Лето в пионерском галстуке

Телеграмма Володи вызвала у Юрки шок. Почему не писать? Чтослучилось? Его бросало из крайности в крайность: «Родители Володи прочиталипоследнее письмо, поняли, кем я был для него, и теперь обвиняют меня в том,что мешаю лечению? Или сам Володя захотел избавиться от меня, как отпомехи? Ведь это я ему снился, я сбиваю его с пути. Я ему не нужен?»Страх за Володю и чувство вины не позволяли Юрке ослушаться его и написать,спросить, что случилось. Логика напоминала, что, как бы то ни было, Володя ужеслишком взрослый, чтобы родители могли наказывать его за чужие слова. Страхшептал: «У Володи один с отцом бизнес, а это значит, что он все-таки зависим ототца». В самые тяжелые минуты мучила обида: «Володя нашел повод порватьотношения, я сам дал ему повод. Я на самом деле ему не нужен. И никогда небыл нужен». Память намекала: «У него опять началась паранойя, такое уже былои не раз».Как бы то ни было, Юрка ждал, когда наступит это «потом» и Володя емунапишет. А писем всё не было.Юру, измученного сомнениями и метаниями, не радовало ничего. Апатиясказывалась на всем: он плохо спал и плохо ел, стал хмурым и вскоре замкнулсяв себе. Безразличный ко всему, охладевший даже к музыке, он прожилбесконечно долгую зиму, а весной его на время вывели из оцепенения хорошиеновости из посольства. Сияющая неподдельным счастьем мама прямо в верхнейодежде забежала на кухню, крича: - Одобрили! - Я уеду! Уеду! - впервые за долгое время радовался Юра.Но вскоре радость сошла на нет - он уедет! А как же Володя?В мае стало известно время отбытия и кое-какие подробности. Тянуть былонельзя, и, вопреки просьбе Володи не писать, Юра отправил ему короткое: «Мыуедем в июле. Сначала нас отправят в распределительный центр, а потом ужеоттуда переведут на постоянное местожительство. Пока я не знаю постоянногоадреса, а временный вот».Май заканчивался, а Юра всё ещё ждал от Володи весточки. Каждый разподходил к почтовому ящику с бешено бьющимся сердцем - вдруг письмо?Вздрагивал от каждого звонка в дверь - вдруг телеграмма? Но так и не получилответа. Больше он вообще не получил от Володи ни слова. А когда наступилиюнь, Юре больше ничего не оставалось, кроме как назанимать у знакомыхденег и поехать в Москву.Стоило только сойти с поезда, как он окунулся в хаос. Москва очень ему непонравилась. Она, как кипящий котёл, была слишком агрессивная, шумная игрязная. От асфальта до самого неба заклеенная плакатами с Ельциным, Жириновским и другими политиками - шли предвыборные кампаниикандидатов в президенты РСФСР. В каждом втором парке и сквере собиралисьдемонстрации и митинги, но, даже если не обращать на них внимания, Москване стала бы ни чище, ни тише. Она виделась Юре городом-рынком, на которомторговались если не за права и свободы, то за тряпки. Челноки были везде: наплощадях, у метро и просто на тротуарах оживленных улиц, соседствуя спопрошайками и очередями за едой. Поверх агитплакатов по городу быларазвешена реклама постановки «М. Баттерфляй» - первого спектакля с темойгомосексуальности. И всё это в окружении бесконечно суетящегося народа.259/283До этого момента Юра никогда не был в столице. И мечтал, только появитсяздесь, сходить в мавзолей, но по приезде об этом даже не вспомнил, сразуотправившись на Беговую.Кое-как разобравшись с картой, сосредоточенный на цели маршрута Юра необратил внимания на красоту или уродство Володиной станции метро. Какимбыл Володин дом - жёлтая четырехэтажная сталинка с каменными балконами,живописно обвитыми плющом. Как выглядел Володин двор - тенистый и тихий,со статуей склонившихся над книгой пионерок. Как пахло в его подъезде. Онпришёл в себя и стал замечать хоть что-то вокруг, только когда оказался возледвери в его квартиру.Позвонил в звонок - никто не открыл. Прижал ухо к двери - тихо. Юра стал ждать. Он вспомнил, что Володина мама не ходит на работу, а значит,скорее всего, ненадолго вышла из дома и скоро вернётся. Время близилось кчетырём часам, он надеялся, что ещё пара часов - и кто-нибудь точно явитсядомой. Вздрагивал от каждого шороха, надеясь, что по лестнице поднимаетсякто-то из обитателей заветной квартиры. Но никто так и не добрался допоследнего, четвертого этажа и не подошёл к Володиной двери. Лишь какая-тобабушка, ворча, протопала мимо Юры, подозрительно оглядела его, но, ничегоне сказав, скрылась за соседней дверью.Когда прошёл час, бабушка выглянула через цепочку на лестничную клетку игрубо окликнула Юру: - Кто такой? Чего ты тут сидишь? - Жду... - буркнул он и отвернулся, а спохватившись, вскочил: - Я друг ВолодиДавыдова, он живёт здесь. Не знаете, скоро кто-нибудь вернётся домой? - Так уж, поди, не вернутся. - Как это? - Они с полгода как уехали всей семьёй, - ответила бабушка, продолжая изщели сверлить Юру взглядом. - Под Новый год.У Юры стиснуло горло, он прохрипел: - Но почему? - Откуда ж мне знать, они не сказали, - ответила бабушка категоричнымтоном, но дверь закрывать не спешила. - А другие соседи что-нибудь говорят? - спросил Юра, подталкивая соседкурассказать хотя бы слухи.«В конце концов, это же бабушка, а они во всём СССР одинаково любопытные.