдерживая свой гнев, что бурлил во мне, словно кипящая лава. – Просто смотрю.
– А руки на ручку сами собой легли, да? – продолжал он.
– Да что ты привязался, в самом деле! – возмутился я. – Какое тебе дело, чем я занимаюсь здесь?
– Я слежу за каждым вашим шагом, – заговорщицки заговорил Каспар и приблизился ко мне. – Вы все у меня на крючке. Думаешь, почему я ничего не делаю и сижу в саду? Я похож на хорошего садовника?
– Ты сдаёшь людей Мюллеру? Как ты можешь так поступать?!
Он рассмеялся. В наступающих сумерках это выглядело особенно жутко.
– Это моя вторая работа. Я зарабатываю этим на хлеб.
– Просто бизнес?
– Верно.
На миг воцарилось живое молчание.
– Но это всё равно неправильно, Каспар! – продолжал возмущаться я.
– Да мне плевать, что ты там думаешь, – отрезал тот. – Посмеешь сделать что-нибудь не то, и я не пожалею, что сдам тебя.
– Тебе бы в тайной полиции работать, – буркнул я.
– В любом случае с такой-то работой ты никогда не сможешь ничего добиться в этом городе, – он вздёрнул свой кривоватый нос к небу и ухмыльнулся. – Совет тебе на будущее, Александр: не стой на пути у сильных.
Он ушёл так же неожиданно, как и предстал передо мной. Его тень скрылась под сенью деревьев, а звук шагов затих спустя несколько секунд.
Теперь я не чувствовал себя одиноким. Начинало казаться, что чей-то колющий взгляд постоянно упирался мне в спину, отчего по телу пробегала дрожь. Нельзя было позволить себе сделать что-то не так, иначе бы я через день умер. А я ещё хотел хоть немного пожить.
Каспар разрушил свой образ бездельника и разгильдяя, создав вокруг себя ауру тайного агента правительства, который за повышение был готов Родину продать. Все его манеры, движения и то, что он говорил: они вызывали у меня неподдельный интерес, ибо кто бы мог подумать, что он работал с Мюллером заодно.
Я тихо вернулся в дом и, взяв свою порцию, сел ужинать в полутёмной кухне. Элла стояла возле раковины и мыла посуду. Шумела вода, звенели тарелки и ложки из мельхиора, горничная напевала незнакомую мне песню. За окном выл лёгкий ветер, пытаясь стряхнуть с деревьев зелёный наряд, оставив их с голыми мёртвыми ветвями.
– Куда уехал Мюллер? – сказал я, не смотря на Эллу.
– Вроде бы на какой-то важный приём к имперскому канцлеру. Не знаю, зачем и надолго ли, да и какая разница? Главное, что мы на время свободны. Разве это не главное?
– Я не хотел бы быть свободным лишь на время.
– К сожалению, в нашей ситуации об этом говорить не приходится, – вздохнула Элла. – Александр, не всем дано прожить жизнь как свободная птица. Большинство птиц заперты в клетках, где они и сидят до конца своих дней. Главная проблема в том, что они запирают там сами себя и не хотят выходить и...
– Хочешь сказать, что тебе нравится так жить?
Она отвела взгляд и замолчала.
– Нет. Но уходить мне некуда.
Я повернулся к ней и посмотрел ей в глаза. Она была расстроена, потеряна. Мне хотелось обнять её, утешить и сказать, что всё будет хорошо. Однако я прекрасно понимал, что незачем врать. Пока не сгинет Мюллер – сам или с чьей-то помощью – никто из нас не сможет спать спокойно. И пусть он пока не представлял для меня никакой угрозы, я тоже желал ему смерти. Желал этого, потому что понимал, насколько он был ужасен. За несколько недель моей жизни в новом доме я повидал многое: как-то раз Мюллер ударил механика Джека по голове тяжёлым половником, и у парня едва ли не случилось сотрясение; потом однажды в порыве гнева кидался посудой в горничных, потому что ему не понравился блеск вымытых тарелок. Я не хотел убивать его лично, но мечтал, чтобы это сделал кто-то другой.
Я помыл за собой тарелку, сказав Элле, что мне не трудно сделать это за неё и, выйдя из кухни, поднялся на второй этаж и остановился. Коридор, в котором находилось множество дверей, отдавали пустотой и безразличием, а воздух веял сыростью, идущей с чердака, где никто никогда и не убирался – пыльно, грязно, да и муторно.
Мне вдруг пришла в голову странная мысль. Я собирался поговорить с Лили. Не просто сказать ей "добрый вечер", а подойти и начать настоящий дружеский разговор, которым промышляли нормальные люди в цивилизованном обществе. Хотелось разрушить эту огромную пропасть молчания и неловкости, что возникла между нами спустя пару дней после моего приезда сюда, но сделать это оказалось труднее, чем я полагал.
Когда я встал перед дверью в её комнату, то моё рвение резко улетучилось и стало напоминать собой белёсое облако над головой.
– Просто постучи, – сказал я и напряг руку, остановившуюся прямо перед деревянной дверью, которая стоила не меньше двухсот марок: с красивым резным узором цветов, с небольшим мутным окошком на самом верху, с шатунной ручкой.
Наконец, я сделал глубокий вдох и, собрав всю свою волю в кулак, постучал.
Молчание.
Я постучал ещё раз.
И снова ничего.
Тогда я решил войти сам и тихо открыл дверь, легко повернув красивую ручку.
Комната утопала в полумраке, лишь керосиновая лампа, одиноко стоявшая на маленьком столе, хоть как-то могла разогнать кромешную тьму. Сквозь черноту виднелась заправленная стальная кровать и комод около того места, где стоял я.
Лили там не было.
– Не сегодня.