Лето в пионерском галстуке

Стряхнув кителем осколки стекла с подоконника, Юра выбрался извожатской. Без сожаления покинув одуванчиковую поляну - уж оченьтоскливым был её вид, - он вышел туда, где раньше была спортплощадка. Вюности она казалась ему огромной, теперь же - жалким заросшим травойпятачком.«В детстве всё кажется больше и значимее», - подумал он, обходя корты покругу. Вздохнув, покачал головой - в неё настойчиво лезли мысли о том, какнеизбежно летит время, беспощадное ко всему. Оно, как чума, убивало всё, кчему прикасалось.Боясь запнуться о валяющиеся в мокрой траве куски асфальта, Юра смотрел подноги, на рваную ржавую сетку-рабицу, что лежала пластом, будто вросшая вземлю. Когда-то эта сетка обтягивала корт, когда-то за неё так отчаянноцеплялся Володя, извиняясь за журналы, рассказывая ему про МГИМО.«Интересно, он его закончил?»Взгляд зацепился за тёмный сгусток в густой поросли у стены столовой. Юраподошёл ближе. Между кусками разбитого кирпича и опавшей листвой валялисьузкие прямоугольники: чёрные - поменьше, белые - побольше. Клавишипианино. И сам инструмент был тут: поломанный, с отвалившимися панелями иразбитой крышкой. На куске деревяшки, которая когда-то была переднейпанелью, сохранилась золотая надпись-название «Элегия», молоточки тожебыли разбросаны вокруг, а из самого нутра пианино торчали разорванныеструны.Юре было почти что физически больно смотреть на столь изломанныйинструмент его детства: «Как он попал сюда? Кинозал неблизко... Наверняка этодеревенские из Горетовки начудили. Пока Горетовка здесь ещё была. И хватиложе ума вытащить его и докатить на площадку. Но раз уж вытащили, зачембросили? Хотя люди не оставили камня на камне от целой деревни, что уж пропианино говорить...»«Элегия»... Он помнил эту модель пианино - в СССР она была одной из самыхпопулярных. Во все садики, школы и прочие учреждения чаще всего закупалиименно такие. Пионерлагерь «Ласточка» не был исключением. Точно такое же,коричневое, находилось в кинозале и использовалось на всех репетициях.Именно за ним играла Маша, и...Юра протянул руку, коснулся разбросанных клавиш. Он помнил их не такими,как сейчас, а чистыми и блестящими. Если бы они имели память, то тоже неузнали бы его рук. Тогда руки были другими - юными. Юра заворожённосмотрел на печальную картину постаревших рук на старых клавишах. Как онибыли похожи.Перед его мысленным взором вспыхивали старые картинки из памяти, нечёткие,необъёмные. Но вдруг будто время помчалось вспять, и клавиши побелели наглазах, вот уже и пальцы на них - молодые и неопытные.Картинка ожила и как наяву обрела чёткость и детали, наполнилась звуками изапахами - кинозал, вечер, лето 1986 года, и он, юный, в кинозале, в лете. Он ивзрослый был там же, всеми своими мыслями.127/283***- Юр, вставай! Ну Конев, ну вставай уже! Если хоть кто-нибудь на зарядкуопоздает, не видать нам звания лучших.Зарядка. Завтрак. Линейка. Общественные работы. Театр. Володя будет везде.От него нигде не скрыться. Юрка всё ему рассказал, Володя теперь знает всеместа, где он мог бы спрятаться. Володя его найдёт и спросит: «Почему ты этосделал?»Не надо вставать, не сегодня - точно. - Юр! Ну Юра, просыпайся и пойдём, - ныл Миха, стягивая с него одеяло. - Апочему ты в одежде? - удивился он, но Юрка ничего не ответил.О том, что Володя не станет просто стоять на месте и непременно найдёт его,где бы тот ни прятался, Юрка догадался ещё вчера. Поэтому побежал туда, гдевожатый станет его искать в самую последнюю очередь - в свой отряд. И, нераздеваясь, прыгнул под одеяло. Володя явился, когда все уже спали, и неосмелился будить. Юрка не помнил, спал он тогда или нет. Он в целом не знал, что делал этойночью. Глаза закрывал, но спал ли?Он поднялся с кровати, стряхнул яблоневые листочки с простыни - с дискотекипринёс, - молча переоделся и побрёл на зарядку.Оказалось, что это очень удобно - ходить строем: совсем не обязательноподнимать взгляда от земли. Волочишься себе, смотришь под ноги впередиидущему, будучи абсолютно спокойным - строй куда-нибудь да приведёт. Ипривёл. На спортплощадку, где на зарядку собрался весь лагерь. И Володя тоже.Вот бы сбежать отсюда!Как удобно оказалось смотреть за тенью впереди стоящего и повторять егодвижения. Юрка физически не мог поднять головы, хотя его ругали, чтоподбородок надо тянуть вверх и что спину нужно держать прямо, но Юрка немог. Володя везде. Они обязательно, вынужденно, неминуемо встретятся, ихвзгляды встретятся. Конечно, замертво Юрка не упадёт, но и просто стоять несможет. Ноги пригвоздит к земле, а тело парализует, но Юрка всё равнообязательно сделает что-нибудь. Выместит на себе всю злость и ненависть -например, откусит язык, если остальное окоченеет. Но язык ему не враг. Такого,за что можно себя ненавидеть, Юрка не сказал, а сделал. Ну зачем он этосделал?!Линейка. Первый отряд традиционно стоял напротив пятого. Он и Володя -самые высокие среди всех присутствующих, как и все, они должны былисмотреть прямо. Но Юрка не подчинился правилу, чувствуя Володин взгляд. Этотвзгляд не морозил и не сжигал, а душил, да так, что вот-вот лицо посереет.Гимн. Флаг. Нужно было поднять руку в салюте. Допускалось смотреть вверх, иэто хорошо, удобно, потому что не прямо перед собой.Раздали наряды, Юрку отправили дежурить в столовую. По пути он заметил, чтона аллее пионеров-героев отличный асфальт. Серый и ровный, разрисованныйтенями от растущих вдоль берёз, пестрящий пятнышками пробившегося сквозьлиству солнца. И что странно - эти световые кусочки порой то сливались вмаленькие кляксы, то расплывались каплей акварели в воде. Или с асфальтом128/283всё было в порядке, а проблема - в Юркиных глазах? Проблема вообще в Юрке.