Вряд ли эта - исключение», - подумал Юра и угадал. - Говорят-то всякое, а чему верить? - нахмурилась старушка, но, помолчав сполминуты, всё-таки рассказала: - Лев Николаевич с бандитами связался,задолжал им, а отдать не смог. Квартиру переписал, а сам с семьёй сбежал. - Лев Николаевич? А Володя? Это точно не к нему? - Сама видела, что несколько раз у подъезда останавливалась машина, ЛевНиколаевич в неё садился, а потом выходил. Потом бандиты прям в квартирустали ходить. Среди ночи как забарабанят в дверь. Я милицию вызывала, да к ихприезду тех уже след простыл.Первое, что Юра ощутил, услышав это, было облегчение - столько времени онвинил себя за признание, так сильно боялся, что, раскрыв Володю передродителями, стал причиной его исчезновения. Но теперь выходило, что Юраздесь ни при чём. Вот только истинная причина не просто исчезновения, анастоящего бегства оказалась ещё страшнее. Преследование. И не поверитьбабушке не получалось - в те времена бизнесменам невозможно было обойтись260/283без кредиторов, а деньги сосредотачивались только в руках бандитов. Чтобыостаться на плаву, путей было всего два: либо самим становиться бандитами,либо стать их должниками. Внезапный рост доходов Володиной семьи был томуподтверждением - невозможно с нуля заняться таким долгосрочным делом, какстроительство, и умудриться получить такие доходы спустя какой-то год.- А как же Володя? - прохрипел Юра. - Он с родителями уехал? Он жевзрослый, он же учится. - Это ты мне скажи. Сам же говорил, что его друг. - Я не виделся с ним очень давно, я не...- Да не пойми что с этим Володей вообще, - перебила бабушка. - Хороший былмальчик, всегда здоровался, сумки носить помогал. Но в последнее время сталкакой-то дёрганный. Всё время озирался вокруг, здороваться перестал. Юра начал лихорадочно соображать, что теперь делать и как его найти. - Где они могут быть, не знаете?Бабушка пожала плечами так, что цепочка звякнула. - А родственники и друзья? - спохватился Юра. - Брат! У него есть брат,полный тёзка! Где у них живут друзья или родственники? - Вроде кто-то в Твери есть, - ответила бабушка. - Ты давай, иди отсюда. Всёравно не дождёшься. Юра задал ей пару новых вопросов, ответа на которых бабушка не знала. Послевопроса про институт «он же учился, неужели бросил?» разговор их закончился. Юра тряпичной куклой осел на лестницу. Разминая одеревеневшие от шокапальцы, смотрел на серый пол и с трудом перебирал обрывки мечущихсямыслей: «Сбежали. Бандиты. Спрятались. Если спрятались, то так, что не найти.Тверь. Тверь далеко? Институт. Надо съездить в его институт. Надо прийти всебя. Шанс найти его есть только сейчас. Потом - всё».Заставив себя собраться с силами, Юра встал. Его взгляд переметнулся сбетонного пола на обитую дерматином дверь, и сердце стиснуло. Юра понял, чтоникогда, никогда в жизни не побывает в этой квартире, не увидит Володинойкомнаты. Теперь она чужая, его не пустят туда. Плевать, пусть не пускают, нохотя бы позволили бы заглянуть в эту квартиру! Пусть не заходя внутрь, пустьхотя бы с порога, но пробраться за эту чертову дверь. Даже если за ней ничегоне осталось от Володи, даже если в его комнате больше не стоит диван, накотором он спал, не стоит тумбочка, на которую клал очки на ночь, нет стола, закоторым сидел. То там осталось хотя бы окно, в которое Володя поглядывал,когда писал ему письма. Юре хотелось посмотреть в него, казалось, что этосблизит их. Увидеть бы хотя бы следы от мебели на полу. Они - доказательство,что Володя действительно был, что Юре это не почудилось.«Я найду его, найду!» - нехотя передвигая ноги, он заставил себя уйти отсюдаи спуститься по лестнице вниз.В надежде найти письма друзей или родственников Давыдовых Юра выломалдверцу их почтового ящика. Кровь забила в висках - в ящике и правда лежалодва письма! Но тут же руки опять опустились - это были его собственныеписьма. Предпоследнее, где Юра признавался в любви, и последнее - гдесообщал, что уезжает в июле.И несмотря на то, что ситуация была такой безысходной, у Юры немногоотлегло. Всё-таки не он был причиной Володиной последней телеграммы спросьбой больше не писать. Всё-таки оставалась надежда, что Володя так желюбит и нуждается в нём. Но получалось, что он даже не знал о том, что Юравскоре уедет.261/283Из его дома Юра поехал в институт, где не сразу, но узнал, что Володя забралдокументы. И тоже под Новый год.Весь путь до Курского вокзала Юра решал, ехать в Тверь или нет: «Онанедалеко, но денег осталось мало. Нет, если хотя бы не попробую, не прощусебе этого. Не прощу».Поезд метро грохотал, на сиденье напротив молодой человек положил курткусвоей девушке на колени и осторожно стиснул её ладонь. Точно так же, какбыло в Володином сне, только этой паре не пришлось прятать руки.«Это знак», - подумал Юра и вышел из вагона. Пересел на другую ветку иотправился на Ленинградский вокзал.В Твери зашёл на почту, купил телефонный справочник и стал обзванивать всехДавыдовых. Прозвонил больше половины номеров, но никакого ВладимираДавыдова никто не знал. Сердце ёкнуло, когда какая-то девочка наконецответила, что Владимир дома, и позвала его. Секунды ожидания тянулись,превращаясь в минуты или часы. Юра будто потерялся в пространстве ивремени, не понимая, долго ли на самом деле ждал. И всё-таки дождался.Владимир ответил, и у Юрки упало сердце - им оказался старик.Стараясь раньше времени не отчаиваться, Юра водил пальцем по строчкамсправочника. На имени Давыдова Владимира Леонидовича палец дрогнул.