Миракль

Я пишу о времени, которое проходит,
А ты проживаешь все, что мы говорили друг другу.
Ночь, луна, вспышка, гроза.
На темных улицах мы боремся со скукой.
В твоем сознании все стирается —
Хорошие мгновения, мои ошибки, твоя ярость.
И мы встречаемся по звонку,
Чтобы кричать о надежде и ностальгии.

Мне хочется прикрыть твои сомневающиеся глаза,
Мне хочется изгнать твою ностальгию.
Подними голову, смелей,
Вдвоем мы сильнее скуки.

Люди тебя утомляют,
Все становится серым.
Ты изводишь меня слезами
Вечером и ночью.
Затем наконец остаешься только ты —
Воспоминания о тебе, тоска по твоему сердцу.
Тогда ты плачешь и стираешь
Прошедшее время, от которого ты устал.
Videoclub — En nuit

Клаус

Июль, 2016

Новость о беременности Мортиши, совершенно неожиданной и казавшейся несбыточной мечтой, надолго лишила Клауса душевного равновесия. Первые две недели он напрочь отказывался верить. В повелительной форме, как ему свойственно, заставлял Фрею проводить магические ритуалы, дабы подтвердить или, в лучшем случае, опровергнуть весть о пополнении в семье Майклсон. И всякий раз, когда Фрея использовала для заклинаний кровь Клауса и Мортиши, единая родовая линия тянулась, а затем вспыхивала пламенем, подтверждая беременность.

Не знай Клаус Мортишу или окажись на ее месте другая, он осмелился бы подумать, что, быть может, в утробе ее вовсе не его дитя, а того, с кем она могла бы согрешить. К счастью, в измене Мортишу нельзя было заподозрить ни в прошлом, ни в настоящем, а проводимые Фреей обряды служили достоверным тому доказательством. И сколько бы раз ни вспыхивало пламя, сколько бы ни лучилась Мортиша улыбкой, радуясь своему счастью, — Клаус не верил. Ведь как так — он прожил тысячу лет, и ни намека на потомство, а тут — нежданная беременность у будущей миссис Майклсон.

Что это, если не насмешка судьбы?

«— Что неясно? Ты гибрид — наполовину вампир, наполовину волк. Как известно, у оборотней нет проблем с потомством. Иначе они не жили бы стаями», — с привычной усмешкой всякий раз отвечал Кай с нотками раздражения в голосе, когда Клаус вслух или мысленно задавался вопросом: «Как такое возможно?».

Сколько бы ни было дано достойных и вполне логичных ответов на его вопросы, Клаус терялся в сомнениях. В глубине души он расцветал, пылал надеждами и планами, но всякий раз, вспоминая о родителях, о треклятой Далии и о тысячах врагов, коих нажил за свое бессмертие, — падал духом. Оставалось слишком много нерешенных бед и угроз, как нынешних, так и теневых, которые не позволяли прочувствовать момент его победы — его триумфа. Теперь у него было то, ради чего он бился столетия: семья, его наследие. Те, кто будут любить его вопреки его гневу и первородному безумию.

Оставалось уберечь свое наследие от тех, кто был готов посягнуть на него.

На третьей неделе пришло осознание зыбкой надежды, которую он мог потерять. Клаус, заручившись помощью старшей сестры и непоседы Кая, от которого было проще избавиться, чем работать в команде, строил планы по уничтожению восставших из мертвых. Фрея взяла с него слово, что он не тронет их отца. Хотя бы до тех пор, пока она его не встретит, не обнимет и не расскажет, как тосковала в разлуке с ним. Клаус согласился, не думая на самом деле сдержать данное слово. Если перед ним станет выбор — Майкл будет первым, кого он убьет.

Вскоре в Новый Орлеан вернулись Элайджа и его престарелая любовница Кэтрин Пирс, при виде которой Клауса выдавала мимика — губы, поджатые в отвращении. Вместе с Мортишей, часами наглаживавшей живот, еще не успевший округлиться, он рассказал о последних новостях. Пожалуй, столь воодушевленным Клаусу давненько не приходилось видеть старшего брата. Впервые за долгое время улыбка не сходила с лица Элайджи, верно, позабывшего, какую угрозу представляют возродившиеся к жизни их недалекие отец и мать.

«— ...Клаус, пойми, гибридом ты стал относительно недавно. До этого, как и наши братья и сестра, ты был вампиром. Если точнее — первородным вампиром. Тебе потребовалась тысяча лет, чтобы снять проклятие и принять свою сущность, и... Судьба даровала тебе шанс, который никогда и никому не выпадал, так почему же ты сопротивляешься? Что это, если не повод начать все сначала, измениться?» — задавался вопросами Элайджа после своего приезда. Он воспринял новость о пополнении в семействе с изумлением, вскоре сменившимся благоговейной надеждой. «— Твое дитя — надежда для всех нас. Для нашей семьи».