Ну зачем он это сделал?Расставляя стулья в столовой, он пытался смириться с мыслью, что будущего уних не будет. Что после вчерашнего поступка Юрке останется лишь прошлое, -их недолгая дружба ушла во «вчера», всё светлое ушло: снисходительностьЮрки к себе, самоуважение, самолюбие. И его непонятное чувство к Володедолжно остаться там же.Расстилая скатерть, Юрка решил, что это чувство - как бы оно ниназывалось, - нужно скорее забыть. Ведь что бы он ни делал, любоевоспоминание о Володе непременно замарается памятью о позорном поступке.Потом и ответ вспомнится: «Ты это прекрати!» Нет, чувство не даст Юрке житьспокойно. А жить-то хочется!Но Юрка знал, что где-то там, за забором лагеря, без стыда и риска встретиться,у него обязательно будет жизнь. Где-то далеко расстилалась зовущая терраинкогнита, где Юрку непременно ждала свобода. Но свобода - там, а не здесь,не в лагере, не рядом. Вот бы сбежать отсюда далеко за горизонт. Нет, не «вотбы», а «надо». Он должен отсюда сбежать!Юрка возил ложкой в тарелке. Медленно, но послушно ел, только не понимал,что именно - не обращал внимания. В тарелке плавился большущий кусокмасла, жёлтое пятно в чём-то пресном, белёсом. В левой руке точно крошилсяхлеб, рядом точно стоял стакан, но что остывало в нём, чай или какао, Юркатоже не разобрал. Кто-то сидящий напротив пил - тогда и Юрка пил, ел -тогда и Юрка ел, не потому что хотел, а потому что кто-то сказал «надо».Он встал с места, только когда весь пятый отряд во главе с обоими вожатымивышел из столовой. Пока другие дежурные стирали со столов, Юрка таскалподносы с грязной посудой и думал, что будет делать дальше.Зарядки, линейки, работа - всё это он переживёт, сегодня же пережил как-то.Но театр? У него слишком мелкая роль, с ней любой справится, тем более вссоре с Володей Юрка там вообще не нужен. Может быть, Володя сжалится надним и исключит его из труппы? Это было бы хорошо. Ведь тогда будет меньшевстреч, меньше слов и меньше раскаяния. Может быть, Юрка даже научитсяжить так, чтобы вообще не попадаться ему на глаза? Может быть, привыкнет ктому, что его нет рядом? Володи в любом случае рядом не будет. Того Володи,каким он был с Юркой до вчерашнего вечера, - доброго, интересного, светлого,родного. Но ведь рано или поздно Юрке всё равно пришлось бы пережить этуразлуку. Рано или поздно ему пришлось бы его разлюбить.Чтобы девчонки могли помыть пол, они поручили Юрке поставить стулья настолы. Покорно выполняя приказ, он раз от раза удивлялся, почему стулья такиетяжёлые, ведь ничего, имеющего большой вес, в них нет - одни только тонкие,будто фанерные, сиденья и алюминиевые ножки. Он быстро устал, но упорнопродолжал поднимать один за другим - при столь нудной работе думалосьочень хорошо.Что он будет делать, когда они всё-таки встретятся и Володя спросит: «Почемуты это сделал?» Ведь он обязательно спросит, это же Володя. Юрка взмолился неведомо кому: «Пусть он никогда не заговорит со мной! Пустьне подойдёт даже близко, пусть делает вид, что меня не существует, пустьдаже в мою сторону не смотрит, только бы не спрашивал ни о чём!» Да, это былобы страшно. Да, это было бы настоящее горе, но Юрка сильный, он вынесет и129/283презрение, и ненависть. В презрении и ненависти к Юрке они с Володей дажетоварищи. Пусть хотя бы это останется последним общим.Пусть произойдёт что угодно и как угодно, лишь бы не спрашивал. Но онспросит! Это же Володя! А что ответить на вполне разумный вопрос «Зачем?» Нузачем он это сделал?Юрка пошёл в центр зала, собираясь расставить там стулья - пол уже помыли.Протянул руки и вздрогнул - из-за спины раздался негромкий, до болизнакомый голос:- Юра?«Пришёл!» - Юрка уставился прямо перед собой, сердце ушло в пятки.Просторный зал столовой с кафельной плиткой на полу, с простой, белой,невесомой мебелью, светлый и чистый, как операционная, мигом превратился втёмный склеп. Чёрные стены покрылись трещинами, осели и медленноповалились на плечи.- Юра, что с тобой происходит?Подавленный, лишённый дара речи Юрка не мог ни пискнуть, ни вздохнуть, нишелохнуться.- Выйдем, надо поговорить.Он положил руку Юрке на плечо и легонько встряхнул, но Юрка лишь молчавжал голову в плечи. Зато девчата ПУК, тоже дежурные в этот день по столовой,обступили их. Володя, так и не отпуская Юркиного плеча, говорил с ними ивроде бы даже улыбался, но Юрка чувствовал, как от раздражения подрагиваетлежащая на его плече рука.Кое-как отвязавшись от девчат, Володя прошипел сквозь зубы Юрке на ухо, и отхолода в его голосе будто вздрогнул пол:- Юра, я сказал - пошли!Так и не дождавшись хоть какой-нибудь реакции, он сжал Юркину руку ипотащил его из столовой.Юрка не заметил, как оказался на улице. Белый вестибюль, скрипучая дверь исерая лестница быстрыми кадрами пролетели перед глазами, как, впрочем, ився Юркина жизнь. Влажный утренний воздух коснулся его щёк, Юрка оказалсяна скамейке - Володя его усадил, а сам навис над ним огромной мрачной тенью.- Объясни мне, что произошло вчера? Что всё это значит?«Я поцеловал тебя. Видимо, потому, что влюбился», - силился ответить Юрка,мысленно повторяя, будто пробуя «влюбился» на вкус. Вкус ему непонравился - пресный и фальшивый, вот только другого объяснения дать неполучалось. Тогда Юрка попытался ответить: «Ты мне нравишься» - но словазастряли в горле, он только и смог выдавить:- Я не знаю. - Как это ты можешь не знать? Это что, шутка такая была?130/283Юрка невольно вздрогнул. Он не мог поднять на Володю взгляда. Да чтовзгляда - голова оказалась такой тяжёлой, что непонятно, как не переломилашею. Юрка упрямо старался подобрать слова, он всеми силами искал ответвезде, шарил по серому асфальту взглядом - если в себе не нашёл, вдруг тамотыщет?