Стоя в телефонной будке полчаса с трубкой у уха, Юра ругался сквозь зубы - онне мог дозвониться - занято. Близилась ночь, из трубки продолжали звучатькороткие гудки, и Юра решился ехать к этому товарищу прямо сейчас.В подъезде старой хрущёвки пахло кошками. Юра нажал на звонок. Не открываядвери, откликнулась девушка, услышала Юру и позвала Вову. Отозвалсямолодой голос. Замок щёлкнул, дверь отворилась, на пороге стоял высокий,широкоплечий мужчина лет тридцати. - Я ищу Володю Давыдова. - Ну? Я слушаю. - Это не вы, это, наверное, ваш двоюродный брат. Он жил в Москве, носил очки,у него тёмные волосы. Я с ним в лагере был, - затараторил Юра, роясь вкарманах, ища единственную Володину фотографию - с пятым отрядом. - Ввосемьдесят шестом Володя был там вожатым. Это пионерлагерь «Ласточка» вХарьковской области. Я... у меня фото есть, я сейчас. - Не знаю такого, - отрезал Вова. - Я сейчас, фото... Вот, - Юра сунул фотографию Вове под нос, но тот даже неопустил взгляда. - Не знаю такого, - заявил он и захлопнул дверь. Фото застряло в проёмемежду дверью и косяком. Юра вытащил мятую фотографию, расправил её и с грустью заметил, что уголокоторвался.Всё. Это было всё, точка. Но Юра не мог поверить. Ему казалось, что ещё естьшансы, просто он ищет не там. Что если бы у него было хоть чуть-чуть большевремени, он бы нашёл его.Единственное, что оставалось Юре по возвращении в Харьков, - надеяться надругих людей. Ему не удалось встретиться с новыми жильцами своей квартиры,если они вообще были. Квартира Коневых муниципальная, а это значило, что онине могли её продать. Юра попросил оставшихся соседей - алкоголиков, скоторыми его родители были на ножах, - передать новым жильцам записку, вкоторой просил не выбрасывать пришедшие ему письма, а переслать их вГерманию. В приписке Юра сообщал, что в скором времени пришлёт ещё одно262/283письмо с новым, постоянным немецким адресом.О том же самом он попросил своих друзей со двора: заходить в квартиру, вдругпоявятся новые жильцы, и передать им всё, а также заглядывать в почтовыйящик - вдруг придёт письмо от Володи.И всё.Сбор вещей и подготовка к отъезду прошли будто мимо Юры. Аэропорт,перелёт, переезд - тоже.Теперь он был здесь. В Германии. Он ничего для этого не сделал, а Володя всюсознательную жизнь работал над тем, чтобы удрать в Америку.«Получилось ли у него? Обязательно должно получиться, иначе это будетслишком несправедливо! - думал Юра. - Может быть, он уже там?»И если бы он знал ответ, то всё равно это было бы неважно, потому что теперьЮра здесь.Долгое время в Германии он чувствовал себя совершенно чужим. Стеснялсяакцента, его передергивало от отвратительного, унизительного слова«эмигрант». Причем эмигрант русский. Немцы говорили о нём именно так,несмотря на то, что за распадом СССР следил весь мир, все знали, что Россия,Украина, Беларусь - разные страны. И Юра русским не был. Но кем он мог бытьздесь? На четверть немец, на четверть еврей, наполовину украинец, знающийнемецкий и историю Германии, живо интересующийся культурой. Но знаниеязыка, культуры и истории не меняло менталитета, не перестраивало голову -как бы Юра этого ни стеснялся, но он был эмигрантом, а по сути даже хуже -практически беженцем. Он сам себя ненавидел за пренебрежение, не разповторяя мысленно: «Ещё более унизительно и трусливо не быть кем-то, астесняться своей сути».Каждый день убеждая себя, что он попросту вынужден забыть Володю, Юрапрожил первый месяц в Германии. Но ему казалось, что не прожил, а пережил.Август 1991 года начался отлично - Юра поступил в консерваторию с первогораза. Но в середине, девятнадцатого числа, его ждал удар.Он сидел в своей комнате, тестировал новенькое пианино, подарок дяди, каквздрогнул от бешеного стука в дверь. Это была мама. Она закричала так, что намгновение её крик пересилил музыку: - Юра! Иди скорее. Юра, там танки в Москве! Горбачева свергли! Господи, что жэто делается - танки!Не веря своим ушам, Юра медленно, преодолевая чудовищное сопротивлениевнезапно загустевшего воздуха, вошёл в гостиную. Опустился на диван передтелевизором и сидел до самой ночи. А утром и весь следующий день передглазами так и стояли кадры: Ельцин на танке, толпа вокруг Белого дома и наКрасной площади. Позже - прессконференция ГКЧП, Янаев, у которого таксильно тряслись руки, что он не мог держать бумагу. У Юры дрожали так же. Унего началась паника. Такая, какой никогда ещё не было. Такая, какая,наверное, мучила Володю, когда он, не в состоянии справиться с собой, совалруки под горячую воду.«А что, если он никуда не уехал? Ни в Америку, ни в Тверь. Что, если он вМоскве? Что, если он там - у Белого дома? Что, если эти бандиты связаны сполитикой? Что, если Володя связан с ними и с переворотом, ведь раньше онходил на какие-то митинги?»263/283Вечером стало ещё хуже. Начался штурм Белого дома, по Садовому кольцупоехали танки. Когда Юра увидел, как люди стали на них бросаться и кого-тоубили, его затрясло уже всего. В темноте ночи было так трудно разглядеть, ктоименно погиб - это был парень, брюнет, без очков, но ужасно похожий наВолодю.