Глава 15. Горькая правда
«Поклянитесь, что вы больше никогда...» - голос Маши до сих порзвучал у Юрки в ушах. И Володин ответ, и собственная клятва - никогда,никогда, никогда... Как они могли пообещать такое? Разве так можно было? НоМаша не оставила им выбора. Чёртова Маша! У них с Володей оставалось такмало времени, и даже эти крохи отобрала какая-то выскочка!Прошёл всего один день, всего день они не были вместе, всего день прожили воторванности друг от друга, но Юрке, мучимому одиночеством, этот деньпоказался месяцем. Он не раз порывался наплевать и на Машу, и на то, что онаможет рассказать, потому что в груди клокотала буря, которой нужно было датьвыход, иначе она его разорвёт! Юрку тянуло к Володе, хотелось его увидеть,услышать, коснуться... Но он останавливал себя. Понимал, что единственныйтакой порыв может стоить слишком дорого им обоим.Конечно, в театре они виделись. Заканчивали с декорациями и репетироваличасами напролёт - Ольга Леонидовна официально отпустила всю труппу со всехмероприятий и работ, чтобы ребята полностью сосредоточились на премьере.Конечно, Володя всегда находился рядом, и Юрка слышал его, видел его, рукупротяни - мог коснуться. А нельзя. Нельзя было даже позволить лишний развзглянуть друг на друга. Маша постоянно мельтешила где-то рядом, будтотюремный надзиратель не спускала с них глаз. Стоило только подумать, толькопонадеяться, что вот он - шанс, как Юрка тут же натыкался на еёподозрительный взгляд.А Юрка чувствовал себя так, будто у него забрали жизненно важный орган. Онвроде бы жил, решал поставленные перед ним задачи, выполнял указания,ходил, ел, говорил. Дышал, а надышаться не мог. Не хватало воздуха, будтоперекрыли часть кислорода, будто подмешали в него ядовитый газ. И каждыйновый час без Володи отравлял его существование. Ему казалось, будто весьмир погрузился в сумерки, цвета смешались, тени поблекли и расплылись. Житьодному в этом мрачном, пустом мире становилось страшно. Но страшнее всегобыло видеть, как больно от всего этого Володе.Тот старался не подавать виду. Вёл репетицию как обычно, прикрикивал,командовал актёрами, раздавал указания, но... не осталось в нём былогоэнтузиазма. Володя будто бы погас изнутри и снова стал походить назапрограммированного робота. Он больше не переживал, не паниковал и вродедаже не заботился об успехе спектакля, а единственной его эмоцией былагрусть - когда он нет-нет, да кидал взгляды на Юрку. И столько там, в егоглазах, было этой грусти, что хватило бы на полжизни вперёд.Даже засыпая, Юрка видел как наяву его подавленное, измученное тоской лицои сам с тоской понимал, что пролетел ещё один день. Целый день, который онимогли бы провести вместе, ушёл в никуда. Целый вечер - в никуда и ночь - вникуда.***Утром перед Юркой была поставлена задача съесть кашу даже через «не хочу».Он возил ложкой в тарелке клейстера, зовущегося овсянкой. Обычно она пахлаприятно, но этим утром Юрку воротило от любой еды, исключая ватрушку. Вот187/283она-то была отличной: пышная, начинки много, блестела румяными боками. Акаши совсем не хотелось. Вообще-то Юрке многого не хотелось и больше всегоне хотелось, чтобы в одном лагере, в одной плоскости, в одной с ним геометриисуществовала Маша. Впрочем, по лицу её было ясно, что ей тоже и невкусно, инесладко.А Юрке в глаза будто песок насыпали - моргать больно, смотреть - тоже, но онне мог не смотреть. Во всяком случае, не за стол пятого отряда.Дети опять суетились: Сашка махал руками, Пчёлкин жужжал что-то соседке наухо, та вскрикнула и подскочила. Очередь смотреть за ними во время завтрака,то есть не кушать во время завтрака, выпала Володе. Лена сидела рядом, тожеприглядывала, но не срывалась с места по любому поводу. А Володя поднялся ипошёл разбираться. Он выглядел сонно, бледно и блёкло. Уставшим голосомначал допрашивать девочку, в чём провинился Пчёлкин. Юрка видел, что этиразбирательства даются Володе очень тяжело. Пока Юрка ковырялся ложкой вкаше, пока Володя разбирался с хулиганом, а Маша смотрела на них, обалдуйСашка доел и понёс убирать за собой тарелку, а сверху поставил стакан. Егоодёрнул соотрядник, Саша остановился над Володиным местом, сказал что-тодругу на ухо и расхохотался над своей же шуткой. Юрка понял, что Сашкасейчас махнет руками, что стакан качнётся, вывалится из неглубокой тарелки игрохнется точно на Володину, стоящую на краю стола. Только Юрка открыл рот,чтобы рявкнуть, как стакан уже вывалился и полетел вниз. Брякнул об уголтарелки, та подлетела. Выплёскивая кашу, снесла Володин стакан с чаем илежащую сверху ватрушку, перекувырнулась в воздухе и упала на пол. Володямолча смотрел, как со страшным грохотом одна половина его завтракаразлетелась на куски, а другая размазалась по серому кафелю.Юрка ждал, что Володя закричит, но он лишь обратил на Сашку полныйбеспомощности взгляд, устало вздохнул и даже слова против не сказал. Видно,не выспался и так устал, что сил на злость попросту не осталось. «А теперь ещёполдня будет ходить полуголодным», - проворчал про себя Юрка. Ясно, чтокаша ещё осталась на кухне, а вот ватрушки кончились - Юрка уже спрашивал,хотел ещё одну умыкнуть. Да ладно голодным, Володя вечно голодный,наверное, уже привык. А вот таким печальным и отчужденным Юрка не виделего даже вчера. У Юрки пропали последние остатки аппетита - так сталожалко Володю.Пока вторая вожатая Лена, отчитывая Сашку, строила отряд на выход изстоловой, а Володя звал дежурных, чтобы убрали разведённый бардак, Юрказавернул свою ватрушку в салфетку.- Возьми, - он протянул её Володе, когда тот вернулся с дежурной из третьегоотряда. - Спасибо, ешь лучше сам. Ты же так их любишь. - Не хочу, я наелся, - заупрямился Юрка, тыча ватрушкой Володе в лицо. - Мне тоже хватит. - Бери, это тебе!Юрка хотел сказать ему больше. Надеялся, что сейчас уйдут ребята ивыговорится: «Всё тебе: ватрушка тебе, тебе даже компот сейчас раздобуду. Всётебе, улыбнись только». Но за спиной послышалось Машино «кхе-кхе».- А тебе-то что надо? - спросил Юрка угрюмо. - Ничего, просто тебя жду.188/283- Меня? Зачем? - Так просто. - На кой чёрт я тебе нужен? - Юрка начал сердиться. - Вы обещали не встречаться и больше так не делать! - взвизгнула Маша.Володя вздрогнул и залепетал, не дыша: - Маша, мы ничего не делаем. Но совсем не встречаться мы не можем, - онразвел руками, - это же лагерь. - Так ты что, теперь ещё и разговаривать нам запрещаешь? - вклинился Юрка. - Юра, не начинай, - попросил Володя напряжённо. - Пожалуйста. Нессорьтесь. Только этого не хватало, - он нервно качнул головой, резко моргнул,развернулся и стремительно пошёл на кухню. Юрка принялся помогать дежурной собирать с пола крупные осколки,исподлобья глядя на Машу. Та стояла, уперев руки в бока, пока её за локоток недёрнула Ксюша и не оттащила в сторону - к остальным ПУК.