Пограничные Чувства

Проснулась я от ощущения пустоты рядом. Место, где ночью покоился Чишия, теперь было холодным. Ушел. Давно ли? Не знаю. Наверное, как только провалилась в глубокий сон. Я закрыла глаза, пытаясь удержать в памяти тепло его прикосновений, тихий ритм его сердца под моей щекой. Он был здесь, был рядом. И это все, что имело значение.

Я улыбнулась, отгоняя навязчивые мысли. Не стоит жалеть о том, что прошло, нужно ценить то, что есть.

Поднявшись с кровати, почувствовала легкую скованность в мышцах. Последняя игра вымотала меня до предела. Движения были медленными, словно выбиралась из вязкого болота. И направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Я умылась холодной водой, надеясь смыть остатки усталости, но в зеркале отразилось осунувшееся лицо с темными кругами под глазами. Подумала, что выгляжу старше своих лет.

Стоило мне вернуться в комнату и вновь оказаться в тишине, как улыбка померкла. Я взяла с тумбочки книгу, желая отвлечься, но буквы расплывались перед глазами, складываясь в лица, в крики, в смерть.

Юми. Ее большие испуганные глаза, полные ужаса и отчаяния. Она была такой юной, такой беззащитной. И я не смогла ее спасти. Помню ее дрожащие губы, когда она что-то шептала, и я не смогла разобрать ни слова. Такао. Его смиренный взгляд, его готовность пожертвовать собой. Он принял свою судьбу с такой невозмутимостью, что у меня сжималось сердце. Он был готов умереть, лишь бы дать нам шанс.

Вина душила меня. Она была тяжелой, липкой, как густая смола. Я выжила. Они нет. Но тут же в голове всплывало другое лицо — Чишия. Если бы я не... Если бы я не решилась на этот шаг... Он бы погиб. И тогда вина превращалась во что-то другое. В благодарность, в облегчение. Я спасла его. И это единственное, что имело значение.

Я закрыла книгу и отбросила ее подальше. Невозможно читать, когда внутри бушует такой ураган. Поднявшись, подошла к окну. На улице жизнь продолжалась. Люди ходили, смеялись, разговаривали. Они были счастливы. Или делали вид, что счастливы.

День тянулся медленно, мучительно. Я слонялась по комнате, как неприкаянная душа. Читала, смотрела в окно, пыталась заснуть. Но сон никак не приходил. В голове непрерывно крутились обрывки воспоминаний, лица погибших. Никто ко мне не заходил. Ни Куина, ни Чишия. Я была одна. И это было правильно. Мне нужно время, чтобы прийти в себя. Чтобы разобраться в своих чувствах. Чтобы понять, как жить дальше.

Ближе к вечеру издалека донесся шум. Сначала тихий, едва различимый, потом все громче и громче. Снова вечеринка. Снова музыка, крики, смех. Снова этот бессмысленный праздник жизни на фоне смерти. Я поморщилась. Звуки раздражали, они давили на меня. Прожектора, метавшиеся по стенам моей комнаты, тоже раздражали. Я закрыла шторы, пытаясь отгородиться от этого безумия.

Тяжело вздохнув, я развернулась и тут же вздрогнула. Куина стояла прямо передо мной. Когда она вошла? Я не слышала ни звука. Может, была слишком погружена в собственную тоску, чтобы заметить. Она двигалась, как кошка, бесшумно и грациозно.

Куина усмехнулась, приближаясь. В ее глазах читалось что-то похожее на понимание, но и легкая тень укора. Она села на край кровати, закинув ногу на ногу. И небрежно засунула незажженную сигарету в рот, покрутив ее между губами.

— Ты упрямая, Кэтсуми, — произнесла она, как будто констатировала факт. Хотя, вероятно, так и есть. — Не остановишься ни перед чем.

Не поняла. К чему она клонит? Какое ей дело до моего упрямства? Я растерянно села на пол, поджав колени к груди. Шум вечеринки продолжал давить на виски.

Девушка сосредоточилась, ее взгляд внезапно стал серьезным.

— Я знаю, что ты сделала на той игре.

Все встало на свои места. Информация дошла до Куины. Информация о моей глупой, безрассудной попытке самопожертвования. Я хмыкнула, отводя взгляд. Слишком много эмоций таилось внутри. Стыд. Надежда. Страх.

Не успела я ничего сказать, как Куина перебила, задумчиво глядя в пустоту.

— Кажется, ты действительно очень любишь его.

Лицо само уткнулось в колени. Молчание стало моим ответом. Я не могла отрицать очевидное. Не перед Куиной. Через минуту я выпрямилась, подняла голову, и вопреки внутреннему трепету постаралась говорить твердо.

— Знаешь... для того, чтобы его защитить, мне и жизни не жалко. Потому что... я по-настоящему люблю его.

Любовь к Чишии стала моей сутью, моим стержнем, единственной вещью, ради которой стоит рисковать.

Куина промолчала. В ее лице что-то дернулось, едва заметная тень пробежала по нему. Напряжение висело в воздухе, но она быстро взяла себя в руки.

— Но почему? — спросила она, тихо, почти шепотом.

Я не до конца поняла вопрос. Почему я люблю Чишию? Почему готова отдать за него жизнь? Слова не приходили на ум. Это было что-то большее, чем просто чувства.

— Когда я с ним, у меня на душе тепло, — все же ответила я, даже не раздумывая. — И я хочу, чтобы у него на душе тоже было тепло.

Это было все, что я могла сказать. Простое, искреннее желание, чтобы человек, которого я люблю, был счастлив. Кажется, мой ответ ее удовлетворил. Куина встала, вытащив сигарету изо рта и спрятав ее за ухом. Я же смотрела на нее в ожидании.

— Пошли со мной. — коротко бросила она и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.

Я помедлила, но все же встала. В ее голосе, в ее взгляде читалось что-то такое, что не оставляло выбора. Да и если честно, сопротивляться не хотелось. Весь день провела в этой проклятой комнате, топя то ли печаль, то ли разочарование в страницах старого романа.

Куина молча двинулась по коридору, и я последовала за ней. Мимо зияли распахнутые двери комнат, из которых выплескивались обрывки пьяных разговоров, грубые шутки, громкий смех. Я чувствовала на себе любопытные взгляды, иногда оценивающие, иногда насмешливые, но старалась не обращать на них внимания, сосредоточившись на спине Куины. Все это было так знакомо, так приелось, что вызывало лишь оскомину.

Чем дальше мы шли, тем знакомее становился путь. Я узнавала повороты, обшарпанные стены, полумрак. И с каждым шагом внутри нарастало предчувствие. Неужели...

И точно. Куина остановилась у двери, ведущей на крышу, где мы часто болтали по ночам. Она толкнула дверь, прохладный ветер тут же подхватил мои волосы, раздувая их вокруг лица. Я шагнула вперед, оглядываясь. В дальнем углу крыши, у самого края, заметила Чишию.

Ироничная усмешка тронула мои губы. Конечно же, он здесь. Где же еще ему быть? В компании своих гениальных планов и холодной отрешенности. Я машинально потерла лицо руками, сбрасывая с себя остатки усталости, и, скрестив руки за спиной, медленно подошла к нему.

— Любуешься звездным небом? Или прикидываешь, как эффектнее спрыгнуть вниз? — попыталась пошутить, надеясь разрядить обстановку, но мой голос прозвучал натянуто и фальшиво.

Чишия даже не повернул головы. Он продолжал смотреть вдаль, на темные силуэты зданий, пронзенные редкими огнями. Что-то не так. Обычно он хотя бы бросал на меня мимолетный взгляд или позволял себе слабую ухмылку. Сейчас же просто выключен.

Куина встала рядом со мной, ее лицо выражало сосредоточенность. Это напрягло меня еще больше. Что здесь происходит? Зачем они меня сюда привели?

Парень вдруг заговорил, его голос звучал глухо и отстраненно, как будто читал какой-то заранее заготовленный текст.

— Скоро все закончится. Агуни почти захватил власть на Пляже. Шляпник теряет контроль. Мы скоро покинем это место.

Куина тяжело вздохнула и подтвердила его слова:
— Это правда, Кэтсуми. Мы уходим.

Почувствовала, как кровь отливает от лица. Это... что это значит? Меня ведь выпнули из плана, предали. Значит, я здесь лишняя.

— Не понимаю, — прошептала я. — К чему вы мне это говорите? Я ведь... не участвую.

Чишия резко развернулся ко мне, заставив вздрогнуть от неожиданности. Его глаза, обычно холодные и бесстрастные, сейчас казались лихорадочно блестящими.

— Ты могла бы уйти с Пляжа вместе с нами.

Слова повисли в воздухе, как дым после выстрела. В голове роились вопросы, сталкивались друг с другом, образуя хаос. Почему вдруг я? После того, как он выкинул меня из своего плана. После того, как я чуть не погибла, а он даже не потрудился спросить, как я себя чувствую.