«Вдруг это он? Вдруг очки разбил?» - звучало в голове, но в глубине души Юрапонимал, что это просто истерика. Что в миллионной Москве сотни тысячмолодых людей ростом, телосложением и цветом волос похожих на Володю. Новсё равно боялся. А вскоре убедился в том, что убитый - действительно неВолодя.Юра написал друзьям со двора, попросил сходить в его старую квартиру, узнать,не приходило ли ему писем. Если приходили, забрать и переслать в Германию.Ответ пришёл спустя месяц. Друг писал, что квартира всё ещё стоит пустая, а вящике писем нет. Он поделился новостями о том, что происходит в стране, ноЮре нечего было на это ответить, кроме как ещё раз просить хотя бы иногдазаглядывать в почтовый ящик.В декабре 1991 года СССР перестал существовать. Юра смотрел по телевизору,как советский флаг над Кремлём спустили и вместо него подняли российский. Сфлагом СССР будто опустился занавес его старой жизни, а с триколором -поднялся занавес новой. И тогда Юра понял, что время его детства ушлоокончательно. Оно подарило ему любовь и дружбу и ушло, забрав всё с собой.Впереди ждало другое, новое время и совсем другая жизнь. И Юре пора было,как когда-то писал Володя, перестать оглядываться на него и научиться житьнормальной жизнью.Вскоре он узнал, что в его городе, как и во всей Германии, много русских. Они несоздавали официальных общин, но держались друг друга. Кроме телевидения,именно от них Юрина семья узнавала, что происходит в России и Украине.Юра с трудом адаптировался к новой жизни. Первое время по большей частидружил с такими же эмигрантами, как он сам. Когда начался учебный год, онпринялся как можно больше общаться с немцами, хотя они казались ему людьмииз совершенно другого теста, ни капли не похожими на людей из СССР. О том,чтобы строить с кем-то отношения, нечего было и думать. Пока Юра даже неинтересовался жизнью секс-меньшинств в Германии. Чувствующий себяпотерянным, никому не нужным, лишним и бессильным, он старалсяподстраиваться под окружающих, походить на своих однокурсников-немцев,пытался избавиться от акцента. Но всё равно выделялся, даже молча - ондумал о Володе, он все ещё помнил, как сильно его любил. И ему всё так же ненравились женщины.Правда, вскоре Юра узнал, что в Берлине отношение к гомосексуалам былосовсем другим, нежели в СССР.Песчаная тропинка под острым углом уходила к реке. Местами Юрапоскальзывался и съезжал вниз. Так было и в 1992 году - жизнь сама собойнесла его вперёд. Юра продолжал прилежно учиться и, кроме учёбы, не делалничего, но вокруг него всё менялось. И изменилось до неузнаваемости.Случилось то, чего так боялся Володя, - Юра стал заглядываться на другихпарней. Он не предпринимал попыток найти пару или хотя бы простопознакомиться с кем-то из «своего» круга. Но совершенно случайно на одну изуниверситетских вечеринок пришёл открытый гей, член берлинского прайда. Он264/283не привлекал Юру сексуально, а вот Юра ему понравился, но это не помешалоим подружиться. Чуть позже Мик рассказал ему про комьюнити и пригласил вквартал, где тусуются берлинские геи.В следующие выходные Юра поехал на Ноллендорфплац. Выйдя из метро,отправился с площади на Моцштрассе и только ступил туда, как остановился,растерянный. То, что он увидел, не было мечтой или сном, потому что Юра немог такое даже вообразить. Это был параллельный мир, шумный, людный, яркийи свободный. Юра будто оказался на другой удивительной планете, где царилаатмосфера праздника, где Юра не был чужим и где, казалось, его даже ждали.Десятки песен разом звучали из десятков клубов, сотни людей гуляли вокруг.Кто-то, как и Юра, шагал в одиночестве, выискивая кого-то взглядом в пёстройтолпе. Но большинство составляли однополые пары. Они вели себя раскованно исвободно, почти на грани вульгарности: гуляли, держась за руки, целовалисьпрямо на улице, прямо при всех, и ничего им за это не было! Ни осуждающеговзгляда, ни грубого слова - ничего! Юра не верил в реальность происходящего.Замерев на месте, хлопая расширенными от удивления глазами, завистливоглядел на парочки и вздыхал: «Вот бы это Володя видел». Мик утверждал, чтоздесь это - норма, что война, о которой Юра не имел ни малейшегопредставления, уже выиграна. Но, воспитанный в СССР, Юра был уверен, чтоникогда в жизни не заставит себя вот так пройтись по улице, держась за руки спарнем.На влажном после дождя асфальте прямо под его ногами лежали отражённые отэлектрической вывески бара полосы света - радужный флаг. Юра опустилвзгляд, судорожно вздохнул и сделал шаг, ступив на отражение на земле.Набравшись смелости, он пошёл прямо по радуге к бару, где договорилсявстретиться с Миком.Скромно сел за пустой столик, заказал пива и выпил стакан залпом. Не прошло ичетверти часа, как к нему подсела компания из десятка человек, которых вскореЮра стал считать ни кем иным, как настоящей семьей. Там были и женщины, имужчины, и те, к кому Юра не знал, как обращаться - как к «нему» или как к«ней»? Веселые и возбужденные, они рассказали, что планируют акцию подкодовым названием «Операция ЗАГС», которая должна была наделать многошума. Суть её заключалась в том, чтобы в определенный день, девятнадцатогоавгуста, множеству однополых пар разом подать заявления на регистрациюбрака в ЗАГСы по всей стране. Разумеется, все они получат письменный отказ иобратятся с ним в суд. Опьяненный не пивом, а атмосферой, Юра мигомсогласился принять участие в Операции ЗАГС. Тут же для него нашелся и «муж»,чье имя Юра запомнил, только когда прочитал его в заявлении. Заявление небыло поводом для начала отношений, и, хотя парень Юре понравился -высокий, худой брюнет с тонкими чертами лица и серыми глазами, - в те днипарой они не стали. Но с той минуты всё закрутилось так, что, только когда Юраполучил отказ в принятии заявления, он впервые задумался, что оказался бы вочень странном положении, если бы заявление приняли.