Пограничные Чувства

Доброго времени суток! Внимание, дорогие читатели! Эта глава содержит сцены жестокости, которые могут быть неприятны для некоторых читателей. Если вы чувствительны к подобному контенту, вы можете пропустить эту сцену. Сюжетно важной информации в ней немного, и вы ничего не потеряете, если начнете читать дальше после ее окончания.  Глава ассоциируется у меня с данными мелодиями: 1. If You Care от akiaura, LONOWN & DJ Pointless 2. 7AM - my head is empty 3. Love Lost (Piano Version)

В горле пересохло. Чувство, сравнимое, будто там поселилась Сахара. Слезы вытекли, оставив лишь неприятное ощущение стянутости на коже. Подняться оказалось труднее, чем я думала. Ноги дрожали, как у новорожденного олененка, и мир покачнулся, когда, ухватившись за шершавую стену, все же выпрямилась.

Я похлопала себя по щекам. Раз, два, три. Легче не стало, но хоть немного вернулась в реальность. Нельзя здесь раскисать. Нельзя позволить кому бы там ни было увидеть меня сломленной.

Плечи понуро опустились, но я заставила себя расправить их. Шаг, еще шаг. Медленно, но уверенно, побрела обратно в эпицентр хаоса, в этот безумный маскарад, который называли Пляжем.

Музыка, оглушающая и бессмысленная, снова ударила в уши. Яркий свет, от которого сводило глаза, слепил и раздражал. Толпа, пьяная и разгоряченная, толкалась вокруг, не замечая меня. Хотелось кричать, чтобы они заткнулись, перестали двигаться, дали вдохнуть. Но вместо этого, я лишь глубже ушла в себя, стараясь стать невидимой.

Боевиков нигде не было. Ни Агуни, с его хмурым взглядом и аурой опасности, ни Нираги, с его садистской ухмылкой и готовностью причинить боль. Арису, Усаги и Куина тоже исчезли.

Я неосознанно направилась к месту, отдаленно напоминающему барную стойку. Просто деревянная конструкция, за которой стоял мужчина в грязной белой рубашке, закатанной по локоть. На его лице читалась усталость и какая-то обреченность, кажется, уже давно смирился со своей участью. Наверное, до Пограничья он действительно работал в баре или ресторане. А может, просто мечтал об этом.

Мужчина бросил на меня оценивающий взгляд, скользнув по красному, опухшему лицу и потемневшим от слез глазам. Я чувствовала себя жалкой, как побитая собака. Он, очевидно, все понял.

— Что налить? — спросил он, голос был хриплым, но в нем чувствовалась какая-то усталая доброта.

Я пожала плечами. Сама не знала. Алкоголь? Никогда не любила его. Но сейчас... сейчас мне нужно забыться. Нужно что-то, что заглушит эту боль, заставит перестать думать.

— На ваше усмотрение. — прошептала я, голос дрогнул.

Мужчина кивнул, не задавая лишних вопросов. Понимал, что сейчас мне нужны не слова, а что-то другое. Отвернувшись, он начал копаться среди бутылок, расставленных в хаотичном порядке. Чего там только не было: виски, водка, ром, какие-то странные настойки в мутных бутылках. Казалось, что все это собиралось по крупицам с брошенных баров и магазинов.

Он взял высокую рюмку, налил немного гранатового сиропа, добавил лед, затем плеснул темно-коричневую жидкость из бутылки без этикетки. Потом немного лимонного фреша и пару капель чего-то ярко-синего. Закончив, тот украсил напиток долькой апельсина и протянул мне.

— Вот, — сказал он. — Попробуй. Может, полегчает.

Я взяла рюмку, пальцы дрожали. Напиток выглядел красиво, почти завораживающе. Прямо как закат в миниатюре. Поднесла его к губам. Пахло цитрусом и чем-то терпким, незнакомым. И сделала маленький глоток. Обжигающе-сладкий вкус прокатился по языку, затем перешел в горькое послевкусие. Алкоголь мгновенно согрел изнутри, приятно расползаясь по телу.

— Спасибо. — прошептала я, и сделала еще глоток.

Мужчина молча наблюдал за мной некоторое время, оперевшись локтями о стойку. В его глазах читалось сочувствие.

— Трудный день? — спросил он, нарушив тишину.
Я кивнула, не отрываясь от рюмки. Не хотелось говорить. Не хотелось вспоминать.

— Здесь у всех трудные дни, — заметил тот. — Но как-то выживаем.

Я посмотрела на него. В его словах была какая-то тихая мудрость. Он не пытался меня утешить, не задавал глупых вопросов. Просто констатировал факт.

— Как тебя зовут? — спросила я, внезапно.

— Кенджи. — ответил он. — А тебя?

— Кэтсуми. — сказала я.

Мы помолчали. Я допила напиток, а Кенджи в свою очередь снова наполнил рюмку. Я пила медленно, смакуя каждый глоток. Алкоголь расслаблял, притупляя боль.

— Что ты будешь делать? — спросил мужчина, когда опустела вторая рюмка.

Пришлось пожать плечами, так как не знала. Раньше у меня был план. Хотела сбежать с Чишией. Хотела быть с ним. Но теперь...

— Не знаю. — ответила я честно.

— Тогда просто живи дальше, — сказал Кенджи, — Один день за раз. Не думай о будущем. Просто сделай все возможное, чтобы выжить сегодня.

Его слова прозвучали довольно просто, но в них была какая-то сила. Возможно, он прав. Возможно, это все, что мне сейчас нужно. Жить дальше. Один день за раз.

Я слабо улыбнулась новому знакомому, чувствуя тепло алкоголя, медленно расползающегося по венам.

— Спасибо. — прошептала, и слова мои утонули в гуле толпы. Он ободряюще улыбнулся в ответ, но тут же отвернулся, возвращаясь к своей работе — смешиванию коктейлей и выслушиванию пьяных исповедей.

Прикрыв глаза, я пыталась удержать ускользающее равновесие. Воздух на Пляже, пропитанный запахом отчаяния, теперь казался даже каким-то... терпимым. Может, это все благодаря заботливому Кенджи и его убойным напиткам. Я старалась отгородиться от мыслей о Чишии, как от назойливых мух. Сейчас не время. Не могу позволить себе снова провалиться в эту бездну боли. Потом... потом разберусь со всем этим. Когда-нибудь.

Голова начала пульсировать от недавних слез и выпитого. Надо уходить, найти укромный уголок и просто переждать этот вечер. Но стоило собраться с силами и сделать шаг, как все мои планы пошли прахом. Грубая сила ударила в спину, прижимая меня обратно к холодной барной стойке. Запах едкого парфюма и пороха ударил в нос. Я узнала этот запах. Нираги. Мое сердце пропустило удар.

— Эй, бармен, — прорычал он, его противный голос заставил меня вздрогнуть, — Налей что-нибудь покрепче. Для дамы. — Теперь в голосе сквозило гадкое предвкушение.

Кенджи нахмурился, его руки замерли над шейкером. Он явно не был рад видеть Нираги. Никто не был рад его видеть. Но Нираги один из исполнителей воли Агуни, и спорить с ним опасно. Он бросил на меня быстрый, сочувствующий взгляд и, молча повинуясь, начал смешивать какую-то ядовитую на вид смесь.

Я же попыталась вывернуться из хватки Нираги, стряхнуть его грязную руку со своей талии.

— Отвали. — прошипела, стараясь сохранить остатки самообладания.

Тот лишь рыкнул в ответ, крепче сжимая меня в своих объятиях. Его лицо приблизилось к моему, и я почувствовала запах алкоголя и сигарет.

— Не рыпайся, куколка. — прошептал он, дыхание обожгло мне щеку.

А в следующее мгновение почувствовала холодный металл, упирающийся в мои ребра. Под тонкой тканью топа ощутила ствол пистолета. Страх ледяной волной прокатился по телу. Он говорил серьезно.

— Делай, что тебе говорят, — прорычал Нираги, голос полон угрозы. — И все будет хорошо.

Я застыла, парализованная ужасом. Все мои мысли, все мои попытки забыться мгновенно испарились. И теперь снова оказалась во власти кошмара. Он всегда был воплощением всего грязного и отвратительного в этом месте. И теперь снова здесь, чтобы разрушить мою жизнь.

