Миракль

Птицы одного полета,
мы должны держаться друг за друга, знаю,
Я сказала, что никогда не подумаю о том,
что мне лучше не быть одной.
Не могу изменить погоду, возможно, все это не навсегда,
Но если это навечно, то я не против.

И я не знаю, почему плачу.
Не думаю, что могу любить тебя больше.
Это может ненадолго, но, детка, я

Я буду любить тебя до самой смерти,
До самой смерти,
До тех пор, пока свет не померкнет в моих глазах,
До тех пор, пока я не умру.

Billie Eilish — Birds of a feather

Мортиша

Похороны Стефана Сальваторе, павшего от руки лидера Странников Маркоса, состоялись ровно через пять дней. При помощи силы внушения тело погибшего удалось продержать в морге чуть дольше, обойдя предписанные законом правила. Увы, воскресить его не удалось, как бы того ни желал Деймон.

С братской кровью на руках он пришел к Бонни, оказавшейся отрезанной от источника магии, пусть всего и на сутки. Она, как ни прискорбно, не решилась взяться за воскрешение вампира, потому как более существенная беда стучалась в дверь — заклинание Маркоса, вознамерившегося очистить Мистик Фоллс от нечисти, дабы править городом безраздельно.

«— Деймон, я соболезную тебе, но воскрешать Стефана не стану, иначе рискую навлечь на себя гнев предков. То, что произошло с Джереми, — чудо. Да и помог мне Сайлас. Я бы не сумела вернуть Джера из мертвых без его помощи. Прости. И мне правда жаль», — не так давно сказала Бонни, похлопав скорбящего Деймона по плечу.

В самом деле, она бы хотела помочь, да чем? Сайлас мертв, а ее магические способности не настолько отточены, чтобы воскрешать мертвых, как бы этого ни хотелось. У всего есть плата, особенно у магии, и она не прощает ошибок. Воскрешение вносит серьезный дисбаланс, да и это всегда темная магия — ни с тем, ни с другим Бонни иметь дел не желала.

Честности ради, стоит признать, что Бонни, узнав о гибели Стефана, первым делом подумала о том, что его можно вернуть. Да что там — она обязана это сделать! Затем, минутой позже, пришло осознание произошедшего. Связавшись с матерью, пытавшейся примириться с вампирской сущностью, Бонни убедилась в своих подозрениях, укрепившись во мнении, что воскрешение до добра не доведет.

Благо ей, вместе с друзьями, удалось расторгнуть заклинание Маркоса и вывести его из строя. Он просчитался, когда при помощи магии объединился со Странниками. Ведь когда Деймон столь же жестоко и вероломно вырвал сердце из его груди, тем самым отомстив за брата, Маркос погиб на месте, а вслед за ним последовали Странники.

Беда миновала — ее последствия удалось свести на нет, отгородив Мистик Фоллс и его жителей от новых потрясений. К несчастью, везение не распространилось на семью Сальваторе, в которой двое из выживших приняли решение захоронить младшего брата в фамильном склепе между родителями, пожалуй, любившими его гораздо больше старшего сына и дочери.

Решение было принято Деймоном, немного позже поставившим сестру перед фактом и сообщившим о намеченном плане друзьям брата, пожелавшим проводить его в последний путь. Стефан, вобравший в себя больше добра по сравнению с братом и сестрой, нажил в одном только Мистик Фоллс близких друзей. Потому и хоронить его было кому.

Если бы у Мортиши спросили, каким образом она хочет проститься с покойным братом, она бы, не задумываясь, ответила, что была бы рада сжечь его тело, рассыпав прах над первой попавшейся лужей, дабы от Стефана не осталось могилы. Или же заковала бы его мертвое, вздувшееся темными венами тело в цепи, потеряв его в море, чтобы душа его покоя не нашла.

Разумеется, то были ее фантазии, порывы мести, которые не удалось осуществить. А ведь она того жаждала, планировала. Обманывая братьев, будто лед с сердца сошел, как только вернулась человечность, Мортиша подбиралась к ним ближе, путая мысли, играя роль отрезвевшей сестрицы, ратовавшей за мир и благодать в доме. Увы, очередной замысел не удался по причине неожиданной кончины.

Однако это вовсе не значило, что ее планы потускнели, а имя старшего брата покинуло список смертников. Нет, вовсе нет. С годами, после обращения ожесточившаяся, утратившая невинность души, злопамятная и манипулятивная Мортиша Сальваторе не планировала отступать от задуманного.

