Линия раскола
Когда Алина открыла глаза, утро уже давно вступило в свои права. В комнате было тихо, лишь за тонкими шторами еле уловимо шумел город, пробуждаясь — сигналами машин, голосами людей на улице, лай собак. Казалось бы, обычное утро. Но в груди, как камень, лежала тяжесть, не дававшая дышать.
С вечера Алина чувствовала, что надвигается что-то нехорошее. С того самого момента, как мать Димы, Наталья Андреевна, бросила на неё колкий взгляд, молча пройдя мимо в коридоре. За ужином никто не ругался, но напряжение в воздухе можно было резать ножом — в каждую паузу между фразами, в каждом подчеркнуто вежливом тоне, в молчаливом осуждении, таящемся за приличием.
Дима уже проснулся. Он стоял у окна, разговаривая с отцом, который только что вышел из ванной с полотенцем на плече. Слышался их приглушённый разговор о дороге, о том, во сколько вызвать такси до вокзала. Алина услышала фразу:
— Я бы остался подольше, но, видно, не к месту мы приехали.
И тут же — резкий голос Натальи Андреевны:
— Конечно, не к месту. Особенно когда в доме начинают исчезать вещи.
Сердце Алины застучало быстрее. Она машинально откинула одеяло, села на кровати, но не смогла сразу встать. Ладони вспотели, и внутри всё сжалось.
— Что ты сказала? — спокойно, но с опасной нотой спросил Дима.
— А то, что мой браслет пропал. Тот, что с золотым замком. Я всегда держу его в косметичке. Я не вынимала его с поездки. Он был там — я точно помню. А теперь его нет.
— И ты хочешь сказать, что кто-то… — начал отец.
— Да. Кто-то. Тут кроме нас и неё никого не было, — сказала Наталья, не удосужившись произнести имя Алины.
Алина вышла из комнаты. Голоса мгновенно стихли. Её присутствие было как вспышка, как прямая молния посреди грозового неба.
— Я ничего не брала, — сказала она сразу, глядя прямо в глаза Наталье. Голос звучал тихо, но чётко. — Я даже не знала, что у вас есть такой браслет.
— Очень удобно, — фыркнула та. — Увидела — понравилось — и решила, что «вдруг никто не заметит». Так, что ли?
— Мама! — резко сказал Дима. — Ты сейчас обвиняешь Алину в краже. Это очень серьёзно. Ты осознаёшь это?
— Я ничего не утверждаю, — ответила Наталья с пафосом. — Но есть факты: браслет был. Мы оставили сумки. Когда вернулись — его нет. Что я должна думать?
— Что, может, вы забыли его дома? Или он выпал где-то? — Алина чувствовала, как её щёки вспыхнули. — Или просто... вы не проверили всё внимательно?
Мать Димы поджала губы.
— Девочка моя, я не старуха и не слабоумная. Этот браслет я не забываю. Это реликвия. Он значил для меня больше, чем ты можешь представить. И если он действительно пропал, я имею право знать, кто его взял.
— Ну тогда зови полицию, — сказал Дима, в голосе звенела сталь. — Официально. Давай пусть осмотрят квартиру, допрос проведут. Или тебе просто хочется испортить этот день обвинениями?
— Дима, не перегибай, — вмешался отец. — Может, Наташа действительно нервничает, но...
— Папа, ты слышишь, что она говорит? — Он посмотрел на отца, потом снова на мать. — Ты только приехала, и вместо того чтобы узнать Алину, ты с первого дня искала в ней недостатки. Я видел, как ты закатывала глаза, когда она рассказывала про работу. Как ты игнорировала её за столом. Я молчал. Но теперь — достаточно.
Алина стояла, как вкопанная. Где-то внутри теплился крошечный огонёк благодарности — за его слова, за то, что он стал рядом, а не остался в стороне. Но этот огонёк тонул в буре чувств: стыде, растерянности, боли оттого, что её достоинство поставили под сомнение — и не кто-то чужой, а мать любимого человека.
— Ты серьёзно встаёшь на её сторону? — спросила Наталия, в голосе прорезалась злоба. — Против семьи?
— Я встаю на сторону правды, — твёрдо сказал Дима. — И если ты не можешь уважать женщину, которую я люблю, не приезжай больше. Потому что я не позволю никому — даже тебе — топтать её. Это мой выбор. Если вы не примете её — вы потеряете меня и Варю.
Тишина. Долгая, натянутая. Наталья отвернулась и, не сказав больше ни слова, ушла в комнату.
Через двадцать минут родители стояли у порога с чемоданами. Прощание было сухим. Наталья не посмотрела на Алину. Дмитрий лишь сдержанно кивнул отцу.
Когда дверь закрылась, в квартире стало до обидного тихо. Даже улица за окном казалась отдалённой, как будто весь мир взял паузу.
Алина села на диван, обхватила себя руками. Губы дрожали.
— Я... я не думала, что всё так обернётся. Прости, — прошептала она. — Я не хотела, чтобы у вас с ней всё так… Но я не брала браслет. Честно.
Дима подошёл, сел рядом, взял её лицо в ладони и заглянул в глаза.
— Тебе не за что извиняться. Ты ничего не сделала. И если мама решила иначе — это её выбор. Но я знаю тебя. И я верю тебе.
Алина кивнула, и наконец позволила себе заплакать — тихо, не сдерживая слёз. Это были слёзы не вины — а освобождения. От ощущения, что ей снова нужно оправдываться, снова доказывать свою чистоту. Сегодня, впервые, кто-то сделал это вместо неё.
А где-то в чемодане — забытый, упавший между подкладкой и тканью сумки, — золотой браслет всё ещё ждал, чтобы быть найденным.