Кенджи протянул Нираги бокал, наполненный какой-то мерзкой бурдой. Жидкость переливалась всеми цветами радуги, источая резкий, химический запах. Сугуру взял бокал, но не для себя.

Затем повернулся ко мне, в его глазах плясали злые огоньки.

— Пей. — скомандовал он, грубо впихивая напиток мне в руки.

— Я... я не хочу. — пробормотала я, пытаясь аккуратно оттолкнуть бокал. Мои пальцы дрожали в страхе пролить содержимое.

— Пей, я сказал! — зарычал парень, сдавливая мою руку так сильно, что почувствовала, как хрустят кости.

Я зажмурилась, не в силах выносить его взгляда. Голова кружилась, и тошнота подступила к горлу. Но понимала, что сопротивление бесполезно. Он не оставит меня в покое, пока не сделаю то, что он хочет.

С дрожащими руками поднесла бокал к губам. Запах был отвратительным. Казалось, что в нем смешали все самые мерзкие запахи мира. Но сделала маленький глоток. Жидкость обожгла горло, как кислота. Мне показалось, что проглотила расплавленный металл. В животе все скрутилось в тугой узел, и я закашлялась, пытаясь отдышаться.

— Еще! — скомандовал Нираги, не давая перевести дух. Он наклонил бокал, заставляя меня пить.

Я глотала, давясь и кашляя. Вкус отвратительный, невыносимый. Чувствовала, как алкоголь и эта жуткая смесь обжигают мой желудок. Голова закружилась еще сильнее, и я едва держалась на ногах.

Наконец, боевик отпустил меня, отталкивая от себя. Я рухнула на пол, оглушенная и ошеломленная. Перед глазами все плыло, жутко тошнило.

Нираги стоял надо мной, ухмыляясь. — Вот так-то лучше, — сказал он, но голос звучал приглушенно, как будто издалека. — Теперь ты будешь делать то, что скажу. Поняла?

Я ничего не ответила. Просто лежала на грязном полу, пытаясь прийти в себя. Мир вокруг перевернулся с ног на голову. Чишия, предательство, алкоголь и теперь Нираги. Все это было слишком. Чувствовала, как отчаяние снова захлестывает с головой.

Кенджи смотрел на меня с ужасом в глазах. Он попытался подойти, но Сугуру жестом остановил его.

— Не вмешивайся, — прорычал он. — Иначе пожалеешь.

Бремен замер, понимая, что ничего не может сделать. Он беспомощно смотрел, как боевик поднимает меня с пола.

— Пошли, — сказал тот, волоча меня за собой. — У меня на тебя есть кое-какие планы.

Пришлось идти, спотыкаясь и едва держась на ногах. Куда он меня ведет? Что собирается со мной сделать? Страх сковал, не давая возможности кричать. Моя жизнь превратилась в настоящий кошмар. И, судя по всему, это было только начало. Проклятый Пляж. Проклятый Нираги. Проклят тот день, когда я сюда попала.

Помню только обрывки. Вспышки света, как от стробоскопа, сменялись кромешной тьмой. Вкус алкоголя, смешанный со страхом, въелся в горло. Нираги... его лицо, искаженное злобой и похотью, нависало надо мной. Он тащил меня по коридору, и каждый взгляд, брошенный на нас, обжигал хуже огня. В них читался ужас, отвращение, бессилие. Никто не решался вмешаться. Понимаю, они боялись. Боялись его.

Номер. Толчок, и я падаю на пол, ударяясь локтем. Слабая попытка подняться, но ноги не слушались. Он был рядом, навалился сверху, придавил уже к кровати. Его вес, такой чужой, такой ненавистный, лишал воздуха.

А ухмылка. Она была отвратительна. В ней не было ни капли человечности, только животный инстинкт. Парень смотрел на меня, как на кусок мяса. Попыталась отвернуться, но он схватил за подбородок и заставил смотреть в его глаза.

Его руки. Грубые, сильные, скользили по моему телу. Он провел пальцами по животу, оставляя за собой неприятный липкий след. Затем укусил. Резкая боль пронзила меня, вырвался неконтролируемый крик. Слабый, жалкий, утонувший в тишине комнаты.

— Помогите... — хриплю я, но слова застревают в горле.

Нираги смеется. Звук, полный презрения и наслаждения моей беспомощностью.

— Здесь тебе никто не поможет, куколка.

Он разрывает мой топ. Слышу треск ткани, вижу, как вязаные нити расползаются под его пальцами. Затем наступает очередь купальника. Еще один рывок, и чувствую холод на обнаженной груди.

Еще никогда... никогда не ощущала себя такой уязвимой. Такой сломанной. Хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, перестать существовать. Но я все еще здесь. В этом кошмаре.

Я отчаянно пыталась вырваться. Била его руками, ногами, царапалась. Но все тщетно. Он сильнее. Гораздо сильнее.

Губы Нираги на моей шее. Жгучие поцелуи, оставляющие за собой влажный след. Он кусает, присасывается, причиняя боль. А я задыхаюсь, пытаюсь вдохнуть, но в легких не хватает воздуха.

Затем спускается ниже. Обнаженные плечи, грудь. Его язык скользит по моей коже, вызывая тошноту. Чувствую себя грязной, оскверненной.

Слезы. Они текут по моим щекам, смешиваясь с потом и страхом. Я закрыла глаза, пытаясь отгородиться от происходящего. Но это не помогает. Все чувствую. Каждое прикосновение, каждое движение.

Нираги следом разорвал вязаную юбку, будто она была сделана из бумаги, и принялся целовать мои ноги. Не нежно, не ласково, а жадно, грубо. Облизывал, кусал, оставляя на коже багровые следы, клеймил, отмечая меня как свою собственность.

В какой-то миг, в этой пучине ужаса, я уловила слабую искру надежды. Показалось, что Нираги расслабился, опьяненный своей властью, на секунду потерял бдительность. Это шанс. Единственный.

Собрав все остатки воли, все крохи сопротивления, я сосредоточила всю свою энергию в ноге. С глухим криком, перекрывающим шум в ушах, ударила. Удар пришелся точно в цель — в лицо. Он взвыл от боли, покачнулся и рухнул на пол, выплевывая проклятия.

— Сучка! — прокричал тот, хватаясь за лицо.

Вскакиваю, будто меня подбросило пружиной, но мир вокруг поплыл. Голова закружилась, ноги отказывались слушаться. Я шаталась, как марионетка с перерезанными нитями. Нужно бежать. Бежать.

Рывок к двери. Но не успеваю. Нираги, сравнимый с разъяренным зверем, хватает меня за лодыжку. Падаю, больно ударившись локтем о пол. Он наваливается сверху, его вес давит, ломает. Сидит на моих бедрах, пригвождая к этому месту. И начинает бить. Яростно, злобно, с наслаждением. Кулаки обрушиваются на плечи, на лицо, на грудь. Я стараюсь закрыться, вырываюсь, пытаюсь вдохнуть, но боль разрывает тело, сознание меркнет.

Снова собираю остатки сил. Теперь ударю туда, где ему точно будет больно. Со всей силы бью коленом в пах. Нираги взвыл, свернулся калачиком, заскулил. Кажется, получилось.

Не обращая внимания на боль, не обращая внимания на тошноту, не обращая внимания на свою наготу, я вылетела из комнаты. Плевать, что почти раздета. Плевать на все. Главное — подальше отсюда. Подальше от этого чудовища.

Я бежала по коридору, спотыкаясь и падая.

Слезы застилали глаза, но продолжала бежать.

Каждый вздох причинял боль в ребрах, но продолжала бежать.

Слышала, как он кричит вслед, угрожает, обещает меня найти и убить, но продолжала бежать.

Кожа горит от холода и унижения. Стыд прожигает насквозь, но сейчас это неважно. Важно только одно — выжить. Я добралась до лестницы и бросилась вниз, перепрыгивая через несколько ступеней. Дыхание срывалось, царапая горло. Не оглядывалась, боялась увидеть его — тень, ухмылку, напоминание о том, что случилось.

Облегчение, что он не преследовал, было мимолетным. Скорее даже пугающим. Знала, на что способен этот безумец. Его внезапное отступление только усугубляло тревогу, превращая ее в гнетущий страх.