Как ни удивительно, настроение Клауса разделял Деймон. Молчаливый, задумчивый, сам на себя непохожий, он видел угрозу в сложившейся ситуации. Плевать он хотел на Майклсонов и их резню. Единственное, что его по-настоящему заботило, — это безопасность Мортиши, не по своей воле оказавшейся втянутой в давние конфликты первородной семейки. Поначалу он даже собирался похитить сестру и увезти ее на край света, заодно прихватив с собой Кая: уж он-то, как ошибочно размышлял Деймон, поддержал бы его. Он был готов рискнуть, не побоявшись бросить вызов Клаусу, который непременно расценил бы его поступок как предательство.

Деймон спланировал побег: подготовил машину, заручился финансами, коих у Майклсонов хоть отбавляй, а также успел подменить колбу с вербеной, которую каждый день по несколько капель принимала Мортиша. Это было необходимо, поскольку жила она в городе, полном нечисти, и сомневалась, что слабый потенциал к магии способен защитить ее разум от сверхъестественного вмешательства. Когда Деймон, воспользовавшись редким отсутствием Клауса и Элайджи, заглянул в комнату сестры, он обомлел, растерялся и позабыл о том, что задумал.

Мортиша, с румянцем на щеках, сидела за туалетным столиком, растирая масла по чреву, в коем томилась жизнь. Она напевала, и голос ее был столь чудный, что Деймон, словно завороженный, прирос ногами к полу, не смея пошевелиться. Она была совершенно такой же, какой он ее запомнил перед обращением, — нежной, чистой, открытой миру и влюбленной в свою жизнь. В свой уклад, в своего первенца.

Притворив за собой дверь, Деймон прислонился к стене спиной, испустив череду нервных вздохов. Как бы он ни хотел спасти сестру от потенциальной, вполне реальной угрозы, он не осмелился разрушить то, что во второй раз даровала ей судьба: шанс испытать материнство. Он помнил, как столкнулся с Каем, а тот, будто в насмешку, бросил хлесткое:

— «Мне плевать на тебя, Сальваторе. Я сдам тебя ее муженьку с потрохами за завтраком и с улыбкой стану смотреть, как он рвет тебя на части. Но знаешь, на кого мне не плевать? На твою сестру. Так что, если ты хочешь быть полезным и попытаться заслужить ее прощение, — работай с ней заодно, а не против».

Деймон не нашелся с ответом. Ухмыльнувшись правым уголком губ, он сделал вид, будто не понял, о чем с серьезным выражением лица толкует Кай.

Выпускной Мортиши, равно как и школьный бал Давины, прошли вполне сносно. Гибриды, верные слуги Клауса Майклсона, окружили периметр, представляя собой щит, или скорее пушечное мясо, как пошутил Кай. На вручении диплома присутствовали Элайджа с Кэтрин, диву дававшейся, сколь безвкусно одеты молодые смертные девушки; Кай, подтрунивающий над Деймоном и флиртующий, во всяком случае пытавшийся флиртовать, с Фрейей; Давина, раза три точно прыснувшая в кулак; и Клаус — все равно что оголенный нерв, ожидавший подставы.

Возможно, не объявись Эстер и Майкл, такой огромной поддержки у Мортиши бы не было. Ей хватило бы одного Клауса. Сразу после ее выпускного они должны были отправиться путешествовать по миру. Он показал бы ей страны, о которых она лишь слышала, открыл бы города, о существовании которых она не смела и вообразить. У них было достаточно планов, которые оборвались в миг, как только появились те, кому никто из Майклсонов рад не был. За исключением Фреи, мечтавшей о встрече с отцом.

— Как долго ты собираешься молчать? — оторвав взгляд от книги, Мортиша выжидающе взглянула на Клауса, красноречиво выгнув левую бровь. — Целый месяц ходишь понурый и напряженный.

Клаус не удостоил ее ответом. Подхватив со стола стакан виски, он покинул их комнату, заперевшись в кабинете. Вернее, в его слабом подобии, где коротал время по ночам и предавался планам по завоеванию Нового Орлеана несколько лет назад. Стоя у окна, он глядел на ночной город, задаваясь вопросом, когда враги пожалуют к нему на порог.

Клаус не обернулся, услышав, как некто, вошедший в помещение, запер дверь. Как он предполагал — за спиной стояла Мортиша, уставшая от того, что он избегает разговора с ней. А как не избегать, когда она месяц назад потрясла его новостью: «Милый, ты скоро станешь отцом».

— Что за дела, Ник? — устало выдохнув, она опустилась в кресло, склонив голову вправо. — Объясни, чего ты боишься? Твоя семья рядом, твои гибриды рядом. В случае опасности они защитят нас или дадут фору...