Я помотала головой, пытаясь прогнать наплыв эмоций. Неужели он действительно хочет, чтобы я пошла с ними?

— Вы... вы хотите взять меня в план обратно? — неуверенно спросила я. Голос дрогнул, выдавая мое смятение.

Чишия усмехнулся. Эта усмешка, такая знакомая и такая болезненная, обожгла меня изнутри. И отрицательно покачал головой.

— Не совсем. — ответил он.

Меня окончательно накрыла волна непонимания. Брови нахмурились, образуя глубокую складку между ними. Я сделала пару шагов в сторону, подальше от этой странной, сюрреалистичной сцены, подальше от этих двоих, которые, казалось, говорили на каком-то другом, непонятном мне языке.

Тишина повисла в воздухе, густая и давящая. Вечерний ветер продолжал трепать мои волосы, принося с собой запах дыма от костров, которые горели где-то внизу, в хаотичном пространстве Пляжа. Я ждала, затаив дыхание, зная, что сейчас прозвучат слова, которые, наверное, определят мое будущее.

Чишия вздохнул, и этот звук прозвучал почти устало. Он опустил взгляд, избегая моего, и начал говорить:

— Знаешь, Кэтсуми, в этом месте я научился одной простой истине: никогда нельзя быть уверенным в завтрашнем дне. Здесь все зыбко, как песок под ногами. Сегодня ты жив, а завтра можешь стать лишь воспоминанием. Планы рушатся в одно мгновение, а союзы плетутся и распадаются с невероятной скоростью.

Он поднял глаза, и в них я увидела отблеск звезд и, странное дело, какую-то тоску.

— Я не знаю, что будет завтра. Не знаю, сможем ли мы выбраться отсюда. Не знаю, выживем ли мы вообще. Но в одном уверен абсолютно: я не хочу, чтобы ты осталась здесь.

Его слова обрушились на меня, как ледяной душ. Я стояла, оцепенев, и слушала, как он продолжает, его голос ровный и монотонный, вводящий в какой-то транс.

— Ты — умная, сильная, находчивая. Ты умеешь адаптироваться к любым условиям. И, что самое важное, у тебя есть то, чего нет у многих здесь: сострадание. Ты готова рисковать собой ради других, даже если они этого не заслуживают. — в его голосе промелькнула тень иронии, и я подумала, что он говорит о себе.

Чишия снова посмотрел на меня, и теперь, в его глазах я увидела что-то, чего никогда раньше не замечала — уязвимость.

— Поэтому, если у нас получится выбраться, я хочу, чтобы ты пошла с нами. Не потому, что ты нужна нам в плане. И не потому, что я вдруг передумал и решил, что ты достойна быть частью нашей команды. А потому, что я считаю, что у тебя есть шанс на нормальную жизнь. Шанс, который ты, возможно, не получишь, если останешься здесь.

Я стояла, как парализованная, и слушала его. Слова Чишии резонировали во мне, вызывая целую бурю противоречивых эмоций. С одной стороны, я чувствовала благодарность за его заботу, за то, что он, несмотря ни на что, хотел оградить меня от опасности. С другой стороны, меня переполняло недоверие. Почему он вдруг стал таким заботливым? Неужели он действительно переживает за меня, или это просто еще одна игра, еще одна манипуляция?

Куина стояла чуть в стороне, в тени, как верный телохранитель. Она безмолвно соглашалась с Чишией, с его расчётами, с его холодным, прагматичным видением будущего, в котором для меня, казалось, не было места. Наши взгляды встретились. В ее карих глазах плескалась сложность чувств, которую я не могла до конца расшифровать: сочувствие, понимание, какая-то обреченность. Она знала, как сильно я привязалась к Чишии, видела, как он меня отталкивает, и теперь, вероятно, чувствовала себя обязанной отступить. В ее взгляде читался немой вопрос: «Ты справишься?» И мой ответ был где-то между «нет» и отчаянным «попробую».

Хикари слегка кивнула, мысленно попрощалась, и, коротко обронив, что ей нужно срочно кое-что уладить, развернулась и ушла, оставив нас наедине. В ее уходе сквозило не просто тактичность, а какое-то жертвенное самопожертвование.

Чишия молча опустился на край, свесив ноги над пропастью. Ветер трепал светлые волосы, делая его похожим на падшего ангела. Я не знала, что сказать, как себя вести, но собравшись с духом, медленно подошла и села рядом, опираясь руками сзади. Между нами повисла тишина, тягучая и спокойная. Кажется, мы уже переживали это раньше. Дежавю. Когда-то мы сидели так же, на этой же крыше, и я рассказывала ему о себе, открывая сокровенные уголки своей души. Тогда между нами была такая же странная, но комфортная тишина.

Внезапно в памяти всплыл обрывок разговора. Кто-то подменил настоящие пули Нираги на холостые. Этот садист и палач едва не погиб. Усмешка сама собой появилась на губах.

— Я слышала, кто-то осмелился и поднасрал Нираги. — сказала я тихо, скорее себе, чем ему. В моих словах не было осуждения, лишь легкая ирония.

К моему удивлению, уголок его губ дрогнул в едва заметной улыбке. Такая маленькая, такая мимолетная, что ее легко было не заметить. Но я увидела. Мое сердце сжалось от этого маленького проявления эмоций. Неужели в нем все-таки есть что-то человеческое?

Я тихо цокнула языком, не отводя взгляда от его лица.

— Это был ты? — спросила, хотя ответ уже знала. Голос прозвучал с легкой насмешкой.

Чишия перевел взгляд с горизонта на меня. В его глазах мелькнуло что-то похожее на... озорство? Он молчал, не подтверждая и не опровергая мои слова. Затем вытащил руку из кармана толстовки и неожиданно потрепал меня по голове. Легкое, почти невесомое прикосновение. Как мимолетная искра, оно обожгло мою кожу.

Не ответ. Но и не отказ. Странная, запутанная игра, в которую он всегда играл. И я, глупая, продолжала играть вместе с ним. Я замерла, не зная, как реагировать. Его рука все еще покоилась на моей голове, чувствовала легкое покалывание в том месте, где он коснулся. Это было так не похоже на него, так... неожиданно.

Я опустила взгляд, изучая свои руки, искусанные до крови ногти. А когда Чишия вдруг заговорил, я вздрогнула.

— Ты ведь говорила, что умеешь имитировать звуки животных?

«Он действительно это помнит?»

Из всех вещей, что я когда-либо ему говорила, он запомнил такую мелочь? Это странное проявление любопытства казалось таким... нехарактерным для него, что я на мгновение потеряла дар речи. Заправив за ухо выбившуюся прядь волос, старалась скрыть внезапно вспыхнувший румянец.

— Да... умею.

— Можешь сейчас что-нибудь показать? — спросил Чишия, слегка приподняв бровь.

Закрыв глаза, я прислушалась к тишине, чтобы поймать нужную ноту. Потом, глубоко вдохнув, издала звук. Это был хриплый, каркающий крик ворона, немного измененный, более глубокий, почти зловещий. Я хорошо умела имитировать воронов. В детстве, гуляя с мамой в лесу, любила подражать их крикам, заставляя отвечать мне из крон деревьев.

Закончив, я открыла глаза и посмотрела на Чишию. На его губах играла легкая усмешка. Он любезно сдерживался, но видела, как уголки его глаз слегка сморщились. Значит, ему смешно. Тогда я не выдержала и рассмеялась сама. Это был глупый, немного истеричный смех, но он вырывался наружу, как пробка из бутылки. Смех освобождал от напряжения, от страха, от всего того, что душило последние дни.

И он засмеялся вместе со мной. Это был неожиданный, короткий смех, не громкий, но абсолютно искренний. Он, кажется, вырвался из него неосознанно, как искра, вылетевшая из костра. И вдруг все вокруг стало каким-то... другим. Его смех был невероятно красивым. Будто треснула броня, которую он носил постоянно, открывая кусочек чего-то настоящего, уязвимого. Я смотрела на него, как завороженная, не веря своим глазам. Чишия смеется. Это так правильно. Но он быстро взял себя в руки, смех затих, оставив лишь легкую улыбку на его лице.

Ночной воздух, влажный и прохладный, проникал под одежду, заставляя кожу покрываться мурашками. Я чувствовала, что начинаю замерзать, но не решалась нарушить эту хрупкую атмосферу, повисшую между мной и Чишией. Непонятно, сколько мы так просидели, глядя на мерцающие огни, но, когда очередной, особенно ледяной порыв ветра заставил меня невольно поежиться, я поднялась на ноги.

Собиралась уже сказать что-то вроде «Пора бы уходить, наверное?», но Чишия, не поворачиваясь ко мне, внезапно произнес одно короткое слово:

— Спасибо.