За углом — хохот. Звуки проникают сквозь пелену ужаса, пронзая, как осколки стекла. Вижу лица — размытые, глумливые. Их взгляды прожигают насквозь, оценивают, раздевают. Хочется провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться в воздухе. Я потянула клочки разорванного купальника, пытаясь прикрыть грудь, но это бесполезно. Ощущение позора уже въелось в кожу, от него не избавиться.

Комната... Вот она. Я захлопнула дверь с такой силой, что кажется, стены содрогнулись, и оперлась спиной об нее, медленно сползая вниз. Здесь безопасно. Здесь... должно быть безопасно.

Но в голове — ад.

Он начинается с дрожи. Мелкой, едва заметной, но быстро перерастающей в неконтролируемую тряску. Зубы стучат, как от лютого мороза, хотя в комнате душно. Я сжала голову руками, пытаясь остановить этот кошмар, но тщетно.

Затем — голоса. Сначала тихие, шепчущие, прямо как змеи, заползающие в сознание. Потом — все громче и громче, превращаются в оглушительный хор, в котором невозможно разобрать слова. Они скандируют, обвиняют, проклинают. Знаю, что это — лишь плод моего воображения, но ничего не могу с этим поделать.

— Это ты виновата... — шепчет один.

— Из-за тебя мы погибли... — вторит другой.

— Ты должна была нас спасти... — кричит третий.

Грудь сдавило так, что не могла вдохнуть. Пыталась, судорожно глотая воздух, но получалось только хуже. Сердце колотилось в бешеном ритме, готовое вырваться из груди. Барабанная дробь отдавалась в ушах, заглушая остальные звуки. Потом появился озноб. Не просто холод, а леденящий ужас, проникающий в каждую клетку тела. Руки забегали по телу, ощупывая, проверяя, пытаясь убедиться, что я все еще здесь. Но все было чужим, неправильным. Кожа горела там, где касался Нираги, оставляя мерзкое ощущение.

Голова раскалывалась. Не от похмелья, а словно кто-то вбивал в череп раскаленные гвозди. В глазах все поплыло, предметы потеряли очертания, комната вращалась вокруг, как карусель, грозя сбросить в пропасть.

Я вновь захватила голову руками, пытаясь остановить этот ад. Волосы рвались, выпадая клочьями. Боль была острой, физической, но она не могла перекрыть ту, что терзала душу.

В поле зрения попал потолок. Обычный, немного обшарпанный, с потрескавшейся краской. Но в одно мгновение он меняется. Краска исчезает, обнажая кровоточащие раны. По потолку стекает кровь, густая, липкая, заливая все вокруг. Я закрыла глаза, отвернулась, но это не помогло. Кровь была везде — на стенах, на полу, на моих руках.

Но, открыв глаза, заметила, что передо мной теперь не комната, а поле боя. Искалеченные тела, разбросанные повсюду. Лица, полные боли и ужаса, смотрящие с укором. Лица расстрелянных, напуганные глаза молодой девушки, взорванные тела.

— Ты должна была меня спасти! Почему ты не сделала этого? — кричит голос из толпы мертвецов.

Я схожу с ума. В голове проносятся обрывки воспоминаний: игры, смерти, предательство. Все сливается в один кошмар. Чувствую себя виноватой во всем, что произошло. Я должна была что-то сделать, что-то изменить, спасти их. Но ничего не сделала.

Чишия. Его лицо тоже появляется в толпе. Холодный, отстраненный взгляд, полный презрения.

— Ты слабая. Ты бесполезна. Я ошибся в тебе. — произносит он тихо, но эти слова звучат громче всех остальных.

Сердце разбивается на миллионы осколков. Боль невыносимая. Его слова — как кинжал, вонзенный в спину. А потом появляется Нираги. Его ухмылка отвратительна. Он тянет ко мне руки, его прикосновения обжигают, пачкают.

— Ты моя. — шепчет он.

Крик застревает в горле. Не могу вымолвить ни слова. Все смешивается в единый хаос: кровь, крики, лица, боль. Чувствую, как разум покидает меня, оставляя лишь животный страх.

Я, свернувшись в клубок, зажмурила глаза, зажала уши руками, в надежде заглушить крики в голове. Но это не помогало. Они становились только громче, настойчивее. Дрожь не прекращалась. Тело судорожно дергалось, как у марионетки, лишенной управления.

Не могу. Больше не могу.

Поднимаюсь, шатаясь, ноги ватные, не слушаются. Кое-как добираюсь до прохлады ванной и смотрю в зеркало — вижу не себя. Вижу сломанную куклу, с пустыми глазами, наполненными лишь отражением боли. Вижу чудовище, изуродованное страхом. Вижу... не знаю, кого вижу. Только не себя. Крик рвется из горла, но застревает где-то внутри, превращаясь в беззвучный вой. Рука взлетает, и со всей силы обрушивается на отражение. Зеркало разлетается вдребезги, прямо как моя душа. Осколки сыпятся на пол, острые, злые... как этот мир.

Я села на корточки, не замечая, как маленькие кусочки стекла впиваются в кожу. Боль — вот оно, настоящее. Не призрачное касание чужих рук, не страх воспоминаний, а острая, жгучая боль. Эта боль заставляет дышать, заставляет чувствовать, что я еще здесь. Еще жива.

Куда подевалась та Кэтсуми, что уверенно шагала по улицам Токио, та, что не боялась трудностей и верила в себя? Где та девушка, что попала сюда, в этот ад, и поклялась выжить, во что бы то ни стало? Ее больше нет.

Трясущимися руками подбираю один из осколков. Маленький, неправильной формы, но достаточно острый. Смотрю в него, как в окно в другой мир. В мир, где снова вижу... себя. Растерзанную, сломленную. Слабую.

Именно это слово бьет наотмашь. Слабая. Всегда считала себя сильной. Выживала, боролась, притворялась, что все в порядке. Улыбалась, когда хотелось кричать. Терпела, когда хотелось бежать. Притворялась, что не боюсь, что справлюсь. Но это все ложь. Самообман. Я слабая. И больше не могу притворяться.

Сколько еще? Сколько еще предательств, потерь, унижений я смогу вынести? Сколько еще раз мне придется собирать себя по кусочкам после очередного удара судьбы? Сколько еще ночей я проведу, просыпаясь в холодном поту от кошмаров, которые преследуют меня наяву?

Больше не могу. У меня нет сил. Нет желания. Нет надежды.

Вспоминаю про возвращение в реальный мир. Про то, что там все будет по-другому. Но я больше не хочу возвращаться. Потому что знаю, что там ничего не изменится. Там меня ждут те же проблемы, та же боль, то же одиночество. Здесь хотя бы все честно. Здесь ты знаешь, что тебя могут убить. Здесь каждый день — это борьба за выживание. Но в этом есть какой-то извращенный смысл. Ты сражаешься, ты рискуешь, ты живешь одним днем.

Но я устала сражаться. Устала рисковать. Устала жить одним днем.

«Чишия»

Одно имя, как удар ножом. Его слова, холодные и расчетливые, эхом отдавались в сознании.

«Ты мне не нужна»

Как просто и жестоко. Я отдала ему свое сердце, открылась, доверилась... а он просто выбросил его, как ненужную вещь. И дело даже не в том, что он отверг мои чувства. Дело в том, что он использовал меня, как пешку в своей игре, а потом без сожаления выкинул за борт. А я, дура, поверила. Поверила в его светлые глаза, в надежду, которую он мне подарил. Поверила, что между нами может быть что-то настоящее.

Это невыносимо. Не могу больше.

Пальцы дрожали, сжимая в руке острый осколок. Он казался холодным и чужим, но в то же время манил к себе, обещая избавление. Избавление от боли, от страха, от гнетущего чувства безысходности. Я понимаю, что совершаю ошибку, чудовищную, непоправимую. Но разум, затуманенный отчаянием, отказывался искать другие выходы. Это капитуляция. Поступок не силы, а слабости. Самой черной и гнусной слабости, на которую только способна человеческая душа. И осознание этого еще больше толкало меня к краю.