Резко обернувшись, Клаус явил ее взору звериный оскал — радужка глаз окрасилась в золотой. Мортиша не дрогнула, привыкнув к его вспыльчивости и единственной близкой ему стратегии — нападению.

— Перестань разговаривать со мной, как с недалеким ребенком. У тебя есть Давина и этот паршивец Кай. Ступай, подотри им сопли. — Он вернул взгляд на окно, начищенное до блеска, понадеявшись, что Мортиша уйдет, оставит его, не став терпеть грубость.

— Тогда перестань бегать от меня. Сядь и поговори со мной! — за три года терапии, пытаясь побороть призраков прошлого и подавить внутренний голосок, Мортиша уяснила крепко-накрепко: самое действенное решение — выговориться. — Прошу тебя, давай поговорим. Это важно для меня, Ник. Твое состояние мне не безразлично.

Смежив веки, Клаус шумно выдохнул. Он знал: Мортиша не отступит, пока не добьется своего. Минуту-другую простояв неподвижно, он все же соизволил сократить между ними незначительное расстояние и, прислонившись бедром к письменному столу, потянулся к ее ладони, осторожно сжав пальцы.

— Что ты хочешь услышать?

— Правду. Только и всего. — Соскользнув на край кресла, Мортиша коснулась ладонью его щеки, с нежностью очертив контур челюсти. — Что тебя гложет? Чего ты страшишься?

Набрав полную грудь воздуха, Клаус выдохнул. Затем, промочив горло виски, заговорил:

— Я прожил тысячу лет. И все это время нес на себе гнев и ненависть отца — Майкла. Я бежал от него, я ненавидел его, я сражался с ним... и я жаждал его признания еще тогда, когда был мальчишкой. За прожитые годы я не поборол этого в себе, быть может, и не стремился. Мне нравится гнев и злость, которые кипят во мне каждый раз, когда я вспоминаю о нем, эту вечность бегства. — его голос сошел на октаву ниже. — У меня не было примера достойного отца. Сама ведь знаешь, Марселя я... испортил, приглушил в нем светлые стороны, потому что видел в нем себя. Хотел, чтобы он был сильным и смелым. Таким, каким я не смог стать для Майкла. И вот теперь выясняется, что месяцев через семь я стану отцом. Это безумие!

— По моим расчетам — через пять, Ник, — тактично поправила Мортиша, во все глаза следя за его реакцией.

Клаус выпустил ее ладонь из своей, сильнее прежнего нахмурившись. Левую ладонь уперев в бок, он стал мерить шагами помещение, правой трижды нервно взъерошив волосы. В итоге от утренней укладки не осталось и следа.

— Пять месяцев... — с безнадежностью прошептал Клаус. — Что я смогу дать этому ребенку? Всех своих врагов и парочку обезумевших родственников? Чему научить?

Устало проведя ладонью по лбу, Мортиша, поднявшись с кресла, коснулась локтя Клауса, остановив его.

— Все, что у тебя есть, но что ты так отчаянно скрываешь, — забота и даже, не побоюсь этого слова, любовь. Клаус, совсем необязательно думать о глобальном будущем прямо сейчас. У нас есть время. — Возложив ладони на его плечи и приподнявшись на босые пальцы ног, она поймала его взгляд, робко улыбнувшись. — Неужели ты думаешь, что мне не страшно? После всех кровавых лет, после боли и страданий, которые я причиняла другим? Я тоже боюсь, может, даже больше, чем ты. Я узнала о своей беременности в уборной университета. Наивно полагала, что это шутка, например тест испорчен... третий раз подряд. А затем твоя мать, напав на меня, подтвердила мою беременность. Черт возьми, Майклсон, я в ужасе, так что не забирай все одеяло на себя!

Клаус качнул головой. Он знал: Мортиша будет примерной матерью, как бы ни хаяла себя. Чего только стоили ее отношения с Давиной. Что уж говорить о родном ребенке.

— Ты думаешь, мы справимся?

Накрыв его ладонь своей, Мортиша переместила ее на свой живот. Клаус в тот же миг дернулся, словно электрический ток прошел по его телу. Она видела, как изменился его взгляд, и всего на мгновение страхи и сомнения оставили его.

— Я в этом не сомневаюсь. У нас есть семья — остальное неважно. Мы сумеем справиться с любыми напастями. — Усмехнувшись, она по-доброму умилялась его реакции, когда он не спешил отнять ладонь от ее живота. — Знаешь, я читала о том, что мужчине сложно ощутить на себе груз отцовства в момент беременности женщины. Их инстинкты просыпаются, когда они берут ребенка на руки. Ты когда-нибудь хотел стать отцом?

— Так давно, что уже не вспомнить, — прошептал он не своим голосом.

— Ник, я не знаю, чудо это или подарок судьбы, но я не откажусь от нашего ребенка. Вероятно, тебе сейчас трудно осознать, что нас ждет через полгода, но, быть может, ты постараешься хотя бы изобразить подобие счастья?