«Поквитайся со всеми. Утопи их в крови, пусть они захлебнутся», — шептал голосок, так похожий на ее собственный.

И вправду, она грезила о мести. Ждала часа расплаты, дабы обрушить гнев на Деймона, лишившего ее семьи, души, права выбора и жизни. И она могла бы простить ему многое, но не потерю сына. Одно радовало: Николас Локвуд обрел покой.

— Ты готов? — ласково, заискивающе прошептала Мортиша, опустив ладонь на плечо брата.

Опустошенный утратой, Деймон потянул руку к бледным пальцам сестры, соединившись с ними в крепкий замок. Ее присутствие усмиряло боль, острыми когтями царапавшую его сердце — очерствевшее и темное, точно ночь.

— А ты?

Облаченный в черный костюм, сидевший точно влитой, Деймон выглядел устало, вяло. Он не помнил жизни без Стефана, посему не знал, какой она станет, когда он собственными руками оставит гроб брата в фамильном склепе.

Мортиша подавилась ухмылкой, скрывая лицо волосами, якобы поправляя локоны — идеально уложенные, впрочем, как всегда. Ее забавляло понурое состояние брата, за пролетевшие дни так и не сумевшего примириться с положением дел. Хотела бы она сказать, что деревянный гроб заждался Стефана еще сто лет назад.

— Его гибель... непомерная утрата. Я сожалею лишь о том, что... — опустив голову, она не могла избавиться от мысли: «не удавила его собственными руками». Затем выдохнула, игнорируя прикосновения брата, опустившего ладони на ее предплечья. — Мы не сумели примириться. Хотелось бы мне успеть простить его.

Поддавшись душевному порыву, ощутив, как оковы одиночества сходят с конечностей, Деймон обнял сестру, не увидев, как она скривила губы.

— Будь уверена, он не забывал о тебе, когда... Стефан безмерно любил тебя, Тиш.

«Ох, разумеется! Так любил, что, глазом не моргнув, сгубил».

Отстранившись, Мортиша тускло улыбнулась, с трудом сдерживая злость, застывшую комом в горле. Как бы она хотела вручить вырванное сердце Стефана брату, показать, что в нем нет любви, нет света, нет доброты. Убивший тысячу невинных, он не заслуживал ни дня скорби.

— Надеюсь, он обрел покой, — прошептала она через силу, словно слова давались с трудом.

Деймон закивал, не сомневаясь в том, что младший братец заслужил упокоение, потому как считал, будто душа его светлая, полная любви и добра ко всему живому. Он видел в Стефане героя, закрывал глаза на его проказы, когда тот был потрошителем и терял крупицы человечности.

Ведь, возвращаясь к себе прежнему — вампиру, с небывалым трудом державшемуся перед кровью, — Стефан содрогался в агонии, вспоминая имена жертв, их лица. Он скорбел о каждом.

Да только что с того? Слезы не возвращают мертвых к жизни.

«Вырви его сердце. Убей его, как он убил тебя. Как отнял жизнь Кристиана, а затем и твоих детей. Сними с него долг».

Смежив веки, Мортиша отвернулась, силясь заглушить скрипучий голосок, призывающий ее к суду без следствия и вынесению смертной казни. Деймон расценил ее реакцию иначе. Он решил, что она скорбит так же, как в день похорон матери.

Под руку они покинули дом, пешком отправившись на кладбище через лесную тропу. У склепа их заждались немногие: Елена, Джереми, Бонни, Кэролайн, Мэтт. Все они выглядели уныло, будто бы не привыкли к тому, что похороны в их жизнях — извечная данность.

Началась панихида. Каждый из присутствующих, посчитав своим долгом обмолвиться парой добрых слов об усопшем, подходил к его закрытому гробу. Предпоследней была Мортиша, не побоявшаяся отворить крышку. Триумфальная улыбка коснулась ее губ, окрашенных в алый. Хотела бы она знать, сколько дней понадобится червям, чтобы пожрать останки ее младшего братца.

Ей потребовалось чуть больше минуты, дабы насладиться увиденным — мертвым телом того, кто стоял в первых рядах, не сопротивляясь натиску Деймона, погубившего ее. Того, кто был косвенно причастен к гибели ее сына и неродившегося дитя, покинувшего ее чрево с кровью. Стефан мог бы прийти к ней на помощь, но посчитал, что подарок — вечность — лучше призрачной жизни. Он прожил достаточно, больше, чем любой смертный, но так ничего и не нажил.

