Жестокое наследие

Чонгук

Я был рад черной одежде, когда мы проходили через дешевый мотель, в котором я прятался, рядом с частным аэродромом. Черный цвет скрывал кровь достаточно хорошо, чтобы не перепугать до смерти скучающего ночного администратора.

Лиса в кои-то веки молчала. Значит, вот, что требовалось, чтобы поколебать ее самоуверенность. Убить десять человек у нее на глазах. Приятно знать.

Мы вошли в двухместный номер, и я запер за нами дверь. Я старался не высовываться и прятался от копов последние нескольких дней, с тех пор, как Лиса дала им подробное описание моей внешности. К счастью, они, похоже, потеряли интерес к нам обоим, когда выяснили, чей труп был в квартире Лисы.

Неудивительно, что они сняли охрану с ее дома, каким бы дерьмовым он ни был. Полицию Лос-Анджелеса не волновало убийство такого, как тот ростовщик, что ночью вломился в квартиру Лисы. Они были рады, что он мертв. Одним подонком на улицах стало меньше.

Тем не менее мне нужно было вытащить нас отсюда. Равелли усиливали давление, наверняка понимая, что Лиса, их единственный козырь, вот-вот ускользнет у них из рук.

Я прошел дальше в комнату и начал раздеваться.

— Что теперь будет? — спросила Лиса. Ее голос звучал слабо. За последние несколько дней она увидела столько дерьма, сколько, наверное, не видела за всю свою жизнь.

Но это была не моя проблема.

— Теперь мы подождем, пока перенесут наш рейс. — Я стянул через голову испачканную рубашку и швырнул ее в сторону ванной.

Лиса настороженно смотрела на меня.

— Что ты делаешь?

— Собираюсь принять душ, на что это похоже? Что, тебе тоже нужно? — Я повернулся к ней.

Ее взгляд скользнул по моему торсу, задержался и медленно опустился ниже. Слава богу, что в юности у меня была всего пара татуировок, и теперь, объединенные в рукава, они были практически неразличимы.

— Только не говори мне, что ты защитница окружающей среды? Хочешь сэкономить воду и принять душ вместе? — Я подошел к ней ближе. — Разве не этим занимаются современные дети?

Я был сам не свой. Сил почти не осталось, и адреналин выходил из организма. За неделю, прошедшую с тех пор, как я снова связался с этой женщиной, я испытал больше эмоций, чем за последние десять лет. Это было невыносимо. Я чувствовал себя как чайник, переполненный до краев и готовый вот-вот закипеть.

Лиса облизнула губы, и я, блядь, не мог отвести взгляд.

— Мы больше не дети, — тихо сказала она, вглядываясь в мое лицо.

Я знал, что она искала. Она все еще подозревала, что я Чонгук. Конечно, подозревала. Лиса не была глупой. Несмотря на перемены, произошедшие в нас за эти годы, интуиция подсказывала ей правду. Но что-то заставляло ее сомневаться, возможно, даже больше, чем контактные линзы. Она никогда не могла представить, что тот Чонгук, которого она знала, мог превратиться в мужчину, способного на резню, которую я устроил сегодня ночью. Это, как ничто другое, говорило ей о том, что ее инстинкты ошибались.

— Хм, полагаю, что нет.

Я отвернулся и, схватив свежее полотенце, направился в ванную.

Как только я оказалась внутри, я повернул замок и прислонился к прохладной поверхности, позволяя внезапному перепаду температуры прервать мои разгоряченные мысли. Я посмотрел вниз. Я был чертовски тверд. В том, чтобы быть возбужденным после тяжелого боя, не было ничего необычного. Праздник жизни. Тело настоятельно требовало немедленно пойти и передать свои гены — на случай, если в следующий раз вам не удастся выбраться живым.

Но не поэтому я был сейчас твердым. Не было смысла лгать самому себе.

Прямо сейчас я был возбужден из-за женщины в соседней комнате и ее запаха. Того, как ее тело прижималось к моему. Как блестели ее губы после того, как она их облизала.

Черт.

Я повернул кран с холодной водой до упора и шагнул под душ. Ледяная вода обрушилась на меня, шокировав мой организм и выбив все дыхание из легких.

Я был не просто телом и инстинктами. Ад, в котором я жил, сломал во мне фундаментальные части, и все это из-за нее.