Ее просьбу он оставил без ответа, резко одернув руку.

Кивнув, точно поняв, что он неисправимый упрямец, Мортиша покинула его общество. В глубине души она надеялась, что он одумается и придет в их комнату, да только этого не случилось. Клаус не признавал ошибок, не прощал и сам не извинялся, а уж если это происходило, то один раз в столетие. Что ж, видно, в этом столетии он воспользовался своим правом, исчерпав лимит.

Ранним утром, когда первые лучи солнца осветили комнату, бликами заиграв на лице Мортиши и тем самым разбудив ее, раздался стук в дверь. Нехотя она разлепила глаза и, натянув простыню до груди, подала голос, ознаменовав тем самым свое пробуждение.

Дверь приоткрылась, и на пороге появился Деймон — как всегда в черной кожаной куртке и со спортивной сумкой, закинутой на левое плечо. Он улыбался словно бы через силу.

— Чего пришел?

— Попрощаться, — выдохнул он, поглядев на сестру исподлобья. — Я обещал, что оставлю тебя, когда ты устроишься, окрепнешь. Так и случилось: скоро ты выйдешь замуж за чертового гибрида, родишь ему... В общем, ты не одна. У тебя наконец появилась семья, о которой ты мечтала, и я решил, что пора бы и мне честь знать.

Приподнявшись на локтях, Мортиша спиной прислонилась к изголовью кровати. Эту ночь она провела одна — Клаус не явился, что стало для него негласной привычкой.

— Ты тоже моя семья, Деймон.

Слова Мортиши, сказанные скорее с претензией, на мгновение выбили воздух из легких Деймона, едва разинувшего рот. Сглотнув, он кивнул.

— Я не хочу снова стать тем, кто разрушит твое счастье, Морти.

— Поэтому ты бежишь в тот самый момент, когда объявились Майкл и Эстер! — она возвысила голос, не сдержалась. — Как по-семейному. Нет! Как полагается Сальваторам!

Мортиша ожидала любой его реакции — саркастичной шутки, объяснений или того же молчания, но вместо этого Деймон, поджав губы, потянул их уголки вверх в подобии улыбки. Вышло так себе.

— Если я буду нужен — позвони.

И он ушел. Не простившись, не обернувшись, не отреагировав на ее проклятье, посылаемые в спину. Запоздало Мортиша поняла, что за пять лет в Новом Орлеане совершенно ничего не сделала, чтобы сблизиться со старшим братом. Хотя бы поговорить — хоть разок. Видимо, терпение Деймона сошло на нет, потому-то он и покинул ее.

Набросив халат на голое тело, Мортиша уединилась в уборной. Отмокая в ванной, она снова и снова поглаживала живот, ожидая ощутить толчки. Ее первая беременность прошла в одиночестве: стены поместья Локвудов стали ее вечными спутниками, но не супруг и не подруги, которых не стало после того, как она вышла замуж. И вот опять — история повторялась.

Слезы подкатили к глазам, отчего взор сделался мутным, однако Мортиша не дала им воли — смахнула прежде, чем они успели скатиться по ее щекам. Покинув ванную комнату, она прислушалась к голосам, доносившимся с первого этажа внутреннего дворика дома. Все как один обсуждали насущные проблемы, и никому из них не было дела до нее. Майклсоны горазды на игры в войну, верно, потому-то они и позабыли о принцессе в башне, ставшей пленницей.

Со слепыми надеждами на благоразумие Клауса Мортиша стянула с пальца помолвочное кольцо, оставив его на туалетном столике. Переодевшись, как прежде не изменяя себе, в черный бархат и жемчуг, она спустилась к остальным домочадцам. Уверенная, гордая и готовая бороться с любым, кто бы ни встал на ее пути, она оборвала неутихающие голоса своим появлением. Пусть всего на пару секунд.

— Рад тебя видеть, — Элайджа поприветствовал ее украдкой, губами мазнув по щеке.

— Ну-с, хоть кто-то из этой семейки мне рад.

Мортиша заняла стул во главе стола. Элайджа опустился рядом.

— Не будь к ним строга. Они пекутся о твоем благополучии.

— Поэтому твой брат где угодно, но не со мной? Элайджа, не будь наивен: Клаус занят чем угодно, но только не моим благополучием. Потому что если бы ему было не все равно...

Мортиша умолкла на полуслове, не став продолжать. Как истинную католичку, ее гложило то, что они с Клаусом так и не сыграли свадьбу, перенесенную на неопределенный срок из-за ее интересного положения. Да и если уж совсем честно, Клаус сделал ей предложение, чтобы порадовать ее, а не потому, что стремился стать порядочным семьянином. Плевать он хотел на святость брака, в который не верил.

— Уверен, он тебя удивит. Это ведь Клаус.