Ни семьи, ни наследия — лишь горстка смертных друзей.

— Спи сладко, — прошептала она с деланной дрожью в голосе, а мысленно добавила: «Пусть же ты никогда не отыщешь покой».

Подошедший сзади Деймон покровительственно накрыл плечо сестры, изображавшей, будто слезы пролились по щекам. Унылый, мрачный, точно побитый, но не физически, а душевно, — он ненадолго задержался в фамильном склепе, когда друзья покинули его, дав возможность проститься.

Мортиша, помедлив, обернулась через плечо, хмуро глянув на спину старшего брата. Как бы она хотела, чтобы он присоединился к Стефану. Тогда бы она, не пожалев новенький маникюр, выкопала бы им одну могилу на двоих — ведь они братья. Хотела бы врезаться ладонью в его грудь, сжав сердце, вырвать его, как это сделал Маркос.

Хотела так сильно, что едва сдержалась, чтобы не огреть Деймона лопатой смотрителя кладбища, так и не нашедшего останки тех несчастных, которыми она полакомилась и от которых жестоко избавилась. Благо, Мортиша, весьма рассудительная и расчетливая, взяла верх над эмоциями, рассудив, что убивать старшего братца резона нет, ведь он не познал тех мук, кои пережила она. По его вине.

Тем же вечером, не испытывая ни капли стыда, Мортиша Сальваторе отправилась в бар, как следует принарядившись. Внешним видом, манерами, умением подать себя она произвела впечатление на каждого из посетителей просто потому, что не была похожа ни на кого в заурядном городишке Мистик Фоллс.

Грациозная, словно бы отстраненная, она, по правде сказать, пугала мужчин, не находивших смелости заговорить с ней, хотя в их голодных взглядах и виднелись искорки похоти. Бывало, к ней цеплялись выпившие мужланы — и то лишь тогда, когда она покидала бар. Вероятно, надеялись, что своим грозным видом спугнут молчаливую аристократку, сорвут с нее нить жемчуга, а затем уж и одежку.

Быть может, в прошлой жизни, человеческой, далекой, почти забытой, — она бы окаменела от ужаса, совершенно не зная, как отбиться от тех, кто решил бы посягнуть на ее честь. Ей повезло, поскольку из-за чуткого внимания братьев, а затем супруга, подобных казусов с ней не случалось. Нет. Был один случай, когда кузен покойного Кристиана, стоило тому отправиться на охоту, зажал ее в библиотеке.

Выпивший, он тянул к ней руки, отвешивая сальные комплименты. Мортишу спасала прислуга, наказавшая молчать о случившемся, потому как общество может счесть миссис Локвуд распутной девицей, а то и вовсе назвать ее сынишку бастардом. Не упомнить, как часто девицам ее положения, и тем, кто был ниже по статусу, приходилось подстраиваться под стандарты общества, дабы не замарать репутацию или же не нарваться на осуждение, припорошенное грязными слухами.

Однако, стоило Кристиану вернуться домой, как след его кузена простыл. Он навесил супругу, оставив целомудренный поцелуй на ее лбу, приласкал сына и распорядился подать чай в кабинет. Позже, через месяц, в один из вечеров за ужином, он признался, что кузен его больше в Мистик Фоллс не вернется, как и не получит злата, которое непременно оставил бы в кабаке. Мортиша глядела на него с благодарностью и уважением, нежно касаясь его ладони.

То было в прошлом.

Ныне она — сильная, самодостаточная женщина, способная дать отпор любому. О, нет, Мортиша не вгрызалась в глотки тех, кто домогался ее — это было ниже ее достоинства. Поступала она куда жестче: вскрывала брюхо, их же кишками обматывая шеи, лишая доступа к кислороду. Она не могла знать наверняка, от чего наступала смерть: из-за потери крови, болевого шока или удушения?

И все же, всякий раз ставила на второй вариант, потому как зловонный запашок, исходивший от обделавшихся мужланов, можно было уловить без привилегий вампиризма.

— Я не заказывала? — прохрипела Мортиша, нехотя вынырнув из воспоминаний.

Молодой официант — Макс, если верить бейджику на его груди, потянул уголком губ, поспев объясниться:

— Это вам от шестого столика.