Воспользовавшись ситуацией, Юрка рванул следом за Володей.На кухне было тихо, только булькала греющаяся в чанах вода для мытья посуды. Юрка сгрузил осколки в мусорный бак, прошёл вглубь помещения и увиделВолодю. Он стоял у плиты над огромным, будто котёл, чаном. Лица было неразглядеть в клубах поднимающегося пара. Володя оцепенел, держа правуюруку так низко над водой, что его кожа начала краснеть.- Эй, ты чего? Горячо ведь! - Юрка шагнул к нему и уставился непонимающе.Володя резко обернулся - лицо тревожное, будто сведенное судорогой, очкизапотели. Следом за непониманием Юрку охватила тревога - чем бы он низанимался, это очень странно! Потом нахлынул страх: «Что он делает? Зачем онэто делает?»Пар заволок линзы Володиных очков туманом, и Юрка не видел его глаз. Юркасам будто плыл в тумане, растерянный, напуганный нереальностьюпроисходящего. В какой-то миг ему даже показалось, будто пар холодный, и,чтобы проверить, Юрка тоже сунул руку к чану, опустил почти к самой воде...- Ай! - Убери! Обожжёшься! - Володя рывком отвёл его руку в сторону от горячего. - Я ничего, я... закаляюсь.Его голос прозвучал так резко, что тут же вернул Юрку на землю. Ещёсекунда - и линзы Володиных очков отпотели, пелена схлынула с них,показался его неожиданно спокойный и даже чуть отрешённый взгляд. - Но разве так закаляются?.. - усомнился Юрка, но договорить не успел. - Я давно этим занимаюсь, а ты - непривычный, можешь навредить себе, -предостерёг Володя в своем вожатском репертуаре, Юрка аж выдохнул иокончательно пришёл в себя. А Володя аккуратно взял его за запястье, поднёс кгубам, нежно сжал кисть и подул на неё, шепча: - Береги...- ...руки, - Юрка закатил глаза. - Себя, - улыбнулся Володя и быстро чмокнул его большой палец. Юрка так смутился, что не нашёл ничего лучше, чем отшутиться: - О, я слишком сильно себя люблю, чтобы...- Я тоже, - перебил Володя.Но Юрка не успел понять смысла этих слов.- Вы чего это тут?! - по кухне прокатился возмущённый визг. Маша стоялапосреди зала, и казалось, пар валит у неё из ушей, а не от воды. - Да ты заколебала уже!.. - Юрка только зашёлся, чтобы выплеснуть на неёвсю свою злость, когда почувствовал недолгое, но очень горячее прикосновение189/283к предплечью - Володя быстро сжал и отпустил его. - Хватит. Не надо опять, - негромко произнес он, но Юрка, не дослушав,вышел.Ярость закипела в нём куда сильнее, чем вода в чанах, но, раз Володя попросил,он прекратил. Юрка бы что угодно для него сделал. Всё бы отдал ему: самоевкусное - ему, самое лучшее - ему, небо - ему, воздух - ему, музыка - ему.Весь Юрка - ему. Всё, что у него есть, было и будет. Всё, что есть в нём хорошееи ценное, всё лучшее и светлое, вся душа, всё тело, все мысли и память. Всё быподарить, лишь бы Володя не был таким подавленным и нервным.Но Маша... Маша посмела запретить им даже говорить друг с другом! Если напротяжении всего вчерашнего дня она постоянно оказывалась рядом, то послесцены в столовой, видимо, решила преследовать в открытую, ходить за Юркойпо пятам, не стесняясь и не таясь. Юрка брёл от столовой, слыша Машины шаги позади него, и раздражалсябольше и больше. У них осталось всего два дня - сегодня и завтра, но даже этикрохи времени им нельзя было провести вместе из-за неё. Из-за неё приходилосьтолько смотреть друг на друга издалека и вместо обожания испытыватьжалость, а после Володиного странного поступка ещё и тревогу.«Вот зачем он это сделал? - волновался Юрка. - Это он из-за неё. Всё это из-занеё!»Каждый удар её каблука об асфальт гремел в Юркиной голове набатом. Откаждого её вздоха гадкой судорогой сводило тело, будто он слышал недыхание, а скрежет мела по стеклу.Нервы натянулись, как струны: «Теперь нам нельзя говорить...» За спинойстучали низкие каблучки. Шаг, ещё шаг. «Решила, что может управлять нами?»Шаг, ещё один и ещё шаг. «Теперь ходит за мной. Запрещает стоять напротивнего!» Шаг. Шаг. Ещё один. «Нет уж. Хватит!»Юрка больше не мог терпеть. Он рывком остановился посреди дороги.- Да что тебе от меня надо? - не в состоянии сдерживаться, закричал он. - Чтобы ты от него отстал. Он - хороший человек, комсомолец, а ты - урод иотморозок, ты его портишь! - Кто, я? А сама-то ты кто тогда? Не тебе решать, какой он и что с ним делаю я! - Не мне, а всем решать! Весь лагерь и так знает, каким он был хорошим, покаты не прицепился к нему! - Мы - друзья, а друзья...- Это не дружба! - закричала она. - Ты сбиваешь его с пути, ты превращаешьего в психопата, ты совращаешь!.. Да, ты совращаешь его! - Да что ты вообще понимаешь?!Юрка и сам удивился, но этот вопрос поставил Машу в тупик. Она покраснела иуставилась на землю.- Понимаю... представь себе. - Да ты влюбилась в него! - злорадно хмыкнул он.Маша уставилась на Юрку, стояла не шевелясь. Вокруг проходили пионеры, и,чтобы они не услышали, Юрка взял Машу под руку и отвёл в сторону отдорожки. - Не трогай меня! - воскликнула Маша, когда Юрка уже остановился. - А ты не лезь не в своё дело, тогда мне даже смотреть на тебя не придётся. - Отстань от Володи, или все узнают! - Влюбилась, да? Ответь, да или нет? Одно слово.190/283- Перед тобой не отчитываюсь! - Да или нет? - Да! Да! Доволен? Да! - И что, ты думаешь, если будешь следить и шантажировать, он полюбит тебя вответ? Думаешь, это так делается? - Юрка зло захохотал. - Твоего совета не спрашиваю. В последний раз говорю - отстань, или я всёрасскажу! - И чего ты этим добьёшься? Ты хоть понимаешь своей тупой башкой, что с нимсделают, если обо всём узнают? Ты понимаешь, что сломаешь ему всю жизнь?Его из института, из комсомола, из дома выгонят. Он лишится всего, чего хотел,и всё из-за тебя! Чёрт с институтом и комсомолом, а если хуже? Если дурдом илитюрьма, ты об этом подумала?Юрка уже не мог остановиться, злоба больше не кипела внутри, а хлесталанаружу диким потоком. До истерики остался один шаг. Юрку трясло, тело еговообще не слушалось, и, не понимая, что делает, он схватил Машу за плечи исильно тряхнул. Заорал в голос: - Ты думала о том, как он тебя возненавидит? Какими словами будетвспоминать? Этого ты хочешь? Так ты его любишь?!Маша тоже закричала, но от страха, и этим взбесила Юрку окончательно. Ещёчуть-чуть - и он бы бросил её на землю, но вдруг кто-то перехватил руку игрубо оттолкнул в сторону. Володя.Юрка с Машей орали чересчур громко, неудивительно, что Володя услышал,доедая завтрак в столовой. Найти их тоже не составило бы труда - увидевсреди кустов потасовку, сюда сбежалась половина детей со спортплощадки.Благо среди зевак не было руководства, только вожатая Лена и Ира Петровна.