Дыхание сбивчивое, в груди ноет. Я прикоснулась осколком к запястью. Кожа под ним дрожала. Резкий, обжигающий укол. К боли привыкла. Слишком много боли пережила, пребывая в Пограничье. Кровь выступила тонкой алой ниточкой. Небольшая рана. Не то, чего ждала. Не то, что могло бы принести облегчение. Лишь подтверждение моей нерешительности, моей трусости.

Я сделала вторую попытку. Надавила сильнее, провела увереннее. Кровь хлынула быстрее, обжигая руку горячей струей. Но и теперь не почувствовала облегчения. Лишь отвращение к себе, к своей слабости, к своей жалкой попытке бегства. И опустилась на пол, спиной к холодной стене. Ноги подкашивались, тело била дрожь. Я сжала осколок сильнее и, закрыв глаза, провела им в третий раз. На этот раз не сдерживалась, надавила со всей силы, глубоко, безжалостно. Кровь хлынула потоком, заливая руку, капая на плитку. Боль наконец пронзила все тело, острая, жгучая, но какая-то далекая, нереальная.

И выпустила осколок из руки. Он звякнул, упав на пол, смешавшись с багряными каплями. Я прикрыла глаза, в голове кружились обрывки воспоминаний, лица, голоса.

Первой, кого увидела, была Куина. Её сильный, уверенный взгляд, её добрая улыбка. Как же я могла так с ней поступить? Предать её дружбу, её веру в меня. Она была мне как сестра, как родная душа в этом проклятом мире.

— Прости меня, Куина, — прошептала одними губами. — Прости за мою слабость. Я не достойна твоей дружбы.

Затем появились лица моих родных. Мама, с её заботливыми руками и любящим взглядом. Младший брат, с его озорной улыбкой и вечными вопросами. Как же они будут без меня? Как переживут эту потерю?

— Простите меня, — молила их мысленно. — Простите, что оставляю вас. Я не хочу, но больше не могу.

И, наконец, возник его образ. Чишия. Холодный, загадочный, отстраненный. Тот, кто разбил мое сердце, но кого я продолжала любить, несмотря ни на что. Даже сейчас, в последние минуты моей жизни, он был в моих мыслях.

— Прости меня, Чишия, — прошептала я. — Прости за мою глупость, за мои чувства. Надеюсь, ты выживешь. Надеюсь, ты найдешь свой путь. — Признаться, я была готова пожертвовать собой, чтобы он выжил.

Несмотря на боль, на обиду, на разочарование, в моем сердце не было ненависти. Только любовь. Глупая, безнадежная любовь к человеку, который не нуждался во мне. Но даже эта любовь не могла остановить меня. Сейчас казалось, что это единственный выход. Единственный способ прекратить это безумие, эту боль.

Слезы текли по щекам, смешиваясь с кровью. Дыхание становилось все слабее, все тяжелее. В глазах темнело. Чувствовала, как жизнь покидает меня, и вместе с ней уходила боль, уходил страх, уходило отчаяние.

Я больше не видела Куину, маму, брата, Чишию. Лишь темноту. Пустоту. Это конец. Но мне больше не страшно.

***

Я, кажется, тону в молоке. Густом, обволакивающем, лишенном вкуса и запаха. Молоко превращается в свет. Яркий, нестерпимый, он пронзает мои веки, заставляя вжаться в себя, спрятаться от этой всепоглощающей белизны. Но она везде. Она — это всё. Медленно, осторожно, словно крадусь у самой смерти, я приоткрываю глаза. Резкая боль пронзает голову, как осколок стекла, и невольно морщусь. Свет бьет в глаза с такой силой, что кажется, прожжет мне сетчатку. Щурясь, пытаюсь адаптироваться к этому чудовищному сиянию.

«Я умерла?»

Эта мысль пронзает, как кинжал. Но если это смерть, то она совсем не такая, какой я ее представляла. Ни мрачных теней, ни демонов, ни жутких криков. Лишь ослепительный, всепоглощающий свет.

Я в каком-то лимбе, между раем и адом? В предбаннике загробного мира, где решается моя судьба? Покончить с собой... грех. Непростительный. Теперь я проклинала себя за эту слабость, за то, что позволила тьме поглотить меня. Отчаяние, страх, боль... они оказались сильнее. Пытаюсь пошевелиться, все тело словно налито свинцом, каждое движение дается с трудом.

Но, к моему удивлению, могу двигаться. Чувствую, как одеяло шуршит под моими пальцами. А вот и боль. Нет, не вселенская, адская мука, а тупая, ноющая боль в левой руке. Я поднимаю ее и вижу. Запястье плотно обмотано бинтом. Белая ткань кое-где пропитана кровью. Маленькие, зловещие пятна напоминают о той ночи, о том отчаянном порыве.

«Бинт. Значит, кто-то перевязал меня? Значит... меня спасли?»

Хлопаю глазами, пытаясь сориентироваться. Голова раскалывается, в висках стучит. Передо мной — знакомые, но в то же время чужие стены. Обои с выцветшим цветочным узором, старый шкаф, тумбочка с потрескавшимся лаком. Это... моя комната. Но почему она кажется такой незнакомой? Может быть, я слишком долго смотрела на нее сквозь пелену отчаяния и боли, что больше не узнаю? Или это только галлюцинация? Продолжение кошмара? Мой разум играет со мной, подсовывая знакомые декорации, чтобы замаскировать ад, в который я попала?

Хочу закричать, но вместо этого из горла вырывается лишь хриплый стон.

В комнате кто-то есть. Сначала я не вижу ее. Только слышу тихий шорох, доносящийся от шкафа. А потом, из глубины платяного ада появляется она — Куина. Она стоит спиной ко мне и роется в вещах. Ее дреды растрепаны, на лице — сосредоточенное выражение. Она что-то ищет. Что?

«Куина? Здесь?»

Сердце болезненно сжалось. Куина... хрупкая ниточка, связывающая меня с этим безумным миром. Единственный человек, который, казалось, понимал меня. Который видел во мне что-то большее, чем просто цифру в списке игроков. Она жива. И я жива.

Я попыталась приподняться, опираясь на локти, но резкая, пронзительная боль в левой руке заставила меня зашипеть и снова упасть на подушку. Шуршание в комнате прекратилось. Куина, стоявшая у шкафа спиной ко мне, резко обернулась. В ее глазах мелькнуло облегчение, но тут же сменилось тревогой и каким-то сердитым беспокойством. Она быстро подошла ко мне, ее сандалии бесшумно шлепали по полу.

— Кэтсуми! Очнулась! — выдохнула она, присаживаясь на край кровати. Ее руки крепко обняли меня, прижимая к себе. В объятиях Куины всегда есть что-то успокаивающее, теплое, как будто она отдавала мне часть своей силы. Почувствовала, как ее плечи дрожат. — Я так испугалась! Боже, Кэтсуми...

Объятия прекратились так же внезапно, как и начались. Девушка отстранилась и, нахмурившись, легонько ударила меня в плечо. Это не было больно, скорее, какой-то упрек.

— Ну ты и идиотка! — проворчала она, но в ее голосе звучала неподдельная забота. — Что ты натворила?

Я промолчала, отвернувшись. В горле стоял ком, и любое слово казалось предательством. «Идиотка» — да, это правда. Я — идиотка. Слабая, глупая, сломленная идиотка.

Куина, видимо, поняла мое состояние. Ее лицо смягчилось, и она вновь села рядом, взяв мою ладонь в свои. Ее пальцы были теплыми и сильными, контрастируя с моей холодной и дрожащей рукой.

— Пожалуйста, Кэтсуми, скажи мне... что случилось? Почему ты так поступила? — голос был тихим, почти умоляющим.

Я вздохнула, закрыв глаза. Вспоминать все это мучительно. Нираги. Его мерзкий оскал, его грязные руки... Нет, не хочу об этом говорить. Не могу. Помотав головой, попыталась отогнать нахлынувшие воспоминания.

— Не хочу... не могу... — прошептала я.

Но Куина не отступала. Ее взгляд слишком настойчивый, проникающий, требующий ответа. Она ждала, и я знала, что не смогу избежать разговора. Собравшись с духом, проговорила, запинаясь:

— Нираги... он... он очень плохо со мной обошелся.

