Пограничные Чувства

Иногда, в тишине ночи, когда звезды мерцают сквозь тонкую ткань реальности, мы задаемся вопросом: что значит быть человеком? Что значит сохранить себя, когда мир вокруг рушится на части, когда надежда — лишь призрачный огонек в беспросветной тьме?

Жизнь — это не всегда усыпанная розами тропа. Чаще это тернистый путь, где каждый шаг — испытание, где каждая потеря — шрам на сердце. И в этом хаосе, в этой непрекращающейся борьбе, легко потерять себя. Легко поддаться отчаянию, позволить тьме поглотить свет, что еще теплится внутри. Но даже в самые темные времена, когда кажется, что выхода нет, важно помнить одно: ты — это больше, чем просто тело и разум. Ты — это душа, способная любить, сострадать, мечтать. Ты — это искра жизни, которую нельзя погасить.

Любовь... это самое сильное и хрупкое чувство, которое только может испытать человек. Она способна исцелять раны, дарить крылья и вдохновлять на подвиги. Но она же может стать причиной невыносимой боли, разрушить все, что было дорого.

Любовь, которую трудно получить, — это как редкий цветок, растущий на вершине неприступной горы. Чтобы сорвать его, нужно преодолеть множество препятствий, пройти через бури и ливни, не сломаться под тяжестью испытаний. Но когда ты наконец достигаешь цели, когда этот цветок оказывается в твоих руках, его красота и аромат во сто крат превосходят все твои ожидания.

Бороться за любовь — это значит быть готовым отдать все, ничего не требуя взамен. Это значит верить в то, что даже в самом черством сердце есть место для тепла и нежности. Это значит не сдаваться, даже когда кажется, что все потеряно.

Но самое главное — не потерять себя в этой борьбе. Не раствориться в другом человеке, не забыть о своих мечтах и стремлениях. Любовь должна быть взаимным обогащением, а не самопожертвованием. Она должна давать силы, а не отнимать их.

И даже если придется столкнуться с болью и разочарованием, стоит помнить, что ты не одинок. Все мы проходим через это. И только тот, кто не сдается, кто продолжает бороться, обретет истинную любовь и найдет свое место в этом мире.

Я задыхалась. Не только от нехватки воздуха, но и от вихря чувств, бушующего во мне. Поцелуй. Он был настоящим, ощутимым, влажным и требовательным. Чишия отдавался ему полностью, тонул в пучине, ища там что-то жизненно важное. Его руки продолжали крепко держать меня за талию, притягивая ближе, не позволяя разорвать эту связь. А я отвечала, не раздумывая.

Когда дышать стало совсем тяжело, мы отстранились. Я жадно глотала воздух, пытаясь прийти в себя. Мои губы покалывало, сердце бешено колотилось в груди. И посмотрела в глаза Чишии, желая увидеть в них хоть что-то, что объяснило бы его поступок. Но он отводил взгляд, будто сам не понимал, что произошло. В его обычно непроницаемом выражении лица мелькнула растерянность.

— Что-нибудь скажешь? — прошептала я, чувствуя, как кровь с удвоенной силой приливает к щекам. — Что это было?

Чишия наконец посмотрел на меня. В его глазах плескалась какая-то неведомая мне доселе муть.

— А что ты хочешь услышать? — ответил он вопросом на вопрос, выгнув бровь.

Опять его игры. Маски. Загадки. Он, кажется, наслаждался тем, что держал меня в неведении. Но я уже успела привыкнуть к этим его странностям, поэтому на лице невольно появилась усмешка.

— Ты сказал, что я нужна тебе, — процитировала я его же собственные слова, произнесенные им чуть ранее. — Это значит, что ты...

Чишия резко перебил меня, его взгляд внезапно стал настороженным. Он смотрел куда-то за мою спину, нахмурившись.

— Пора уходить. — сухо отрезал он, в голосе не было ни тени прежней страсти, ни намека на то, что минуту назад между нами что-то произошло.

Не дав опомниться, парень схватил меня за руку, крепко, почти болезненно, и потащил к выходу с крыши. Я двигалась за ним, как луна за солнцем, только в этом небе не было ясности, лишь серый, затянутый облаками день. Ноги заплетались, спотыкалась о собственные мысли, каждая из которых тянула в разные стороны. Что это все значило? Поцелуй, его слова, внезапная перемена настроения... Я чувствовала себя потерянной в лабиринте, где каждый поворот вел в никуда.