В стопке с отказом из ЗАГСа лежало ещё одно письмо для Юры, из Харькова отдруга со двора. Этот парень давно переехал в другой район, но иногдаприезжал в старый, Юрин, к матери, о чём и написал. Это письмо ошарашилоЮру.«Недавно ездил к матери, она говорит, что тебя искал какой-то парень. Сам яего не видел, но мать говорит, что в очках. Это тот, о котором ты говорил?»Юра отправил короткое нервное: «Что спрашивал и что она ему ответила? Дала265/283адрес и телефон в Германии? Свои контакты этот парень оставил?»А ещё спустя месяц получил ответное: «Адреса и номера телефона мать не дала,сказала только, что вы уехали в Германию. Ничего о себе он не рассказал». Юра попросил: «Сходи в мою старую квартиру, узнай, приходил ли тот парень кним и оставил ли свой адрес? И обязательно забери письма! Если там всё ещёникого нет, взломай почтовый ящик».Ответа не было долго - друг давно жил своей жизнью, поглощённый семьёй иработой. Мотаться из одного конца города в другой по первому Юриному зовуон, конечно, не собирался. Потому ответил поздно, только в начале ноября:«Этот парень к ним приходил, адреса не оставил, а свои письма забрал».Злость захлестнула Юру: почему не оставил адреса, почему забрал письма?Неужели опять включилось его дурацкое «без меня тебе будет лучше»? Злостьпереросла в ярость. Если бы Володя оказался рядом, Юра бы его ударил.Отчасти именно эта новость подтолкнула Юру к началу новых отношений.Взбешённый и обиженный, он поехал на Ноллендорфплац. Засел в баре, сталопрокидывать бокал за бокалом. Когда в глазах у Юры уже двоилось, к немуподошёл старый знакомый Йонас, его неудавшийся «муж», с которым в августеони подавали заявление в ЗАГС. Юра был настолько пьян, что наутро не смогвспомнить, как и почему оказался с ним в одной постели.В далеком восемьдесят шестом он договорился с Володей встретиться в«Ласточке» спустя десять лет. Но не приехал, потому что попросту об этомзабыл. Он забыл вообще обо всем - жизнь закрутилась, наконец пришлопризнание в музыке. Выступая на концертах, продолжая учиться уже и надирижерском, Юра пожинал плоды. Но главным, заставившим окончательнозабыть о договоренности, было не что-то, а кто-то - Йонас. Юра считал ихотношения настоящей любовью, долгой и взаимной, но таковыми они толькоказались.Йонас был гей-активистом, занимался организацией общественной жизникомьюнити. Он старался уважать дело Юриной жизни, но вскоре стало ясно, чтоЙонас не любит то ли именно Юрину музыку, то ли фортепианную музыку вцелом, говорил, что от неё нет никакого толку, один шум.Но они вместе ходили в театр и оперу. Однажды, путешествуя по Латвии, Юразаметил афишу на русском языке «М. Баттерфляй» - спектакль РоманаВиктюка, и, несмотря на то, что Йонас ни слова не понимал по-русски, Юранастоял, чтобы пойти вместе.Постановка произвела двойственное впечатление. Спектакль не толькоотталкивал, но и привлекал. Отталкивал обнаженкой и кривлянием, в котороепревратилась пантомима, а привлекал неоднозначностью самой темы, моральюо том, что любовь не имеет пола. И шокировал фактом того, что пьеса основанана реальных, не так давно произошедших событиях. Но главное - русская речь, Юра впервые за последние годы услышал её со сцены.«М. Баттерфляй» напомнил ему о тех событиях, когда Юра впервые увидел егоафишу - в девяносто первом году в Москве. Напомнил о том человеке, из-закоторого Юра туда ездил. И его мечта - написать полное смысла произведение,возможно, самое главное во всей его жизни, - снова посетила Юру. Образглавного героя, надевшего женское платье и ощутившего себя в нём свободным,преследовал Юру многие годы. Йонасу показалась абсурдной сама идеяобретения моральной свободы через надевание платья, а фактически - черезглумление над собой, но Юра не был с ним согласен.Для него началось время творческих проб, ошибок и экспериментов.266/283Юра с Йонасом были слишком разными и понимали это. Но, может быть, именнодиаметральная противоположность характеров, темпераментов и интересовпривлекала их друг в друге. Спустя год после начала отношений они стали житьвместе. Сначала ещё были способны прощать недостатки друг друга и вдолжной мере считаться с интересами, но чем дальше тянулись эти отношения,тем сложнее становилось мириться с пренебрежением к тому, что каждый изних считал целью и даже смыслом жизни.Йонас тратил всё своё время и силы на организацию гей-тусовок, гей-парадов игей-олимпиад. Он хотел добиться для гомосексуалов равнозначных сгетеросексуалами прав, но Юра считал, что активизм здесь не поможет. Чтобыдостичь чего-то существенного, Йонас должен заниматься не им, а политикой.Но тот будто его не слышал и продолжал говорить о своем.Вскоре Юра устал от постоянных и бесполезных разговоров о дискриминациигомосексуалов и борьбе за однополые браки. За всё проведенное в Германиивремя он ни разу не столкнулся с дискриминацией в профессиональной жизни.