Я оцепенела. Спасибо? За что? В голове мгновенно завертелся хоровод вопросов. В его голосе не было ни намека на издевку, ни тени насмешки. Только... благодарность? Казалось, он прочитал мои мысли, поскольку медленно поднялся, повернулся ко мне лицом и пояснил, чуть склонив голову:

— За ту игру. За капсулу.

Он поблагодарил меня за то, что я фактически пожертвовала собой, отдав ему последний шанс. Еще час назад бы сочла это невозможным. Чишия? Произносит «спасибо»? Это как, если бы солнце встало на западе.

Что-то определенно происходило. Что-то странное, необъяснимое творилось с ним. За один только вечер он сказал, что хочет, чтобы я покинула Пляж вместе с ним, позволил себе рассмеяться, пусть и немного, но искренне, а теперь еще и благодарит. Это просто... нереально. Чишия не такой. Он всегда был отстраненным, холодным, почти бесчувственным. А сейчас...

Я стояла на месте, не в силах пошевелиться. Слова застряли в горле, не находя выхода. Сердце бешено колотилось в груди, отбивая какой-то сумасшедший ритм. Но парень лишь слегка приподнял уголки губ в подобии улыбки, коротко хмыкнул и, развернувшись, вышел с крыши, оставив меня наедине со своими мыслями, с бушующим в груди ураганом чувств. Я же осталась стоять, глядя вслед, пока его фигура не исчезла в дверном проеме.

Только тогда осознала, что мои щеки горели, будто их опалили огнем. По телу пробежала дрожь, от кончиков пальцев до самой макушки. Этот человек творил со мной не пойми что. Превращал меня в какую-то бесхребетную размазню. До встречи с ним я была сильной, знала, чего хочу. А теперь... Теперь тонула в этих странных, противоречивых чувствах, связанных с ним.

И, несмотря на всю эту неразбериху в голове, несмотря на страх и неуверенность, я чувствовала... счастье. Странное, болезненное, но такое желанное. Я счастлива рядом с ним. Даже если это всего лишь иллюзия, даже если это ненадолго.

***

Я проснулась от света, бьющего прямо в лицо. Время перевалило за полдень, что для меня, совы по натуре, было возмутительно. Совершенно сбила режим, и виной тому был вчерашний шум. Пляж отмечал отъезд Шляпника на игру. Провожали, как всегда, с помпой, музыкой и бесконечным потоком алкоголя.

С трудом поднявшись с кровати, я натянула на себя шорты, майку и вышла из комнаты. В коридоре было подозрительно тихо. Обычно здесь всегда кто-то сновал, торопясь по своим делам. Теперь же — ни души.

Решила поискать Куину в додзё. Там ее не оказалось. Спросила у одного из тренирующихся, не видел ли он ее, а он лишь пожал плечами. Пошла в библиотеку, надеясь найти Чишию. Книги, полки, тишина. Его тоже нигде не было. Меня охватило странное беспокойство. Куда они могли подеваться?

День тянулся медленно. Я бродила по Пляжу, как потерянная. Видела, как другие жители занимаются своими делами, но никто не обращал на меня внимания. Все, вероятно, были заняты ожиданием Шляпника. Он уехал на игру ночью, и с тех пор от него не было ни слуху ни духу. Поначалу все были уверены в его скором возвращении, как и всегда, устраивали вечеринки, пели песни, поддерживали атмосферу праздника. Но с каждым часом, с каждой новой минутой, уверенность таяла.

Вечером меня нашел один из боевиков. Дернул за руку, грубо приказал идти в вестибюль.

— Важное объявление. — буркнул он, не глядя на меня. Я ничего не ответила, лишь машинально поплелась за ним, чувствуя, как вновь нарастает тревога.

В вестибюле собралось огромное количество людей. Все переговаривались, задавались вопросами. Атмосфера была напряженной, чувствовалось ожидание чего-то нехорошего. Я протиснулась к стене, стараясь остаться незамеченной. Боялась. Боялась неизвестности, боялась того, что может произойти. Особенно боялась Нираги. Его взгляд всегда прожигал меня насквозь, заставлял съеживаться и замирать от ужаса.

Внезапно все стихли. На балконе появился... Нираги. За ним, как тень, возвышался Агуни.

— Приветствую, обитатели Пляжа, — прорычал паренек, его голос эхом разнесся по залу. — У нас произошли небольшие изменения в руководстве.

По залу прокатился ропот. Люди начали переглядываться, не понимая, к чему он клонит.

— Шляпник больше не с нами, — продолжил он, и казалось, кто-то выдернул пробку. Взрыв возмущения, крики, вопросы. Хаос.

Нираги поднял руку, требуя тишины, но его никто не слушал. Тогда он заорал, голос сорвался на визг:

— Заткнитесь!

Я невольно прижалась спиной к стене. Боялась поднять глаза, боялась встретиться с его взглядом. Воцарилась тишина, зловещая и тяжелая. Боевик ухмыльнулся, оглядывая толпу.

— Итак, как я уже сказал, у нас новый лидер, — почти пропел он, указывая на мужчину за спиной. — Агуни возьмет на себя бразды правления Пляжем.

Агуни шагнул вперед. Он был огромен, его взгляд суров и неприступен. Выглядел как настоящий воин, готовый к битве.

— Я знаю, что сейчас вы все растеряны и напуганы, — начал он, его голос звучал неожиданно спокойно, но в нем чувствовалась стальная сила. — Шляпник был великим человеком, и его будет не хватать. Но я обещаю вам, что приложу все усилия, чтобы сохранить то, что он построил. Мы будем жить по новым правилам. Правилам силы и дисциплины. Больше никакой анархии.

Я больше не могла это слушать. Чишия предупреждал меня об этом. Он говорил, что Агуни свергнет Шляпника, что на Пляже воцарится хаос. Но даже зная это, я не была готова к тому, что это произойдет на самом деле. Боевики во власти... это означало, что жизнь на Пляже превратится в ад. Нираги будет творить все, что захочет, и никто не сможет его остановить. И что станет с теми, кто не вписывается в их картину мира? Что станет со мной?

Резким движением я оторвалась от стены. Локти и плечи не церемонились с окружающими, прокладывая мне путь сквозь плотную массу тел. Чувствовала взгляды на себе, любопытные, осуждающие, но мне было все равно. Наконец вырвавшись на свежий воздух, я жадно вдохнула вечернюю прохладу и потерла переносицу, пытаясь унять нарастающую головную боль. Все происходящее казалось дурным сном, затянувшимся кошмаром, из которого не было выхода.

Внезапное касание плеча заставило меня вздрогнуть. Инстинктивная реакция на опасность, привитая жизнью на Пляже. Я резко обернулась. Макото. Я не видела его уже довольно давно. Его лицо выглядело осунувшимся, в глазах читалась неприкрытая тревога.

— Кэтсуми? Извини, не хотел напугать, — его голос звучал чуть виновато. Он провел рукой по своим и без того взъерошенным волосам, натянуто усмехнувшись. — Ну, ты же слышала... Агуни теперь у руля?

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. В голове роились тысячи мыслей, ни одна из них не была обнадеживающей. И непроизвольно стала грызть ногти на пальцах, дурная привычка, от которой никак не могла избавиться.

— Может, хочешь поговорить? — он шагнул ко мне, его выражение лица теперь выражало напускную заботу.

Слишком навязчиво. Слишком не вовремя. Я не нуждалась в его утешениях, в его банальных фразах. Мне нужно разобраться в себе, найти выход.

— Спасибо, Макото, — сказала я, стараясь говорить как можно мягче. — Но сейчас мне нужно побыть одной.

Ускользнув от продолжения разговора, я извинилась и поспешила обратно в здание, в свой номер. Несколько часов провела в полумраке, сидя на кровати и уставившись в одну точку. Обдумывала варианты, анализировала ситуацию, пыталась найти хоть какой-то проблеск света в этой кромешной тьме. Ничего.

Когда голод начал давать о себе знать, я все же решилась выйти из комнаты. Направилась в столовую, в надежде найти хоть что-то съестное. Рылась в полупустых шкафах, машинально перебирая упаковки с сухими пайками, когда до меня донеслись обрывки чужого разговора. Сначала это были лишь отдельные слова, не связанные между собой. Но постепенно, складываясь в единое целое, они образовали жуткую картину. Арису... штаб-квартира Шляпника... кража карт...

То, что я услышала, было каким-то абсурдом, нелепой шуткой. Но где-то глубоко внутри меня закрадывалось предчувствие, что это может быть правдой. И если это так, то это означало только одно: Чишия ввязал Арису в свой план. План по краже карт и побегу с Пляжа.

Бросив недоеденное печенье, я развернулась и, как одержимая, направилась на поиски Куины и Чишии. Я должна узнать правду. Должна понять, что происходит. Обошла всю территорию Пляжа, заглянула во все уголки, где они могли быть. Комнаты, коридоры, террасы — их нигде не было. Спрашивала у других жителей, но никто ничего не видел.