В коридоре висел дым, густой, едкий, заставляющий кашлять. Откуда он взялся? Это не предвещало ничего хорошего. Когда-то, в обыденной жизни, я бы подумала о пожаре, сейчас же, в этом безумном Пограничье, дым мог означать что угодно — ловушку, отвлекающий маневр, новый вид смертельной игры.

Чишия, до этого крепко державший меня за руку, вдруг отпустил её. Он остановился, внимательно осматривался по сторонам, сканируя пространство, а выражение лица осталось мне непонятным. Ни тени тревожности, ни намека на объяснение.

Я собралась спросить, что происходит, что нам делать, куда идти дальше, но тишину разорвали отчаянные крики. «Арису!» Голос Усаги был полон боли и надежды. Сердце пропустило удар. Они все еще искали его, отчаянно пытались спасти. Желание помочь, вырваться из этого кошмара, охватило меня целиком. Я уже рванула было к ним, но замерла, взглянув на Чишию.

Он, кажется, все понял. В уголках его губ промелькнула едва заметная усмешка — он был осведомлен о моих мыслях еще до того, как они оформились. И наклонил голову, его взгляд, обычно острый и пронзительный, смягчился. Голос, тихий, почти шепот, скользнул сквозь воздух, не потревожив тишины:

— Иди. Но будь осторожна. — в его тоне не было и намека на привычную отстраненность или сарказм. Лишь едва уловимая, непривычная мягкость. В которой, если прислушаться, можно было различить что-то, похожее на... заботу? Не ту навязчивую, удушающую заботу, которую обычно проявляют люди, а тихую, осознанную тревогу за чужую безопасность. Возможно, это просто игра моего разума. Или, может быть, это действительно проблеск чего-то большего, тщательно скрытого за циничной маской.

Прежде, чем я успела что-либо сказать, Чишия развернулся и зашагал в противоположную сторону, бросив через плечо:

— У меня тоже есть дела. Увидимся позже.

Его последние слова эхом отдавались в моей голове. В этом мире, где предательство было валютой, а выживание — единственной целью, его слова стали очередной каплей в чаше надежды, намеком на то, что даже в самых черствых сердцах может найтись место для чего-то большего.

Возможно, Пограничье, отнимая все остальное, обнажало истинную суть людей, заставляя их переосмысливать свои ценности и искать связь друг с другом. И в этом поиске, может быть, мы все станем немного ближе к тому, чтобы понять, что значит быть человеком. А может быть, это всего лишь иллюзия, созданная отчаянием, чтобы хоть как-то оправдать творящийся вокруг кошмар.

В любом случае, я не могла позволить себе упустить этот проблеск надежды, как и не могла забывать о реальности, в которой мы находимся.

Завернув за угол, я увидела их. Усаги, Тата и та девушка в желтой футболке. Усаги, увидев меня, выдохнула с облегчением и бросилась навстречу.

— Кэтсуми! Ты жива! — в ее голосе звучала неподдельная радость, но я видела, как тень беспокойства все еще застилала ее глаза.

Девушка в желтой футболке подошла ближе. На ее лице читалось недоверие. Она смотрела на меня исподлобья, как на бомбу замедленного действия.

— А вдруг ведьма... это ты? — выпалила она резко. — С чего нам тебе доверять?

Я ожидала этого. Сейчас никто не знает, кому можно верить. Я отстранилась от Усаги и посмотрела прямо в глаза незнакомке. Постаралась говорить спокойно, убедительно.

— Понимаю твои сомнения. Все напуганы. Но я не ведьма. Я хочу помочь Арису. — я сделала паузу, собираясь с мыслями. Нужно доказать свою невиновность. — Кто-то очень умело манипулирует всеми. Я не хочу быть частью этого. Я лишь хочу найти Арису и помочь ему доказать свою непричастность. Если я ведьма, зачем мне это? Разве я не должна была бы уже сбежать или, наоборот, подогревать истерию?

Тишина в ответ. Я добавила, понизив голос:

— Я не прошу вас верить мне на слово. Просто дайте мне шанс. Я пойду впереди, буду прикрывать вас. Если сделаю что-то подозрительное, вы сможете меня остановить.

Девушка продолжала смотреть на меня с сомнением. Она явно боролась с собой. Но я видела, как ее настороженность постепенно сменяется чем-то похожим на надежду. В конце концов она вздохнула и протянула мне руку.

— Ладно, — сказала она. — Меня зовут Асахи Кудзё.

Я пожала ее руку. Ладонь была холодной и влажной.

— Кэтсуми, — представилась я в ответ.

А затем окинула взглядом нашу небольшую компанию «союзников». Асахи, Усаги, Тата... Кого-то не хватало. Сердце кольнула неприятная догадка. Того парня, с обнаженным торсом, который защитил меня от безумных боевиков, здесь не было.