Элайджа говорил вполголоса, и все же, невзирая на бодрые голоса Фреи, Кая и Кэтрин, Мортиша слышала его отчетливо.

— Это меня и пугает. Он непредсказуем. И он опять где-то, но не рядом.

***

— Как это понимать?! — возвысил голос Клаус, ворвавшись в уборную, где его невеста красовалась у зеркала. — То ты с ним не расстаешься, хвастаешься кому ни попадя, а сейчас решила снять?

Не обернувшись, Мортиша продолжила красить губы помадой.

— Не думала, что ты заметишь так быстро. Удивительно.

Выдохнув шумно через ноздри, Клаус сложил ладони, словно в молитвенном жесте, и, досчитав мысленно до пяти, подошел ближе к Мортише. Она оставалась невозмутимой. А вот ему недоставало терпения.

— Радость моя, что случилось такого, что ты решила снять колечко со своего прекрасного пальчика, а? Расскажи мне, будь добра, — говоря елейным голоском, Клаус как мог пытался сдержаться, чтобы не сорваться.

— Неужели тебе в самом деле интересно?

— Мортиша!

Все же не сдержался.

Захлопнув дверцу шкафчика, висевшего над раковиной, Мортиша круто обернулась, уперев руки в бока. Даже в такой позе она не теряла грации и элегантности. Всем была хороша, особенно в гневе.

— Время идет, Ник, а я не молодею! Я становлюсь толще с каждым днем и совсем скоро не влезу в подвенечное платье! Имена для нашего ребенка не выбраны — у тебя нет на это времени! Ты бегаешь от меня, не говоришь со мной, а я схожу с ума. — Она отступила в сторону, не позволив взять себя за руку. — Перестань меня мучить. Я считаюсь с твоими чувствами, так почему тебе все равно на меня?

— Морти...

— Если правда все равно, то к чему все это? — Она развела руки в стороны в беспомощном жесте. — Сколько раз мне придется умолять тебя быть моей поддержкой и опорой? Почему ты решил, что мне не одиноко и не страшно, когда за порогом этого дома меня поджидает опасность в лице твоей семейки?! Мы не семья, Клаус, а какая-то жалкая телевизионная пародия комедийного ситкома.

Попытавшись уйти, дабы в одиночестве дать волю эмоциям и вновь предаться самобичеванию, Мортиша и шага ступить не успела, как Клаус преградил ей путь. Он, на удивление, держался стойко, хотя она знала: внутри он горел от негодования.

— Высказалась? — он тронул ее за запястье, поведя за собой. — Идем, пора тебе открыть глаза на то, что происходит у тебя под носом.

Она не сопротивлялась, когда он потянул ее к двери, — от резкости удара та с грохотом встретилась со стеной. Кай на первом этаже вполне доходчиво выказал реакцию на этот счет — заорал, мол, в этом доме нет ни минуты покоя. Мортиша не задавала вопросов: быстро поняла, куда они держат путь — в дальнюю комнату второго этажа, предназначенную для музицирования и лет так сто назад принадлежавшую Ребекке.

— Прошу. — Оставшись в стороне, Клаус пропустил вперед Мортишу, вошедшую в помещение. Обомлев от увиденного, она замерла на пороге, не отважившись шагнуть. — У тебя остались сомнения?

Приложив ладони ко рту, словно силясь подавить восторженный вздох, Мортиша жадным взглядом пробежалась по комнате, выкрашенной в небесно-голубой цвет. Несомненно, то была детская, обставленная со вкусом: мебель из светлого дерева, ящики с игрушками — такими, каких у нее никогда не было. В центре стояла резная кроватка, а на ее изголовье красовалась буква «М».

Если до этого момента у Мортиши еще оставались сомнения, они благополучно развеялись, как только она заметила картины Клауса, украсившие стены. Не те привычные для него — мрачные, угнетающие, а те, что он писал в Венеции и в Мадриде, когда они были вместе, путешествуя по Европе.

Не сдерживая улыбки, рвущейся наружу вместе со смехом, Мортиша провела пальцами по корешкам книг, расставленных на полке в алфавитном порядке.

— Да, мне нужно было время, чтобы осознать, насколько велика ответственность. — Выудив из кармана джинсов обручальное кольцо, Клаус подошел к Мортише. — Ты глубоко заблуждаешься, если всерьез считаешь, что мне все равно на твои чувства. Наш с тобой разговор помог мне понять, чего я хочу.

Не теряя улыбки, так шедшей ее лицу, Мортиша взглянула на него снизу вверх, не став сопротивляться, когда он вновь увенчал ее безымянный палец обручальным кольцом. Честно говоря, она хотела этого, чтобы он принял решение и выбрал ее, как всякий раз она выбирала его.

— Когда я смотрю на тебя, я вижу будущее. Наше с тобой, где ты, я и... — нервничая, Клаус опустил ладонь на живот невесты, — он или она.