Проверила их комнаты, но они пустовали. На кровати Куины аккуратно лежала какая-то катана, отблескивая в тусклом свете лампы. На столе Чишии, как всегда, царил идеальный порядок. Никаких следов, никаких подсказок.

«Неужели они и правда сбежали, оставив меня здесь, одну, на растерзание боевикам?»

Пустота давила на меня, а гул в голове усиливался. Что делать? Куда идти? В голове плавали обрывки разговоров, картинки ночного вестибюля, злобное лицо Нираги... И предательство. Ощущение предательства жгло сильнее всего.

Внезапно, в конце коридора возникла тень. Фигура двигалась быстро, уверенно. Куина. Мое сердце подскочило к горлу, выбиваясь из груди.

— Кэтсуми! Бегом сюда! — её голос прозвучал прямо как выстрел, отрезвляя разум.

Ноги сами понесли меня к ней. Хотелось засыпать ее вопросами, узнать, что происходит, где Чишия, почему... Но Куина прервала мой немой порыв, положив ладонь мне на плечо:

— Нет времени, Кэтсуми. Нет времени на расспросы. Я все расскажу позже. Нам нужно убираться отсюда. Сейчас же.

Я кивнула, не раздумывая. Доверяю ей. Доверяю, даже когда разум кричит о предостережении. Куина схватила меня за руку, и мы скользнули к выходу. Ночь обволакивала своей мрачной, прохладной аурой. Луна висела высоко в небе, бросая бледные, призрачные тени. Обогнув здание, я увидела его. Чишия.

Он стоял, прислонившись к стене, в тени. И выглядел... довольным. Его фирменная отстраненность, маска безразличия, на этот раз казалась особенно непроницаемой. Но в глубине взгляда, там, куда не каждый мог заглянуть, я видела... триумф?

Я ринулась к нему, не успев обдумать свои действия. Вопросы выплескивались из меня, как поток лавы.

— Чишия, что все это значит? Что происходит? Куда ты...

Парень лишь усмехнулся, глядя на меня сверху вниз.

— Пора уходить, Кэтсуми, — говоря это, он развернулся, собираясь идти прочь. И тогда я увидела, как он снимает с запястья браслет, символ принадлежности к Пляжу. — Это больше не нужно.

Внутри меня что-то оборвалось. Скомканные чувства, надежды, страхи — все смешалось в один ядовитый коктейль. Хмыкнув, я сделала шаг вперед и аккуратно схватила его за руку. Кожа была прохладной, гладкой. И развернула его к себе, глядя прямо в эти завораживающие, обманчиво спокойные глаза.

— Это ты? Ты послал Арису украсть карты?

Чишия не уклонился от моего взгляда. Спокойно, даже с каким-то оттенком скуки, подтвердил:

— Да.

Куина стояла чуть поодаль, молча наблюдая за нами. В ее глазах я увидела отблеск сожаления, даже вины. Похоже, она тоже не была в восторге от своей роли в этой грязной игре.

Внутри меня поднялась волна абсурда. Я нервно рассмеялась. Смех получился каким-то истеричным, надломленным.

— Почему? Почему ты выпер меня из плана? Арису справился лучше, чем я смогла бы? — горечь и разочарование боролись за право вырваться наружу. Мне стало досадно, обидно.

Чишия молчал. Не ответил ни слова. Он не оттолкнул мою руку, наоборот, чуть сильнее сжал ее в своей. Этот жест, такой незначительный, взорвал мой мозг. Я ничего не понимала. Ничего. Тем не менее, его близость обжигала. Чувствовала тепло его кожи сквозь свои пальцы. Запах его тела, такой знакомый, такой манящий, сводил с ума.

Тряхнув головой, я попыталась избавиться от тумана, застилавшего разум. Вокруг все плыло, звуки приглушены, как будто меня отбросили в самый дальний угол сознания. А сердце сжалось от дурного предчувствия.

— Где Арису? — вопрос сорвался с губ прежде, чем я успела его обдумать. Ведь это он помог заполучить карты, рисковал собой. Где он сейчас?

Казалось, Чишия ожидал этого вопроса. Уверенность, с которой он убрал руки в карманы своей неизменной толстовки, выдавала его холодный расчет. Он медленно направился к выходу с Пляжа, движения были лишены всякой спешки.

И тут меня словно окатило ледяной водой. До меня стала доходить истина, вся чудовищная, мерзкая правда. Глаза распахнулись от осознания. Дыхание перехватило.

— Ты... ты выдал Арису? — выдохнула я, не веря своим словам, надеясь, что это дурной сон.

Парень остановился. Спиной ко мне, он казался отстраненным и безразличным. Тишина повисла между нами, давящая и зловещая. Наконец, он произнес, его голос был ровным и бесцветным, как гладь замерзшего озера:

— Он помог достать карты. Без него было бы сложнее. Но он сам виноват, что такой доверчивый и наивный.

Я, конечно, ожидала от Чишии подлости, коварства, но столкнуться с этим в реальности... Это оказалось невыносимо. Ком встал в горле, сдавливая его. Ноги наполнились ватой, отказываясь держать. Я ухватилась за остатки самообладания, заставила себя дышать ровно. И, несмотря на отчаянное желание закричать, разрыдаться, все равно спросила, прекрасно понимая, какой ответ услышу.

— Чишия... Зачем ты привел меня на Пляж?

Он все еще стоял спиной, храня тягостное молчание. В этом молчании звучало признание. Прошла долгая минута, затем он все-таки ответил.

— Ты сама уже поняла.

Да. Все встало на свои места. Все пазлы сложились в уродливую картину. Чишия привел меня на Пляж, чтобы использовать, как использовал Арису. Как, наверное, использовал всех, кто попадался на его пути. Я была лишь пешкой в его сложной, изощренной игре. Пешкой, которой он готов пожертвовать ради достижения своей цели — заполучить карты и покинуть Пляж.

Как же было больно. Эта боль была иной, чем от ран, полученных в играх. Она жалила изнутри, разрушала все то хорошее, что я чувствовала. Все те иллюзии, которые позволила себе создать. Слезы потекли по щекам, обжигая кожу. Но за эти слезы мне не было стыдно. Я не могла их сдержать. Они были выражением моей боли, моей обиды, моего разочарования.

Тишина снова, снова и снова давила, душила, как удавка на шее. Я смотрела на его спину, на эту спину, которую так долго мечтала коснуться, и видела лишь чудовищную пустоту. Чишия был для меня загадкой, которую, как мне казалось, я только-только начала разгадывать. Но на самом деле он был лишь холодной, бездушной маской, скрывающей расчетливого манипулятора.

Куина, до этого момента молчаливо наблюдавшая за нами, оторвалась от стены, ее тело выпрямилось, как пружина, готовая в любой момент сорваться.

— Тебе не жаль Арису? — спросила она, ее голос прозвучал неожиданно громко в этой давящей тишине.

Чишия усмехнулся, бросив на нее взгляд через плечо.

— Жаль? — переспросил он с циничной насмешкой. В его голосе не было ни капли сожаления.

Девушка переступила с ноги на ногу, опустив взгляд в пол. Ее обычно уверенная поза выдавала замешательство.

— Мне его жаль. — тихо проговорила она, возможно, боясь нарушить хрупкость момента.

Он полностью развернулся, но его взгляд был прикован только к Куине. Просто игнорировал меня, словно я уже перестала существовать.

— Если тебе так жаль Арису, — произнес тот, — то ты можешь пойти и спасти его. — в его словах звучал вызов, игра, которую он вел со всеми нами.

Куина ничего не ответила, лишь плотнее сжала губы, пытаясь скрыть бурю эмоций, бушевавшую внутри нее. Ее молчание стало последней каплей. Волна ярости, копившаяся во мне, наконец вырвалась на свободу. Я шагнула вперед, чувствуя, как лицо горит от гнева. Мои ноги двигались сами собой, ведомые инстинктом, а не разумом. Я приблизилась к Чишии, мое дыхание стало тяжелым и прерывистым. Затем, без предупреждения, моя рука взлетела вверх.

Раздался резкий, хлесткий звук пощечины, эхом отразившийся от стен. Боль пронзила мою ладонь, но она была ничем по сравнению с той болью, что разрывала мою душу.

Я стиснула зубы, стараясь сдержать рыдания, готовые вырваться наружу. Мои глаза горели ненавистью, когда я прошипела ему в лицо:

— Ты... ты просто трус! Ты думаешь, что все вокруг просто пешки в твоей игре, но ты ошибаешься. Я не собираюсь бежать с тобой. Я вернусь за Арису. И ты еще пожалеешь, что связался со мной.

Слова вылетали из меня, как осколки стекла, ядовитые и полные презрения. Я видела, как его глаза слегка сузились, но на лице не дрогнул ни один мускул. Он стоял неподвижно, принимая мой гнев, как будто это была еще одна переменная в его сложном уравнении.