Опустив взгляд в пол, я с трудом сглотнула комок, подступивший к горлу. Все же, знала ответ заранее.

— Он... он не выжил? — прошептала я, надеясь на чудо.

Асахи сочувственно покачала головой. В ее взгляде читалась печаль. Она знала, о ком я спрашиваю.

Стоявший в стороне Тата сделал шаг вперед. Он нервно озирался по сторонам, то и дело поправляя свою кепку.

— Нам нужно идти, — пробормотал он, боясь, что нас кто-то услышит. Но Усаги, крепкая и решительная, выставила ладонь вперед, призывая нас к тишине. Все прислушались.

И тут я услышала его. Крик. Знакомый, полный отчаяния голос. Арису!

— Помогите! — кричал он. — Эй! Кто-нибудь! На помощь!

Волна ужаса и решимости одновременно захлестнула меня. Не раздумывая ни секунды, я сорвалась с места, побежав на звук его голоса. Асахи и Усаги бросились следом. Тата, неуклюже перебирая ногами, плелся позади, стараясь не отстать.

Мы неслись по длинным коридорам здания, прижимаясь к закрытым дверям, пытаясь понять, из какой комнаты доносятся крики Арису. Тишина, давящая и зловещая, прерывалась лишь назойливым воем пожарной сигнализации. Металлический голос, словно предвестник беды, разносился по всему зданию.

Подбежав к очередной двери, я замерла, прислушиваясь. И снова — крик Арису. Он был совсем рядом. Вздрогнув, обернулась к остальным.

— Он здесь! — крикнула я, указывая на дверь.

Попыталась открыть ее, но ручка не поддавалась. Дверь заперта! Нужно что-то делать, и быстро. Каждый крик Арису отдавался болью в моем сердце. И тут, словно гром среди ясного неба, ситуация накалилась до предела. Из-за угла коридора выскочили какие-то парни. В руках у них было оружие, и они сразу же открыли огонь. Пули свистели вокруг нас, отскакивая от стен, либо пробивая их.

— В укрытие! — крикнула Усаги, толкая нас вперед.

Мы неслись по коридору, стены мелькали серыми пятнами. Мой взгляд скользнул по лицам товарищей. Лицо Таты было бледным, глаза расширены от ужаса, он спотыкался, но не останавливался. Асахи держалась собраннее, но ее губы были плотно сжаты в тонкую линию. Усаги бежала впереди, ее движения оставались отточенными, несмотря на хаос.

Забежали в первую попавшуюся комнату. Она оказалась просторной, с пыльными окнами, выходящими на внутренний двор. В центре стоял опрокинутый стол, повсюду валялись обломки мебели. Воздух был затхлым, пахнул гарью и чем-то металлическим.

Сердце бешено колотилось в груди, в ушах стоял звон. Но преследователи не отставали. Они ворвались в комнату следом за нами, целясь в Усаги. Она действовала молниеносно. С невероятной ловкостью она подскочила к окну и, не раздумывая ни секунды, выскользнула наружу. Я замерла, наблюдая за ней. В ее глазах не было страха, только решимость и собранность.

Один неверный шаг — и все кончено.

Боевики подбежали к окну, выглянули наружу. Девушка уже цеплялась за соседний балкон, ловко перебирая руками и ногами. Они подняли оружие. Раздались два выстрела, оглушая комнату. Пули ударились в стену под балконом, оставляя крошащиеся щербины. Они промахнулись.

Я задержала дыхание, молясь, чтобы Усаги успела скрыться. Но тут раздался еще один звук — глухой удар, а затем стон. Тата, который до этого момента стоял за моей спиной, дрожащий от страха, неожиданно рванулся вперед. Он оттолкнул обоих боевиков от окна. Его плечи, казавшиеся такими хрупкими, внезапно продемонстрировали неожиданную силу. Боевики, опешив от такого напора, отшатнулись, один из них даже потерял равновесие и чуть не упал.

Глаза Таты были широко раскрыты, в них плескался не только страх, но и дикое, неконтролируемое отчаяние. Он схватил обломок стула, лежавший на полу, и, собрав все силы, обрушил его на голову одного из боевиков. Дерево треснуло. Боевик покачнулся, осел на пол, его лицо исказилось от боли. Руки Таты дрожали, он сам, казалось, не верил в то, что сделал.

— Я... я смог... — это было похоже на шепот ребенка, который впервые решился на что-то большое.

Я смотрела на него, на этого доброго, неуклюжего парня, который только что оттолкнул смерть. В горле стоял ком, слова застревали. Я не умела говорить красивые речи, не умела приукрашивать правду. Но врать сейчас было бы кощунством.