Хмыкнув, точно ожидая подобного ответа, Мортиша оборачиваться не стала. Не стала и благодарить. Шампанское, явно не местное, больно дорогое, что было несложно определить по запаху. Кто, кроме ее прелестного любовника, знал о ее вкусах? Верно, никто из ныне живущих.

Не заставив себя долго ждать, Клаус подсел за столик к Мортише. Взглядом обведя посетителей бара, он медленно растянул губы в ухмылке, по-хозяйски опустив ладонь на хрупкие девичьи плечи. Он огладил ее выпирающие лопатки, пальцами посчитал позвонки и соскользнул на бедро.

Не спроста он устроил шоу, повеселившее Мортишу, привыкшую к его театральным выходкам, и расстроив некоторых мужчин, не первый час пытавшихся поймать взгляд чужой женщины. Впрочем, Клаус собой остался доволен, пусть и был бы больше рад, окажись бар пуст — для них двоих.

— Полагаю, мне следует посочувствовать твоей утрате, — он подался вперед, шепотом коснувшись ее уха — тихий, бархатный, чуть томный. — Однако не вижу печали на твоем лице.

— Отчего ей появиться?

— Недолго наблюдая за тобой, я пришел к выводу, что ты скорее празднуешь кончину Стефана, нежели его оплакиваешь. — Он потянулся за бокалом ее шампанского, сделав щедрый глоток. — В любом случае, как смею я осуждать тебя, когда ни раз, и ни два запихнул своих родичей в гроб? Кол до сих пор мне этого простить не может.

— Вот уж интересно, с чего бы ему таить обиду?

Клацнув зубами, Клаус не ответил на вопрос, в котором явно звучала издевка.

Кол, может, и злился, проклинал и обещал покарать, но Финн ненавидел. Люто, отчаянно, болезненно. Он сбежал, не желая тяготиться в кругу семьи, которую предпочел бы не иметь вовсе.

Клаусу не были чужды травмы братьев и сестры, им нанесенные. Он понимал их гнев, считая, что они имеют право злиться на него, поносить на чем свет стоит. Однако они должны, нет, обязаны считаться с тем, что все его поступки обусловлены заботой. Да, извращенной в правильном понимании, жестокой и деспотичной, временами смертоносной.

Если бы он мог, то и Мортишу запер бы от чужих глаз. Она бы стала его величайшим приобретением, под стать фарфоровой кукле, которых принято хранить за стеклом, и лишь иногда поглядывать, улыбаясь. Как улыбается всякий коллекционер, заполучивший немыслимо драгоценную вещицу.

— Давай сбежим?

Мортиша расправила плечи, лукавой ухмылкой отреагировав на предложение, которое восприняла буквально, не разглядев недосказанность во взгляде голубых глаз, схожих с бушующим океаном, в редкие дни с лазурным озером, скрытым скалами.

Особняк Майклсонов встретил любовников тишиной и темнотой.

Срывая одежду друг с друга, целуя, точно кусаясь, они сметали на своем пути предметы мебели, придающие дому уют, исчезнувший вместе с членами семьи. Как бы Клаус порой не тосковал по братьям и сестре, о перемещении которых знал, он не мог не возрадоваться тому, что имеет не только Мортишу, но и возможность осквернить каждую из комнат.

— Это не твоя постель, — с придыханием протянула Мортиша, упав на темные простыни.

Ее локоны рассыпались, после того как Клаус запустил пальцы в ее волосы, избавив ее от заколок с рубинами — им подаренными.

— Ты поняла это по запаху или... — ухмыляясь, словно нашкодивший мальчишка, Клаус причмокнул, губами припав к женским ляжкам.

— Думаешь, я совсем не замечаю, где нахожусь, когда мы придаемся любовным игрищам?

— Я надеялся, что твое внимание сосредоточено на мне единственном.

Подорвавшись, Мортиша согнула правую руку в локте и, надавив на грудь Клауса, притеснила его к стене. Послышался грохот — книги и статуэтка соскочили с полки, висевшей на стене.

Он не сопротивлялся, испытывая неподдельное удовольствие от того, что она пыталась доминировать. И все же последнее слово, как и шлепок по заднице, прилетевший в момент, когда они очутились у рабочего стола, — оставалось за ним. Клаус не терпел полутонов, хотя порой, в особо редкие дни, он позволял Мортише занять главенствующую роль.