Лицо девушки тут же помрачнело. А хватка моей руки усилилась. Почувствовала, как ее тело напрягается. Она знала, что это значит. Она уже видела Нираги в действии.

— Этот ублюдок... — прошипела та сквозь зубы. — Он заплатит за это.

В этот самый момент, как по злой иронии судьбы, со стороны ванной комнаты раздался тихий скрип двери. Наши взгляды одновременно устремились туда. Из ванной вышел Чишия. В руках он держал... бинт? Да, точно бинт. Лицо его было невозмутимым, как всегда. На нем не отражалось никаких эмоций, будто просто уходил из ванной после того, как почистил зубы, а не после того, как там я попыталась лишить себя жизни.

Я застыла, как кролик перед удавом. Что он здесь делает? Какого черта происходит? Почему он здесь, в моей комнате, после всего, что произошло? Мысли роились в голове, сталкиваясь друг с другом, образуя хаотичную кашу. Гнев, обида, непонимание — все смешалось в один большой комок боли. Но сквозь этот шторм негативных эмоций пробился тонкий лучик... надежды? Сердце бешено заколотилось в груди. Несмотря на все его слова, на его холодность, на его отвержение, я все еще... люблю его.

Это абсурдно, нелогично, но совершенно неоспоримо. Вид его спокойного лица, его бледной кожи, его припухлых губ — все это вызывает во мне прилив болезненной, но такой сильной нежности. Кажется, мои чувства к нему стали только сильнее, наплевав на то, как он отверг меня. Я ненавижу себя за это. Ненавижу его за это. Но ничего могу с собой поделать.

Парень остановился посреди комнаты, взгляд его скользил с меня на Куину и обратно. В его лице снова и снова не читалось ничего, кроме привычной отстраненности.

— Ты действительно идиотка. — произнес он, пожав плечами. Внутри все сжалось. Я ожидала чего угодно, только не этого. Презрения? Разочарования? Не знаю... Но не этой холодной констатации факта.

Куина закатила глаза, видимо, не разделяя его цинизма.

— Я вас оставлю, чтобы вы обо всем поговорили. — буркнула она и вышла из комнаты, оставив меня один на один с моей болью и... с ним.

Я цокнула языком, отвернувшись к окну. Наступал вечер. Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в багровые и оранжевые оттенки. Сколько я проспала? Какой сегодня вообще день? Какая игра ждет меня? Все эти вопросы крутились в моей голове, как целый рой назойливых мух.

Чувствую себя такой уязвимой, обнаженной перед ним. Каждый его взгляд, каждое слово могли ранить до глубины души. Мне хотелось спрятаться, исчезнуть, провалиться сквозь землю. Внезапно услышала тихий шорох. Обернулась и увидела, как парень сел на край кровати.

Он молча разбинтовывал повязку на моем запястье. Я отвела взгляд. Вид моей изуродованной руки вызывал отвращение. Кровь, запекшаяся на бинте, потемнела, образовав некрасивые разводы. Мне опять стало стыдно за свою слабость, за то, что довела себя до такого состояния.

Чишия работал быстро и ловко. Он аккуратно разматывал бинт слой за слоем, обнажая зияющую рану. Я чувствовала, как болезненно пульсирует кровь в венах. Старалась не смотреть, но взгляд невольно тянулся к его рукам. Они тонкие, бледные, но в то же время сильные и уверенные.

А рана выглядела ужасно. Глубокий, неровный разрез, края которого воспалены и покрасневшие. Я ощутила новый приступ тошноты, но постаралась сдержаться. Чишия, казалось, не испытывал никаких эмоций. Он не морщился, не вздрагивал, не выражал ни жалости, ни отвращения. Его лицо оставалось непроницаемым. Он просто делал свою работу.

Я закусила губу, стараясь отвлечься от боли и отвращения. Наблюдала за ним украдкой, бросая короткие взгляды на его лицо. Изучала каждую черту, каждую морщинку, каждую пору. Его нос, четко очерченную линию губ, острые скулы, густые брови, слегка нахмуренные над переносицей. Я пыталась понять, что происходит у него в голове, что он действительно чувствует ко мне. Но его лицо оставалось загадкой, неразгаданным кодом.

Как он может быть таким спокойным? Откуда знает, как правильно обрабатывать раны? Вдруг невольно задалась этим вопросом.

— Ты что, врач? — прошептала я, не в силах больше выносить молчание. Мой голос дрожал, выдавая волнение.

Чишия не ответил. Просто продолжал молча работать, смачивая ватный тампон антисептиком и осторожно обрабатывая рану. Конечно, чувствовала, как жжет кожу, но старалась не двигаться.

Не выдержав напряжения, я снова начала разглядывать его. Он так близко, и в то же время так далеко. Чувствую его запах — слабый аромат лекарств и чего-то неуловимо личного, притягательного. Мне захотелось прикоснуться к нему, почувствовать тепло его кожи, зарыться пальцами в его волосы. Но понимаю, что это невозможно.

Парень вдруг поднял глаза и посмотрел на меня. В его взгляде только холодная отстраненность.

— Не подумай лишнего, — произнес он спокойно, но твердо. — Это Куина заставила позаботиться о тебе.

Вся надежда, тлеющая в моей душе, мгновенно погасла. Прикрыла глаза, чувствуя, как щеки заливает краска стыда. Конечно. Зачем вообще надеялась на что-то другое? Он не заботится обо мне. Делает это только потому, что его попросила Куина. Я почувствовала себя еще более жалкой и униженной, чем раньше. Я — ничто для него, просто обуза, от которой он хочет поскорее избавиться.

Я отвернулась, когда Чишия закончил перевязку. Мне стыдно, мерзко, больно. Не хотела больше видеть его лицо, лицо человека, который, как мне казалось, видел меня насквозь, видел все мои слабости и уродства. Каждое его прикосновение теперь отзывалось во мне жгучим электрическим разрядом, вновь напоминая о том, что я сделала, о том, как низко пала.

Тишина в комнате стала какой-то плотной, почти осязаемой. В ней больше не было того давящего напряжения, которое висело в воздухе еще минуту назад. Мне казалось, что слышу каждый свой вздох, каждое биение сердца, и все это на фоне его ровного, спокойного дыхания. Удивительно, но эта тишина не пугала. Наоборот, она стала какой-то... умиротворяющей? Все бури, терзавшие меня, внезапно утихли, оставив после себя лишь звенящую пустоту. Или, может быть, не пустоту, а что-то похожее на... комфорт? Абсурд. Как в ситуации, когда ты пыталась убить себя, может быть хоть что-то комфортное? Не знаю, просто чувствую это.

Чишия поднялся с кровати. Ощутила, как матрас слегка колыхнулся под моим телом. Он сунул руки в карманы своей неизменной толстовки. Этот жест ему так свойственен. Интересно, он вообще когда-нибудь снимает эту толстовку?

И направился к двери. Я проводила его взглядом, стараясь не думать ни о чем. Просто наблюдала за его движениями, за тем, как он, не спеша, идет к выходу. В голове больше никаких мыслей, только тупая, ноющая боль в запястье и странное ощущение... потери. Будто отпускаю что-то очень важное, что-то, что никогда больше не смогу вернуть. Но тут во мне что-то щелкнуло. Почувствовала острую, почти физическую потребность поблагодарить его. За все. За то, что сейчас перевязал мне руку. За то, что спасал. За то, что просто был рядом, даже если эта близость иногда приносила боль.

Собравшись с силами, я прошептала:

— Спасибо... — голос прозвучал хрипло и тихо, почти неслышно.

Чишия замер. На мгновение, всего на долю секунды остановился возле двери. Я заметила, как напряглись его плечи, как слегка дернулась его голова. Но он ничего не сказал. Не обернулся. Затем ушел. Просто вышел из комнаты, оставив меня одну.

Я выдохнула. Длинный, тяжелый вздох, освобождающий мои легкие от спершегося там воздуха. Приложила правую ладонь ко лбу, пытаясь унять нарастающую пульсацию в висках. Столько всего произошло за эти несколько дней. Столько боли, страха, отчаяния. И все это... ради чего?