— Ты храбрый, Тата, — сказала я тихо, стараясь вложить в эти слова всю искренность, на которую была способна. Легкая улыбка коснулась моих губ, неуверенная, как первый луч солнца после долгой бури. — Очень храбрый.

Он взглянул на меня, и в его глазах плескалось удивление. Вероятно, он привык к другим словам, к насмешкам или снисходительности. Мои слова, простые и честные, казалось, смутили его.

Но второй боевик, тот, что пониже, быстро поднялся с пола, сплюнув куда-то в сторону. Глаза горели ненавистью.

— Мразь! — процедил он сквозь зубы, голос был низким и угрожающим. Он рывком поднял оружие, целясь прямо в Тату.

Тот замер. Все его тело оцепенело, словно по нему пропустили электрический ток. Глаза расширились еще больше, он был не в силах пошевелиться. Его лицо стало абсолютно белым. Я видела дуло пистолета, направленное на него, и мое сердце сжалось от ужаса.

«Нет!»

Долю секунды повисла тишина, нарушаемая только нашим прерывистым дыханием. Затем раздался выстрел. Звук был оглушительным, яростным, он разорвал воздух, смешавшись с... дребезгом стекла.

Асахи, которая до этого стояла с нами, рванулась вперед. Ее движения были быстрыми и точными. В ее руке откуда-то появилась тяжелая фарфоровая ваза. Она метнула ее с такой силой, что ваза со свистом рассекла воздух и обрушилась на голову боевика. Раздался глухой удар. Ваза разлетелась на осколки. Мужчина издал короткий стон, его тело обмякло, и он рухнул на пол, уронив оружие.

Тишина снова повисла в воздухе, но на этот раз она была другой — поглощающей, наполненной шоком. Мы все переглянулись. В глазах Асахи мелькнуло что-то похожее на облегчение. Мои собственные чувства метались между шоком от увиденного и благодарностью за ее быструю реакцию. Тата стоял, все еще дрожа, его грудь часто вздымалась, но теперь в его взгляде читалась не только паника, но и смутное осознание того, что он только что избежал верной смерти.

Мой взгляд опустился. Я заметила это сразу. Темное, багровое пятно, медленно, но верно расползавшееся по футболке Таты. Оно появлялось на правом боку, прямо под ребрами, и становилось все больше. Я ощутила холод в собственном животе.

Парень проследил за моим взглядом. Его глаза расширились, когда заметил пятно. Он вздрогнул, а его пальцы инстинктивно потянулась к ране. Коснувшись ее, он резко отдернул руку, лицо исказилось от боли.

— Всё... всё в порядке. — сдавленно прошипел он. Даже попытался улыбнуться, но получилась лишь гримаса, полная боли.

Я вновь осмотрела комнату. Два боевика лежали без движения, один с пробитой головой, другой без сознания от удара стулом. Оружие валялось на полу. Мы в относительной безопасности, но времени на передышку нет. Игра продолжается. Мы в опасности.

— Сначала закончим с игрой, — произнесла я, смотря то на Тату, то на Асахи, давая понять, что это не обсуждается. — А затем мы поможем тебе.

Взгляд снова задержался на парне. Его рана выглядела серьезно. Я знала, что времени терять нельзя, но приоритет очевиден. Мы должны найти Арису и Ведьму.

Он слабо улыбнулся. Это была настоящая, хоть и болезненная, улыбка. Глаза выражали благодарность и понимание. Знал, что в этом мире, время — это роскошь, а жизнь — валюта, которую можно потерять в любой момент.

Мы должны выжить, чтобы он получил помощь. И мы это сделаем.

Мы покинули комнату, оставив позади неподвижные фигуры крепких мужчин. Глаза быстро бегали по стенам, по потолку, по углам, выискивая любое движение, любой признак угрозы. Тишина звенела в ушах, не естественной, а натянутой, предвещающей новую опасность. Остальные двигались за мной, их шаги были неслышны, но я ощущала их присутствие, готовность к действию.

Звон в моих ушах усиливался, пульсируя где-то глубоко в черепе. Он не прекращался, а лишь нарастал с каждым мгновением. К нему добавился запах — резкий, едкий запах гари. Он щипал ноздри, проникая в легкие, заставляя судорожно сжиматься горло.

Дым все ещё не был виден, но его привкус ощущался на языке. Я потерла виски пальцами, стараясь унять этот навязчивый звон, но это не помогало. Картинка перед глазами подернулась легкой дымкой, и на мгновение я почувствовала головокружение.