Володя оттащил брыкающегося Юрку в сторону, Ира закрыла Машу собой. - Конев, ты что, сдурел?! - рявкнула Юрина вожатая. - Володя, расскажи ей все! Расскажи! - заметив Иру, взмолился Юрка. - Успокойся! - приказал Володя. - Ира, эта тварь в него влюбилась. Полсмены за ним бегала, а сейчас совсем сума спятила - следит за ним и угрожает, что наговорит всяких бредней, если яне отстану. - Конев, да что с тобой? Ты сам-то в своём уме? - Володя, мне никто не поверит! Расскажи им всё: что она за нами на рекубегала, как к тебе в комнату ночью лазила. Ну?!Володя отвёл его в сторону и заговорил очень тихо: - У тебя истерика. Давай вдох-выдох, вдох-выдох, - пытаясь успокоиться, он исам глубоко вдохнул и медленно выдохнул.Но Юрка физически не мог дышать ровно, от злости трясло, глаза слезились. - Расскажи им, прошу тебя, - пылко прошептал он. - А ты выбора мне не оставил, теперь придётся рассказать. А ты иди вмедпункт, пей пустырник или что там Лариса Сергеевна даст. - Я никуда не пойду! - Юра, нам всем и так на ковёр к Леонидовне. Пожалуйста, иди к врачу, пустьона подтвердит, что у тебя переутомление и нервный срыв. Скажем всем, чтослучилась истерика из-за спектакля и ты сорвался на Машу, потому что ходилаза тобой. - Да не устал я! Я соскучился. Пожалуйста, пойдём вместе, тебе ведь тоже кЛарисе надо! Вот что ты делал на кухне? Зачем?191/283- Сейчас это неважно. Иди в медпункт, надо, чтобы врач засвидетельствовала...- Пойдём вместе! - перебил, повторяясь, Юрка. - У медпункта кусты есть,спрячемся там. - Юр, сейчас не до этого, вдруг Маша всё расскажет? Не могу я уйти! При мнеона, может, не станет болтать. А если станет, у меня хотя бы шанс будет чтонибудь сразу соврать. Иди один, пожалуйста. Не подливай масла в огонь, толькохуже сделаешь.И Юрка не стал подливать - посопротивлялся ещё немного, но все-такипослушался.В медпункте рассказал, как и договорились: что у него, видимо, случиласьистерика из-за спектакля и он накричал на Машу.На ковёр, конечно, вызвали. Юрка и там рассказал всё по придуманной Володейлегенде. Странных, лишних и личных вопросов не задали, смотрелисочувственно, и даже Ольга Леонидовна не сердилась. Сердились на неё -нечего так сильно детей перенапрягать. Юрка узнал в приёмной, что Володя сИрой тоже были. Что позже, конечно, приглашали и Машу. Но вроде быруководство не стало поднимать шума. И это хорошая новость - значит, непроболталась. Пока.Ещё одно доказательство того, что о происшествии пока никому ничегонеизвестно, предоставили ПУК.Только Юрка появился на крыльце кинозала после ковра, как Ксюша призывнозамахала руками, крича: - Юр, Юрчик, пойди сюда!Юрка хмуро взглянул на неё и помотал головой, но Ксюша, а за ней и Ульяна сПолиной поднялись и побежали к нему. Взяли под локти и завели в уголок возлесцены: - Что у вас случилось? - зашептала Ксюша. - У вас что-то случилось! - закивала Ульяна.Полина же молча уставилась полными азартного любопытства глазами. - Да так. Не хочу говорить. Это личное, девчат. - Да ладно, мы же всё равно узнаем, - попыталась убедить Ульяна. - Это ведь Сидорова что-то отчебучила, да? - спросила Ксюша.Полина закивала, подбадривая. - Да просто поссорились мы с ней, - махнул рукой Юрка. - Ничего особенного. - Из-за пианино? - Ксюша сощурила хитрые глаза. - Ой, ну тогда это скучно, - протянула Ульяна. - Юра, но ведь завтра же последний день! - неожиданно вклинилась Полина. - Помиритесь! Обязательно помиритесь! Послезавтра ведь уже всё, поавтобусам и домой. Не надо расставаться на такой ноте. - Кстати о нотах! Вам ведь завтра играть вместе! - поддакнула Ульяна. - Не вместе, а по очереди. И всего один раз, - раздражённо объяснил Юрка. - Будто вы не знаете. - Кстати, Юр! - оживилась Ульяна. - А ты можешь сыграть что-нибудь измюзикла «Юнона и Авось»? Всего разочек, пока репетиция не началась. - Нет, я ничего оттуда не знаю. - Тогда что-нибудь из эстрадной музыки. «Последний раз» «Веселых ребят»,например? Очень хочется попеть, ну сыграй, а! Давай: «Время пройдёт, и тызабудешь...» - запела она, пританцовывая. - Извини, Уль, совсем нет настроения. Как-нибудь потом, ладно? Или... или вонМитька пришёл, - Юрка обернулся и заметил на себе полный зависти Митькинвзгляд, - его попроси, он тебе на гитаре что хочешь забацает.192/283Отвязавшись от ПУК, Юрка сразу бросился к Володе. Пока Юрка разговаривал сдевчонками, он вернулся в кинозал и уже сидел на зрительском кресле в центрепервого ряда. - Растрепала про нас? - спросил сходу. - При мне ничего такого не говорила. - А у директора? - Не знаю. Но если бы проболталась, меня бы тут уже не было. Директорурассказать у нее вряд ли смелости хватит. Меня другое волнует: потом они сИриной вдвоём ушли...- Думаешь, ей сдала?Дверь скрипнула, на пороге появилась заплаканная Маша. Володя, ничего неответив Юрке, поднялся и ушёл на сцену. Но Юрка и без слов понял - могла. Ноубедиться в этом не получилось - некогда. Помучив «Лунную сонату», Машапринялась помогать Ксюше с костюмами и провозилась до самого вечера.Володя до наступления темноты прогонял с актёрами сцены и оттачивалреплики. Юрка играл, потом дорисовывал декорации и готовил реквизит кспектаклю. Он заставил себя снова переключиться в режим робота - хорошо,что работы было хоть отбавляй и найти, чем занять себя, не составляло труда.Ночью пошёл мелкий дождь. Юрка не спал. Действие выпитого утромпустырника закончилось ещё к обеду, а ночью, только Юрка лёг в кровать, струдом сдерживаемое волнение охватило его снова и стало мучить сильнее, чемднём. «Рассказала или нет? Кому? Ире?»Стараясь отвлечься, Юрка принялся болтать с ребятами, собравшимися мазатьдевчонок зубной пастой. В спальню первого отряда умудрился пробраться ирадиоведущий Митька. Всей компанией они сидели на кроватях, грели тюбикипод мышками и перешёптывались. Звали и Юрку, но он отказался.- Ну и зря, такое веселье пропустишь! - Митька предпринял последнююпопытку его убедить. - Молча мазать и стараться не заржать - где ты тут веселье нашёл? Нарезультат смотреть веселее, если, конечно, это «Поморин». - Нет у нас «Поморина», Ирина отобрала. Эх, как жаль-то... - пригорюнилсяПаша. - Во вы даёте! - покачав головой, Юрка полез в чемодан. - И в чем тут соль -мазать обычной пастой? Но вам повезло, самая лучшая на свете паста есть уменя!Под всеобщее ликование он вынул целых два тюбика «Поморина». - По гроб жизни, Юрец!.. - Митька прижал руку к груди и раскраснелся отрадости. - Осторожнее жертву выбирай, - напутствовал Юрка. Он догадался, когоМитька хочет намазать. - Завтра спектакль, и кое-кто с ума сойдёт, если ейпридётся выступать с раздражением в пол-лица. - Я ее успокою... - Митька подмигнул. - Ну-ну, успокоишь. Для начала говорить при ней научись.