Аккуратно повернувшись набок, я попыталась закрыть глаза и расслабиться. Хотелось просто уснуть, забыться, перестать чувствовать хоть на мгновение. Но не получилось. Мысли роились вокруг меня, не давая покоя. И тут мой взгляд зацепился за что-то странное. За предмет, лежащий на тумбочке возле кровати. Что-то, чего тут раньше точно не было. Приподнявшись на локте, присмотрелась. Это плеер. Вернее, не плеер, а шокер. Тот самый шокер, которым Чишия не раз спасал мне жизнь. Тот самый шокер, который он всегда носил с собой.

«Черт возьми, он забыл его?»

Вряд ли. Чишия ничего не делает просто так. Каждое его действие продумано, каждая деталь имеет значение. Он не тот человек, который просто так оставляет свои вещи. Я взяла шокер в руки. Он был прохладным и гладким на ощупь. Повертела его в пальцах, рассматривая со всех сторон. Вспомнила, как Чишия использовал его, чтобы защитить меня от водящего. Вспомнила, как он использовал его, чтобы вырубить того силача. Вспомнила...

Слабая, робкая улыбка сама собой появилась на моем лице. Неужели... неужели он оставил это для меня? Для моей защиты? Чтобы я не чувствовала себя такой беззащитной, такой уязвимой?

Глупо, наверное. Наивно. Верить в то, что Чишия, такой холодный и расчетливый, мог сделать что-то просто так, из заботы. Но я хотела верить. Отчаянно хотела. Сжав шокер в руке, он показался мне таким незначительным, но в то же время таким важным, таким... символичным. Символом надежды. Символом того, что, может быть, все еще не потеряно. Я снова легла на спину, прижимая «плеер» к груди.

Улыбка на моем лице стала шире. Больше не позволю себе сломаться. Больше не позволю отчаянию поглотить меня. Буду бороться, искать выход из этого проклятого Пограничья. И, кто знает, может быть, однажды смогу понять, что на самом деле чувствует Чишия.

Но сейчас... сейчас мне просто нужно отдохнуть. Нужно набраться сил, поверить в то, что все будет хорошо. Закрыв глаза, я позволила себе провалиться в сон. Сон...был спокойным и безмятежным. Возможно, в этом помог маленький, но важный символ надежды.

***

Солнце сквозь щели пробивалось прямо в глаза, заставляя щуриться. Я поморщилась, чувствуя, как ноет каждая клеточка тела. Словно меня пропустили через мясорубку, а потом забыли смазать Лидокаином. Кто-то настойчиво тыкал меня в плечо. Не успела я открыть глаза, как что-то влажное и неприятно теплое оказалось у меня во рту. Каша. Прожевав и проглотив без особого энтузиазма, наконец, сфокусировала взгляд. Куина.

На ее лице играла странная смесь облегчения и раздражения. Она сидела на корточках рядом с моей кроватью, держа в руках алюминиевую миску и ложку. Усмехнувшись, я попыталась придать своему голосу хоть какую-то твердость, но вышло лишь хриплое бормотание:

— Куина... Что ты...

Она коротко рассмеялась, и этот звук звучал так... правильно, что мне захотелось заплакать. Но я сдержалась.

— Ешь. — сказала девушка, протягивая ко мне еще одну ложку с кашей.

Я открыла рот, чувствуя, как живот скручивается от голода. Каша была безвкусной, водянистой, но в тот момент казалась самым восхитительным блюдом на свете. Куина, видимо, увидела это в моем взгляде.

— Ты была в отключке два дня. — сообщила она, между делом.

Я чуть не подавилась.

— Что? Два дня? — прохрипела, пытаясь сесть. Голова закружилась, и меня тут же с силой опустили обратно на подушку.

Хикари нахмурилась, но в ее глазах мелькнула жалость. Она снова поднесла ложку к моему рту.

— Ешь, Кэтсуми. Тебе нужны силы.

Пришлось послушно открыть рот, глотать кашу и пытаться переварить услышанное. Два дня. Два дня... что произошло за эти два дня? Пляж продолжал существовать. Игры продолжались. Люди умирали. А я... я просто отрубилась. Воспоминания хлынули в голову болезненной волной. Нираги. Осколок. Кровь. Отчаяние, такое всепоглощающее, что хотелось просто исчезнуть. Затем... Чишия. Его холодные руки, перевязывающие мои порезы. И... шокер. Тот самый шокер, который он оставил для меня. Почувствовала, как щеки начинают гореть, но не от стыда. Этот хладнокровный, расчетливый парень, который утверждал, что я ему не нужна, все-таки заботится обо мне.

— Зачем ты...? — начала я, но Куина перебила.

— Зачем я здесь? — закончила она за меня. — Потому что кто-то должен присматривать за тобой, идиотка. Ты думала, я позволю тебе просто так сдохнуть?

В ее голосе звучала грубость, но знаю, что за ней скрывается беспокойство. Я улыбнулась, и на этот раз улыбка получилась искренней.

— Спасибо, Куина.

Она отмахнулась.

— Не за что. Лучше поподробнее расскажи, почему это сделала. Мы вчера не договорили. Знаешь, когда я нашла тебя, ты чуть не вытекла вся, как дырявое ведро.

Я опустила взгляд на перевязанное бинтом запястье. Сейчас оно болело не так сильно, как тогда, в бреду. Но боль была, и она опять напоминала о моей глупости.

— Я... я просто сорвалась, — призналась я. — Все это... слишком.

Куина вздохнула.

— Понимаю. Это дерьмовое место ломает людей. Но самоубийство: не выход, Кэтсуми. Не здесь. И вообще, никогда.

Знаю, что она права. Самоубийство — это трусость. А я всегда считала себя сильной. Как могла забыть об этом?

— Пообещай, что больше ничего подобного не повторится. — Её голос был твердым, полным беспокойства.

Я же кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Слова казались бессмысленными, пустыми обещаниями. Однако, Куине этого было недостаточно.

— Пообещай. — повторила она, не отводя взгляда.

Чувствую, как ком подступает к горлу. — Я обещаю.

Девушка продолжала сверлить взглядом. Понимаю, что простого обещания ей мало. Она хочет видеть во мне твердость, решимость. Знает, как легко сломаться, как легко оступиться.

— Пообещай. — это прозвучало скорее как приказ, чем просьба.

Я закрыла глаза на мгновение, собираясь с духом. — Я обещаю. — произнесла тверже, чем ожидала.

Внезапно, Куина наклонилась вперед и легонько ткнула меня пальцем в щеку.

— Ты трижды пообещала, ясно?

В её глазах не было и намека на шутку. Она говорила абсолютно серьезно. Я сглотнула, чувствуя себя маленькой девочкой, отчитываемой за провинность. Нервный смешок вырвался против моей воли.

Затем, наконец нашла в себе силы присесть на кровати. Голова кружилась, но я заставила себя взглянуть вокруг. Комната та же, но что-то... не так. Внимание привлекли вещи, надетые на мне.

Черная толстовка, казалось, немного великовата. Под ней серая футболка. И широкие спортивные штаны, свободные и удобные. Это точно не моя одежда. Вчера вечером, в бреду и отчаянии, кажется, не обратила внимания на то, что на мне надето. Ткань приятно ощущается на коже, такая мягкая и пахнет... знакомо. Какой-то неуловимый аромат — смесь стирального порошка и чего-то более личного, особенного.

Мои мысли были прерваны Куиной, которая закинула ногу на ногу и наблюдала за мной с выражением лица, которое я не могла прочитать.

— Я порылась у тебя в шкафу, — сказала она, своего рода извиняясь. — Одежды толком не нашла. Пришлось попросить одного человека одолжить.

Один человек? Кто мог одолжить вещи? У меня не было здесь друзей, кроме Куины и.Макото. И она явно одолжила их не у него. Этот вопрос повис в воздухе, но я не решалась его задать.

— И, — подмигнув, продолжила Хикари, словно читая мои мысли. — Надо сходить в торговый центр, взять новые вещи. Не будешь же постоянно ходить в чужом.

Торговый центр. Среди всего этого хаоса, игр на выживание, смертей и предательств, мы собираемся пойти за покупками? Это кажется абсурдным, но вместе с тем, в этом есть какая-то доля здравомыслия. Возможность просто отвлечься, сделать что-то нормальное. Но я все еще не могла перестать думать об одежде. Чья она?