«Кто-то, все же, устроил пожар»

Все здесь очень сложно, запутано, но несомненно смертельно. Ничто не происходило просто так. Каждое событие вело к следующему, более опасному. Время, оставшееся нам, сокращалось с каждой секундой.

— У нас мало времени. — произнесла я низким тоном, почти шепотом, но достаточно четко, чтобы ребята услышали.

Внезапно раздался громкий хлопок. Дверь захлопнулась где-то впереди, звук эхом прокатился по коридору, заставив нас вздрогнуть. Мы замерли, готовые к худшему, но мгновение спустя из-за угла показалась Усаги. Она волокла за собой Арису. Мои глаза расширились от облегчения и шока.

«Он жив.»

Арису выглядел ужасно. Его одежда была перепачкана грязью и кровью, волосы слиплись и торчали во все стороны. Лицо было бледным, заострившимся, а глаза полузакрыты от усталости. Он шаркал ногами, еле переставляя их, и тяжело опирался на плечо Усаги. Она сама еле держалась на ногах, ее мышцы дрожали от напряжения, но взгляд оставался решительным.

Вид Арису, живого, несмотря на его истощенное состояние, придал нам новую силу. Казалось, воздух вокруг нас очистился. Я почувствовала прилив энергии, усталость отступила.

А затем я подскочила к Тате, который стоял рядом. Подхватила его под левую руку, осторожно, чтобы не причинить лишней боли. Его лицо, до этого искаженное страданием, вновь расплылось в широкой, искренней улыбке.

Асахи бросилась к Усаги, ее глаза выражали неподдельное беспокойство. Она быстро подхватила Арису за другую руку, помогая девушке нести его.

— Арису! — выдохнул Тата. Голос был хриплым, но в нем звучала такая радость, что он озарил весь коридор. Даже попытался сделать что-то вроде поклона, но боль остановила его. Поэтому просто стоял, улыбаясь другу.

— Я тоже рад вас видеть. Спасибо, что пришли. — ответил Арису, одарив нас слабой улыбкой.

Затем его взгляд обрушился на меня. Не гневный, нет, но пронзающий насквозь. Не обвиняющий, но полный тихой, выстраданной печали. И в этой тишине я вдруг ощутила, как во мне рождается вина. Не за проступок, а за порушенное доверие. Хотя я и не совершила ничего предосудительного, я почувствовала, что моя душа запятнана. И теперь, глядя в его глаза, видела отражение своей собственной несостоятельности.

— Наговоримся потом, — сказала я, стараясь больше не смотреть в его сторону. — До конца игры осталось мало времени.

Арису понимающе кивнул. Знал, что сейчас важнее всего выбраться отсюда живыми.

— Объясните мне правила. — попросил он.

Воцарилось очередное неловкое молчание. Считаю, сейчас я не вправе говорить с ним после всего, что произошло. Усаги выглядела слишком уставшей, а Тата явно не знал, с чего начать. Вперед вышла Асахи. В ее глазах горел решительный огонек.

— Я объясню. — сказала она, и ее голос прозвучал уверенно.

***

Пограничье — это место, где время теряет свою привычную форму.

Дни сливаются в бесконечную череду игр, где каждая секунда может стать последней.

Здесь не существует прошлого, о котором можно вспоминать с теплотой, и будущего, на которое можно строить планы. Есть только настоящее — жестокое, беспощадное, требующее полной концентрации и готовности к смерти.

И именно в этом настоящем, в этой постоянной борьбе за выживание, человек сталкивается с самим собой. Он видит свои страхи, свои слабости, свои самые темные стороны.

И у него есть выбор: либо принять себя таким, какой он есть, со всеми своими недостатками и пороками, либо погибнуть, сломленным грузом собственного самоотрицания.

Здесь, принятие себя — это не просто психологический комфорт, это вопрос жизни и смерти. Но это не значит, что жизнь здесь становится легче. Напротив, она становится невыносимо тяжелой, когда ты начинаешь понимать, что единственное, что имеет значение — это твой собственный выбор.

Выбор, который ты делаешь каждое мгновение, выбор, который определяет твою судьбу. И этот выбор всегда сопряжен с болью, с потерями, с осознанием того, что в этом мире нет места для жалости и сострадания.

Только жестокая правда жизни, где каждый сам за себя, и где даже самый близкий человек может предать тебя в любой момент.

Здесь выживает не сильнейший, а тот, кто готов пойти на все ради своей жизни, даже если это означает пожертвовать чужой.