Пощечина, казалось, не произвела особого впечатления. Чишия продолжал стоять, наблюдая за мной с тем же отстраненным выражением, которое я так любила и ненавидела одновременно. Не желая больше смотреть на него, я развернулась и, не оглядываясь, направилась обратно в здание. Каждый шаг отдавался гулким эхом в пустом коридоре, отмеряя расстояние между мной и тем, кем я восхищалась.

Чувствовала, как его взгляд прожигает мою спину, но не остановилась. Не хотела показывать ему, как сильно он меня ранил. Не хотела, чтобы он видел мои слезы.

Я брела по коридору, едва различая очертания предметов. Голова гудела, как, если бы в ней поселился рой рассерженных пчел. Сердце ныло, пульсируя в такт глухой боли, расползавшейся по всему телу. Неожиданно тишину разорвала знакомая мелодия. Слащавый, синтетический звук, который раньше казался просто раздражающим, сейчас пронзил меня, как игла. За музыкой последовал приторный голос, льющийся откуда-то сверху, из динамиков, встроенных в потолок.

«ОТ ЛИЦА МОРСКОГО РАЯ ТОКИО, МЫ БЛАГОДАРИМ ВАС ЗА ПРЕБЫВАНИЕ В НАШЕМ ОТЕЛЕ»

«В КАЧЕСТВЕ НАШЕЙ БЛАГОДАРНОСТИ, МЫ С РАДОСТЬЮ ПРОВЕДЕМ ИГРУ ДЛЯ ВСЕХ НАШИХ ГОСТЕЙ»

Я замерла, пытаясь осмыслить услышанное. Игра? Сейчас? Серьезно? Отчаяние схлестнулось с любопытством и даже, как ни странно, с каким-то звериным инстинктом выживания. Сделав глубокий вдох, я успокоила дрожащие руки и вытерла остатки слез. Боль не ушла, но ее острота немного притупилась. Нужно двигаться. Нужно понять, что происходит.

Почти бегом я направилась в вестибюль. Коридор казался бесконечным, лабиринтом, полным призраков прошлого. По пути несколько раз наткнулась на распахнутые двери, из которых вырывался яркий свет телевизоров. На экранах мерцала одна и та же надпись:

«ИГРА НАЧИНАЕТСЯ»

«СЛОЖНОСТЬ: ДЕСЯТКА ЧЕРВЕЙ»

Меня пробрала дрожь. Десятка червей... Это звучало пугающе. Но еще страшнее было осознание того, что Пляж превратился в игровую арену. Как? Кто это сделал? И почему именно сейчас?

Наконец, я добралась до вестибюля. И то, что я увидела, повергло меня в еще больший шок. Толпа людей, обезумевших от страха и паники, толкалась, кричала, отталкивала друг друга. Все пытались добраться до стола, одиноко стоявшего посреди зала. На столе лежали телефоны, а рядом — лист бумаги с надписью:

«По одному на человека»

Вокруг царила полная неразбериха. Люди вырывали друг у друга телефоны из рук, роняли их, спотыкались, продолжая отчаянно рваться вперед. Каким-то чудом мне удалось протиснуться сквозь толпу и занять место там, где было хоть немного свободнее. Вдруг кто-то грубо ткнул меня в руку, вкладывая в нее телефон. Я даже не успела разглядеть лица этого человека. Просто схватила телефон, как утопающий хватается за соломинку.

Я отошла к стене и прислонилась к ней спиной. Холод камня немного успокоил дрожь. Вестибюль, который раньше отдалённо напоминал символ надежды на новую жизнь, теперь больше напоминал клетку, наполненную испуганными зверями.

Люди, до этого хаотично двигавшиеся по холлу, теперь образовали плотное кольцо. Любопытство, смешанное с ужасом, застыло на их лицах. Я не видела, что происходит в центре, но чувствовала — там что-то неладное. Инстинктивно отступила на шаг, но затем, обуреваемая мрачным любопытством, начала протискиваться сквозь толпу. Чьи-то локти невольно врезались мне в бок, кто-то наступил на ногу, но я не обращала внимания. Мне нужно было увидеть.

И я увидела.

Картина, открывшаяся моим глазам, заставила замереть. На вытертом ковре, в багровой луже, растекавшейся зловещими узорами, лежала девушка. Нож, безжалостно воткнутый в грудь, торчал, как зловещее знамя смерти. Я не знала ее. Но вид ее безжизненного тела, этой бессмысленной жестокости, вызвал во мне волну тошноты. Я инстинктивно прикрыла рот рукой, пытаясь сдержать подступившую рвоту.

Из толпы вынырнула молодая девушка в нелепой желтой футболке. С диким воплем она бросилась на колени рядом с телом.

— Момока! — ее голос, полный отчаяния, разнесся по залу.

В следующую секунду все телефоны разом ожили. Экран моего тоже вспыхнул, ослепляя ярким светом. А из динамиков раздался монотонный женский голос:

«ИГРА: ОХОТА НА ВЕДЬМУ»

Это отражение нашей склонности к поиску козлов отпущения, к упрощению сложных проблем, к желанию найти виновного и покарать его, чтобы почувствовать контроль над хаосом.

«ЗЛАЯ ВЕДЬМА, УБИВШАЯ ЭТУ ДЕВУШКУ, ПРЯЧЕТСЯ СРЕДИ ВАС»

В момент обвинения рождается сомнение, отравляющее доверие. Каждый становится подозреваемым, а значит, каждый становится одиноким. Парадокс в том, что для выживания в этой игре необходима сплоченность, но само её условие — недоверие.

«ВЕДЬМОЙ МОГУТ БЫТЬ НЕ ТОЛЬКО ДЕВУШКИ»

Ведьмой может быть любой, кто обладает властью, кто манипулирует, кто готов пожертвовать другими ради собственной выгоды. Это напоминание о том, что зло не имеет пола, оно коренится в человеческой природе.

«ВАМ НУЖНО НАЙТИ ВЕДЬМУ И СЖЕЧЬ ЕЁ НА КОСТРЕ»

Символизм костра — это очищение, но очищение через насилие. Что мы сжигаем на костре? Зло или просто того, кто отличается от нас? Толпа жаждет крови, ей нужен виновный, чтобы утолить свою тревогу. Но разве справедливость может быть достигнута через жестокость? Разве убийство одного оправдывает жизни остальных? Этот приказ ставит перед нами моральную дилемму: готовы ли мы пойти на крайние меры ради выживания, даже если это означает запятнать себя кровью невинного?

«ВРЕМЯ — ДВА ЧАСА»

Два часа — это и вечность, и мгновение. В этот короткий промежуток времени решается судьба игроков, их моральные принципы подвергаются испытанию. Время становится катализатором, ускоряющим принятие решений, обостряющим чувства. Перед лицом неминуемой смерти истинная сущность человека проявляется во всей своей красе или уродстве.

Волна беспокойства прокатилась по толпе. Люди начали переглядываться, шарахаясь друг от друга. В каждом взгляде читалось недоверие. Каждый казался потенциальным врагом. Затем, плотину прорвало, раздались крики, вопросы, обвинения. Люди, до этого скованные шоком, пришли в движение. Они стали переглядываться, тыкать друг в друга пальцами, выкрикивать бессвязные фразы.

— Кто это сделал?

— Это кто-то из нас!

— Давайте найдем ее!

В помещение ворвались несколько молодых парней, запыхавшихся и взволнованных.

— Там! За зданием! Костер! Они развели костер! — кричал один из них, махнув рукой в сторону выхода.

Я подняла голову. В глазах стоял туман, но постепенно зрение прояснилось, и я увидела Усаги. Хорошо, что с ней все в порядке. Ее лицо выражало растерянность, ужас, она смотрела на бездыханное тело Момоки, не веря в происходящее. В следующее мгновение к девушке подскочил Нираги. Его резкие движения, хищный оскал, которым он что-то шептал ей на ухо, заставили меня невольно скривиться. Какое же удовольствие он получает, когда кого-то морально уничтожает?

Вдруг я почувствовала едва уловимое прикосновение к руке. Кончиками пальцев кто-то провел по моей коже. Я обернулась и увидела Чишию. Его пронзительный взгляд, как всегда, скользнул по мне и указал в сторону, призывая следовать за ним.

После всего, что произошло, у меня не было ни малейшего желания идти за ним. Во мне клокотала обида, разочарование, боль. Я нахмурилась, отвернулась и пошла в противоположную сторону. Пусть катится ко всем чертям со своими играми.

Чувствовала его взгляд у себя на спине. Он провожал меня, но через пару секунд ушел. Куина следовала за ним, как тень. Они ушли вместе. Ничего удивительного.

Оставаться там, рядом с обезумевшими боевиками, было равносильно самоубийству. Но, честно говоря, любое место сейчас опасное. Пляж превратился в ловушку, напичканную минами. Я зашла в свою комнату. Едва успела закрыть дверь, как снизу донеслись выстрелы. Боевики не будут разбираться, кто ведьма, а кто нет. Они просто будут стрелять во всех подряд. Эта мысль заставила меня покрыться холодным потом.