Володя ждал, шагая из стороны в сторону, в нетерпении шаркал кедами поасфальту и громко дышал. Ожидание давалось очень непросто. Но что емуответить, Юрка не знал до сих пор и, блуждая взглядом по своим рукам икроссовкам, еле слышно сопел. Молчание, похоже, начало выводить Володю изсебя, он зашаркал громче, задышал злее, вдобавок начал хрустеть пальцами.Потом резко сел перед Юркой на корточки, заглянул в глаза и начал натужноласковым тоном:- Пожалуйста, объясни мне, что с тобой происходит? По крайней мере, пока мывсё ещё друзья, и я услышу тебя, обещаю. Скажешь, что пошутил, или что этобыла издёвка, или пусть даже месть - я пойму, скажешь, что случайность иличто не хотел - я поверю.Юрка издевательски улыбнулся - Володя дал шанс их дружбе, предпринялнаивную попытку сохранить хотя бы что-то. Юрка это понимал, но вместо того,чтобы играть с Володей в ложь, он наплевал на всё, собрался с силами ивыдохнул правду: - Хотел.- Что? - растерялся Володя. - «Хотел»? Как это - ты хотел?Да, он дал им шанс, но Юрка ни секунды не сомневался, что в этом нет никакогосмысла. Прошлого уже не вернуть. Того светлого и чистого, что теплилосьмежду ними, больше не будет. Им останется только стеснение, фальшь инеловкость. И во всём этом он, Юрка, виноват.- Юра, но так нельзя! - Володя был с ним того же мнения. - Это баловствоочень опасно! Даже думать об этом забудь!Володя рывком поднялся и, отвернувшись, замер. Постоял так, не двигаясь, апотом опять принялся ходить взад-вперёд. Юрка смотрел на его мечущуюся изстороны в сторону тень и ощущал всем телом, что мир вокруг него рушится.Крушение началось вчера, когда своим глупым поступком он запустилстихийное бедствие. Оно надвигалось на него неминуемо и, наконец, настиглоне больше получаса назад в столовой, покачнув пол и повалив стены. Теперь жеЮрка был в эпицентре.Он собрал последние крохи самообладания и мёртвым, низким до хрипотыголосом пробормотал, ни на что особенно не надеясь: - Но ты же сказал, что поймёшь, что мы ещё друзья. - Да какие мы после этого друзья!Всё замерло и внутри, и снаружи. Ветер пропал, звуки утихли, но вдругиздалека, будто из другой вселенной, донёсся детский крик. Не весёлый, какбыло обычно, а напуганный.Володя замер на месте и приказал: - Подожди меня здесь.131/283Но только сделал пару шагов, как Юрка вскочил и рванул в сторону. Володямигом схватил его за запястье и заставил сесть на место. Руку так и неотпустил. - Я ещё не закончил. - Так мы же больше не друзья. Всё! - Нет, не всё. Я сто раз тебе говорил, ты играешь в глупые и опасные игры. Ноэто!.. - его голос сорвался. Володя едва сдерживался, чтобы не закричать,зашептал сдавленно: - Никогда никому не говори о случившемся, даже ненамекай, и вообще, лучше забудь всё это как страшный сон. И в будущем несмей допустить даже мысли о чём-то подобном!Он до боли стиснул его запястье, Юрка, вздрогнув, не проронил ни звука.- Володя! - раздался писклявый девичий вопль. Юрка не узнал голоса, сейчасон и не собирался никого и ничего узнавать. - Пойдём скорее!Впервые на Юркиной памяти Володя изменил себе и, вместо того чтобы, незадумываясь, броситься куда зовут, не двинулся с места и закричал: - Не видишь, я занят?! - Прости, но там... Володя, там Пчёлкин опять. Там Сашка упал!Володя рыкнул ей: «Сейчас!» - наклонился к Юрке и отчеканил: - Жди меня здесь. И чтобы ни шагу в сторону! - Володя! - девочка зарыдала. Юрка только тогда узнал голос - это былаАлёна из пятого отряда, она играла Галю Портнову в спектакле. - Воло-о-одя!Там Пчёлкин карусель взорва-а-ал! У Сани нос разбит, вся площадка в крови-и-и!Володя побледнел и, наконец отцепившись от Юркиной руки, несильнооттолкнул его. Прошипел сквозь зубы: «Вот сука!» - и побежал, куда указывалаАлёна. Юрка остался один.Как стыдно. Он всё испортил, он только мешает и вредит. Хотелось провалитьсясквозь землю, исчезнуть, пропасть, чтобы Володя никогда больше его не увидел.Стереться из памяти, чтобы он даже не вспомнил о нём.Они больше не друзья. Володя ещё раз, ну, может, два, вот так же посадит Юркуперед собой и станет расспрашивать. Сам того не желая, будет мучить, заставитраскаяться, хотя больше уже некуда. Но потом удовлетворит своё любопытство,вытащит из уже и так униженного Юрки всю подноготную, и что дальше? Станетиздеваться? О нет, Володя не станет! Он поступит ещё хуже - одарит темсамым презрением, на которое Юрка готов был пойти какой-нибудь час назад.Но ведь это было до того, как Володя сказал «Какие мы после этого друзья», дотого, как Юрка понял, что в самом деле уничтожил их дружбу. Верно, теперьони друг другу никто. То есть Юрка Володе никто. А сам он пока ничего незабыл.И как ему ещё целую неделю жить рядом с Володей, стараясь не смотреть нанего и не показываться лишний раз самому, чтобы не напоминать о томунизительном поцелуе? Смотреть на него, таясь? Говорить с ним только нарепетициях и только о них, без малейшей надежды услышать хотя бы однодоброе слово о себе? Ведь всё это стало для Юрки жизненно важно, он теперьнуждался в понимании и мягкости, если уж не в ответном чувстве. Но получитон совсем другое. Холод от того человека, который за каких-то две недели сталему ближе, чем кто-либо, от которого он видел и ощущал заботу и даже132/283нежность. Ведь Юрка неизбежно сойдёт с ума. Да он же уже сходит!