— Ты опять, — простонала она, прикусив нижнюю губу.

— Что поделать, люблю осквернять опочивальню старшего братца.

Простым движением смахнув со стола залежавшиеся книги и бумаги, Клаус надавил на женские лопатки, вынуждая ее ладонями упереться в стол.

— Неисправимый засранец, — прошептала Мортиша, сомкнув веки.

Намеренно замедлившись, Клаус перекинул копну волос любовницы на ее грудь и, вплотную прижавшись к ее спине, оставил смазанный поцелуй на затылке. В ответ ему раздался стон, задобривший самолюбие.

Опаляя тонкую бледную шею дыханием, Клаус взялся за завязки на корсете. Сгорая от прикосновений, столь жарких и тягучих, Мортиша завела руки за голову, запустив пальцы в чуть кудрявые мужские волосы. На ощупь они были мягкие, не путались и пахли приятно — лесом, дождем и сигарами.

— Признайся, ты терпеть не можешь, когда мы в постели.

Когда с корсетом было покончено, он накрыл ладонями пышную грудь, не сдержав полустона, стоило Мортише прижаться к нему бедрами. Чертовка знала, как ему нравится, и от чего он готов потерять рассудок.

— Мне нравится... — она не договорила.

Клаус прикусил ее кожу на шее, языком слизав проступившие капли крови. После, подхватив ее под бедра, уложил на стол. Оставшись в нижнем белье, Мортиша выгибалась в пояснице, запускала пальцы в свои волосы, играя длинными локонами, запрокидывала голову и, что ему особенно нравилось, виляла бедрами.

— Продолжай, — не просит, нет, велит.

Он играет с ней, доводит до иступления, затем отнимает руки, лаская разгоряченную кожу дыханием — сбившимся, с привкусом алкоголя. Потянув кружевную ткань, соблазнительно обтянувшую пышные бедра, он делает то, что ей нравится — опускается на колени, губами припадая к ее бедрам.

— Когда ты снизу...

Слова, со стонами сорвавшиеся с полных губ, повеселили Клауса, ртом ублажавшего Мортишу. Она то вскрикивала, то хватала его за волосы, надавливая на затылок, бывало, что привставала на локтях, наблюдая, как он старательно работает языком. Грубо сминая ее бедра, Клаус издевался — ласкал пальцами, и как чувствовал, что она заводится, отнимал их.

— Иди ко мне, — прошептала она, умоляя.

Потянув за подбородок, Мортиша впилась в его губы жестоко — до крови и сорванной кожи. Дикая, неукротимая, такой она нравилась ему гораздо больше, хоть и нежность ему не была чужда. Точно не с ней.

Левую ладонь запустив в волосы, натянув их, Клаус целовал Мортишу с той же грубостью, неутолимой похотью, покуда правой ласкал ее лоно, активно работая пальцами. Она цеплялась за его плечи, до крови вонзая ногти в кожу, которую слизывал точно так же, как это делал он несколькими минутами ранее.

Сбросив маску воспитанной леди из высшего сословия, Мортиша позабыла о всяком стыде, насаживаясь на пальцы любовника, припавшего к ее груди. Он вылизывал ее набухшие соски, жалея, что нет лишних рук, чтобы смять ее грудь — высокую, полную, белоснежную.

В бешеном танце страсти пролетели часы, позабытые в памяти. Они ласкали друг друга, ублажали, делили кровь и чужие постели. Однако своей отдавали большее предпочтение.

Клаус брал ее грубо, не жалея, словно животное, сорвавшееся с цепи. Она была ни чуть не лучше. Мортиша исцарапала его грудь, искусала запястья и шею, тянула за волосы, а порой хвалила, что доставляло Клаусу особое удовольствие. Не зная меры, не чувствуя усталости, они немало переломали перин и кресел, столов и стульев, оставили вмятины в стенах, подпортили мрамор на ступенях лестницы.

К рассвету Мортиша, потная, вымотанная, удовлетворенная, лениво сминала в поцелуе губы Клауса, нависшего над ней, бедрами вдавливая ее в мягкий матрас. И вот, когда он издал грудной стон, излившись в нее, повалился, лбом уперевшись в изгиб ее шеи. Она обнимала его за плечи, притягивая к себе так, будто бы между ними сохранились дюймы расстояния.

