29 глава
В дороге молчим. А у подъезда, когда Юля выскакивает из моей машины, словно из душегубки какой-то, я, по укоренившейся привычке, не позволяю ей сразу же сбежать.
Несмотря на зарядивший было дождь,
преграждаю путь до тех пор, пока Гаврилина не оставляет попытки меня обойти.
Опираясь на прошлое, которое никак не забыть, принимаю эту противную морось за небесный знак.
И вдруг, для самого себя неожиданно, нагло заявляю.
- Я хочу попасть к тебе в квартиру и увидеть, как ты живешь.
- С чего вдруг, Дань?.. - теряется Юля, часто моргая.
Ее длинные волосы и густые ресницы уже слипаются от воды, а лицо становится блестящим.
И меня бросает на год назад, когда так же стояли под подъездом ее дома друг против друга под дождем, когда так же было невыносимо много чувств, и когда точно так же не было нужных слов.
- Ты помнишь? - тихо выдыхаю я.
Практически одними губами шевелю, склоняясь так низко, чтобы видела их.
- Не помню, - отрицая, Юля резко мотает головоЙ.
А я совершаю первый за сегодня свободный вдох и смеюсь.
- Помнишь.
Еще отчаяннее мотает головой, а я еще громче смеюсь.
Дождь усиливается, но лично мне лишь в кайф эти потоки. Внутри все буквально вибрирует от кипящего в каждой чертовой клетке восторга.
- Я же не пытаюсь узнать, как живешь ты! - Выкрикнув это, Солнышко агрессивно толкает меня в грудь. - Не спрашиваю, где бываешь после работы, кого пускаешь в свою квартиру и с кем проводишь свободное время?.. Я не спрашиваю, Даня!
- А ты спроси.
Дежавю. По интонациям практически зеркалим тот самый первый диалог, который произошел между нами у Левских.
- А мне неинтересно!
- Блядь, Юль... Было бы неинтересно, ты бы все это сейчас не озвучивала, - предполагаю я. И, как вижу по ее встревоженным, мечущим огни глазам, попадаю точно в цель.
- По-моему, тебе пора... Дальняя дорога, ночь, возможная слежка... - бормочет спешно.
И испуганно.
- Прогоняешь? Или, может быть, волнуешься?
Жадно жду ответа, но она мне его, конечно же, не дает. Да и не обязана, знаю.
Система домофона издает приглушенный писк. я понимаю, что кто-то выходит, и, схватив Юлю за руку, буквально втягиваю ее в подъезд, прежде чем дверь успевает захлопнуться.
- Ты обалдел?.. - шипит Гаврилина, когда мы уже, преодолев два лестничных пролета, оказываемся на площадке второго этажа.
Встречаемся глазами ненадолго. Но этого достаточно, чтобы выдать такие киловатты чувств, после которых в организме не только удушье и тахикардия разворачиваются, но и происходит бешеный, как техногенное землетрясение, тремор всех мышц. Когда же на площадке гаснет свет, напряжение достигает таких высот, что Юля пронзительно взвизгивает.
- Открывай, - хриплю я и подталкиваю ее к двери.
***
Юлия Гаврилина.
Как объяснить то, что я открываю дверь? Что я скажу себе утром? Как переживу, когда Даня снова уедет?
Нельзя... Нельзя... Нельзя его впускать!
Мысли истерично носятся по моей черепной коробке. В висках бешено выстукивает пульс.
Артериальное давление столь сильное, что кажется, в моей голове грядет взрыв.
Нельзя... Нельзя.. Нельзя! Прогони его!
Вот только прогнать Милохина я не могу.
Сомнений и страхов сотни. В одиночку я с ними не справляюсь.
Охватившая мой организм паника столь явная, что вскоре ощущаю острую нехватку кислорода. Сердце в резонансном беге вот-вот разлетится на миллионы крохотных осколков.
Я так устала погибать от боли, когда по своей природе заточена умирать лишь от счастья.
Пока дрожащие руки с трудом выполняют свою работу и, наконец, пристраивают ключ в замочную скважину и проворачивают механизмы, взбудораженный ум уже таит первые надежды получить дозу дофамина, без которого часть нервной структуры моего организма за полгода будто бы сдулась и иссохла.
Даня Милохин - синтетический гормон.
Агрессивно ядовитый и чудовищно опасный.
Но такой, черт возьми, критически желанный.
Боже... О чем это я?!
Мне просто жаль его. Он ведь уставший и насквозь промокший. Я же не зверь отправлять его в таком состоянии в дальнюю дорогу!
Со вздохом шагаю через порог. И Милохин, не испытывая в отличие от меня никаких сомнений, тут же двигается следом.
Захлопывает дверь и проворачивает замок изнутри тоже он. Я же... Я делаю вид, что ничего не замечаю. Хотя паника внутри меня уже врубает оглушающую сирену.
- Похоже, свет во всем доме пропал, - шепчу задушено, когда выключатель не реагирует на обычное давление.
Боже... Еще только этой интимной темноты не хватало...
- Это что, блядь, за барабашка? - долетает до моих ушей приглушенный и такой характерно грубоватый, волевой и любимый голос Дани.
- А? Что? - отзываюсь машинально, силясь вернуть разум в реальность.
Поверить не могу, что мы снова вдвоем в одной квартире... В моей квартире... Наедине...
Безумие!
После очередного шумного вздоха и некоторой внутренней перестройки осознаю, что Даня включил на телефоне фонарик и, направив его вглубь жилья, высветил из мрака Абрикоса.
Мохнатая фигурка питомца слилась с темнотой, а вот глаза, отражая яркие лучи, устрашающе мерцают.
Тихонько смеюсь еще до того, как пространство
квартиры пересекает возмущенное «Мяу!».
- Это Абрикос. Мой кот.
- Серьезно? На хрена тебе этот монстр?
- Сам ты монстр... - шиплю обиженно. И, конечно же, сразу же жалею о сказанном.
Сокрушенно перевожу дыхание и, смягчая тон, прошу:
- Выключи фонарик, Дань. Не пугай Абрикоса. Он и так чужих боится.