Нет, Юра не скрывал своей ориентации и даже не думал прятать Йонаса, простоникто из коллег никогда не спрашивал его о личной жизни, а Юра не собиралсяафишировать её просто так. - Геям нельзя заключать брак - это и есть дискриминация, - говорил Йонас. - Почему нам запрещено то, что разрешено гетеро? Мы стремимся кравноправию с гетеро-парами. Мы такие же граждане, как они, и нас тожемного! И ты тоже должен бороться за свои права, за тебя никто этого несделает.И пусть это была дискриминация, но Юре не был нужен брак.Может быть, из-за советского воспитания, а может, из-за темперамента, Юрураздражал эпатаж гей-парадов.Расширение гей-кварталов, которым в последнее время Йонас начал заниматьсяособенно активно, Юра считал не столько бесполезным, сколько вредным. Гейкварталы он считал удобным местом для знакомств и отдыха, но ему претиласама суть: - Вы буквально загоняете геев в рамки, создаёте резервации. Как в Америкекварталы для белых и кварталы для чёрных, только тут кварталы для геев.Нужно не расширять резервацию, а выводить людей оттуда. Юра полностью разделял и поддерживал только проведение гей-олимпиад,потому что в них могли участвовать люди из разных стран, в том числе тех, гдегомосексуальность карается смертной казнью. - Если хочешь помогать людям, - он в сотый раз повторял Йонасу, - создайцентры психологической поддержки при школах и институтах. Но единственноправильное решение для достижения твоих целей - выход в политику. Толькотак.Через шесть лет бесплодных попыток научиться принимать и любить друг другатакими, какие есть - вместе с интересами, которые для Юры и Йонасавоспринимались как недостатки, - эти отношения стали рушиться. Любовь,сначала яркая и волнующая, поблекла и притупилась, а вскоре неминуемоугасла. Раздражение интересами распространилось на всё остальное.Внешность Йонаса, которая при первой встрече просто покорила Юру, пересталаказаться особенной. Недостатки вроде родинки на виске, которые раньше Юраупрямо игнорировал, теперь бросались в глаза и вызывали отвращение. Юрустала раздражать даже его походка, привычки, жесты, то, как Йонас одевается,и даже то, как он ест. И Юра тоже замечал в его взглядах, что нравится ему всеменьше и меньше.267/283Но если Юра выражал пусть не всегда корректное и не всегда правильноемнение, то Йонас стал демонстративно игнорировать музыку. Он старался небывать дома, когда Юра разучивал новое, он никогда не просил Юру сыгратьему что-нибудь и ни разу не явился в концертный зал на его выступления.Всё чаще им обоим было удобнее молчать в обществе друг друга. Потоммолчание стало привычкой, а вскоре даже звуки голосов друг друга сталираздражать. Почти каждый разговор о музыке и комьюнити заканчивалсяскандалом. Потом они перестали тратить силы даже на ссоры. Потом - на секс,а вскоре Юра попросил Йонаса собрать вещи и съехать. Так закончилось то, чтоЮра когда-то считал вечным.На дворе было 31 июля 1998 года. Юра забыл о встрече под ивой, он два годакак опоздал на неё. Он вообще много о чём забыл и много чем пожертвовал,когда сперва окунулся в отношения с головой, а потом тщетно пытался ихсохранить. Он перестал общаться с русскими друзьями, не относящимся ккомьюнити, он жертвовал карьерой музыканта, в которую, чтобы достичь чегото значимого, нужно было вкладывать куда больше сил и времени. А главное - Юра испортил отношения с родителями. Они не смогли принять его ориентацию,а он после нескольких попыток объяснить и найти понимание сдался. Юраприходил к ним в гости по праздникам, но это было похоже скорее натрадиционно-обязательные визиты дальних родственников, а не родного сына.Мама общалась с ним холодно, и лишь изредка в её глазах мелькала прежняятеплота, всё больше - сожаление. Отец с ним не говорил вовсе.После расставания он словно вернулся с небес на землю и вспомнил, что, кромеЙонаса и музыки, в жизни есть еще многое. Но больше всего он думал оневыполненном обещании.Если в девяносто первом году не было ни единого шанса найти человека, знаятолько его имя и фамилию, то теперь, с появлением Интернета, это стало хотябы гипотетически возможно. Юра знал, - не верил и не предполагал, а знал, -что Володя должен был появиться в «Ласточке», и первостепенной задачей длянего стало найти её. Второстепенной - приехать, пусть даже время уже вышло.Юра забыл дорогу до «Ласточки». По правде говоря, он никогда её и не знал -пионеров всегда привозили на автобусе. Юра помнил про четыреста десятыймаршрут и про то, что рядом стояла деревня Горетовка. Найти из сотен тысячдеревень одну-единственную на огромной территории бывшего СоветскогоСоюза не удалось. Юра создавал на каждом российском интернет-форуме темуво флудилке с вопросом, не знает ли кто, где эта деревня и что с ней сейчас.Получил немного ответов, да и те оказались бесполезными. Люди знали деревнюс таким названием, вот только располагалась она в Московской области. ПроХарьковскую Горетовку не знал никто. Юра покупал и пристально разглядывал карты - деревни на них не было. Уставот постоянного «нет» и «не знаю», задавался вопросом, а была ли такая деревнявообще? Может быть, за столько лет он забыл её настоящее название и в умеисказил его до неузнаваемости?