***

Легкий озноб пробежал по спине, хотя в комнате было душно. Арису сидел на краешке кровати, согнувшись под бременем непосильной ноши. Его острые локти упирались в колени, а пальцы судорожно перебирали спутанные волосы. Он смотрел в пол, на темное пятно на ковре, с такой внимательностью, как если бы именно оно могло открыть ответы на его вопросы.

— В «Догонялках» водящих заставили играть по измененным правилам... — пробормотал парень, будто сам пытался убедить себя в чем-то. — Я уверен, здесь то же самое. Ведьму заставили убить Момоку в начале, чтобы выжить. Значит, он или она выиграет, если все умрут... или если мы проиграем.

В его словах звучала обреченность, которая давила на плечи не хуже свинцовой плиты. Тата, со своей постоянной нервозностью, несмотря на боль в боку и наши просьбы просто присесть и передохнуть — беспокойно передвигался по комнате. Он время от времени приобнимал себя, потирал виски и хлопал по щекам, пытаясь собрать мысли и привести себя в порядок.

— Но кто? Кто мог это сделать? — бормотал он. Голос становился все тише, пока не превратился в едва уловимый шепот.

Я подошла к окну. Оно было закрыто плотными шторами. Мне нужно знать, что происходит снаружи, поэтому потянула за край тяжелой ткани и резко отодвинула ее в сторону. Окно выходило на улицу, и вид, открывшийся моим глазам, был хуже, чем я могла себе представить.

Горизонт окутан клубами черного дыма. Воздух снаружи пропитан запахом гари. Прямо под окном лежали тела. Много тел. Беспорядочно разбросанные, некоторые лицом вниз, некоторые лицом вверх. Кровь. Множество темно-красных луж растекалось по асфальту, создавая причудливые узоры.

Я видела боевиков, их лица были грубыми, жестокими. Они двигались среди тел, проверяя, добивая, не проявляя ни малейшего сострадания. Их глаза были пустыми, их движения — механическими. Видела, как один из них пнул тело ногой, прежде чем двинуться дальше.

Холод пронзил меня насквозь. По коже побежали мурашки, покрывая всю спину и руки. Этот вид ужаснул меня. Это не просто мир игры, это ад. Все, что я видела, напоминало о полном отсутствии человечности. Я не могла больше смотреть. Моя рука дрогнула.

С резким движением я задернула штору обратно. Толстая ткань скрыла мир за стеклом, но образы остались в моих глазах, въевшись в память.

Асахи с глухим стоном рухнула на пол. Она вцепилась руками в волосы, бормоча себе под нос вопрос, который терзал каждого из нас: «Какая цель этой игры?». Она смотрела в пустоту, пытаясь найти ответ там, где его не было и быть не могло. Асахи молода, наивна. Она, вероятно, попала на Пляж случайно, просто оказавшись не в то время не в том месте. И теперь она вынуждена бороться за свою жизнь в этом безумном месте.

Арису поднял голову и посмотрел на меня. Его взгляд был пронзительным и требовательным. Он спросил, есть ли у меня какие-нибудь догадки. Я закусила губу, стараясь собраться с мыслями. Ощущала на себе взгляды всех присутствующих, и это давило на меня.

Я оторвала кусочек кожи с губы, чувствуя легкий привкус крови. Наклонила голову вбок, стараясь представить себя на месте Ведьмы. Что бы я сделала? Как бы повела себя? Как бы попыталась выжить в этой смертельной игре?

Закрыв глаза, я пыталась отключиться от всего, что происходило вокруг. Представляла себя на месте Ведьмы, в центре всеобщего внимания, окруженной ненавистью и страхом. Чувствовала, как нарастает паника, как с каждой секундой сужается круг. И тогда я поняла, что сделала бы.

— Ведьма — это тот, кто меньше всего вызывает подозрений, — произнесла я, открыв глаза. Мой голос звучал ровно и спокойно несмотря на то, что внутри меня все дрожало. — Тот, кто старается держаться в тени, кто не привлекает к себе внимания. Тот, кто кажется самым безобидным.

Я обвела взглядом комнату, с целью уловить малейшие изменения в выражениях лиц моих спутников. Я знала, что мои слова посеяли зерно подозрения, и это было необходимо. Мы должны начать думать, анализировать, искать. У нас не было другого выбора.

— Ведьма — это тот, кто хорошо знает правила игры, — продолжила я. — Тот, кто понимает, как работает система, кто знает, как обмануть других, как заставить их поверить в то, что он — не Ведьма.

Я остановилась, переводя дыхание. Мои слова были тяжелыми, как груда камней. Я понимала, что каждое мое слово может иметь серьезные последствия. Но не могла молчать. Мы должны попытаться разгадать эту головоломку, иначе все умрем.