— Почему ты не сказал этого раньше? — прошептала она, накрыв его ладонь своими.

Клаус дернул плечом, усмехнувшись.

— Готовил для тебя сюрприз.

— Ты знаешь, что я их не люблю.

— Именно поэтому не сказал! Радость моя, если ты решишь снова снять кольцо, мне придется заставить Фрею наложить на тебя заклинание, которое не позволит этому случиться. — Поддавшись вперед, он накрыл ее губы своими. Она обвила его плечи, прижавшись к крепкой груди, на которой по ночам находила покой. — Собирай чемоданы, в августе мы отправляемся в Венецию.

— Постой. — На долю секунды засомневавшись, она прищурилась. — Это то, о чем я думаю?

— Пора бы тебе стать моей женушкой не только на словах. Ты знаешь, я не фанат подобных мероприятий, но поскольку это важно для тебя...

Взвизгнув, точно девчонка, которой на день рождения подарили заветного щенка, Мортиша снова обняла Клауса за плечи, измазав его щеки губной помадой. На ее забавный жест он хрипло рассмеялся, ощутив, как внутренне становится легче от того, что хотя бы один нерешенный вопрос он благополучно разрешил.

— Господи, ты не безнадежен, Майклсон!

Мортиша не помнила, как они оказались в его мастерской, как осталась без одежды и как лицо Клауса оказалось на уровне ее бедер — опустился ли он на одно колено перед ней или сразу на два. Однако ощущение восторга и эйфории, когда он осыпал ее поцелуями, лаская бока, грудь и бедра, ее тело не забыло, отзываясь приятной истомой.

— Ник...

Его имя сорвалось с ее опухших от поцелуев губ со стоном, когда, запрокинув голову и выгнувшись в спине, она свела бедра, желая подольше задержаться в состоянии неописуемого удовольствия, накрывшего ее снежной лавиной. Клаус с блеском в глазах наблюдал за ней, позволяя этим вечером доминировать ей. Он очерчивал ее бедра, а после обнял, когда она без сил опустилась на его грудь, носом уткнувшись в изгиб шеи.

Среди множества картин — написанных и требующих доработки — они сыскали мгновение, ставшее для них блаженством: кокон объятий, который никто из них не хотел покидать.

— Реджина, — на одном дыхании прошептал Клаус. — Имя, достойное дочери короля и королевы Нового Орлеана. Что скажешь?

— Я обожаю тебя, дорогуша! — Довольная улыбка украсила без того безупречное лицо Мортиши.

***

После того как Мортиша выдохнула, успокоившись, успокоился и Клаус. Пусть он по-прежнему считал, что отцовский инстинкт в нем дремлет, однако к бою с Эстер и Майклом готовился. Как он знал: им не жить мирно в одном городе, в одной стране — рано или поздно один пойдет с колом на другого. И Клаус не желал быть тем, на кого совершат нападение, он был готов действовать первым. Элайджа поддержал брата, заявив, что никто не имеет права угрожать их будущему — детям, чьи сердца бились во чреве Мортиши.

Не так давно, в ночи, Клаус услышал сердцебиение троих: Мортиши и детей, крепнувших в ее чреве день ото дня. Это напугало его, заставило действовать.

После ужина, как и всегда прошедшего шумно и с угрозами, Клаус удалился, ненадолго заперевшись в мастерской. Руки к кистям с красками не лежали, потому он наполнил бурбоном стакан и в два счета осушил его содержимое. Сомнение грызло его не первый день. И всему виной последствия, которые неизбежно обрушатся на его голову после смерти Майкла и тогда, когда Фрея узнает, кто к этому причастен. Не сказать, что просьбы старшей сестры могли смягчить гнев Клауса или способствовать тому, чтобы он отпустил древние тысячелетние обиды на отца.

Исключено. И тем не менее он не мог избавиться от мысли, что Фрея может покинуть его, отвернуться и, вероятно, станет мстить. Клаус, как бы порой ни подтрунивал над старшей сестрой, не хотел иметь в ее лице врага. Да и был один существенный момент, в котором он сам себе не решался признаться: Клаус Майклсон до ужаса страшился потерять то, что имел сейчас, после тысячелетия резни и недоверия, — семью. Пусть все они не сидели за одним столом каждый вечер, однако более не играли в прятки, тайно мечтая вонзить кинжалы в спины друг друга.

Клаус, в меру своего непростого характера, проявлял интерес к жизням братьев и сестре, хотя и в своей эксцентричной манере с нотками тирании. Он знал, где находится Финн, чем занимается Кол, с кем пьет вино по вечерам в Мадриде Ребекка. Понимая, что братьям и сестре требуется передышка после всех пережитых семейных дрязг, Клаус не торопил их вернуться в Новый Орлеан. Он ожидал их с терпением, жестами и словами, брошенными как бы невзначай, давая понять: его дом — их дом, и двери его всегда открыты.