Митька терял дар речи, стоило ему только увидеть Ульяну. Но, ясное дело,парней уверял, что все у него идёт строго по плану. - Машу разрисуй от моего имени, - шепнул ему Юрка напоследок.В ответ тот снова заговорщицки подмигнул и скрылся за дверью. За ним нацыпочках вышли остальные.Юрка упал на кровать. Напряженно вслушиваясь в глухой стук капель о крышу,193/283смотрел в темный потолок. Оставшиеся в отряде ребята не давали уснуть: тохрапели, то скрежетали зубами во сне. Последнее раздражало ужасно, нозаставить себя не обращать на скрежет внимание Юрка никак не мог. Онвзбивал тонкую подушку, ворочался с бока на бок, боролся с упрямо лезущими вголову мыслями, но ежеминутно проигрывал в этой борьбе.«Как долго мы не были вместе и сколько ещё не будем? Завтра последний деньсмены... Завтра - конец! Нет, к чёрту эти мысли, лучше зубовный скрежетВатютова».Ватютов застонал, повернулся на другой бок и наконец умолк. А дождь тоутихал, то усиливался.«Лишь бы дождь к утру кончился. Завтра костёр. Будет весь лагерь. Можетбыть, затеряемся там и поговорим? Может быть, хотя бы попрощаемся? Как этоглупо - избегать друг друга из-за этой дуры! Чтобы ей так же, как мне, из-закакой-то ревнивой мра...» Юрка замер, прислушался - вдруг в хаосе звуковпробился ритм. Вдруг пропал.Спинка его кровати упиралась в подоконник. Юрка сел, повернулся левым ухомк окну - не послышалось ли? Не послышалось, кто-то действительно барабанилпо стеклу. Он выглянул - в темноте, едва разбавленной грязно-жёлтым светомфонаря, стоял некто, как ниндзя, закамуфлированный в чёрное: брюки, куртка,капюшон... очки. Володя! Увидев Юрку, тот с облегчением опустил плечи.Юрка едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть от радости, и прижался носом кстеклу. Поднял руку, хотел открыть окно, но Володя яростно замотал головой,полез в карман и вынул лист бумаги. Прижал его к стеклу и подсветил часамисбоку.«Недострой. Сейчас!» - прочитал Юрка и кивнул. А Володя, прежде чемпрошмыгнуть в кусты, одними губами, но разборчиво произнес: «Жду тебя там».Юрка собирался, как учил отец - по-солдатски, пока горит спичка. Спешил ещёи потому, что Митька с ребятами вот-вот должны были вернуться, а лишниевопросы Юрке ни к чему. Он так торопился, что надел первое попавшееся подруку - тёплый свитер и легкие шорты, но не забыл о главном - самому пошпионски облачиться в куртку с капюшоном.Он по-шпионски заглянул в окно девчачьей спальни, убедился, что Машу мажутпастой, и по-шпионски же оглядывался весь путь до нового корпуса, боясьзаметить её где-нибудь в кустах. Его охватила настоящая паника, хотя Юркаточно знал, что Маша спит в отряде. Ведь если бы она не спала, подняла бычудовищный визг, стоило парням только шагнуть к девочкам в спальню.Тропинка на строящийся корпус вела почти от самого начала аллеи пионеровгероев. Протоптанная, но очень узкая, она уходила в лес и петляла междудеревьями. Юрка не взял с собой ни зонта, ни фонаря и, с трудом пробираясь кзабору, окружавшему новострой, то тонул в лужах, то запинался о кочки.Пустой четырёхэтажный корпус в безлунную дождливую ночь казался серымгигантским пауком с десятком пустых глазниц-окон. До двенадцати здесьработали фонари, но времени было далеко за полночь, и ни единого лучикасвета не падало на разбросанные по двору куски арматуры, бухты кабелей икакие-то трубы, кажущиеся в темноте кривыми паучьими лапками.Высокие ворота были не заперты и, скрипнув, открылись, но Юрка, пересекаянеобитаемый двор, сомневался, правильно ли понял, что надо встретитьсясейчас и здесь? На Володю это не было похоже.194/283Узкая дверь парадного входа легко поддалась. Вместо тёплого, присущегопрогретому жилому дому воздуха Юрке в лицо ударил сырой и холодный поток.Темнота здесь царила полная, плотная, даже осязаемая. Продвигаясь по неймедленно, с усилием, будто в воде, Юрка брёл куда-то вперёд. Вдруг под ногамичто-то зашелестело, и он посмотрел вниз. Не сразу, а как только привыкли глаза,увидел, что на полу, размывая тьму, проявляется фотографическим снимкомузкая бледно-серая полоса, ведущая вперёд. Будто лунная дорожка из детскихстрашилок, она светилась на чёрном фоне. Но совсем не как лунная, дорожка тостелилась ровным лучом, то резко расширялась, то слишком сужалась, топетляла туда-сюда, кое-где становясь светлее, кое-где зияя тёмнымипровалами. Чтобы сообразить, что это на самом деле, Юрке пришлось присесть иприсмотреться. Всё оказалось обыденно - кто-то разложил по полу газеты. Юркин взгляд уцепился за один из заголовков «Правды» за шестое мая этогогода: «Станция и вокруг неё: наши специальные корреспонденты передают израйона Чернобыльской АЭС».Гадая, для него ли выложили эту дорогу указателем или разбросали газеты радичистоты, Юрка брёл по ней как по единственному видимому в коридоре. Времятянулось медленно, в голову лезли странные мысли, что, шагая по газетам, Юрка будто шагал по времени. Ведь у каждой газеты была дата, у каждойстатьи - тема, на каждой странице - событие. Дат Юрка не видел, и темстраннее было перешагивать одно и замирать на другом: страницы, а с нимибудто бы сами события и фотографии людей, прилипали к подошве,приклеивались к нему самому и не желали отпускать. «В жизни ведь так жебывает, - философски заметил Юрка. - Вот бы тут были газеты из будущего.Пусть не очень далёкого, а так, хотя бы за лето восемьдесят седьмого... Иличерез пять лет, или через десять. А через двадцать?..» Не закончив мысли, Юркаповернул направо и оказался в комнате. Успел отметить только, что здесьдовольно холодно, хоть окна и застеклены, как кто-то стремительно бросился кнему и обнял.Конечно, это был Володя. Юрка узнал его запах, узнал и тепло. Какое-то оно,Володино тепло, особенное, совсем родное и узнаваемое. Хотя такого ведь небывает - нельзя узнать по теплу.Они молчали. То бережно обнимали, то жарко стискивали друг друга. Утыкалисьто носом, то губами всюду, куда достанут: в щёки, они у обоих были холодными,в шеи - те были тёплыми, в мокрые волосы. К Юркиному лицу постоянноприлипали Володины прядки, и очень мешались очки. Но он думал, что пусть быкаждую минуту до конца жизни прилипали, щекотали и мешали, ведь этоВолодины волосы, ведь это Володины очки, ведь это он! Юрка радовался былюбому неудобству, только бы оно напоминало о нём.Лишь обняв его, Юрка осознал, как сильно скучал. Воображая их встречу, он ипредставить не мог, что сердце зайдётся так сильно и что глаза защиплет, адыхание схватит. Не ожидал, что от всего этого он не сумеет выдавить ниединого слова, а когда попытается и сможет, то не найдёт что сказать. Но еслидаже найдёт, если произнесёт хотя бы крупицу из того, о чём на самом деледумает и что чувствует, то расплачется. А плакать - это стыдно и ни к чему. ТакЮрка и стоял, надрывно дыша, сжимая и прижимаясь, молча, боясь каждогозвука - вдруг прервёт это горькое счастье, вдруг сломает его, вдруг ихразъединит.