— Ведьма — это тот, кто готов на все, чтобы выжить, — закончила я. — Тот, кто не остановится ни перед чем, чтобы выиграть эту игру.

В комнате повисла тишина. Все смотрели на меня, и в их взглядах я видела страх, подозрение и надежду. Надежду на то, что мы сможем найти Ведьму и выжить. Надежду на то, что мы сможем вернуться домой. Надежду на то, что этот кошмар когда-нибудь закончится.

Как говорил Фридрих Ницше:

«Надежда — это последний якорь утопающего, но и самый коварный огонь во тьме. Она согревает, но может и ослепить.»

Да, мы цепляемся за надежду, как за последнюю нить, связывающую нас с жизнью. Но Пограничье не прощает слепой веры. Оно требует холодного расчёта, острого взгляда и готовности к тому, что даже самый яркий свет может оказаться пламенем, пожирающим нас изнутри. Надежда необходима, чтобы идти вперёд, но выжить здесь можно, лишь помня одну истину: «желания не меняют реальности. Только действия».

Арису продолжал сидеть на краю кровати, спина его была согнута, а плечи опущены. Ощущение, что целый мир давил на них. Я видела, как его правая нога дрожала, быстрые, неконтролируемые движения сотрясали бедро. Пальцы левой руки были запущены в волосы, он тянул пряди у висков, пока кожа натянулась, а взгляд его оставался рассеянным, прикованным к одной точке где-то в пространстве перед ним.

Его лицо выражало глубокое замешательство. Я смотрела на него, зная, что его разум, привыкший к логическим построениям, теперь бился о стену непонимания.

Мы прошли через этот кошмар, чтобы спасти Арису, но теперь он казался еще более сломленным, чем прежде. Он, как и все мы в тот момент, продолжал задаваться одним и тем же вопросом: кто же Ведьма?

Теперь же он начал бубнить под нос, его слова были невнятными, но я прислушалась, в надежде ухватить смысл.

— Нужно думать, как ведьма... нужно думать, как гейм-мастер... — бормотание становилось громче, а его пальцы сильнее тянули волосы. — Это очень странно... как все совпало... игроки, место, время...

Он говорил отрывисто, будто его мозг работал на максимальной скорости, пытаясь соединить разрозненные кусочки головоломки. Его глаза, хотя и смотрели в пустоту, казались живыми, в них читалась интенсивная мыслительная работа. Я видела, как по его лицу пробегают тени новых догадок.

Да, все было необъяснимо. Мы оказались в центре интриги, которая развернулась прямо у нас на глазах. Игра, объявленная после смерти Шляпника, была слишком своевременной, слишком идеально вписывающейся в общую картину хаоса на Пляже.

— Убийство Шляпника тут не просто так, — пробормотал Арису, и его слова прозвучали почти как вырванный из груди стон. — Гейм-мастер ждал этого момента.

Эти слова заставили меня задуматься. Неужели все, что произошло до этого, было частью грандиозного, заранее спланированного спектакля? Момока была убита, Шляпник мертв, и теперь нам предстояло найти Ведьму среди своих. Вся эта ситуация казалась слишком жестокой, слишком расчетливой.

— Про смерть Шляпника знали боевики и... исполнители. — Арису поднял взгляд, его глаза наконец-то сфокусировались. Он повернул голову в мою сторону, и я почувствовала, как меня пронзили насквозь. Это был взгляд, который видел сквозь людей, взгляд аналитика, собирающего информацию. Я ощутила, как напряжение в комнате возросло. Усаги слегка шевельнулась, Татта приоткрыл глаза, Асахи задержала дыхание.

Арису чуть нахмурился, потирая подбородок. Тишина стала оглушительной. Я чувствовала, как мои щеки горят, хотя не понимала почему.

«Что он увидел? Что прочел в моем лице?»

Затем он произнес, его голос был низким, почти безэмоциональным:

— Чишия — один из исполнителей. — он сделал паузу, будто давая этим словам осесть в воздухе. Мое дыхание участилось. Я знала об этом. Это не было секретом. Но то, как он это сказал, в контексте его недавних размышлений, заставило меня нервничать.

— И кажется, что ты общаешься с ним более тесно, чем остальные. — продолжил Арису. Его взгляд оставался пронзительным, он не отводил глаз.

Я хмыкнула, пытаясь скрыть легкое дрожание в голосе. Это было нечто большее, чем «общение». Наши отношения с Чишией выходили за рамки обычных контактов. Поцелуй, который мы разделили, все еще был свеж в моей памяти, его прикосновения, его нежное, почти невидимое внимание. Это была связь, которая формировалась не по правилам этого мира, а вопреки им.