Я уперся руками в кафель и позволил воде стекать по изгибам твердого члена. Сестра была права: я действительно жил как монах. Мое тело было той чертой, которую я не позволял переступать ни одному человеку. Оно было единственным, что я еще контролировал. В моей голове не было ни тишины, ни покоя, ни места, где можно было бы спрятаться от воспоминаний о войне. Но тело? Оно было моим и только моим.

После Лисы никого больше не было. Я не доверял ни одной женщине настолько, чтобы подпустить к себе. Похоть стала для меня чуждой. И если иногда ночью ее отголоски возвращались, я просто вспоминал все ужасы, которые видел в далеких краях.

Все зверства. Зло, убивающее душу.

Я пробыл в сухопутных войсках Италии достаточно долго, чтобы забыть, каково это – хотеть кого-то. А затем в «Коль Москин», где я утратил само представление о желании.

Я не лгал в клубе, когда та женщина пыталась флиртовать со мной. Я не был цельной личностью. Мне не хватало некоторых частей. Довольно важных.

Впервые за более чем четырнадцать лет я почувствовал, как эти части внутри меня просыпаются.

Это было неприемлемо.

Чертовски неприемлемо.

Я потерял счет времени, сколько стоял под этим обжигающим холодом, но его было недостаточно, чтобы погасить огонь, что тлел в моей душе. Огонь, который могла разжечь только одна женщина.

Глубоко внутри, где жили мои лучшие инстинкты, у меня было плохое предчувствие...

Я уже был обречен.

После душа я проигнорировал Лису и ее попытки завязать разговор. Вместо этого устроился на полу возле двери, а она легла на двуспальную кровать. Спустя какое-то время, несмотря на всю усталость и напряжение дня, мне удалось заснуть. Это была привычка, приобретенная в армии — спать, когда есть такая возможность.

Во снах я тонул в воспоминаниях. Сидел в грузовике за секунду до нападения на колонну. Находился в медицинской палатке, когда парня, с которым я спал рядом, занесли с оторванными ногами. Наблюдал, как цель приближается к школе, на девяносто девять процентов уверенный, что у него при себе взрывчатка, и ждал разрешения на его устранение.

Я резко проснулся, вскочив на импровизированном ложе на полу, с ножом в руке. Дыхание было хриплым, а тело взмокло от пота. И зачем было тратить время на душ? Мало-помалу комната обрела четкость. Я вспомнил, где нахожусь и с кем.

Нехотя я встал и посмотрел на Лису, просто силуэт под одеялом с темными прядями волос, рассыпанными по белой наволочке.

Сны уже давно не были такими плохими. Любые эмоции, испытанные благодаря этой женщине, только усугубляли ситуацию. Тихий нестихающий шторм внутри меня, угрожающий затянуть на дно, может в этот раз победить, если я не смогу удержать свои стены от разрушения. Я возвел их не просто так. А чтобы защитить свой разум. Я нуждался в них, а эта женщина являлась прямой угрозой. Мне нужно было как можно скорее убраться от нее подальше.

Я сел за стол. Пистолета для чистки не было, поэтому я разложил коллекцию ножей, которую успел собрать с тех пор, как Лалиса обратилась в полицию. Так как носить оружие, будучи в розыске, было не самой умной идеей, я оставил пистолет в мотеле. К этому моменту коллекционирование оружия стало просто привычкой.

Я взял мягкий кусок ткани и начал медленно и методично чистить лезвия. Теоретически я мог бы заниматься чем угодно, лишь бы это было размеренно и давало мне возможность сосредоточиться на чем-то другом, но чистка оружия стала моим способом справляться с бесконечными ночами.

— Что ты делаешь? — Голос Лисы был хриплым со сна.

Я напрягся. Последнее, чего я хотел, это разговаривать с ней прямо сейчас.

— Я спрашиваю, что ты делаешь? — повторила она, как будто был хоть какой-то шанс, что я не услышал ее в тишине комнаты.

Лалиса встала с кровати и подошла к столу. На него падал единственный луч света, и она шагнула прямо в него. На ней была безразмерная футболка и больше ничего. Длинные темные волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо. На лице не было ни грамма макияжа, но ее естественная красота была ошеломляющей.

В мгновение ока я снова стал твердым, как камень, и полчаса под холодной водой оказались напрасными.

— Я слышал. Возвращайся в постель.