Я открыла тумбочку и достала оттуда шокер. Его мне подарил Чишия. Ирония судьбы. Теперь эта маленькая вещица снова может стать моим единственным шансом на выживание.

Осторожно, стараясь не шуметь, я вышла в коридор, внимательно осматриваясь по сторонам. Каждый шорох заставлял меня вздрагивать. Голоса доносились из-за поворота, приглушенные, но вполне различимые. Прислушиваясь, я прижалась к холодной стене. Осторожно выглянув из-за угла, увидела Усаги. Она стояла, разминая кулаки, лицо бледное, губы плотно сжаты. Рядом с ней, нервно переминаясь с ноги на ногу, ожидала та девушка в желтой футболке, а лицо ее выражало смесь тревоги и недоверия. Усаги что-то быстро говорила, жестикулируя, показывая направление. Понятно, она искала Арису.

Сделав глубокий вдох, я выпрямилась, стараясь придать своему лицу спокойное, даже немного расслабленное выражение. Шаг, еще шаг — и я оказалась рядом.

— Я хочу помочь вам найти Арису. — сказала я, голос звучал немного тише, чем хотелось.

Девушка в желтой футболке остановила свой рассказ на полуслове и резко повернулась ко мне. Ее глаза, широкие и темные, были полны недоверчивости, почти враждебности.

— Кто... кто ты такая? — она с осторожностью оценивала меня, рассматривая с головы до ног.

— Кэтсуми, — ответила я, теперь стараясь придать своему голосу твердость. — Я знаю Арису.

Усаги, тоже внимательно рассматривавшая меня, вдруг прищурилась. Ее взгляд просветлел, и на бледном лице промелькнула призрачная улыбка.

— Кэтсуми... — прошептала она, словно припоминая что-то. — Ты... ты та самая! Та, что спасла меня на той игре!

Я слабо улыбнулась. Память о той игре, о том отчаянном манёвре, чтобы отвлечь внимание преследователя, всё еще вызывала дрожь. Но сейчас не время для воспоминаний.

— Да, — кивнула я. — Надеюсь, на этот раз смогу быть более полезной.

Усаги поклонилась с благодарностью, ее лицо осветила искренняя радость. Но она быстро потеряла спокойствие. Ее мимика изменилась, брови сдвинулись в нахмуренном выражении, уши навострились. Она прислушалась.

В этот же момент из-за угла выскочили два парня. Один в кепке, которого, как я помнила, звали Тата, и еще один, с полуголым торсом, чьё лицо было мне незнакомо. Оба были запыхавшимися, лица их покраснели от напряжения и бега.

— Мы тоже хотим помочь найти Арису, — пропыхтел Тата, отдышавшись.

Приятное чувство теплоты распространилось в груди. Не все здесь были равнодушны, не все готовились предать друг друга. Эта мысль подарила немного надежды.

Но наше краткое чувство облегчения было прервано резкими звуками выстрелов. Выстрелы были слишком близко. Они приближались. Мы переглянулись, молча соглашаясь с неизбежностью действий. Быстрым, решительным движением мы бросились вперед, в противоположную сторону, в лабиринт из коридоров, преследуемые эхом выстрелов и леденящим чувством опасности.

Стрельба стихла, оставляя за собой лишь гулкую тишину. Мы бежали, выкрикивая имя Арису, словно это заклинание, способное материализовать его из пустоты. Каждый звук, каждый шорох — лихорадочно анализировался, превращаясь в паранойяльную симфонию опасности. Двери распахивались и захлопывались, каждая комната представляла собой короткий миг надежды, сменяющийся горьким разочарованием. Пусто. Только свинцовый холод бесконечных коридоров, отражающийся в бледных лицах моих спутников.

Арису не было.

За очередным углом, уже лишенная всякой надежды найти его, я замерла. Холодное железо прижалось к моей груди, упираясь в ребра с безжалостной настойчивостью. Дуло пистолета — холодное, твердое, беспощадное. Перед глазами — лицо боевика. Ухмылка, отвратительная, пропитая жестокостью. Она скривила его рот в уродливую гримасу, от которой по коже пробежали мурашки. Его глаза, темные и пустые, не давали никакой надежды. Только ликование, триумфальное удовольствие от власти над жизнью и смертью.

Звук щелчка затвора пронзил тишину, резкий и пронзительный. Его ухмылка стала еще шире, более отвратительной. Что-то нечленораздельное, грубое, прозвучало из его рта, но мои уши отказались воспринимать это оскорбление. Усаги, Тата и парень, имени которого я так и не узнала, мчались ко мне, руки вытянуты вперед, в беспомощном жесте, просящем пощады. Боевик лишь облизал губы, а палец его нащупал спусковой крючок.

В ту же секунду на него набросился парень с полуголым торсом. Быстро, резко, как дикий зверь, он сбил боевика с ног.

Его крик — «Бегите!» — прозвучал как отчаянная мольба, перемешанная с беспокойством.

Оцепенение сменилось шоком. Я стояла, разинув рот, глаза расширены от ужаса, в ушах лишь звон. Хотелось помочь, броситься на помощь тому парню, но я была бессильна. Против такого — сильного, агрессивного, безжалостного — я ничтожна.

— Спасибо и... выживи...— прокричала я, голос срывался. И бросилась бежать. Куда — не знаю. Просто бежала, отчаянно, на автомате, чувствуя жар паники в жилах.

Силы иссякали, ноги заплетались, легкие горели, но я бежала, слыша за спиной приглушенные звуки выстрелов, пока не ощутила под ногами железные ступеньки лестницы, ведущей на крышу. Спасение. Там, наверху, среди черного неба и холодных стен, я смогу спрятаться, хотя бы на время.

«Жизнь — хрупкая ваза, наполненная осколками воспоминаний, пылью сожалений и каплями надежды. В Пограничье эта ваза кажется разбитой вдребезги, осколки вонзаются в самое сердце, а надежда — лишь призрачный мираж в бескрайней пустыне отчаяния»

«Здесь, где смерть танцует на кончиках пальцев, а каждый вздох может стать последним, начинаешь понимать истинную ценность мгновения. Вспоминаешь запах летнего дождя на коже, вкус бабушкиного пирога, тепло объятий дорогого человека. Эти простые радости кажутся сейчас несбыточной мечтой, далекой и недостижимой, словно звезды в ночном небе»

«Но даже в этом аду, в этом мире, где правила диктует жестокость, а выживание — единственная цель, есть место для красоты. В улыбке товарища, готового пожертвовать собой ради тебя. В отблеске солнца на лезвии ножа, отражающего надежду на рассвет. В тихом шепоте ветра, приносящего воспоминания о доме»

«Не позволяй отчаянию поглотить тебя. Не дай тьме сломить твой дух. Цепляйся за каждую искру жизни, за каждую кроху надежды. Ведь даже в самой темной ночи найдется звезда, способная указать путь. И даже в самом разбитом сердце найдется место для любви»

«Помни, что каждый миг — это дар. Используй его, чтобы жить, чтобы любить, чтобы бороться. Чтобы доказать, что ты — человек, достойный вернуться в мир, где есть место для счастья»

«Ведь даже после самой страшной бури обязательно выглянет солнце. И даже после самой долгой ночи обязательно наступит рассвет»

Дверь, скрипнув, подалась под напором, и я вывалилась на крышу. Запах дыма, едкий и удушливый, ударил в нос, обжигая лёгкие — костёр. Внизу пылал костёр. Я попыталась отдышаться, упираясь ладонями в шершавый бетон. Надежды на благополучие Усаги, девушки в желтой футболке, Таты и.... того парня, спасителя — висели тонкой ниточкой, и я изо всех сил старалась не дать ей оборваться. Все же, вина жгучей кислотой разъедала изнутри: я сбежала, бросила их, оставила на произвол судьбы. Обещала помочь Арису, а сама... трусливо скрылась.

Дрожащие ноги едва держали меня. Я хотела подойти к краю, оценить обстановку, увидеть, что происходит внизу, но... Но взгляд зацепился за фигуру, и ледяной ужас сковал меня. Нираги.

Его фигура, очерченная вечерними сумерками, казалась неестественно высокой и гротескной. Видимо, мои шаги все же достигли его слуха. Он обернулся, и лицо его исказилось в злорадной ухмылке. В руке блеснуло оружие, направленное вниз, к мельтешащим внизу фигурам игроков. С высоты, конечно, охота становилась куда проще.

Парень лениво поднялся, закинув оружие на плечо, жестом, казавшимся иронично-беззаботным. И неспешно направился ко мне, с удовольствием, с очевидным предвкушением. Моё сердце замерло. Я не могла пошевелиться, застыв на месте, как окаменевшая статуя.

Нираги остановился близко, всего в шаге от меня. Его глаза, темные и холодные, как бездонные колодцы, наслаждались моим ужасом. А пальцы, длинные и тонкие, поиграли с моей прядью волос, пропустив её между большим и указательным пальцами.