Я похлопала глазами, пытаясь изобразить наивность.

— Что ты имеешь в виду? — мой взгляд невольно метнулся к двери, будто я искала выход, поскольку чувствовала себя пойманной.

Арису поднялся с места. Его движения были медленными, почти грациозными, несмотря на общую усталость, а каждый шаг был целенаправленным. Я ощутила нарастающее чувство дискомфорта под его пронзительным взглядом.

Моя спина выпрямилась, мышцы напряглись. Он подошел на расстоянии вытянутой руки, и я инстинктивно отшатнулась. Воздух вокруг нас сгустился, стал плотным, и я едва дышала.

— Где сейчас Чишия? — его вопрос прозвучал резко, и я ощутила в нем нотку требования.

Мои мысли метались, пытаясь найти подходящий ответ. В самом деле, я не знала, где он. Мы расстались после того, как спустились с крыши и он ушел по своим делам, как всегда загадочный и непредсказуемый. Или он слишком осторожен, чтобы показываться на виду?

— Я не знаю, где он. — это была правда. Я действительно не знала. И даже если бы знала, сказала бы ли я? Его подозрения, его взгляд, все это заставляло меня чувствовать себя натянутой струной. Могла ли я кому-то доверять настолько, чтобы выдать Чишию, пусть даже невольно? Могла ли я быть уверена, что никто не сделает поспешных выводов?

Арису чертыхнулся. Он издал низкий, гортанный звук разочарования, который отдался в тишине комнаты. Его голова резко дернулась, и он развернулся, отворачиваясь от меня.

Его взгляд устремился в потолок. Он смотрел в него, будто там могли быть ответы, которые он не мог найти на земле. Его плечи снова опустились, выражая усталость и фрустрацию. Я видела его напряженную шею, сжатые кулаки.

Его гнев, направленный в никуда, был таким же ощутимым, как и его замешательство. Он был загнан в угол, и его мозг отчаянно искал выход. А я, кажется, стала частью его догадок, его теории заговора. Вся эта ситуация давила на меня, как и на него. Быть объектом его пристального внимания, когда он был на грани срыва, было тяжело.

Комната снова погрузилась в тяжелое молчание. Только теперь оно было наполнено не только ожиданием, но и напряжением, исходящим от Арису и отражающимся на всех нас.

Усаги, Татта и Асахи хранили молчание, их лица выражали смесь беспокойства и усталости. Они тоже чувствовали это напряжение.

Слова Арису — «Чишия один из исполнителей» и «ты общаешься с ним более тесно» — засели в моей голове. В его словах не было обвинения, но был намек. Намек на то, что моя связь с Чишией может быть ключом к разгадке, или, что хуже, может поставить меня под подозрение. Мой взгляд невольно метнулся к Усаги, Татте, Асахи. Что они думали? Прониклись ли они подозрениями Арису?

Чишия — исполнитель. Это я знала. Он был холоден, расчетлив, но... он был и тем, кто поцеловал меня. Тем, кто, казалось, видел меня, а не просто еще одну фигуру в этом безумии.

Могло ли быть, что он снова использовал меня? Могло ли быть, что его интерес был всего лишь частью его игры? Эта мысль была болезненной и вызывала ком в горле.

Я провела рукой по лбу, ощущая влагу. Мое тело было напряжено, каждый мускул горел. Усталость навалилась на меня, но мысли не давали покоя. Кто-то убил Момоку. И этого кого-то нужно найти и сжечь. Среди нас. Эта игра была худшей из всех, в которых я участвовала. Она натравливала нас друг на друга, заставляла сомневаться во всех, даже в самых близких.

Арису все еще стоял лицом к потолку, его поза выражала безнадежность. Он был гением, который мог разгадать самые сложные игры, но сейчас он был растерян. И его растерянность пугала больше всего.

Если даже он, с его невероятным умом, не может понять, что происходит, то каков наш шанс?

Каждый из нас чувствовал страх. Это не было страхом перед смертью, это был страх перед неизвестностью, перед предательством, которое могло исходить из самых неожиданных источников. Страх перед тем, что все, что я думала о людях здесь, о Чишии, может оказаться ложью.

Мои глаза закрылись на мгновение. Хотелось проснуться в своей кровати, далеко от этого разрушенного мира. Но я знала, что это не сон. Это была реальность, жестокая и безжалостная, и нам предстояло выжить в ней.

Нам предстояло найти Ведьму, пока она не нашла нас, или пока мы не сожгли невинного.

И эта мысль была самой ужасной из всех.