Мой тон не был приветливым. Несмотря на это, Лиса взгромоздилась на стул и протянула руку, чтобы дотронуться до одного из ножей. Я крепко схватил ее за запястье, останавливая движение.

Я смотрел на нее так долго, что она не выдержала и сдвинулась, приподняв бровь.

— Ты когда-нибудь убивал кого-то ножом? — спросила она, выворачивая руку из моей хватки.

— Да.

Лалиса тяжело сглотнула, ее тонкое горло дернулось. Верный признак того, что она не так спокойна, как притворяется. Ее пульс ускорился под моими пальцами.

— Ты служил в армии? — спросила она.

Я не ответил. У меня не было намерения совершать эту прогулку по аллее воспоминаний. Не тогда, когда весь путь был усеян минами, способными уничтожить меня.

— То есть, очевидно, что ты прошел профессиональную подготовку. Чем ты занимаешься для Ренато? Ты наемный убийца... или, может, телохранитель? — продолжала она. — Алло? Я с тобой разговариваю.

— Ах, да? Я думал, тебе просто нравится слушать свой голос.

Ее рот приоткрылся от возмущения.

— Ну, знаешь, это вежливо — поддерживать разговор. А вот заставлять других заполнять молчание — это поступок настоящего придурка.

— Я не заставляю тебя заполнять тишину. И если ты думаешь, что, назвав меня придурком, ранишь мои чувства, уверяю тебя, меня называли гораздо хуже.

Она тихо фыркнула.

— Не сомневаюсь.

Я покачал головой, и это движение, похоже, привлекло ее внимание.

— Что?

— Просто... ты проявляешь слишком много интереса к моей личности. Могу лишь предупредить, что это плохая идея. Любопытство убило мышку, разве ты не слышала?

Она вздохнула.

— Я же просила не называть меня так, и я ничего не могу поделать, если мне любопытно. — Она пристально изучала мое лицо.

— Я не он, — снова сказал я ей и отпустил ее руку.

Она кивнула.

— Я начинаю это понимать. Он никогда бы не стал таким мужчиной, как ты.

Я отложил нож, над которым работал, и посмотрел на нее, вытирая руки о тряпку.

— Учитывая твой ужасный вкус на мужчин, думаю, это к лучшему, — сказал я ей.

Ее руки сжались в кулаки.

— Мой что? Я не страдаю плохим вкусом на мужчин!

— Еще как страдаешь. Ты не знала, что на самом деле происходило с твоим отцом. Ты вышла замуж за человека, который начинал с богатства, но так неумело управлял деньгами, что оставил свою вдову на милость ростовщика, жить чуть ли не в картонной коробке на улице. У тебя действительно плохой вкус.

Ее глаза остекленели, как будто мои слова действительно расстроили ее. Этот взгляд обеспокоил меня.

— Ты так говоришь, а ведь даже не знаешь о моем первом парне... о том, который сказал, что любит меня, попросил выйти за него, а потом просто сбежал. Он же тот, кто разбил мне сердце. Если бы ты знал о нем, ты бы понял, насколько у меня все плохо с выбором мужчин, — пробормотала она.

Яд пронизывал ее тон, но именно ее слова заставили меня вскипеть от ярости.

Я крепче сжал нож, который держал в руке, и тупое лезвие впилось мне в ладонь. Она пыталась спровоцировать меня. Она хотела, чтобы я выдал себя. Но я бы не доставил ей такого удовольствия.

— Похоже, он настоящий монстр, — выдавил я.

Лалиса долго смотрела на меня. Она казалась разочарованной.

— В нем не было ничего особенного. Он был просто мужчиной... вором. Мошенником. И все это не имело бы значения, если бы не одно но... он никогда не любил меня так, как я любила его. Такова правда.

Ни хрена это не правда.

Слова несогласия с каждой ложью, которую она только что произнесла, рвались наружу. Я горел желанием напомнить ей, кому именно не хватило любви, но это было опасно. Я никогда не позволял себе приоткрывать завесу над прошлым, и не собирался начинать сейчас.

Стул со скрипом отодвинулся, когда я резко встал, и ее глаза расширились. Я был чертовски тверд, мой член упирался в живот, и вся проклятая комната пахла ее кожей. Я не мог этого вынести. Ей нужно было вернуться в гребаную постель, и я смог придумать только один способ убедить ее в этом.