Пробежав пальцами по конверту с подписанным, но до сих пор неотправленным приглашением на свадьбу, Клаус судорожно втянул грудью воздух, вскинув голову.

Он не был готов к тому, как круто повернется его жизнь, когда держал путь в Мистик-Фоллс. И подумать не смел, что повстречает свою любовницу, которая в конце августа этого года должна будет стать его законной супругой. Подумать только: Клаус Майклсон и свадебный марш! То было развлечением для Ребекки, в каждую эпоху примерявшей свадебное платье, но не для него. И он бы ни за что на свете не согласился связать себя узами брака, если бы не Мортиша с ее устаревшими взглядами на жизнь и воспитанием прямиком из XVIII века.

Не так давно, буквально неделю назад, в порыве гнева Мортиша ясно дала понять, что если Клаус не женится на ней до рождения детей, — он их не увидит. Разумеется, она, будучи смертной, не смогла бы встать между первородной семейкой, однако свое желание донесла доходчиво. Опасаясь навлечь позор на нерожденных детей, которые в случае упрямства Клауса могли бы стать бастардами, Мортиша сильно переживала. Ей и по сей день было сложно примириться с нравами современности, потому она придерживалась давно устаревших взглядов на семью: брак, а уже затем дети, рожденные в браке.

Клаус не серчал, как бы порой ни гневался от то, что Мортиша испытывала его на прочность своими капризами. С трудом, однако он мирился с ее положением, за что его всякий раз хвалила Фрея. И, в отсутствие Элайджи, именно к ней он изредка обращался за советом. К счастью, Фрея ни разу не подвела его. Одно лишь расстраивало — слабый потенциал у Мортиши к магии. За пять лет, овладев всего одним заклинанием, она не стремилась к большему, считая, что магия с ней не ладит.

В этом она не ошиблась. Колдовство — не ее стихия.

— ...Говорю тебе, как она родит, нам надо втроем рвануть на Ибицу! Я слышал, там коктейли голову сносят, — развалившись на диване во внутреннем дворике, Кай с важным видом едва ли не планы на ближайшие пару лет расписывал.

— Твоя подружка меня не выносит, — прищелкнув языком, напомнила Кэтрин, с деланным интересом рассматривая новенький маникюр. — Не скажу, что я ее фанатка, но ведь можно больше уважения проявить к той, кто старше ее...

— В сотню раз? — Кай выгнул бровь, не тая усмешки.

— Ай! Я не настолько в возрасте. Между нами разница всего-навсего в пару столетий. Да и тебе не говорили, что задавать девушке вопрос о ее возрасте — верх неприличия?

— Конечно, говорили! Но я здесь девушки не вижу. Кэти, ты престарелая дамочка, которая превосходно сохранилась. Посмотри, с тебя даже песок не сыпется.

Кай выдержал суровый взгляд карих глаз Кэтрин, готовой вцепиться ему в горло. Возможно, так бы она и сделала, если бы не считала его другом.

— Для малолетки у тебя отличное чувство юмора...

С высоты второго этажа Клаус наблюдал за нежеланными гостями в своем доме с неприкрытым отвращением. Катерину он на дух не переносил, даже после того как она преподнесла ему лекарство от вампиризма. Кая терпел ради Мортиши, хотя порой и подумывал над тем, чтобы прижать его в темном переулке, осушив вены. Кровь у него — дрянь та еще, как, впрочем, и он сам, но все куда лучше, чем видеть каждый день его нахальную рожу.

Клауса раздражали их голоса, смех, само их присутствие и понимание того, что они не станут жертвами его плохого настроения. За Кэтрин стоял Элайджа, вновь попавший под ее чары, а Кай считал себя едва ли не хозяином положения из-за того, что водил дружбу с Мортишей.

Представляя, какими методами можно избавиться от обоих за одну только ночь, Клаус не заметил подошедшего Элайджу.

— Ник, взываю к твоему благоразумию, не устраивай сцен, — степенно, с неприкрытой ленцой в голосе заговорил Элайджа.

— Что ты, братец?! Я всего-то наблюдаю за нашими гостями.

— Они не закуска и не твои игрушки. — Элайджа бросил беглый взгляд на Кая. — От него можешь избавиться. Смею предположить, никто его не хватится.

— А как же наша старшая сестрица?

— Умоляю, Фрея никогда не опустится до... этого.

Усмешка заиграла на губах Клауса. Что ж, не один он не питал симпатии к ведьмаку-неудачнику.

— Как там Ребекка? — осторожно начал Клаус, крепче сжав пальцы на деревянных перилах декоративного балкона. — Она осведомлена о скором пополнении в семействе?

Элайджа шумно выдохнул и, качнув головой, не заставил долго ждать с ответом.

— Нет. Опасаюсь, что данная информация может стать для нее ударом.