«Кто тот человек, который позволил Куине взять вещи? И почему они пахнут так знакомо?»

Внезапно меня осенило. Этот запах... Я узнала его. Это запах Чишии. Нет, этого не может быть. Почему он опять помогает мне? После всего, что произошло. После того, как сказал, что я ему не нужна. После того, как призналась ему в своих чувствах и была отвергнута... Но это его запах. Нет, не могу ошибаться.

Подняла глаза на Куину. Она, казалось, ждала моей реакции. Я попыталась скрыть свое волнение, но, наверное, получилось плохо.

— Кто одолжил мне одежду?

Девушка слегка улыбнулась. — Неважно. Главное, что тебе сейчас тепло и удобно.

Ожидаемо, что она не скажет правду, если не захочет. Она всегда была такой — скрытной и осторожной. Но вопросы крутились в моей голове, не давая покоя. Я смотрела на свою руку, на повязку, которую наложил Чишия. Он касался меня. Он заботился обо мне, хоть и не показывал этого.

— Хорошо, — сказала я ей. — Пойдем в торговый центр.

Хикари улыбнулась, в её глазах виднелось облегчение.

— Отлично. Тогда собирайся. Нам нужно как можно скорее выйти отсюда.

Я кивнула и встала с кровати. Было непросто. Тело все еще болело, а голова кружилась. Но сделала это. Сделала первый шаг к жизни. Жизни, в которой больше не позволю себе сдаться.

Выйдя из комнаты в одежде, я чувствовала себя не в своей тарелке. Все эти правила о купальниках... это фарс, примитивная попытка контроля, которая, как ни странно, работала. Люди здесь так боялись наказания, что готовы слепо подчиняться даже самым абсурдным требованиям. Я же чувствовала себя мишенью. Любой мог подумать, что я что-то прячу, что у меня есть преимущество. И они были бы правы.

Страх. Он неприятным холодом скользил по коже, проникая под толстовку. Страх столкнуться с Нираги. Его взгляд, его руки... воспоминания об этом жгли меня изнутри. Я ускорила шаг, стараясь не смотреть по сторонам, не желая наткнуться на него взглядом. А когда мы вышли из здания, жадно вдохнула воздух, заполняя им легкие, чтобы вытеснить удушающую атмосферу. Слабая улыбка тронула мои губы.

Куина, опираясь на стену, казалась воплощением спокойствия. Ее усмешка, полная скрытого смысла, заставила меня нахмуриться.

— Нам нужно подождать кое-кого. — сказала она, глядя куда-то за мою спину.

Я вскинула бровь, вопросительно смотря на нее, но девушка лишь пожала плечами, сохраняя свою загадочную улыбку. Через пару минут из здания вышел Чишия. Мое сердце подпрыгнуло в груди, а щеки залились краской. Не ожидала увидеть его так скоро, после всего, что произошло. Хотелось убежать, спрятаться, исчезнуть. Но ноги предательски приросли к земле.

Он одет как обычно — в свою белую толстовку, которая казалась нелепо чистой на фоне окружающей грязи. Его взгляд холодный и отстраненный, будто, между нами, ничего и не было. Вернее, словно я ничего не чувствовала.

Куина, не обращая внимания на мое смятение, объяснила его присутствие.

— Если кто-то хочет покинуть Пляж, он должен сделать это вместе с исполнителем. А потом вернуться обратно.

«Как будто, Чишия будет заботиться о том, чтобы мы вернулись на Пляж. Скорее, наблюдал бы за тем, как он рушится»

Я молча развернулась и пошла к выходу, не желая больше тратить ни секунды на эту бессмысленную болтовню. В правом кармане толстовки, словно талисман, лежит самодельный шокер. Невольно коснулась его пальцами, ощутив под тканью твердый корпус. Этот предмет, оставленный мне Чишией, единственное, что дает хоть какую-то надежду на самозащиту.

Чишия и Куина шли следом, храня молчание. Тишина давила на меня. Я чувствовала на себе его взгляд, изучающий, анализирующий. Зная его, понимаю, что каждое мое движение — информация, данные для какого-то непонятного уравнения. По мере того, как мы приближались к воротам, все сильнее ощущала на себе чужие взгляды. Каждый сантиметр моего тела, закрытый одеждой, вызывал недовольство и вопросы. Шепот следовал за нами, но я решила не обращать внимания, держа спину прямо и смотря только вперед.

Почти всю дорогу до торгового центра мы шли молча. Куина, казалось, чувствовала мое состояние и намеренно поддерживала тишину, хотя ее обычно неугомонный нрав, уверена, рвался наружу. Чишия, как всегда, отстранен. Он шел впереди, оценивая обстановку, выбирая оптимальный маршрут. Его спина прямая, движения — четкие и уверенные.

Минут через пятнадцать перед нами выросло огромное здание. Когда-то это был процветающий торговый центр, сверкающий витринами и манивший толпы покупателей. Теперь же он представлял собой мрачный, заброшенный скелет былой роскоши. Стекла кое-где разбиты, вывески потускнели, а стены покрылись слоем пыли и грязи. Но в целом, выглядел вполне прилично, учитывая обстоятельства.

Внутри царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь редкими звуками капающей воды и шорохом ветра, прорывающегося сквозь разбитые окна. Закоулки с остатками брендовой одежды зияли пустотой. Нерабочие эскалаторы застыли в безмолвии. Стойки с нерабочей электроникой напоминали о бессмысленной трате денег в прошлой жизни. Даже отделы с фастфудом, когда-то наполненные аппетитными ароматами, теперь источали лишь запах затхлости и гниения. Проверять, осталось ли там что-то съедобное, у меня не было ни малейшего желания.

Куина, как только мы вошли внутрь, уперла руки в бока и окинула взглядом огромный, заброшенный зал.

— Нам стоит разделиться, — безапелляционно заявила она, прерывая затянувшееся молчание. Ее голос эхом отразился от стен, подчеркивая пустоту вокруг.

Потом она бросила на меня и Чишию странный, лукавый взгляд, в котором я уловила нотки чего-то вроде... поддразнивания? Явно хотела намекнуть ему, чтобы он не оставлял меня одну. Возможно боялась, что снова натворю глупостей.

— Чишия, присмотри за ней, ладно? — сказала девушка, и с этими словами она ловко взобралась на неработающий эскалатор и стала подниматься на этаж выше.

Я мгновенно почувствовала, как кровь прилила к щекам. Слова Куины заставили покраснеть, словно меня поймали за чем-то непристойным. Резко развернулась, скрывая смущение, и пошла вглубь торгового центра, не смотря в сторону парня. Но знаю, что он наблюдает за мной. Просто не хочу видеть его лицо, не хочу читать в его глазах жалость или... а что, если пренебрежение?

Чишия молча последовал за мной. Его шаги звучали тихо и ровно, не нарушая зловещей тишины. Я не особо разбираюсь в брендах, до попадания сюда, торговые центры были для меня пустой тратой времени. Мне всегда было все равно, что носить, лишь бы было удобно и функционально. Поэтому совершенно случайно забрела в первый попавшийся бутик, даже не глянув на вывеску.

Но как только переступила порог, тут же развернулась. Бутик оказался магазином нижнего белья. Кружева, шелка, атлас, вычурные манекены в откровенных позах. Все это вызывало у меня лишь чувство неловкости и дискомфорта. В спешке выскочила обратно на коридор и нечаянно врезалась в Чишию, который, как всегда, шел у меня за спиной. Он едва заметно усмехнулся, и я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло с новой силой.

— Заткнись. — прошипела я, пихнув его в плечо. Не хочу слышать насмешки, не хочу, чтобы он видел мое смущение.

— А я и молчал. — невозмутимо ответил он, сохраняя на лице легкую улыбку.

Я закатила глаза, стараясь подавить раздражение. Его спокойствие только сильнее выводило меня из себя. Как он может быть таким безразличным? Как может вести себя так, будто ничего не произошло?

Иду дальше, витрины магазинов мелькали перед глазами, манекены, застывшие в неестественных позах, предлагали мне новую жизнь, новые возможности. Идея обновить гардероб показалась неплохой. В конце концов, вещи Чишии, в которые я одета, конечно, удобные, но чужие. Мне нужно что-то свое, что-то, что отражало бы меня, пусть даже и ту меня, которая существует в этом безумном месте.