- Сколько же времени мы потеряли! - едва слышно простонал Володя.195/283- Да, потеряли. И много, - кивнул Юрка и потянулся к его губам. - Но ведь тыей слово давал, что больше не будешь со мной...Володя чуть наклонил голову и тоже привлек его к себе, но, услышав последнее,отпрянул и хмыкнул: - «Слово дал»... Пф! Вот именно, это всего лишь слово! Пустая условность иничего больше. И к тому же, кому я его давал? Никому. Она ведь мне - никто. - Так ты и не собирался его держать? - удивился Юрка. - Нет конечно, - ответил Володя, прижимаясь своим лбом к его. - И не смотрина меня так. Будто ты сам никогда не нарушал обещаний... Но знаешь... - онхотел сказать что-то ещё, но передумал. Или не решился? - Давай сядем?Убрав одну руку, второй продолжая обнимать Юрку, Володя повёл его в дальнийугол пустующей комнаты. Там на полу возле окна, образуя подстилку толщинойв палец, была разбросана кипа газет. Здесь можно было сидеть, лежать - местамало. И ребята опустились на колени на пол друг напротив друга.- Юра, сейчас я расскажу тебе кое-что нехорошее, но важное. Мне неприятноговорить это, поэтому не перебивай, ладно? - Что случилось? - всполошился Юрка. - Я считаю, что... - произнёс Володя и замялся. Перебивать его и не нужнобыло. Он и без вмешательства Юрки делал большие паузы, долго собираясь смыслями и подбирая правильные слова. - Я думаю, что, наверное, Маша права.Наверное, всё это к лучшему... Ну, в смысле всё: и что она нас поймала, и что мытак долго не виделись, и что завтра разъедемся по своим сторонам...Нет, Юрке не показалось, в этой комнате действительно стояли лютый холод исырость. Он бы даже не удивился, если бы пар пошёл изо рта. Или, наоборот, этов нём всё замерзло?- Что? - не веря своим ушам, выдавил Юрка. - Да я представить не могу, какбуду дальше жить без всего этого, а ты говоришь - к лучшему! Как это можетбыть к лучшему?! - Это к лучшему для меня, - ответил Володя и снова надолго замолк.Юрка уставился на него так, будто увидел впервые. Володины слова не имелисмысла, Юрка просто не поверил им. Он хотел сказать многое, но в то же времяпонимал, что лучшее, что он может сделать сейчас, - это промолчать.Володя продолжил спустя бесконечно долгую минуту: - Я много думал о нас и о себе. И, конечно, о том, что буду делать со своейненормальностью. Это ведь ненормально, Юр! Что бы ты ни говорил, Машаправа - это против природы, это психическое отклонение. Я читал об этом коечто, что удалось найти: медицинский справочник, дневник Чайковского и статьюГорького. И знаешь, то, что мы делаем, - это правда плохо. Настолько плохо,что даже ужасно! - Ужасно? - обалдел Юрка. - Обнимая меня, ты чувствуешь себя ужасно?! - Да нет же, не в этом смысле! Как бы объяснить?.. - он задумался и вдругвоскликнул: - Это вредно! Да, именно вредно. И не только для тебя и меня, адаже для общества! Вот, например, фашистская Германия. Горький писал, чтотогдашние немцы - сплошь педерасты и именно педерастия - есть зернофашизма. «Уничтожьте гомосексуалистов - фашизм исчезнет», - так и писал.Это исторический факт. - Но ты не такой, как они. И я не такой! Просто так сложилось, что мывстретились и... вот, - с жаром выпалил Юрка.196/283Ему будто проткнули мозг раскаленной иглой, когда он услышал это некрасивоегадкое слово - «педерасты». Ведь он уже слышал его и сейчас отчетливовспомнил, когда.Совсем еще маленький, он тогда совершенно ничего не понял, слушая бабушку.Она рассказывала, как во время поисков пропавшего деда узнала о том, что вконцлагеря помимо евреев ссылали таких людей, которых помечали розовымитреугольниками и называли «педóрасами». Среди них могли быть даже немцы.Фашисты ненавидели и истребляли их так же, как и евреев.Эти воспоминания будто бы дополнили мозаику в Юркиной голове, и он твёрдозаявил Володе: - И ты ошибаешься. В фашистской Германии этих «педерастов» ссылали вконцлагеря.Володя удивленно выгнул бровь: - Откуда ты это знаешь? - Я еврей всё-таки, про концлагеря немного наслышан. - Ладно. Но достоверно об этом всё равно ничего неизвестно. Даже книг в СССРо таком нет нигде. Только заметка в медицинском справочнике, что это -психическое, и статья в Уголовном кодексе. - И? - Юрка не мог поверить в реальность происходящего. Он чувствовалкакой-то подвох. Что это с Володей? Он позвал его среди ночи и просто вывалилвсе это разом. Он не задавал вопросов, не советовался, не делилсяпереживаниями, а утверждал. Зачем? Чтобы образумить Юрку? «Статья вУголовном кодексе» - зачем эта статья им двоим сейчас? Юрка потряс головойи выдал Володе единственный хотя бы относительно здравый вывод: - Тыдумаешь, что Маша рассказала кому-то и тебя отправят за это в тюрьму? - Нет, не думаю, это ведь ещё надо доказать. Да и тюрьмы я не боюсь, я засемью боюсь, понимаешь? И поэтому решил... Я, как приеду... я заставлю себярассказать обо всём родителям, чтобы они помогли найти доктора, который этовылечит.Стены будто покрылись инеем и засверкали, ослепив Юрку в полнейшейтемноте. Иней пополз по полу и коснулся его ног.- И ты хочешь лечиться? - прошептал Юрка. - Где, как? Если психическое, тотебя же в дурдом положат! - Ну и пусть кладут, лишь бы помогли. Я много времени потратил и немногоузнал о том, как это лечат. И ничего страшного в этом нет. Просто показываютфотографии мужчин... ну, вроде тех, что ты видел в журнале... и колют рвотное.Это повторяют много раз, и в результате должен выработаться рвотныйрефлекс. Но меня не это заинтересовало - там проводят сеансы гипноза! Могутвнушить интерес к девушкам и с помощью него же могут заставить забыть обэтих чувствах.Блестящая ледяная корка поползла по коленям, схватила живот и грудь.- С ума сошёл? Ты собираешься в одной палате с психопатами лежать? Ты женормальный, а с ними ты на самом деле с ума сойдёшь! - Я не нормальный! Я хочу избавиться от этого раз и навсегда, мне это мешает!Мне это жить не даёт, Юра! Я хочу всё забыть. - Ты хочешь забыть... меня?! Вот так вот просто выбросить из головы и всё?! - Не просто, Юр...- Ах ты... да ты... Друг, да? Предашь меня, да? Я... я вообще не понимаю, чтопроисходит. Почему ты говоришь мне всё это? Чтобы я отстал?197/283Юрка вскочил на ноги и потопал к дверному проёму, но Володя бросился за ними схватил за руку:- Подожди! Юр, ну пойми же ты, всё очень серьёзно, так серьёзно... Я ведьдаже тебе врал, Юра, прямо в глаза! Не могу больше. Ты, наверное, уйдёшь, какузнаешь правду, но, пожалуйста, хотя бы дослушай до конца.Юрка замер на месте - «я ведь даже тебе врал». Он не раз чувствовал междуними не то чтобы ложь, а некую завесу недомолвок. Того, что не давало им статьещё ближе, о чём Володя знал, но не говорил Юрке. Или говорил, но не всё.