Зачем ему этот лагерь без Володи? Зачем ему мучиться, живя здесь рядом сним, но без него? Страдать угрызениями совести и внутренне полыхать отстыда? Ведь Юрке и так здесь не нравилось с самого первого дня смены.Навязчивая мысль, что крутилась в голове всё утро, снова всплыла наповерхность и закрутилась, зазудела: «Я должен отсюда бежать!»Он поднялся, сорвал с руки повязку дежурного, бросил под ноги и рванул отэтой проклятой скамейки прочь. Он бежал по дорожке к аллее не помня себя.Движимый только одной целью и понимая только одно: ему нужно убраться изэтого лагеря - и лучше, чтобы навсегда!Остановился, только когда очутился перед бюстом Марата Казея (1). Поёжился,взглянув на лицо пионера-героя - даже он, гипсовый, смотрел на негоосуждающе. «Паранойя какая-то», - подумал Юрка и обернулся налево - аллеявела в самый центр лагеря, на площадь. Нет, Юрке там делать нечего. Онпосмотрел прямо - дорожка на стройку, там пустой тайник с куревом,посмотрел направо, а там - ворота, выход из лагеря, там свобода! И кстати, нетни дежурных пионеров, ни сторожа. «Наверное, сбежались на устроенныйПчёлкиным переполох. Ну и влетит же им!» - подумал Юрка и бросился квыходу.Тяжёлые ворота скрипнули, открывая дорогу и густой, не чета светломулагерному, лес. Здесь даже пахло иначе - чище, и дышалось легче. Вот она,свобода - сначала просто пахнет и кружит голову, но разумом ощущаетсятолько потом. Юрке она «ощутилась» мыслью: «Здесь нет Володи, здесь мыточно не встретимся!»Он устремился в чащу. Специально отправился через лес - боялся, что постовыеушли недалеко и могли заметить его уход. Прячась за деревьями, топал вдольлагерной тупиковой дороги к трассе, по которой ездили машины и ходилиавтобусы, составлял план побега. Путь предстоял неблизкий, времени былодостаточно.Первый вопрос - когда сбежать? Точно не сейчас, с собой нет ни одежды, ниденег, ни ключей от дома. Лучше попробовать ночью, пока все спят. Нет, лучшепод утро. Надо будет спрятаться где-то неподалёку от лагеря и подождать,когда пойдёт первый автобус. Где переждать - неизвестно, все его места зналВолодя, нужно искать новое. Может быть, в этом лесу? Идти - так же, каксейчас, вдоль дороги по лесу, ведь на дороге Юрку легко заметить. Желательновзять с собой воды и хоть какой-нибудь еды. Сегодня Юрка решил сделатьследующее: дойти до остановки, запомнить путь к ней и посмотреть расписаниеавтобусов. Много ли их здесь ходит? Ну, хотя бы один точно должен идти догородского автовокзала. Оттуда домой.Вдруг вспомнился запах дома. На кухне - чуть душный и сладковатый. Вгостиной - пыльный, бумажный из-за большой библиотеки, стоящей вдольстены на открытых стеллажах. Потом в память ворвался запах его комнаты -аромат дерева и лака от пианино. Как там тихо и спокойно, как хорошо, а ведьраньше Юрке казалось, что скучно.Следующая мысль была тревожной - Юрку ведь там не ждут, а он явится.Скажет прямо - я сбежал из лагеря, принимайте. Мама закричит и, может быть,133/283даже заплачет, а отец начнёт манипулировать Юркиной совестью - посмотритна сына полным разочарования взглядом и промолчит. И долго ещё будетмолчать, может быть, до самой осени. Лучше бы своим солдатским ремнёмотходил пониже спины, но нет, он ничего не сделает и не скажет. Он приметсяиздеваться над сыном, мучая долгим, полным тоски взглядом, кричащим: «Я втебе разочарован». Этот взгляд хуже всего.Юрка на мгновение задумался, может, не домой бежать, а к «папиной»бабушке? Она любит Юрку любым, она даже слова против не скажет, наоборот,втайне обрадуется и никому его не выдаст. Идея казалась очень заманчивой, ноЮрка одёрнул себя: «Прятаться за бабушкиной спиной? Струсить? Вот ещё!Будто мне одного стыда мало. Родители с ума сойдут, когда им скажут, что ихединственный и любимый ребёнок пропал, и окажется, что пропал-то он насамом деле. Что с матерью будет? Ой, а отец! Он ведь немым до конца жизниостанется!»Юрка брёл медленно. В километре от лагеря лес одичал, местами приходилосьперелезать то через кусты, то через поваленные стволы. Дорога выходилатяжёлой. Однажды Юрка даже провалился в рыхлую влажную землю и завяз,будто лагерь не хотел его отпускать и требовал повернуть обратно. А сам Юркахотел другого - плакать. Жалобно так, по-детски, ведь, как бы он ни отвлекалсебя планированием побега, как бы он ни подавлял болезненные, полные тоскии обиды мысли о Володе, они всё равно всплывали на поверхность. Такимнервным тоном он говорил, так посмотрел на него, когда присел на корточки,прямо как отец - разочарованно и с тоской. Нет, не надо думать об этом. Лучшео побеге. Лучше о преступлении и о наказании.Что Юрке за это сделают родители? Ну что они могут - запрут дома? Вряд ли, Юрка уже слишком взрослый для таких наказаний. Не будут деньги давать? Этообидно, но не смертельно - у Юрки и так в кармане обычно и двадцати копеекне бренчало, он привык. А может, вышлют его из города в сад к бабушке?Пожалуй, этот вариант будет для них самым заманчивым, не зря же мать,сердито вытирая руки о передник, грозилась, что, если Юрка опять подерётся скем-нибудь в лагере, до осени в саду просидит. Юрка тогда нахмурился, весьмаправдоподобно сделал вид, что угроза подействовала, он даже супомзахлебнулся. Только на самом-то деле вовсе не испугался - в саду у него естьдрузья, есть Федька Кочкин и Колька Целлулоид. Будут, как в прошлом году,втроём ночью шататься по саду, дежурить-сторожить, ловить хулиганов и ежей.