Спрашивал у матери, не помнят ли её бывшие коллеги по заводу, где быллагерь - не помнили или не знали. Искал в Интернете фотографии путёвок в«Ласточку» - не нашёл. Исследовал маршрут «410», искал похожие - «41»,«10», «710», «70» и другие - но те, которые существовали в действительности,не проходили возле хоть сколько-то похожих на нужные Юре мест.268/283После безуспешных попыток найти «Ласточку» он принялся искать людей: ПУК,Ваньку с Михой, Пчёлкина, Олежку, всех-всех-всех, кого только вспомнил, дажеАнечку и Вишневского. Но, может быть, у них не было компьютеров или доступав Интернет, может быть, они выходили в него под дурацкими никами изИнтернет-кафе, но в девяносто восьмом году Юре не удалось и это. Он писалребятам со двора, просил их узнать номер телефона восемнадцатой школы иискал через неё ПУК. Но деньги, потраченные на международные звонки, ушливпустую. Каждый раз задаваясь вопросом, что он ещё не сделал, чтобы найти, икак ещё не попробовал, Юра придумывал новые способы. А попробовав их, неверил, что и это не вышло: «Не может такого быть, чтобы не нашелся никто!»Могло.По всему выходило, что единственным вариантом оставалась поездка на Родину.Там можно было бы поднять архивы, найти людей по телефонным справочникам,поговорить с работниками завода. И, не желая сдаваться, Юра уже планировал вближайшее время взять отпуск и съездить в Харьков, но его планы перечеркнултелефонный звонок из дома. Первый раз за четыре года с ним говорил отец иговорил он о плохих вещах. Мать заболела, возможно, неизлечимо. О себе дализнать долгие годы работы на вредном производстве.На следующие два года Юра забыл о своих планах и желании найти «Ласточку».Мама медленно угасала, болезнь прогрессировала, лечение не давалоожидаемых результатов.От мрачной атмосферы, царящей в доме, его спасала только музыка, она сталадля Юры якорем, помогла смириться с неизбежностью утраты.Он окончил обучение на дирижерском, принял предложение ректора занятьместо одного из преподавателей по фортепиано в консерватории. Днём Юрапреподавал музыку и играл для учеников, а иногда по вечерам, приходя вродительский дом, играл для мамы.Она умерла весной двухтысячного. Болезнь и смерть жены сильно подкосилиотца. Он и раньше-то был не особо разговорчивым и открытым, а теперьокончательно ушёл в себя, всё больше молчал и стал часто прикладываться кстакану. А Юра, глядя на него, с горечью понимал, что единственныйоставшийся для него родным человек даже после стольких лет и общей потерине принял и не простил сыну его суть.Время неумолимо бежало вперёд. Оправившись от горя и помня о своей мечте, Юра снова начал выступать с концертами и писать музыку. В его жизнипоявлялись и быстро уходили из неё отношения, но таких крепких и долгих, какс Йонасом, не получалось. Иногда он встречался со старыми друзьями, которыхуже несколько лет как именовал «семьей», виделся с Йонасом.Возвращаться к нему не хотел, но, уставший от одиночества, ловил себя намысли, что хочет, чтобы его дом снова стал таким же шумным, как раньше,чтобы часто приходили гости, чтобы пахло вкусной едой и чтобы, засыпая,чувствовать чью-то спину под боком. Пусть часто ссориться с этой спиной, долгои трудно мириться, только бы не ощущать одиночества. Только Юра перешагнултридцатилетний рубеж, оно стало почти осязаемым, вечным спутником, откоторого не способны были избавить короткие отношения и разовые встречи.Всё это время Юра смотрел со стороны, будто его это совершенно не касается,на то, чем жил Йонас. И ему очень хотелось верить, что именно те его слова,сказанные во время последней ссоры, сподвигли Йонаса на важный и полезный269/283шаг: вступить сначала в «Союз геев и лесбиянок Германии», а позже - в социалдемократическую партию. Но в то же время Юра понимал, что вряд ли имеет кэтому отношение.В конце 2000 года Йонас и его коллеги добились главного: две партии изчетырёх проголосовали за введение в стране однополых союзов на федеральномуровне. Им противостояли две другие партии, но закон всё же приняли.В 2001 году он вступил в силу. Но это был не брак, а права партнерства - покагеям и лесбиянкам был доступен только минимальный набор прав. Но малопомалу закон расширялся. А совсем недавно, в январе 2005 года, прошло новоерасширение: теперь у гомосексуалов появилось право заключать партнерскиеправа с гражданами других государств. Только новости об этих расширенияхзвучали насмешкой для патологически одиноких людей вроде Юры. Но он не могне гордиться Йонасом - столь многого он добился.Две тысячи пятый год ознаменовался для Юры новым витком в карьере:началось планирование первого большого турне по России и странам СНГ,который закончится в Харькове. В прошлом году поехать не удалось, нопонимание того, что Юра вернется в Украину, толкнуло его снова попробоватьнайти «Ласточку».Не надеясь на успех, он по новой начал изучать российские форумы, по новойписать во флудилках, искать ностальгические сайты. И на одном из них нашелнаконец скан путевки в «Ласточку»! У опубликовавшего его человека узнал, чтодеревня Горетовка на самом деле когда-то была. Правда, точного адреса тот невспомнил, но в общих чертах объяснил, по какому шоссе и в какую сторонуехать. Дело оставалось за малым: составить маршрут и найти её. В ГерманииЮра этого сделать не смог: Горетовки не было ни на одной карте. А уже в 2006-м году, оказавшись в Харьковской области, отправился искать еесамостоятельно. И нашёл.