Решение уйти было импульсивным. Юрка не хотел уходить, но и остаться был нев силах, и долго решался, выслушать ли, боялся - вдруг станет ещё больнее,вдруг он пожалеет о том, что завеса падет.Пока Юрка решался, Володя, откашлявшись, начал шёпотом: - Ты правильно говорил, никакой ты мне не друг. Мы только встретились стобой, и всё так завертелось, что я даже не понял, когда именно это произошло. - Вдруг его голос сел. В такой кромешной темноте Володя никак не могразглядеть Юркиного лица, но, видимо, не желая даже смотреть в его сторону,отвернулся и произнёс чётко и громко: - Я влюбился в тебя.Услышанное ввело Юрку в ступор. Полное эмоциональное отупение сковало имысли, и чувства. Он хорошо расслышал и понял его слова, но уложить их вголове не получалось - как это влюбился?Вдруг иней стал таять. Потеплело сначала внутри, а потом снаружи. А Володясипло продолжал, и с каждым словом его шёпот становился жарче:- Так в девушек надо влюбляться, как я влюбился в тебя! И всё это время хотелот тебя того, чего нормальный хотел бы от девушки: нежностей всяких, объятий,поцелуев и... прочего. Я - опасный человек! Я сам для себя опасен, но длятебя - особенно!«Прочего...» Юрка тоже фантазировал об этом «прочем». Но он считал, что этивопросы никого, кроме самого Юрки, не касаются, ведь это только его тело, азначит, проблема тоже только его. К тому же, как её решить, Юрка знал. ИВолодя вроде бы был совершенно к этому непричастен. Да, он - объектжеланий, но это вовсе не значило, что Юрка станет их воплощать. Конечно, ондавно знал, что «прочим» можно заниматься просто так, для удовольствия.После журнала он догадался, что этим можно заниматься не толькотрадиционно. А позже сообразил, что это возможно не только с девушками. Ночтобы это касалось их с Володей, чтобы они могли этим заниматься? Нет, этолишнее. Юрка и сам мог справиться со своими проблемами. По правде говоря, онэто и проблемой-то не считал!А Володя считал и, видимо, сам справиться не мог. Он так отчаялся, что былготов пойти даже к врачу, лишь бы забыть. Забыть всё, а значит, и Юрку тоже.Но Юрка не мог этого допустить! Володя очень боялся своих желаний. Но непотому ли, что жаждал их воплощения? Не потому ли высказал Юрке всё это,что подсознательно хотел, чтобы Юрка сам подтолкнул его к этому? Чтобы Юркаубедил его, что, в сущности, в «прочем» нет ничего опасного? И что, скореевсего, наоборот - это счастье, доверить себя тому, кто любит?Наконец Юрка пришёл в себя. Брови поползли на лоб - Володя влюбился!Тяжёлые мысли исчезли, будто их и не было. Володя влюбился! Разве во всём198/283мире есть что-нибудь важнее этого? Нет! Будущее, страхи, ненормальность -всё это ерунда, они ничего не значат и ничего не стоят, если он влюбился. Для«нормального», по его мнению, человека это было бы абсурдом, но Юрке сталотак радостно и так захотелось смеяться, что он не выдержал. Хохотнул и силойразвернул Володю к себе лицом, толкнул на лежанку из газет и прыгнул на негосверху:- Чой-то я должен тебя бояться? Что ты мне сделаешь - заобнимаешь досмерти? Да пожалуйста, обнимай сколько угодно. - Дело не в том, что сделаю - ничего я тебе не сделаю, - дело в том, что хочусделать. Как маньяк какой-то...Плохой из Володи вышел маньяк. Невозможно было всерьёз восприниматьугрозы того, кто сидел на полу, безвольно придавленный сверху Юркой. - И что именно? - Юрка всё понял, но хотел, чтобы Володя признался. - Это неважно. Всё равно ничего не будет, - но Володя сопротивлялся толькона словах, на деле же - не шелохнулся. - Нет, важно! Скажи мне - что? - Я не хочу и не буду причинять тебе вред! Юра, ведь это - вред! Этоосквернение и кощунство! Я ни за что не...- Что «это»? Это? - Юрка залез рукой ему под рубашку. - Юра, не надо!Володя не выдержал. Грубо схватил Юркину руку и оттолкнул его от себя, потомсел на колени и спрятал лицо в ладонях. А Юрка, окрылённый счастьем -Володя в него влюбился! - отказывался возвращаться на землю. Но видготового расплакаться Володи остудил его пыл. Юрка попытался взглянуть емув глаза, но между пальцами смог рассмотреть только нахмуренный лоб.- Ну зачем ты так, Володь... - он провёл рукой по его волосам, но вместо того,чтобы успокоиться, Володя вздрогнул и разозлился. - Неужели ты не понимаешь? Неужели не осознаешь, к чему это можетпривести? Ты не такой, как я. У тебя ещё не всё потеряно! - Володя отнял рукиот лица и посмотрел Юрке в глаза. - Юра, обещай, - не для вида, а искренне,дай такую клятву, которую никогда не нарушишь, - обещай, что я останусь утебя единственным. Обещай, что, как вернёшься домой, возьмёшься за ум ивлюбишься в хорошую девушку-музыкантшу. Что не будешь как я. Что ни наодного парня никогда не посмотришь так, как смотришь на меня! Я не хочу,чтобы ты был таким. Это горько и страшно, ты не представляешь, как этострашно!- Неужели ты так сильно себя ненавидишь? - прошептал в изумлении Юрка. - Неужели тебе всё равно? Я же больной, я - урод!У Юрки зачесались руки влепить ему пощёчину, чтобы очухался наконец ипрекратил себя оскорблять. - Нет, мне не всё равно, - вместо пощёчины он обрушил на Володю потокотрезвляющих слов. - Но знаешь что? Когда ты сам - никто и тебе нечеготерять, потому что у тебя ничего нет, все эти ужасные мысли очень быстрозабываются и приходят другие мысли - трезвые и правильные. Вот, например, ясмотрю на тебя и думаю, а что, если они ошибаются? - Глупости - не могут ошибаться все! - А вдруг? Я же вижу, какой ты, я же тебя знаю. Это я! Я могу бытьнеправильным и сумасшедшим, но не ты! Ты - самый лучший на свете, тысамый хороший человек, ты умный и правильный. Это я испорченный, я - какой199/283угодно, я - виноватый во всём, но не ты! Я привык быть во всем виноватым, и отновой вины ничего не будет, это всего лишь капля в море. - Ты несёшь какую-то чушь.Юрка не стал отвечать. Чушь? Если Володе станет хоть чуточку лучше, Юркабыл готов нести и чушь, и ответственность, готов был врать и скрываться. Нонеужели Володе всего этого не было нужно, неужели он хотел избавиться оттого, что Юрка столь беззаветно стремился ему отдать? Нет. Вот это настоящаячушь!Но было больно смотреть на Володю, такого подавленного, почти смирившегосяс неизбежным. Было страшно задумываться о том, что он хотел с собой сделать.И жалко его было очень. Так сильно, как себя не бывало жалко.Юрка слез с него и уселся рядом. Обнял и положил голову ему на плечо. - А что, если я скажу, что тоже люблю тебя?В ответ Володя даже не шелохнулся. Чуть погодя выдал холодным тоном: - Тогда лучше не говори. - Уже сказал. - Об этом лучше забыть.