Не только Федькой и Колькой хорош сад, есть ещё их двоюродный брат Вова.Если те двое помладше, то Вова старше даже Юрки. Да, точно старше, он ужеточно окончил школу, он, скорее всего, ровесник Володи и такой жерассудительный и немного скучный. Его ведь и зовут так же - Владимир.Нет, этот мир, безусловно, жесток и ужасен! В нём везде напоминание о Володе,в нём живут одни Володи. Хотя, что удивляться, если вождь мировогопролетариата не кто иной, как Владимир, ещё бы полстраны его имя не носило.Имя, кстати, весьма красивое - Вла-ди-мир. Музыка, да и только.Мысленно пропевая это имя, Юрка запнулся о корягу и едва не вытянулся вовесь рост. И всё-таки он будет страшно скучать. Он будет жалеть о том, что всёразрушил. Он больше никогда не увидит его. Никогда. Вообще. Ведь у Юрки неостанется даже фото на память - их печатают под конец смены.В просвете за деревьями показалась дорога, а метрах в двухстах - остановка.134/283Серая, как бетон, массивная, монолитная, будто вытесанная из камня, оченькрасивая - козырёк голубой крыши торчал расправленным то ли самолётным, толи ласточкиным крылом. А прямо под козырьком толстыми, железными, местамиржавыми буквами значилось «Пионерлагерь».Дорогу перейти труда не составило, запомнить расписание - тоже. Здесьпроходил всего один маршрут «410». Юрка удивился: ни разу в жизни не виделтрёхзначных номеров. В рейс автобус уходил в шесть с небольшим утра, на этуостановку прибывал в семь десять. Юрка кивнул, запомнил. На прощание ещёраз пригляделся. Табличка старая, там, где был написан номер маршрута, -широкая трещина, так что, может быть, и не четыреста десятый. Но этоневажно, главное, что конечная в городе, на автовокзале - вот где Юркаопределённо увидит множество трёхзначных номеров.Собрав информацию для плана побега, он оглянулся вокруг и неожиданно длясебя успокоился - такое здесь царило умиротворение. Идиллия пустыннойтрассы, шуршащего леса вокруг, прохлады под крышей старой остановкидовершалась чистым голубым небом, в котором белыми зонтиками невесомоопускался на землю с десяток лёгких куполов парашютов. Юрка улыбнулся: какздесь, вдалеке от тревог, хорошо. Сел в тень на лавку и в последний разповторил про себя решённое и утверждённое. План был такой: вечером сломатьзабор за новостроем, сделать лаз, как в прошлом году. Собрать вещи, а утром,пока все спят, сбежать. Добраться до остановки, сидеть, ждать. Потом домой.Получить по первое число от мамы, ждать кары небесной от отца. И тосковать.Так тосковать по Володе, что выть, что рыдать в подушку, что кататься не пополу, а по потолку. Ну зачем же он сделал это?!Юрка спрятал лицо в ладонях. Ну зачем? Как же теперь он будет совсем один сэтим непонятным, сладко-горьким чувством? Виноватый, одинокий, дополусмерти загрызаемый совестью?Когда жажда, мучившая его битый час, стала невыносимой, Юрка встал с места,сплюнул густую слюну и повернул назад, в лагерь. Брёл точно так же по лесу,снедаемый новыми сомнениями. Точно ли он был готов к этому - к тому, чтобыего не видеть? Чтобы сжечь все мосты, не оставив даже малейшего шанса напримирение, не попрощавшись, не сказав «прости».«Как я вообще додумался сделать такое? Как вообще смелости хватило? Как емув глаза смотреть? Как простить то, что он оттолкнул? - десятки этих „как"роились в голове: - Как я его унизил этим! Но как приятно было его целовать!»Юрка всё брёл и брёл, казалось, что дороге нет конца. Обратный путь обычнопролетал быстрее, но у Юрки всё не как у всех, у него даже сотня метровисчислялась километрами.Услышав неподалёку журчание родника, Юрка углубился в лес. Без труда нашёлручеёк, попил. Жажда ушла, но от усталости начало клонить в сон.Вспомнилась Володина реакция, там, в сирени за электрощитовыми, и в головезазвучало одно слово - «оттолкнул», заиграло, повторяясь, одно действие -оттолкнул. С одной стороны, правильно, что оттолкнул, с другой - так обидно,что хочется обвинить Володю во всех бедах. Юрка совершенно не понимал, чтопроисходит с ним, чувствовал себя потерянным и рассеянным. Он не знал, чтоделать до завтра, куда ему идти в лагере, где спрятаться. Как бы он ни хотелостаться в тишине леса, возвращаться всё равно пришлось.135/283Июльское солнце, пробиваясь сквозь густую крону диких лесных деревьев,падало на кожу, палило и противно щипало. И внутри Юрки тоже всё жгло, нылои скребло. Он чувствовал себя заброшенным пыльным пианино, на которомдавным-давно не играли, а использовали только как подставку для всякогохлама. Натянутые струны внутри ослабли, на часть из них попала вода, и онипроржавели, педаль, которая должна была делать звучание более долгим,сломалась и запала... Сейчас открыть бы крышку - которая тоже, скрипнув,поддалась бы с трудом, коснуться пожелтевших от старости клавиш... Да тольковместо трогающих душу звуков получилась бы ужасная какофония, пианиноведь давно расстроено, молоточки искривлены. Нажмёшь на «си», а зазвучитсмесь с бемолем, «до» второй октавы и вовсе будет молчать, а при попыткесыграть залпом октаву вышла бы череда скрипучих и западающих нот.Их дружба с Володей была будто насквозь пронизана музыкой. Она звучалавсегда: когда он увидел Володю на площади - гимном пионерии; в первуювстречу в театре из радио «Каноном» Пахельбеля; на репетициях, - когда Машаиграла на пианино; во время вечерних посиделок на каруселях она доносилась станцплощадки, а потом зазвучала из динамиков радио уже под ивой. Чувства кВолоде постоянно перекликались с музыкой, где Володя - там всегда была она.