Клаус поспешно кивнул, согласившись.

Узнай Ребекка, что Мортиша стала не только человеком, но и вот-вот должна стать матерью, — скорее всего, воспримет это остро. А может, удивит их всех, посчитав за удачу примерить роль тетушки Бекс. В последнем Клаус сомневался: не в духе его сестрицы радоваться за других тому, что они обрели, пока она сама лишь мечтала об этом.

— Как думаешь, чем она расстроится больше: приглашением на свадьбу или новостью о племянниках?

Элайджа хохотнул, по-свойски дернув плечами.

— Она определенно будет в бешенстве, когда узнает, что ты женишься раньше нее. — Он тронул брата за плечо, пытаясь приободрить. — Ты готов?

— Спроси меня об этом после того, как мы встретимся с нашей матерью. Идем, не будем же заставлять ее ожидать нас.

Не удивившись тому, что Клаус снова увильнул от важного разговора, Элайджа не стал на него давить, решив, что у младшего брата есть в запасе немного времени, дабы примириться с тем, что его ожидает: брак и отцовство. Сам бы Элайджа был несказанно счастлив, преподнеси ему судьба подобный дар. Ну а Клаус... но таков он и есть — Клаус Майклсон, чтобы во всем видеть тени страхов.

Братья встретились с матерью в доме, где она поселилась не так давно, на окраине города, близ французского квартала. Им потребовалось приглашение, чтобы войти внутрь, и они его получили. Эстер, пусть и преследуя свои цели, за версту ощущала опасность, исходившую от сыновей.

— Хотите выпить? — с материнской нежностью заговорила Эстер, когда сыновья устроились на диване в крохотной, но вполне уютной гостиной.

— Полагаешь, что мы станем пить из твоих рук, мама?

— Полно, Никлаус! К чему необоснованная грубость?

— Не знаю, с чего начать!..

Клаус было закипел от нахлынувшей злости, как Элайджа накрыл его плечо, уняв гнев.

— Уверяю, я не желаю никому из вас зла. Даже твоей подружке, Никлаус. — Испив из фарфоровой чашки, Эстер оставила ее на блюдце, решив, что самое время поговорить о важном. — Я хочу искупить свои грехи, спасти всех своих детей. Умерев, я побывала на другой стороне, полной горя и мрака. Сотни лет я скиталась в поисках покоя, так и не сумев его отыскать...

— Интересно, почему? — с издевкой вставил Клаус, поражаясь лицемерию матери, которой ни на грош не верил.

— ...Я уверена, что смогу обрести покой только тогда, когда исправлю ошибки прошлого. О, нет, милые мои, я не стану губить вас, но могу предложить каждому из вас второй шанс.

— О чем ты? — с прищуром поинтересовался Элайджа, чуя подвох.

Воодушевившись, Эстер пустилась в разговор о том, как она годами наблюдала за жизнями своих детей, как переживала их взлеты и падения, радости и горести, извечно оставаясь в тени. Позже ей пришло осознание: ей не повернуть время вспять, не унять их жажду крови и голода. Эстер обратила свой взор на странников, не одно тысячелетие перескакивающих из тела в тело. И тогда ее осенило: она может даровать своим сыновьям и дочерям возможность прожить человеческую жизнь, поместив их души и сознание в новое, нетронутое тело — будь то ведьма, оборотень или простой смертный.

Элайджа задумался. Хотел ли он иметь шанс стать отцом, познать старость, человеческие радости? Да, несомненно. Хотел ли он утратить то, что имел сейчас: силу, власть, бессмертие? Нет, совершенно точно. Не спрашивая мнения брата, он знал ответ наперед: Клаус ни за что не отречется от собственного тела, власти и бессмертия. В этом они были похожи.

Прожив тысячу лет, Элайджа и Клаус полюбили свой образ жизни, свою сущность и те блага, которые имели. Возможно, предложением матери могли бы заинтересоваться Финн и Ребекка. Кол — вряд ли. Как считал Элайджа, его младший братец ни за какие коврижки не захочет расстаться со своей обворожительной моськой. За остальных он не был уверен.

Эстер порывалась рассказать сыновьям о Далии, предупредить их об опасности, да не успела. Они покинули ее, не сговариваясь. Разве что Клаус напоследок предупредил, чтобы она не смела затмевать разум их родных лживыми речами. Эстер предполагала, чем может обернуться ее встреча с сыновьями, и тем не менее была готова ждать того момента, когда до них дойдет: ее дар — единственное их спасение.

— ...Думаешь, она предпримет попытки связаться с Бекс и Финном?

— Уверен в этом, — отвечал Элайджа, манерно пригладив лацканы пиджака, сшитого по его меркам в Лондоне. — Сам знаешь, Финн — маменькин сынок.

Клаус хмуро призадумался.

— Мы не должны позволить их встрече состояться.