Юрке будто ножом по сердцу прошлись. Как бы Володя ни боялся, как бы нистрадал, неужели не понимал, что слышать от него такое попросту больно?- Я в таком тебе признался! Неужели ты даже не рад? - ужаснулся Юрка.Володя не ответил, но улыбнулся. Заметив, Юрка продолжил пылко: - Тогда яещё скажу. Я тоже во многом сомневаюсь, тоже много не понимаю, но одно знаюточно - нельзя разрушать то, что построено. Если всё закончится сейчас и так,как сейчас - ничем, я всю жизнь буду об этом жалеть. - Нет, ты будешь мне благодарен. Это сейчас ты упрямый, а потом поумнеешь ипоймёшь, что всё правильно. Ведь я же говорю тебе это не просто так, я большетебя знаю. - Больше знаешь? Так расскажи! Расскажи уже наконец, что ты там такогознаешь! Вечно меня поучаешь, а чтобы рассказать как есть - глуп ещё Конев,поумнеешь, сам поймёшь! - Неправда. Наоборот, именно ты поймёшь меня лучше всех. Просто я не хотелтебя пугать и... разочаровывать. - Тогда признавайся! Что у тебя было? Что это была за старая и скучнаяистория?Володя обреченно вздохнул и начал: - Ты - не первый, к кому у меня возникло это. Первым был мой двоюродныйбрат, - он внимательно посмотрел на Юрку, ожидая реакции, но тот простокивнул и скомандовал: - Говори! Хуже уже не будет. - Ну, это мы ещё посмотрим... Ладно. Они всей семьей приехали к нам в гости.Мы не виделись много лет, я успел даже забыть, как он выглядит, и тут вижуего. Он вырос, стал таким... не знаю, как сказать, особенным. Он старше меня, ия всегда к нему тянулся и хотел быть похожим. А тогда увидел и обомлел - онстал даже лучше, чем был. Всё связанное с ним казалось мне хорошим иважным. Я себя не помнил, когда он находился рядом. И вдруг возникло оно. Ине к кому-нибудь, а к брату! - он отвернулся к окну, прижался виском к стене ипроизнес в отчаянии: - Я ненормальный. Ты только вдумайся, Юр, насколько яотвратительный! На что эта мерзость внутри способна меня толкнуть, ведь этоже был мой брат! Моя кровь, родня, сын отцовского брата, у нас даже имена200/283одинаковые - он тоже Владимир и тоже Давыдов, отчества только разные...- Ты рассказал ему? - глухо спросил Юрка. - Нет, конечно, нет, - теперь Володя заговорил тихо. - О брате я никому нерассказывал и вряд ли расскажу - даже родителям. Тем более им. Такогоужаса, как тогда, я никогда не испытывал и вряд ли когда-нибудь испытаю.Потому что ещё больший страх - это уже за гранью, это просто разрыв сердца.Доходило до того, что, просыпаясь утром, я смотрелся в зеркало и на полномсерьёзе не понимал, почему ещё не седой. Я не шучу и не преувеличиваю, Юр. Ястал бояться себя, стал бояться других ребят - вдруг эта мерзость проснётся отних? А потом стал бояться вообще всех. Я ведь не всегда был таким замкнутым,как сейчас. И я не ненавижу людей, я их сторонюсь, потому что боюсь - вдругзаметят во мне это.Юрка не знал, что ему ответить и надо ли вообще отвечать. Он заставил Володюоторваться от стены, обнял обеими руками, крепко прижал к себе и, погладив поплечу, притих. Дождь за запотевшим стеклом упрямо накрапывал, была ужеглубокая ночь, а он все шёл и шёл. Володино дыхание, недавно надрывное,постепенно стало выравниваться. Он начал успокаиваться и, может быть, дажезадремал - Юрка не проверял, боялся потревожить. Юрке и самому хотелосьспать, но для сна сейчас был не лучший момент. Он и не спал, и не дремал,просто расслабился. Левая рука случайно сползла Володе на живот.- Юра, это провокация? Я же просил, убери руку. Я запрещаю трогать там. Юрка вздрогнул от неожиданности и рассердился - как это запрещает? И,насупившись, высказал: - А я запрещаю совать руки в кипяток! - Ой, да ну тебя! - без борьбы сдался Володя. - Завтра костёр, - сказал Юрка, поглаживая Володин живот сквозь рубашку. - Ты это вообще понимаешь? Завтра мы увидимся в последний раз! Может быть,даже в самый последний раз в жизни!Володя хмуро посмотрел сперва на его руку, затем Юрке в лицо. Тот понял егонедовольство: - Ладно, как скажешь, я уберу руку! Но знаешь что? Я оставил в «Ласточке» такмного, что не сосчитать. Да я оставил тут половину себя! И когда я вернусьдомой, больше всего на свете буду жалеть о том, что убрал руку. И не говори,что это ради меня! Что это во благо и я буду благодарен, что ничего не было, ичто ты будешь благодарен, что ничего не было. Ты же сам в это не веришь!Володя вспыхнул: - Да конечно я в это не верю!Оказалось, он не успокоился - только делал вид, а на самом деле, видимо,опять о чём-то раздумывал и теперь вылил на Юрку все свои мысли разом: - Ты говоришь про какое-то «завтра», а посмотри на время - уже пятницанаступила. Костёр уже сегодня. Сегодня - конец. Как только мы разъедемся, яна стену полезу от тоски... - он прерывисто выдохнул: - Юра, но пойми же тыменя! Я так запутался, так устал от сомнений и метаний! Бросить бы всё, каксказал, пойти и вылечиться. Но только решусь, как снова швыряет вкрайность - я больше всего на свете не хочу, чтобы то, что у нас есть сейчас,заканчивалось! Потом думаю о тебе и снова боюсь - не хочу, чтобы с тобойпроизошло то же самое...Юрка прервал его:201/283- Поздно боишься, оно ведь уже произошло! По-другому, конечно, не как у тебя,но всё-таки. Сто раз тебе говорил, уже не знаю, какие ещё нужны слова. Володя,если бы не ты, я бы не начал снова играть! Музыка вернулась именно благодарятебе! Добро и смысл вернулись, и это значит, что ты не можешь быть злом. Исегодня никакой не конец, если ты сам этого не захочешь. Володя, ведь я - небрат. И со мной по-другому будет. Я понимаю тебя, и я... я люблю тебя. И не изкнижек теперь знаю, как это трудно - стать первыми друг для друга и кактяжело ими быть. Зато оставаться - проще простого. Давай сделаем так, чтобыими остаться? Мы ведь в первую очередь друзья, и я не предам тебя и не брошу.Буду писать и поддерживать.Пока Юрка говорил, Володя смотрел на него не моргая. В его глазах читалось,что он очень хочет верить этим словам, хочет верить, что всё у них получится.- Я тоже буду тебе писать! - наконец улыбнулся он. - Ни одного письма непропущу. Буду два раза в неделю писать или даже чаще и даже без поводов. - Вот видишь! Эти разговоры - правильные. - Твоя правда, - Володя усмехнулся: - Лезть на стену хочется уже не такотчаянно...Юрка совершенно замёрз и, чтобы согреться, вытянул покрывшиеся гусинойкожей ноги и принялся их растирать. - Кстати! - вспомнил он. - Неужели Чайковский в своем дневнике тоже писал,что этих педерастов нужно истреблять? - Нет, - хмыкнул Володя. - Он как раз-таки им и был. Тогда за это в тюрьму несажали, но он тоже от этого мучился. Называл это чувство «Z» и писал... - Вот видишь! - перебил Юрка, чтобы не дать Володе снова пуститься вразговоры про страдания и мучения. - А он войн не развязывал. Наоборот, онбыл гением, - Юрка хотел воскликнуть на слове «гением», но клацнул зубамиот холода и поёжился.