Скрипнув тяжёлыми воротами, Юрка проигнорировал вопросы дежурных, откудаон тут взялся и куда ходил, и поплёлся куда глаза глядят. Вокруг бегали дети.На их лицах не осталось ни следа тревоги из-за происшествия с Пчёлкиным. Также как и ни следа не осталось от его с Володей дружбы.Она закончилась вчера, но смена была в самом разгаре. Так, может, оставалсяшанс хотя бы проститься полюбовно? Может быть, не надо вот так, сломяголову, бросаться в крайности и бежать от Володи? Никогда не увидятся же.Итак, план побега был, но, кроме плана, появилась растерянность, усталость иголод. Полдник Юрка пробегал в лесу. Ждать ужина оставалось ещё долго, встоловую идти смысла не было, там не дали бы и корочки хлеба -неудивительно, в смену Зинаиды Васильевны ему никогда ничего неперепадало. Можно было пойти на корты, но сил для игры не было, а смотреть,как играют другие, не хотелось. Можно было пойти в какие-нибудь кружки, ноделать там нечего. Можно было на речку - и встретиться там с Володей. Нет,видеть его сейчас - самое худшее, что только можно придумать.Но Юрке так хотелось его увидеть именно сейчас.«Ничего не понимаю!» - прошептал он, а ноги сами повели его в театр.На площади девчонки прыгали в резинки, мальчишки стащили где-то бельевыеприщепки и мастерили из них самострелы. Погружённый в себя, Юрка брёл, незамечая никого вокруг, только инстинктивно убрал руку за спину, когда кто-томаленький и юркий пробежал слишком близко и быстро. Юрка думал о кинозале.Там точно ещё никого не было, и там стояло пианино, и вдруг Юрке ужаснозахотелось сесть за него, открыть крышку, положить руки на клавиши и,задержав дыхание, хотя бы невесомо провести по ним пальцами, почувствоватьих. А может, сыграть что-нибудь? Что? Что бы он сейчас хотел услышать?Поглощённый мыслями о музыке, Юрка понял, что только за любимыминструментом, только так и никак иначе, он сможет разобраться в себе. Чтоничто другое, кроме музыки, не способно его успокоить. Что только она можетпройти сквозь него, поселиться в душе, навести там порядок и выудить из самыхглубин понимание того, что с ним происходит. Только музыка способна136/283успокоить душу, примирить с собой, образумить чувства, объяснить ему всё.Чтобы заставить себя коснуться фортепиано, Юрке нужно было поборотькажущийся непобедимым страх. Но что такое тот редкий, колющий страх передэтим - тупым, ноющим, который Юрка испытывал всю прошедшую ночь и весьсегодняшний день? Сильный ли страх - неважно, важно то, что Юрка боялсяслишком долго. Как кожа со временем грубеет и теряет чувствительность, Юркино сердце огрубело, ему стало почти всё равно, что-то внутри негопритупило эмоции. Так вдруг у него наконец получится?В кинозале было прохладно и темно. Все его помещения освещались лишьредкими лучиками солнца, пробивающимися из-под плотной ткани задёрнутыхсиних штор. Зал будто бы спал, в умиротворении и тишине, но пусто там небыло. На сцене, уткнувшись носом в тонкую стопку бумаги и что-то тихо шепча,шагал из угла в угол Олежка.- Вы разве не на речке? - удивлённо и довольно громко спросил Юрка.Олежка вздрогнул и остановился. - О, Юла! А мы всё, велнулись уже. - Ясно. А где... Володя? - Юрке стало тревожно - вдруг он где-то здесь? - Занят он. Пчёлкин устлоил дивелсию. Он соолудил бомбу из калбида, хотелотплавить Саньку на Луну. Санька ведь у нас мечтает лаботать на Байконуле. Ноу Петьки не вышло, летательный аппалат взолвался. - Калбида? - повторил, будто передразнил Юрка, но Олежка ничуть необиделся. - Ну да, калбид. - А, карбид! - Юрка с трудом угадал любимый химикат детства и подумалвслух: - Ну правильно - карбид. Так вот что искал Пчёлкин на стройке! Вотзачем в камнях копался. И лак пропал у девчонок не просто так! «Там совсемчуть-чуть оставалось, на донышке». Ну правильно - на донышке, вот бомба ивзорвалась раньше времени. Её из пустых баллонов делать надо. - Да-да-да. Там та-а-к шалахнуло! Девчонки в кусты, мальчишки в кусты, Санькенос лазбили, кловь хлещет, всю площадку залил. Лена давай визжать. Ух какстлашно было! Ну вот Володя его к дилектолу и повёл. Там до сих пол и сидят. Аты почему на лечку не плишёл? - Да так, дела были. - А завтла плидёшь? - спросил Олежка с надеждой. - А сюда зачем плишёл?Тоже дела? - Я... я поиграть на пианино хочу. Ты не говори никому, ладно? Я плохо играю,стесняюсь. Вот и решился, пока никого нет. - Вон оно что. Ну ты иглай тогда, я пойду. У меня тоже кх... дела, - улыбнулсяОлежа и умчался вприпрыжку, Юрка не успел ему и слова крикнуть вдогонку.Вот он остался один. Вот оно - пианино. В Юркиной комнате стояло такое же, содной разницей - его пианино покрылось пылью и было завалено чем попало:одеждой, игрушками, книжками, до самого верху, так, что крышки не видно. Аэто чистое, блестящее, красивое.В два шага Юрка оказался у инструмента. Включил настольную лампу, чтостояла на крышке, и только увидел освещённые тёплым жёлтым светомклавиши, как его снова охватила паника.«Этот страх - ничто после ужаса, пережитого вчера. И чувство собственнойничтожности - ничто после того унижения, когда Володя меня оттолкнул», -подбодрил он себя странным, но оказавшимся действенным способом. Сновашагнул к пианино.137/283Сел, поднял руку и осторожно нажал на клавишу. Предвкушение глубокой,низкой «до» электрическим разрядом прошло от пальцев к груди. Казалось бы,какая мелочь - выдать один единственный звук, но чего ему стоило переборотьсебя. Сердце радостно затрепетало - он смог. «До» грянула и покатилась позалу.