Увидев вывеску бутика одежды, решила, что стоит зайти.

— Я на минутку. — обратилась Чишии, кивнув в сторону магазина.

Он пожал плечами, не отрывая взгляда от чего-то вдали.

— Мне все равно. Делай, что хочешь.

Его равнодушие ранило, хотя и ожидалось что-то подобное. Я хмыкнула, и вошла в магазин, а парень прошел мимо, направившись в противоположную сторону. Наверное, ищет что-то для себя. Или просто хочет побыть один. Что ж, его право.

Внутри оказалось тихо и прохладно. Свет из окна создавал атмосферу уюта и роскоши. Одежда висит аккуратными рядами на вешалках, ожидая своих хозяев. Здесь и яркие толстовки, и строгие костюмы, и легкие платья. Странно, но пахнет дорогим парфюмом и новой тканью.

Я почувствовала себя неловко. Осознание того, что собираюсь просто взять все, что захочу, без оплаты, без разрешения, давило на меня. Это ведь кража, по сути. Но потом вспомнила, где нахожусь. Здесь нет правил, нет законов. Есть только выживание. И если для того, чтобы выжить, мне нужно украсть несколько шмоток, то сделаю это. Я стала бродить между рядами одежды, ощупывая ткани, рассматривая модели. Искала что-то удобное, практичное и, в то же время, что-то, что могло бы хоть немного поднять мне настроение.

Выбрала пару толстовок, мягкие и приятные на ощупь, несколько базовых топиков и маек, шорты из денима и брюки-карго, карманы явно не будут лишними.

Собрав выбранные вещи, я направилась в примерочную. Небольшая комната с зеркалом во всю стену, мягким ковриком и уютным креслом. И закрыв за собой дверь, начала переодеваться.

Примеряя одежду, разглядывала свое отражение в зеркале. Уставшая, измученная девушка с темными кругами под глазами. Но видела и что-то еще — силу, решимость, волю к жизни. Я все еще жива. И теперь собираюсь бороться за свою жизнь до конца.

Выбрав самый подходящий комплект — черные брюки-карго, серый топ и толстовку цвета асфальта — сложила остальные вещи обратно на полку и надела обновку. Так чувствовала себя гораздо лучше, одежда удобная, практичная и, что самое главное, моя. Старые вещи я сложила в пакет, и, выйдя из бутика, огляделась в поисках Чишии. Но его нигде не видно. Он, как всегда, исчез в неизвестном направлении, шляется сам по себе. Меня это не удивило. Он всегда держится особняком, всегда следует своим собственным правилам.

Я медленно побрела вперед. Не торопилась, просто шла, позволяя ногам самим выбирать направление. Каждый шаг отдавался приглушенным эхом в пустом пространстве. Запах дорогих парфюмов, витавший в воздухе, казался нелепым напоминанием о прошлой жизни, о мире, где подобные вещи имели значение.

Ноги привели меня к еще одному бутику, на этот раз посвященному, судя по всему, вечерним платьям. Целые ряды манекенов демонстрировали роскошные наряды: шелк, кружево, вышивка, блеск пайеток. Безмолвные свидетели другой эпохи.

Не знаю, что на меня нашло. Какое-то странное, непреодолимое влечение. Словно магнит притягивал к этому месту. Я шагнула внутрь, оглядываясь по сторонам. Платья... Они такие красивые, такие... нереальные. Представляю, сколько они стоили в той, прошлой жизни. Здесь — пыль и пепел. Но все же...

Остановилась возле одного платья — длинного, из струящейся ткани темно-синего цвета. Оно казалось мне каким-то особенным, наверное, в нем заключена своя история. Я коснулась ткани кончиками пальцев, чувствуя ее прохладную шелковистость. В груди защемило тоска. Тоска по нормальной жизни, по вечеринкам, по танцам до утра, по смеху с друзьями... Всего этого больше нет. И, возможно, никогда не будет.

Здесь, в Пограничье, платья не имеют никакой ценности. Чтобы выжить, нужна удобная одежда, прочная обувь, оружие. Но... сегодня мне захотелось побыть слабой. Захотелось забыть о борьбе, о боли, о страхе. Захотелось на мгновение почувствовать себя красивой. И я сделала это. Поддавшись мимолетному порыву, стащила платье с манекена и вошла в примерочную, задвинув за собой шторку.

Ткань мягко облачила тело, скользнула по коже. Оно идеально село по фигуре, подчеркивая талию и изящные изгибы. Я залюбовалась. Будто это не я вовсе. И вышла из примерочной, чувствуя себя... другой. Легкой, воздушной. Улыбнувшись, закружилась, позволяя платью грациозно струиться вокруг меня. Смотрела на себя в зеркало, и даже на секунду показалось, что вернулась в прошлое, в тот мир, где была счастлива.

Но потом увидела его отражение. В зеркале, позади меня, стоял Чишия.

Я вздрогнула. Сначала от неожиданности, а потом... от чего-то еще. От смущения, от радости, от... надежды? Все эти чувства смешались в один комок, сжавший мое горло. Сердце бешено заколотилось в груди. Почувствовала, как к щекам снова приливает кровь. Выглядела, наверное, как спелый помидор.

— Чишия... — прошептала я, не зная, что еще сказать.

Он молчал, стоя в тени, наблюдая за мной издалека. В его глазах не было ни удивления, ни презрения. Просто... ничего. Как всегда.

Я сделала глубокий вдох и, пересилив смущение, спросила:

— Как я... выгляжу?

Вопрос прозвучал глупо и нелепо. Но не могла сдержаться. Мне нужно услышать его мнение. Хоть что-нибудь. Он продолжал молчать, секунда тянулась как вечность. Мне казалось, что слышу стук собственного сердца.

Наконец, Чишия произнес. Его голос тихий, монотонный, но я расслышала каждое слово.

— Ты красивая, — сказал он. — И выглядишь красиво.

И тут же отвернулся и ушел. Его шаги отдавались эхом в пустом бутике. Я стояла как вкопанная, не в силах пошевелиться.

«Ты красивая» — эти слова звучали в голове снова и снова. Широкая улыбка расцвела на моем лице. Мурашки пробежали по всему телу. Румянец на щеках стал еще ярче. Всего два слова, но они значили для меня так много. Чишия сказал, что я красивая. Чишия заметил меня. Он ушел, конечно, как всегда. Но на этот раз оставил мне кое-что большее, чем шокер и одежду. Он оставил мне еще одну надежду.

От автора:

Дорогие,
Прежде чем вы сформируете свое мнение о Кэтсуми и ее решении, хочу поделиться своим взглядом на ситуацию. Я понимаю, что поступок Кэтсуми может вызвать разные чувства и вопросы. Возможно, кто-то посчитает его проявлением слабости или попыткой привлечь внимание. Но прошу вас на мгновение отложить эти суждения и постараться взглянуть на мир ее глазами.
Кэтсуми – не просто персонаж, придуманный мной. Она – отражение отчаяния и боли, которые могут возникнуть в условиях постоянной угрозы и насилия. Подумайте о том, что значит жить в мире, где каждый день может стать последним, где нет никакой гарантии безопасности, а вокруг царит хаос и жестокость.
Я не оправдываю самоубийство. Но признаю, что в условиях крайнего психологического давления, человек может прийти к мысли, что это единственный выход. Кэтсуми не "жалела себя", она не "пыталась привлечь внимание". Она просто устала. Устала бороться, бояться, выживать.
Честно говоря, если бы я сама оказалась в подобной ситуации, не уверена, что поступила бы иначе. И дело не в слабости, а в осознании того, что иногда борьба становится слишком изнурительной.
Это лишь выдуманная история, но я стремлюсь к реализму, к тому, чтобы показать вам настоящие чувства и эмоции людей, оказавшихся в экстремальных обстоятельствах.
Поэтому, пожалуйста, проявите немного эмпатии к ней. Попробуйте понять ее мотивы и причины, прежде чем осуждать. Возможно, тогда увидите в ней не жалкую слабачку, а сломленного, но все еще живого человека.