Володя, конечно, заметил, что Юрка замёрз, и принялся стягивать с себя куртку,видимо, собираясь накрыть ею Юрку, но тот помешал: - Лучше потереть.Володя кивнул и положил руки на его лодыжки. Какие тёплые у него оказалисьладони - будто бы совсем не холодно вокруг! Володя принялся растирать емуноги. Юрка чувствовал, как по телу расходится тепло, не простое, а то самоетепло, Володино. От наслаждения он прикрыл глаза и не заметил, как Володянаклонился вперёд, но почувствовал жар на коленке. Она так замерзла, что губыВолоди на ней казались обжигающе горячими.Уставившись на Володю, Юрка замер, не смея даже шелохнуться. А тот,перехватив его взгляд, улыбнулся, медленно выдохнул ртом, обдав новойпорцией жара Юркину кожу, и потянулся с поцелуем к другой коленке.Юрка не выдержал - положил руки ему на плечи, потянул на себя, попросил: - Поцелуй меня. По-взрослому. Как в лодке. - Юра, не нужно... Не буди во мне... это. У тебя и без поцелуев слишком хорошополучается меня будоражить, я потом по полночи не сплю. Я не хочу опятьраспускать руки и раскаиваться. - А я хочу! И ты сам... будишь, целуешь меня тут... в коленки!Володя сокрушенно покачал головой: - Да, прости, я не хотел... Боже, я ведь совращаю даже самое невинное...- Хватит винить во всем себя! - взорвался Юрка. - Ты постоянно взваливаешьна себя ответственность и вину, которой нет! Разве плохо то, что мы делаем?202/283Разве кому-нибудь это вредит? - Нет, но Маша может рассказать. - О чем? Она же даже не знает, где мы сейчас. Дрыхнет там в отряде, видитдесятый сон. Слушай, я не хочу из-за неё портить последний день. Володь, онже последний! А вдруг мы больше никогда не увидимся? Вдруг и правда...- И всё равно не надо. - Володя прижал Юркину голову к плечу. - Этовыльется в... в неприличное. А я несу за тебя ответственность. - Да ёшкин дрын! Вот прямо сейчас ничего тебе не скажу, пойду и совершу чтонибудь плохое, какой-нибудь акт вандализма. И что тогда? Володя, хватитноситься со мной как с маленьким. - Давай хотя бы не сейчас, ладно? Я еле заснул тогда, после лодки. Завтра рановставать, а мы и так засиделись уже. - Ну так завтра уже наступило, - улыбнулся Юрка.Он согрелся, а Володя притих. Видимо, опять поглощенный какими-то новымипереживаниями. Но Юрка не противился. Он хотел только одного - вот быВолодя положил голову ему на грудь, а тогда пусть думает себе сколько угодно,слушая стук Юркиного сердца.Они снова обнялись, и Юрка превратил своё желание в реальность - он привлёкВолодю к себе и прижал его голову к своей груди. Дужка очков больно давилана кожу, и Юрка, не спросив, стянул их с Володиного носа. Володя не сказал нислова против, только положил себе на голову Юркину руку, как уже делалкогда-то под ивой, чтобы тот его погладил. И Юрка не смог ему отказать.Дождь стихал, и в перезвоне капель вдруг послышалось резкое «Юра, уберируку! Да не эту, другую! Ну не сейчас».В прорехах серых туч на востоке забрезжили полосы рассвета. Пора былоуходить, но расцепить объятия или оторваться друг от друга хотя бы нанесколько секунд было слишком трудно, почти невозможно. Прощаясь, онимного и часто целовались - в губы, но не так, как в лодке, не по-взрослому.Плюнув на осторожность, ушли вместе. Но, добравшись до перекрёстка аллеипионеров-героев с тропинкой на новые корпуса, Володя спохватился - забылвыбросить газеты, которые расстелил, чтобы скрыть следы их присутствия. Онпожал Юрке руку и повернул обратно.Юрка всё ещё немного сердился на него: за то, что не поцеловал, за то, чтозапретил трогать живот, за то, что... много за что рассердился. Проще сказать,сердился вообще за всё.Топая по лужам к своему отряду, он вспомнил свою последнюю угрозу, мол,пойдёт, никому ничего не сказав, совершит акт вандализма. Остановился,огляделся - убедился, что вокруг никого, - и бросился обратно к перекрёстку,где они расстались с Володей. Он вспомнил, что в кармане его шорт всё ещёлежал мел.Перекрёсток аллеи пионеров-героев был уложен свежей плиткой и образовывалровный квадрат, будто специально созданный для того, чтобы стать холстом. Юрка прикинул, что написать. Может быть, как в беседке романтиков две буквыих имен и год? Нет, такое писать было слишком рискованно. Понятно, что под«В» может скрываться и Витя, и Валя, и Валера, и кто угодно другой, а под «Ю»не Юра, а Юля. К тому же стихающий дождь вряд ли успеет смыть мел кподъёму. А если не смоет и если об их с Володей отсутствии все-таки узнаетМаша, дело примет плохой оборот. Нет, писать буквы их имен было нельзя. Да и203/283зачем две буквы? Вот, например, «Ю» Юрке никогда не нравилась - какая-топалка с нелепым кружком, другое дело «В»...Он вынул мел из кармана. Наклонился и стал выводить размашистую, самуюкрасивую на свете букву - «В», букву любимого имени. Обводя её, утолщая изаштриховывая, Юрка сообразил, что мало одной только буквы. В этом его «актевандализма» должен крыться смысл, должно крыться чувство. То самое чувство,которое до этой ночи он даже мысленно боялся назвать любовью. Но это точнобыла она, теперь Юрка знал.Он любил эту букву, любил это имя, любил этого человека и с любовью сталобводить «В» большим, размашистым сердцем. Раньше он смеялся над теми, кторисует подобное. Раньше он считал это глупостью и детскостью. Но это былораньше, до встречи с его В.На тропинке, ведущей в недострой, послышались шаги. Юрка узнал их истушевался - как быстро Володя закончил! А он, Юрка, ещё не успелдорисовать сердце! Он вел мелом косую линию вниз, собираясь соединить с уженарисованной, чтобы получился острый угол. Вдруг ему стало неловко - чтоВолодя подумает, когда увидит? Может быть, ему, такому серьёзному, станетсмешно и он посчитает это наивным ребячеством и опять скажет ему: «Тебенадо повзрослеть!» И тогда Юрке станет уже не стыдно, а больно.Лишь бы не быть застигнутым, он рванул в кусты, не глядя черкнув мелом порисунку и случайно испортив сердце - вместо нижнего острого угла получиласьдуга. Сердца не вышло, получилось яблоко и заключенная в него «В».Володя заметил букву. Остановился, его плечи дрогнули - засмеялся? - ипокачал головой. Юрка думал, сейчас уйдёт, но Володя постоял над рисунком сминуту, оглядывая его со всех сторон, будто пытаясь запомнить каждый штрих,каждую мелочь. Юрка промок в сырых кустах, но и не думал жаловаться. Онлюбовался Володей, стоящим над косым, неправильным сердцем.Только Володя собрался сделать шаг, у Юрки ёкнуло сердце - неужто затопчет?Но Володя не стал ни топтать, ни стирать. Он обошёл сердце по траве. Можнобыло пройти по плитам, повредив совсем чуть-чуть, самую малость, всегосантиметр мелового сердца - Юрка бы сам так сделал. Но Володя обошёл егопо сырой, грязной траве.