Не зная себя от радости и наслаждения, Юрка негибкими без тренировокпальцами не ударял - погружался в клавиши, выдавая другие ноты, пытаясьвспомнить и наиграть что-нибудь простое. - Как же там было? - задумался. - Фа-диез, ля-диез. Фа или ля? Не ля, фа. Фа,фа-диез. Или соль? Да что же это!Он пытался вспомнить мелодию, которую сочинил сам. Тогда она казалась емутакой простой, что он играл её с закрытыми глазами, радуя родителей иособенно «мамину» бабушку, которая мечтала, чтобы внук стал пианистом. Загод без музыки Юрка забыл мелодию так прочно, что теперь она вспоминалась сбольшим трудом. А ещё беда - пальцы не гнулись.Юрка принялся их разминать и вспоминать мелодию визуально. - Фа-диез, ля-диез второй октавы, фа, фа-диез третьей октавы. Фа-бемольтретьей, ля второй, фа второй, ля второй. Да! Точно! Вспомнил!Вдруг все невзгоды ушли на второй план, вдруг все проблемы показалисьничтожными - Юрка вспомнил, Юрка играл! Он наконец-то играл, он подчинялсвоей воле клавиши, он извлекал прекрасные звуки, он чувствовал, что можетвсё! Знал, что нет таких вершин, которые был бы не в состоянии покорить!Восторг унёс его из этого мира в другой, уютный, тёплый и звучный. Юрка будтовзметнулся в космос и парил там, зачарованный белыми и жёлтыми вспышкамизвёзд. Только в его космосе звёздами были звуки.Дверь кинозала тихонько скрипнула, но Юрка не обернулся. - Фа-диез, ля-диез, фа, фа-диез. Фа-бемоль, ля, фа, ля... - шептал он,наигрывая то же самое снова и снова, перебегая рукой от второй октавы ктретьей, вспоминая забытые движения.Вдруг раздался яростный топот.«Взрослый, - предположил Юрка, - шаги тяжёлые» - но тут же об этом забыл.Всецело поглощённый музыкой, он больше не отвлекался, не смотрел вокруг ине слушал ничего, кроме музыки. Шаги резко замолкли, потом одинокие, заглушённые нотами, стали негромкоприближаться к нему. Кеды нежданного гостя чуть поскрипывали налакированном паркете, руки протирали платочком очки, платочек шуршал, новсё это было безразлично Юрке.Фа-диез, ля-диез второй октавы, фа, фа-диез третьей октавы, фа-бемольтретьей, ля второй, фа второй, ля второй...- Никогда больше так не делай, - дрожащим голосом попросил Володя.Юрка замер - не показалось ли? Нет. Выходило, что и топот был его. Юркаповернулся. Володя стоял в круге света возле сцены, тяжело дыша. Глядя в пол,он медленно, глубоко вздохнул и только надел очки, как тут же, будто поволшебству, стал совершенно спокойным.138/283«Вот он, пришёл, - произнёс Юркин внутренний голос. - Сам пришёл. Ко мнепришёл. Опять. И зачем?»- Чего именно не делать? - негромко пробормотал Юрка. - Не пропадай. Тебя не было пять часов! - Ладно, - только и смог пробормотать Юрка, наблюдая, как Володя осторожносадится рядом с ним на широкий пуфик. - Думал, убью тебя, как найдёшься, - грустно хмыкнул он. - Я ведь искал.Сначала сам, а потом ещё шпионов расставил, чтобы передали мне, где ты. Еслибы не Олежка, до вечера бы не знал, где ты и что с тобой. Не знаю, что бы тогдастал делать. - Это хорошо, - подал голос Юрка, - что ты пытаешься делать вид, будтоничего не случилось. Я тоже так хочу, но не получится.Руки задрожали, в голову опять ворвался кавардак мыслей и эмоций. Юркаснова положил пальцы на клавиатуру, стал вспоминать вторую часть мелодии.Только так он и мог сохранить самообладание.«Фа, фа-бемоль. Чёрт, нет, не так. Фа, фа-диез. Или бемоль? Чёрт!»Володя проигнорировал его выпад и продолжил: - Я не пытаюсь делать вид. Наоборот... Я вообще зачем пришёл. Конечно, крометого, чтобы узнать, что ты жив-здоров... - Он смущённо прокашлялся. - У менябыло много времени, чтобы подумать о произошедшем. Всю ночь решал, как ичто буду делать. Целую ночь - и всё зря, всё не о том! Мне ведь и в голову неприходило, что это может быть всерьёз. То есть нет, конечно, приходило, но ягнал эти мысли - слишком фантастические. А оказалось, что всё наоборот. И язапаниковал. Сказал совсем не то, что нужно говорить. И не то, что на самомделе хотел бы сказать. Но пока искал тебя, - он выделил последнее, - пятьчасов, снова обдумал всё. На этот раз правильно. Ну, и пришёл сюда, чтобысказать, что решил.«Фа, фа-диез...» Стоп. - Какая теперь разница? Мы ведь больше не друзья. - Конечно нет. Какие мы после этого «друзья»?«Да, не друзья. После этого, конечно, мы больше не друзья», - Юрка весьсегодняшний день понимал это, но нужно было услышать это от Володи, чтобыокончательно утратить надежду.Они замолчали. Володя сидел, сложив руки на коленях, и смотрел на Юркиноотражение в лакированной передней панели. Юрка и сам боковым зрениемнаблюдал за ним. Не хотел наблюдать, а наблюдал. Не хотел сидеть рядом - ужочень тесно, когда он так близко, - но сидел.«Фа-диез, ля-диез, фа, фа-диез на октаву выше, фа-бемоль, ля нижняя, фа...» -звучало неуверенно, запинаясь.- Юра, неужели тебе совсем не страшно? - От чего мне должно быть страшно? - От того, что ты сделал!Конечно, ему было страшно. А ещё - непонятно и очень больно, но кудастрашнее и больнее было понимать, что своим поступком он потерял Володю.Вот так вот взял и всё разрушил.139/283- Какой же ты всё-таки ребёнок, - не дождавшись его ответа, вздохнулВолодя. - Но на самом деле я тебе даже завидую. Юрка молчал. - Твоя безрассудность и правда вызывает зависть. Ты с такой лёгкостьюнарушаешь правила, плюёшь на всё и совсем не думаешь о последствиях... Мнебы тоже так хотелось. Чтобы хотя бы раз... хотя бы раз поступить не так, как«надо», а как хочется. Знал бы ты, как надоело постоянно думать оправильности своих поступков! Иногда я становлюсь настолько зацикленным насамоконтроле, на том, что делаю, говорю и как веду себя... что порой этодоходит до паранойи и панических атак. В такие моменты я физически не могутрезво оценивать происходящее, понимаешь? А твой поступок вообще показалсямне катастрофой. Но... может, всё не так плохо? Может, я преувеличиваю?