— Ну, вот и ты, Кэтсуми, — его голос был низким, бархатистым, с металлическим оттенком. — Сама пришла. Удивительно. Я уж думал, придётся поохотиться.

Эти слова прозвучали как плевок в лицо. Я чувствовала себя голой, беззащитной, выставленной напоказ. Каждая клетка моего тела кричала о беспомощности.

— Я... — попыталась что-то сказать, но голос предательски сорвался. Страх сковал меня, заставил колебаться.

— Молодец, что явилась. Ведь я так давно хотел с тобой поговорить. — и снова слова, наполненные едкой иронией. Я поняла, к чему он ведет. К тому вечеру, к той попытке, к пощечине, которой я наградила его. Нираги хочет отомстить. И теперь, оказавшись в его власти, слабая, одинокая, я была беззащитна.

— А ты думала, все так просто? — прошипел он мне в ухо. — Ты думаешь, я позволю тебе безнаказанно унизить меня? Твоя жизнь — это ничтожная пылинка, которую я могу стереть одним движением. И стереть с удовольствием. Медленно. Чтобы ты почувствовала всю глубину моего презрения.

Я отшатнулась, почувствовав, как страх пронзает до костей.

— Тебе просто повеселиться захотелось. — выдохнула я, стараясь сдержать дрожь в теле. Моя смелость была лишь маской, прикрывающей панику, которая раздирала изнутри.

Его улыбка, короткая и злая, расчертила лицо глубокими бороздами. Медленно, с явным удовольствием, Нираги снял оружие с плеча. Ствол направился прямо на меня.

— Ты смелая. Очень смелая. Но смелость без мозгов... это всего лишь глупость.

Я замерла, глядя в бесчувственные глаза Нираги. Еще секунду назад я была уверена, что это конец. Конец моей борьбе, моим надеждам, моей короткой, сумбурной жизни. Но в последний момент, будто что-то сломалось в его механизме, он передумал. Отпустил оружие, казалось, оно стало вдруг неподъемным, и схватил меня за руку, потащив к краю бетонной площадки, к пустоте.

Инстинкт самосохранения взвыл, заставляя мой разум судорожно искать выход. Шокер! В кармане толстовки! Слабая надежда, но все же шанс. Дрожащими пальцами я нашарила в кармане, и вытащила его, приготовившись ударить. Но прежде, чем смогла нанести удар, мой план был сведен на нет. Нираги заметил мое движение. Он выхватил шокер, рассматривая его с кривой усмешкой. В темных глазах плескалось злорадство.

— И это все, на что ты способна, крыска? — прошипел боевик, все еще разглядывая забавный предмет в своей руке. Щелкнул переключателем, наблюдая, как между контактами проскакивает маленькая искра. — Думаешь, это меня остановит?

Я молчала, понимая, что моя последняя надежда рассыпалась в прах. Нираги расхохотался, запрокинув голову. Звук был резким, неприятным, как скрежет металла о стекло. И бросил шокер вниз. Я услышала глухой удар и звон разбивающегося пластика. Все.

Он повернулся ко мне, взгляд стал еще более зловещим. Его руки с ужасающей силой впились в моё горло, сжимая с каждой секундой все сильнее.

— Знаешь, Кэтсуми, — прохрипел парень, его дыхание обжигало мое лицо. — Я думал, ты умнее. Как ты вообще дожила до этого момента?

Пальцы продолжали сжиматься сильнее. В глазах начинало темнеть.

— Я мог бы просто пристрелить тебя, — прошептал он, словно делясь секретом. — Но это было бы слишком просто. Слишком быстро. А ты заслуживаешь помучиться. Понять, что ты никто. Просто мусор под моими ногами. А теперь, ты узнаешь, что означает настоящая боль. Я убью тебя, понимаешь? Медленно... очень медленно. Я покажу тебе, каково это — умирать. Ты будешь чувствовать каждую секунду, каждую каплю своей исчезающей жизни. Ты будешь молить о смерти, но я буду наслаждаться твоими мучениями. Ты узнаешь свой предел... ты почувствуешь всю боль и беспомощность. Ты будешь знать свое место...

Его слова были наполнены злобой, жаждой мести. Он замахнулся, готовый нанести удар, но внезапный, нейтральный, спокойный, совершенно неуместный в этой ситуации голос прервал его движение.

— Нираги, тебе не надоело измываться над слабыми?

Боевик замер, будто его ударили током. Он медленно обернулся, но руки с моей шеи не убрал, по-прежнему держал в удушающем захвате.

Это был Чишия. Даже в этой отчаянной ситуации, когда Нираги сжимал мою шею, лишая воздуха, его появление вызвало во мне странную смесь облегчения и горечи. Облегчения, потому что я увидела его — того, кто, несмотря на свою жестокость, все же был мне небезразличен. Горечи, потому что знала, что его мотивы никогда не будут понятными до конца. Но в тот момент он был моим единственным спасением.

Нираги осклабился, увидев Чишию. Звериная усмешка исказила его лицо, превращая в маску чистой злобы.

— Как же ты меня бесишь. Вечно путаешься под ногами.

Чишия оставался невозмутимым. В глазах не отражалось ни страха, ни удивления. Лишь легкая, почти незаметная ухмылка играла на его губах. Он смотрел на меня, беспомощную, зажатую в тиски ненависти, и казалось, что эта картина не вызывает в нем ни малейшей тревоги. Будто бы он предвидел все это, будто бы знал, что мы встретимся здесь, на краю крыши, в шаге от бездны.

Впрочем, я понимала, что сейчас любая секунда, выигранная им, работала в мою пользу. Каждое его слово, каждая пауза давали мне возможность собраться с мыслями, оценить ситуацию и найти хоть малейший шанс на спасение. Пока эти двое обменивались колкостями, я жадно глотала воздух, стараясь хоть немного восстановить силы. Хватка Нираги была железной, каждый вдох давался с трудом, но я должна выдержать, должна найти выход.

Чишия медленно, почти демонстративно сделал пару шагов вперед. В его движениях не было спешки, но была какая-то хищная грация, словно оценивал противника перед прыжком. Боевик заметно напрягся. Он стоял в крайне неудобной позе, удерживая меня одной рукой и пытаясь контролировать ситуацию. В его глазах мелькнула растерянность — он явно не ожидал, что Чишия так просто подойдет.

В этот момент, на долю секунды, Нираги ослабил хватку, чтобы свободной рукой снять с плеча винтовку. Это мой шанс. Мимолетный, почти неуловимый, но шанс. Я действовала инстинктивно, не раздумывая. Собрав все оставшиеся силы, резко оттолкнулась от него ногами, ударив в грудь. От неожиданности тот пошатнулся, хватка ослабла. И я вырвалась.

Свобода ощущалась как глоток свежего воздуха. Не оглядываясь, я отбежала в сторону, подальше от края крыши и смертоносной винтовки.

Нираги закатил глаза, его лицо исказилось от раздражения.

— Блять! Да когда же это закончится? Вы оба мне осточертели! — голос был полон ненависти, и я знала, что он не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить нас.

Чишия стоял неподвижно, наблюдая за нами, руки всё так же спрятаны в карманах толстовки. В его взгляде читалась отстранённость. Я не знала, чего ждать от него — помощи или очередного предательства. До меня доносились обрывки фраз, которыми он обменивался с Нираги. Генераторы... убийство исполнителей Пляжа...

Слова срывались с его губ ровно, почти скучающе, но в этой ровности чувствовалось лезвие, готовое в любой момент вспороть глотку. В ответ боевик лишь мерзко хохотал, и его смех эхом отдавался от бетонных стен крыши. Тот вскинул пистолет, направив прямо на блондина. Мозг отчаянно пытался выстроить хоть какой-то план. Бежать? Бросить его на растерзание этому психопату? Сама мысль об этом вызывала тошноту. Но что я могла сделать? Я беззащитна, безоружна.

Внезапно оба затихли. Нираги, как пантера, резко сорвался с места. Его ухмылка, полная грязного торжества, заставила меня похолодеть. Он шел ко мне. Чишия, напротив, остался неподвижен. Лишь слегка повернул голову, будто заранее зная, что произойдет. Во взгляде читалось: «Поверь мне». Но как я могла ему верить после всего, что произошло?

Брюнет подлетел ко мне, как разъяренный зверь. Его толчок в плечо был грубым, болезненным.

— А ты чего затихла, сучка? — прорычал он. Голос, хриплый от злости, резал слух, как осколки стекла. Дыхание, обжигающее лицо, несло терпкий аромат перебродившего вина.

От неожиданности я запнулась, ноги мгновенно стали ватными. Пейзаж перед глазами закачался, будто влага растерзала акварельный лист, и моя спина едва не коснулась грязного бетона. Но внезапно я ощутила прикосновение на талии. Это была рука, сильная и твёрдая, безошибочно принадлежащая Чишии. Он успел подхватить меня прежде, чем я потеряла равновесие. Быстро убедившись, что я не пострадала, он переместился передо мной, заслоняя от опасности.