Юра приехал в Харьков с исполненной мечтой - он написал то самоепроизведение всей жизни, о котором когда-то писал Володе. Не простокрасивую, но и наполненную смыслом симфонию. Она была о свободе - Юрапозволил себе быть пафосным и старомодным. Симфония начиналась полнойтишиной, в которой звучал тихий, сдавленный надломленный мужской голос. Скаждой секундой этот голос крепчал, становясь громче и смелее, затем вступалхор, но не перекрывал его, а подчеркивал. Вслед за хором вступали смычковые сфортепианным аккомпанементом, и в самом конце с пафосом и помпезностью наслушателей обрушивались духовые. Управляя всем этим, Юра сам будто быстановился свободным, хотя в центре всего этого был не он, дирижер, и даже некомпозитор, а тенор с надломленным, сдавленным голосом.Раньше Юра думал, что на эту симфонию его вдохновил «М. Баттерфляй». Носегодня, вернувшись в «Ласточку» и вспомнив прошлое, понял, что музой дляего главного произведения был не незнакомый герой спектакля, а совсемдругой, когда-то близкий человек.Конец тропинки потерялся в зарослях кустов. Юра ступил на пляжный песок, иему в лицо ударил смрад от реки. Раньше, особенно после дождя, здесь пахлоневероятно вкусно - летней свежестью и грибной сыростью. Сейчас же лесзначительно поредел и облез, жухлые, начинающие желтеть листья намокли иотяжелели, а от реки несло тухлой, стоячей водой. Проходя мимо поворота клодочной станции, Юра нахмурился: в просветах редких деревьев отчетливо270/283виднелась груда досок и хлама - всё, что осталось от станции. Временисворачивать туда и рассматривать останки места его первого настоящегопоцелуя уже не было. Юра пошёл дальше.Сегодня, только приехав сюда, он боялся, что не сможет перебраться через рекук иве, но все сомнения развеялись, стоило пройти сквозь ржавые сетчатыеворота, которые раньше ограждали пляж от леса. Реки больше не было. Откогда-то глубокого и быстрого притока Северского Донца осталось болотце -затянутое ряской, застоявшееся, зелёное. На этом фоне насмешкой выгляделстарый советский стенд у входа на пляж: изображение пловцов в волнах инадпись «Берегитесь быстрого течения!».Как и почему пересохла река, Юра не знал, но подозревал, что всё из-за стройки,развернувшейся на другом берегу. Возможно, река мешала и ей перекрылирусло? Построили дамбу? Чёрт его знает, Юре сейчас было не до этого.Он свернул влево, очень надеясь, что осталась возможность добраться до брода.Дорожки, которую и раньше-то не считали проходимой, тут уже не было,пришлось пробираться через растительность. Дойдя до тропинки над обрывом,он остановился. Песчаная стена осыпалась и осела, но обойти её тем не менеебыло возможно. Юра подошёл к самому краю, глянул вниз: метров десять песка,а дальше всё та же ряска и стоячая вода. Он вспомнил ту заводь, куда когда-тоони плавали вместе с Володей, тяжело вздохнул - их лилии погибли, ведьмелководная заводь, где они росли, как и река, измельчала и заболотилась. Юра посмотрел на другой берег. Отсюда, с более высокой точки, было видно нетолько крыши и стену, ограждающую коттеджный поселок, но и часть домов.Многие из них еще строились, но и было несколько законченных и явно обжитых.Билборд, развёрнутый лицом ко входу в посёлок, гласил: «Продажа элитныхкоттеджей и таунхаусов. "Ласточкино гнездо" - ваше уютное будущее. ТОВLVDevelopment». Юрка улыбнулся - наверное, тот, кто придумал названиепосёлку, знал, что когда-то рядом находилась «Ласточка». Под номеромтелефона застройщика расположили несколько фотографий весьма странногостиля домов: фасады наружной половины напоминали дома типичногоамериканского пригорода, а другая, укрытая от главной улицы половина дома,выходящая на обширный двор и лес, выглядела как типичная скандинавская -окна от пола до потолка.Добравшись до брода, Юра остановился в задумчивости. В этом месте водасовсем ушла, что и неудивительно - тут всегда было мелко, но он побаивался,что илистая влажная почва не выдержит его и он провалится. Но выбора небыло, нужно было добраться до ивы - не зря же он проделал весь этот путь?Хотя кто его знает, может, действительно зря. В конце концов, прошло стольколет, возможно, там уже нет ни ивы, ни капсулы. Зачем он вообще приехал сюда,зачем отправился искать то, что давным-давно затерялось во времени? Нокогда-нибудь он должен был вернуться. Пусть для «них» было уже поздно, нодля Юры ещё ничего не закончилось. Он вернулся, чтобы очистить совесть,чтобы поставить последнюю точку, чтобы быть честным прежде всего передсамим собой и знать, что сделал всё возможное, чтобы найти Володю. Конечно,он опоздал - не на день, не на год, а на целых десять с лишним лет. Иединственная ниточка, ведущая к Володе, должна была сохраниться под ивой.Лишь бы её не выкорчевали.Его опасения не подтвердились - она всё еще росла тут и даже стала больше икрасивее. Клонилась к земле под весом лиственной, начавшей желтеть шапки.Не дыша от волнения, Юра спустился к ней. Раздвинул руками ветки, ступил подкупол и внутренне затрепетал - всё здесь осталось таким, как тогда! С одной271/283разницей - стало холоднее и тише без плеска реки. Но ивовый купол так же,как и раньше скрывал Юру от всего мира.