Юрка не понимал, к чему Володя клонит. Он побоялся прерывать этот монолог,ведь сейчас был способен лишь на то, чтобы просто выплеснуть эмоции и, необдумав, высказать, что есть на душе. Побоялся снова смутить его и себя иокончательно доломать то, что уже сломано. И не нашёл ничего лучше, чемснова промолчать. Тем более что в горле давно стоял тугой ком, который недавал не только говорить, но и даже дышать.Володя же выжидающе уставился на отражение в лакированной панели. Егорастерянный взгляд блуждал по Юркиному лицу, подолгу задерживаясь наглазах, будто Володя искал в них ответ. Но, не найдя его, он ещё раз смущённопрокашлялся:- Юр, я вот о чём думал и хочу узнать твоё мнение. Существуют же оченьблизкие друзья, которые... ну, очень близкие, особенные. Например, я в школе ив институте видел, как ребята под ручку ходят или вообще в обнимку сидят. - Ну и что? - наконец, Юрка проглотил застрявший в горле ком и заговорил. - Ну ходят и пусть себе ходят. На то они и близкие люди, им можно. Не то чтомы. - Как думаешь, они целуются? - Ты что, издеваешься? Мне-то откуда знать, у меня никогда не было никаких«особенных» друзей! - А я? - прозвучало чуть жалобно. - А ты к Маше иди. Она небось заждалась. - Юр, ну перестань. Маша - это просто отдыхающая, такая, как все. - Такая, как все... - передразнил Юрка.При упоминании её имени он принялся колотить по клавишам, чтобы звучалогромче, чтобы не слышать внутреннего голоса, его монологов, сновапробуждающих ревность.Юрка не осознавал, что играет всё увереннее: «Фа-диез, ля-диез ниже, фа, фадиез выше, фа-бемоль, ля, фа ниже и ля». Что играет уже по памяти и не глядя:«Фа, фа-диез, фа-бемоль, ля-диез вниз и ещё фа диез, ля, фа и фа-диез вверх».Он не мог отвести взгляда от Володиного отражения. Тот сидел бледный, робкопоглядывал на него и кусал губы: - Мне не хочется думать о случившемся плохо. Но, как ни стараюсь, думаю.Возможно, у меня опять паника и паранойя и я снова раздуваю из мухи слона, номне очень страшно. Юра, скажи, а ты-то что об этом думаешь? - О чём именно?Володя пододвинулся ещё ближе, Юрка заиграл ещё громче. - Ты это сделал потому, что... - Володя запнулся, вытер ладонью испарину на140/283лбу. - Ты будешь?.. То есть ты хочешь быть для меня не простым, аособенным... другом?Юрка ударил совсем громко:«Фа-диез, ля-диез, фа, фа-диез вверх, фа-бемоль, ля второй, фа и ля вниз. Фа,фа-диез выше, фа-бемоль, ля-диез вниз, фа диез и ля, фа и фа-диез вверх!»- Да хватит! Я не могу кричать о таком!«Фа-фа-фа-фа», - у Юрки задрожало всё внутри.Володя схватил его руку и прижал к клавишам. Всё замерло: музыка, дыхание исердце. Юрка обернулся. Володино лицо было в паре сантиметров от его, онснова чувствовал его дыхание на своих щеках. От Володиной близости замиралидаже мысли, по телу бежали мурашки. Его холодные пальцы подрагивали,сжимая Юркину руку, глаза за стёклами очков лихорадочно блестели.Володя натужно сглотнул и прошептал: - Может, на самом деле нет ничего плохого в том, чтобы поцеловать...особенного друга?И тут до Юры дошло, о чём последние десять минут Володя пытался сказать. Непросто дошло, а рухнуло камнепадом. Не по голове, а по сердцу - оно принялоудар на себя, Юрку аж качнуло.- Володя... ты чего? - он задал самый дурацкий на свете вопрос только длятого, чтобы убедиться, не послышалось ли. - Ты чего говоришь, ты когообманываешь - меня или себя? - Никого. - То есть... ты уверен, что это даже не самообман?Володя покачал головой, облизнул сухие губы: - Нет. А ты?Едва дыша, Юрка захлопал выпученными от волнения глазами и сжал егопальцы. Сердце забухало в горле, Юрка прохрипел: - Да, - он не понял сути вопроса, ему просто хотелось сказать «да».Юрка не мог поверить в происходящее. Володя сам приблизился к нему и чутьсклонил голову. Зрачки у него расширились, смотрел он взволнованно, держалЮрку за руку. Он держал его за руку! Не так, как обычно, а нежно и трепетно.Водил по кисти пальцами. Губы у него сухие, пахло от них приятно. Разве всё этовозможно?А ему-то, Юрке, что было делать - губы сворачивать трубочкой? Уэлектрощитовых он об этом не думал. Но то было вчера - очень-очень давно ине с ним. А сейчас Юрке бы главное - не задохнуться от восторга и неоглохнуть от сердцебиения. Он закрыл глаза и наклонился. Ощутил дыханиеуже не на щеке, а ниже.Но тут крыльцо кинозала скрипнуло.- Алые звёзды на рельсах горят, трамвай переехал отряд октябрят...- скандировал снаружи Сашка.141/283Юрка резко отвернулся, неуклюже ударился бровью о дужку Володиных очков,вскочил на ноги и встал позади. Руки у Володи дрогнули, сами собойвзметнулись вверх и с грохотом рухнули на клавиши. Какофоничное на все лады«брям-с» разнеслось по залу.- Фу какой дулацкий стишок! - ответил Олежка Сашке.Дверь открылась, на пороге толпилась вся малышня из труппы, старших ещё небыло. Юрка дышал надрывно, будто только что бежал. А Володя сидел запианино и, хлопая глазами, непонимающе смотрел то на клавиши, то навошедших.- Вы так рано сегодня... время общественных работ ещё не прошло...- пробормотал он севшим голосом. Юрка внутренне взвыл: «Как хорошо, что ступеньки скрипят!» - но вслух ничегосказать не решился.

Примечание к части

(1) Марат Казей - белорусский и советский пионер-герой, юный красныйпартизан-разведчик, Герой Советского Союза