— Нираги, ты одержим женщинами, — его речь, как всегда, была тиха и размеренна, но прогремела насмешка, раскалывая спокойствие. — Твоя похоть так тебя и погубит. Ты всегда пытаешься доказать свою мужественность, хватая девчонок. Может, проблема в размере твоего... э-э... оружия?

На лице озлобленного стрелка отразилась растерянность. Он столкнулся с чем-то совершенно неожиданным, не вписывающимся в его прямолинейное, жестокое мировоззрение. Ярость клокотала в его глазах, но вместе с ней промелькнуло и секундное замешательство. Пальцы, сжимавшие винтовку, слегка дрожали.

Я попыталась вырваться из-за спины Чишии, почувствовав, как адреналин бурлит в венах. Хотела что-то сказать, закричать, но слова застряли в горле. Его рука, обхватившая мою талию, осталась непоколебима, не давая сдвинуться с места.

— Не вмешивайся. — произнес он, голос оставался ровным. Взгляд, оценивающий и просчитывающий, прикован к Нираги. Ни капли страха, ни намека на эмоции.

Брюнет, очнувшись от секундного ступора, снова вскинул винтовку, целясь прямо между глаз Чишии. Мир сузился до черного дула, нависшего над нами. Казалось, время остановилось, застыв в ожидании неминуемой трагедии.

Вдруг, Чишия сорвался с места. Движения его были быстрыми, почти неуловимыми. Он выхватил руки из карманов, и в следующее мгновение в воздухе взметнулась веером колода карт. Она разлетелась, как стая белых птиц, отвлекая внимание боевика. На мгновение его взгляд метнулся за порхающими картами, этого оказалось достаточно, чтобы совершить ход. Шунтаро прыгнул в сторону, и в его руке появился странный предмет, напоминающий самодельный пистолет, сконструированный, очевидно, из подручных материалов.

Он направил свое изобретение на Нираги, и из него вырвалась струя пламени. Я услышала вопль, полный боли и ужаса. Брюнет бегал, как обезумевший, пытаясь сбить с себя огонь, метался из стороны в сторону. Его одежда горела, волосы пылали, и все его тело превратилось в живой факел. В панике, в слепой попытке спастись, Нираги споткнулся о выступающую деталь конструкции крыши и потерял равновесие. Его крик оборвался на полуслове. Все, что я увидела — летящую вниз, объятую пламенем фигуру.

Тишина.

Звенящая, давящая, оглушительная тишина. Я стояла, не в силах пошевелиться, не веря своим глазам. В голове была пустота. Я не могла поверить в то, что произошло. Только что, на моих глазах, человек горел заживо и упал с крыши. Нираги больше нет.

Он мертв.

Медленно, словно очнувшись ото сна, я повернула голову к Чишии. Он стоял посреди крыши, абсолютно спокойный, будто ничего не произошло. Беззаботно собирал карты, разбросанные по ветру. Его лицо не выражало никаких эмоций. Ни триумфа, ни сожаления, ни облегчения. Просто маска бесстрастности.

В груди вдруг опять разлилось странное, противоречивое чувство. Облегчение. Огромное, всепоглощающее облегчение от того, что кошмар закончился. Нираги больше не угрожал мне. Он больше не мучил меня своим взглядом, своим присутствием. Он исчез. Но вместе с облегчением пришло и осознание того, что произошло. Чишия убил его. Он, не моргнув глазом, лишил человека жизни. И это зрелище не оставило на нём ни малейшего следа.

Меня захлестнула волна разочарования, смешанного с горечью и даже раздражением. Я была благодарна ему. Безумно благодарна, что он спас меня, что вмешался. Но этого было недостаточно. Боль от осознания, что я была пешкой в его игре, все еще терзала меня. Даже если он передумал меня использовать, слова уже были сказаны, и осадок от них остался.

С трудом проглотив ком, вставший в горле, я развернулась, намереваясь уйти. Каждый шаг давался с трудом, словно ноги мои были прикованы к земле. Но тут его голос, холодный и отстраненный, прорезал тишину:

— Игра еще не закончена.

Я замерла. Не обернулась. Его слова были как пощечина. Сухие факты, лишенные эмпатии. Даже сейчас, вероятно, он видел во мне только инструмент, средство достижения цели. В носу защипало. Я чувствовала, как к глазам подступают слезы. Бессильная злоба на саму себя, на него, на весь этот безумный мир. Хотелось закричать, разорвать тишину, выплеснуть горечь и обиду, которые душили меня изнутри.

Сделав глубокий вдох, я продолжила путь к выходу. Мне просто нужно уйти отсюда. Но голос снова остановил меня.

— Ты нужна мне, Кэтсуми. — слова выскользнули тихо, с размеренной осторожностью, как будто каждое из них прошло через строгий внутренний фильтр, не позволяя эмоциям вырваться наружу полностью.

Эти слова, произнесенные с почти нежной настойчивостью, были как мост, протянутый лишь наполовину: он сделал шаг, но не позволил себе пересечь пропасть полностью, сохраняя тот привычный барьер, который был неотъемлемой частью его натуры.

Нужна? После всего, что произошло? После признания в том, что использовал меня? Эта фраза звучала как издевка. Я не двинулась с места, спиной чувствуя его пристальный взгляд. Чувствовала, как внутри меня нарастает буря.

— Для чего? Чтобы снова подставить? Чтобы я служила приманкой?

Тишина в ответ. Она давила, казалась более жестокой, чем любое обвинение. Но не успела я сделать и шага, как рука Чишии сомкнулась на моем запястье. Хватка была сильной, даже болезненной, что я невольно вздрогнула. Он развернул меня к себе, и наши взгляды встретились. Я увидела в нем что-то новое — почти нежность. Это было так не свойственно ему, что не могла не усомниться в искренности его эмоций. Может быть, это всего лишь очередная манипуляция, способ вовлечь меня в новую игру?

Какая-то часть меня хотела верить в обратное, хотела думать, что за этой маской скрывается что-то большее. Но я не собиралась больше играть. Не могла.

— Чишия, встреча с тобой — кошмар моей жизни, — слова сорвались с губ прежде, чем я успела их обдумать. Ложь. Чистейшая ложь. Встреча с ним была чем-то вроде наркотика, глотка свежего воздуха. Я любила его. И ненавидела себя за это. За то, что позволяла ему так легко манипулировать мной.

— Я устала бегать за тобой, — продолжила я, голос дрожал. — Устала от твоих игр, от лжи и недосказанности.

Он молчал. Лишь челюсть его напряглась, выдавая внутреннее напряжение. Казалось, он взвешивал каждое слово, каждое движение в этом странном танце, который мы вели.

Я вырвала руку и повернулась, снова готовая уйти, сбежать от него, от себя. В четвертый раз за ночь. Каждый раз Чишия останавливал меня. И.... сделал это снова. Но на этот раз... все произошло иначе. Не уговоры, не объяснения, не манипуляции. Он не просто схватил меня за руку. Он притянул меня к себе, резко и властно, и накрыл мои губы своими.

В моей голове произошел взрыв. На мгновение показалось, что это сон, галлюцинация, порожденная отчаянием и желанием. Его губы — мягкие, обжигающие — коснулись моих, и мир перевернулся с ног на голову. Все мои сомнения, вся боль, весь страх — все это исчезло, растворилось в сладостном вихре ощущений. Инстинктивно, без малейшего колебания, я ответила на поцелуй. Это было безумие, предательство самой себя, но я не могла сопротивляться. Я хотела этого. Отчаянно, до головокружения.

Поцелуй был далек от нежности. Он был напористо-требовательным, словно Чишия пытался доказать что-то и мне, и себе. Его губы двигались по моим, то нежно касаясь, то сжимая их сильнее. Он притягивал меня ближе, пока между нашими телами почти не оставалось пространства.

Запах его кожи — терпкий, слегка отдающий дымом — кружил голову. Я почувствовала, как его руки теперь скользнули к моей талии, прижимая к себе. А пальцы, обычно такие холодные и отстраненные, сейчас обжигали сквозь ткань одежды. Я полностью погрузилась в этот океан ощущений.

Вкус его губ — горьковатый, с привкусом адреналина — опьянял. Я запустила пальцы в его на удивление мягкие, шелковистые волосы, чувствуя, как он углубляет поцелуй, словно ища во мне ответы на свои собственные вопросы.

Вокруг нас бушевала охота на ведьму, люди сходили с ума, а мы стояли на крыше, оторванные от мира, и наши губы говорили то, что мы не могли произнести вслух.

В этом поцелуе было что-то большее, чем просто страсть. Что-то, едва уловимое, но ощутимое. В нем было какое-то невысказанное обещание.

Обещание быть рядом.