— Если тебе холодно и одиноко в постели, просто попроси меня присоединиться, синьора Конти. Не заводи бессмысленную светскую беседу посреди ночи. Ты не первая отчаявшаяся домохозяйка, которая хочет трахнуться с монстром.

Ее брови взлетели вверх, а щеки покраснели. Рот приоткрылся от недоверия и возмущения. Я наслаждался ее гневом.

— Ты думаешь, я хочу тебя? — выдавила она. — Я не хочу!

Я многозначительно посмотрел на ее твердые соски.

— Скажи это своим сиськам.

Моя рука потянулась к ее груди, прежде чем я смог остановить себя. Мягкая грудь заполнила ладонь и послала через меня электрический разряд. Я горел.

Когда она не остановила меня, я провел большим пальцем по соску — твердый бутон молил о большем.

— Может, проверим, насколько ты мокрая...

Ее пощечина застала меня врасплох. Еще одно напоминание о том, как низко я пал всего за неделю. Я не прикасался к женщинам против воли. Я вообще не прикасался к женщинам. Я так долго не испытывал желания... Я думал, что с этой частью моей жизни покончено. А потом появилась Лалиса, такая же чертовски раздражающая, как и всегда, и воспламенила мою кровь.

Злость на себя, на нее, и на всю эту гребаную ситуацию захлестнула меня. Я резко притянул ее к себе, удерживая одной рукой за затылок, сжав ее волосы в кулаке, а другой — прижимая к себе за талию.

Горячее дыхание обдало мою шею, когда я запрокинул ее голову, чтобы посмотреть в глаза. Те самые завораживающие глаза, в которых я когда-то потерял себя.

Я не был уверен, обрел ли себя снова с тех пор. Возможно, лучшие части меня она все это время хранила в себе.

— У тебя есть желание умереть, синьора Конти? Или просто очень плохо развиты инстинкты выживания? Я удивлен, что ты продержались так долго.

— Ты не знаешь меня и через что мне пришлось пройти, — прошипела она, гнев делал ее похожей на богиню-воительницу.

Лиса была прижата ко мне, и ее мягкий живот давил на стояк. Она покачнулась, и это давление почти лишило меня контроля.

— Я пережила худшее, чем ты. Я уже теряла все раньше... Так что ты меня не пугаешь, — выдохнула она. Ее взгляд скользнул по моему лицу и опустился на губы.

Я уже теряла все раньше. О чем, блядь, она говорила? Наверняка имела в виду своего покойного мужа. Она потеряла все, когда тот вороватый bastardo Конти умер.

— Пока, — сказал я и нежно откинул ее волосы назад.

Неожиданная мягкость прикосновения, казалось, потрясла ее больше, чем что-либо другое. Я провел большим пальцем по ее приоткрытым губам, и у нее перехватило дыхание.

— Ты не боишься меня пока... У нас есть для этого время, Лалиса, все время в мире.

Я скользнул рукой вниз по ее груди и снова нащупал твердый сосок. У нее вырвался стон удовольствия, когда мой палец коснулся твердого пика. Интересно. Затем я сильно ущипнул его, и ее взгляд мгновенно прояснился.

— А до тех пор... будь хорошей девочкой, и, возможно, тебе удастся выжить.

— Отвали! — рявкнула она, вырывая голову из моей хватки.

— Повторяю, просто скажи, синьора Конти... и я выебу из тебя память о муже.

Лалиса ахнула, а затем развернулась и умчалась обратно в постель. Я наконец-то шокировал ее настолько, чтобы она оставила меня в покое.

Я тяжело сел, изо всех сил стараясь не обращать внимания на пульсирующий член. Затем взял тряпку и продолжил чистку, хотя все мои мысли были поглощены ею. Коварная, как отравленный поцелуй, слабость, которую она вызывала, проникала в мой организм, заражая с каждым вздохом.

Я должен был держаться от нее подальше. Это был единственный выход. Чем скорее ее выдадут замуж, тем лучше. Я сжал нож слишком сильно. Так сильно, что лезвие рассекло кожу. В идеале я бы хотел ударить что-нибудь. Может быть, стену или зеркало, но это выдало бы слишком многое.

Я не мог позволить ей увидеть хаос внутри меня. Просто не мог. Нужно было лишь дотянуть до свадьбы. Если я продержусь до свадьбы, она станет чужой проблемой.

Верно. Я даже сам не верил в это.