Вечер, ночь были прекрасны. Отдавшись страсти, она, как и он, позабыли о планах мести, о целях на вечное будущее, о бедах и травмах. Позже, когда он покинул ее, утянув в ванну, Мортиша поймала себя на мысли, проходя мимо зеркала, что жалеет о том, что семя его не способно прижиться в ее мертвом чреве.

Клаус не сделает ее матерью, а она его отцом.

Стоя под струями горячей воды, не обжигавшей так, как это делали пылкие поцелуи Клауса, Мортиша улыбалась, позволяя ему помочь ей с шампунем и гелем, обильно скользящим по ее плечам вместе с его руками.

Да, Клаус Майклсон был ее лучшим любовником, пусть она и знала всего двух мужчин — его и покойного мужа, с коим делила постель из долга, не по любви.

— Давно ты таким не был.

Оставляя поцелуи на губах и челюсти, Клаус усмехнулся. Из-за разницы в росте, весьма приличной, ему всякий раз приходилось сгибать ноги в коленях.

— И это твоя вина, радость моя.

— Моя? — с ее губ слетел смешок, потонувший в новом поцелуе.

— Да, ведь это ты меня не навещаешь. Разумеется, я мог бы наведаться к тебе в гости, напроситься на чашечку чая, да только братья твои неправильно нас поймут, когда ты станешь стонать подо мной. — Он подцепил ее за подбородок. — А я не люблю, когда нас прерывают. Складывается ощущение, что мне приходится делить тебя с кем-то. Невыносимо...

— Всего один брат, — Мортиша прикусила нижнюю губу. — Если вдруг захочешь осквернить уголки моего дома, милости прошу. Деймон в гостиной, а кол можешь соорудить из подручных средств. Уверена, за твоей спиной годы тренировок.

Ему нравилось то, с каким огнем в глазах она говорила о братьях, как всякий раз намекала на их убийство. Но она не позволила бы ему взяться за оружие, если бы он захотел. И причина проста — она подтолкнет Деймона к смертному одру своими руками.

— Дьяволица, — его шепот осел на ее губах.

— Ты прав, — начала она издалека, — в последнее время я уделяла тебе мало внимания, еще меньше ласки... Надо бы исправиться.

Клаус разомкнул губы, но ничего не ответил. Не веря глазам, он наблюдал, как она опускается перед ним на колени, как тянет бледные пальцы к его бедрам, как губами прижимается к его достоинству.

Мортиша любила получать, но не отдавать. Она любила язык Клауса на своем теле, но не свои губы на его члене. Любила, когда стоны и редкие вскрики вырывались из ее горла, но не любила, когда приходилось давиться горячей, пульсирующей, истекающей чужой плотью. Любила, когда он был с ней груб и изобретателен, но не когда запускал пальцы в ее волосы, задавая темп — бешеный, болезненный.

Как бы ни было, она любила его. И порой могла переступить через «фи», опустившись на колени, как это делал он, любя ее.

***

Июнь, 2011

По завершении учебы Елена Гилберт приняла предложение младшего брата, и, собрав чемоданы, была готова покинуть родной городок, отправившись в Нью-Йорк. Без прощания не обошлось. В последний раз, собравшись с друзьями в родительском доме, она праздновала свой уезд, новую главу в жизни, и вспомнила о тех, кого любила и кого потеряла.

Гибель Стефана отразилась на ней так же, как прощание с Дженной, родителями, Алариком. Несомненно, ей было больно и тоскливо, однако она не унывала. Жизнь, забравшая многих, научила ее радоваться тому, что есть. И она дорожила братом, друзьями и Деймоном, чувства к которому не исчезли. Может, они и вовсе никогда не покинут ее сердце.

Елена двигалась дальше. Став человеком, она задышала полной грудью, не желая тратить время на слезы и горестные воспоминания. Джереми ее поддерживал. Он любил Мистик Фолс, его жителей, историю, но гораздо сильнее он любил жизнь и сестру — живую, единственную оставшуюся у него. Кем бы он был, если бы не настоял на их уезде?

Благо, Клаус отступился. Елена заключила с ним сделку: она живет полной жизнью, а его человек навещает ее раз в год, забирая кровь. Она знала, что его люди будут приглядывать за ней и Джереми, обеспечивая безопасность, но не попадаться на глаза, не мешая.

— Спасибо тебе, Мортиша.

Расположившись на диване, Елена с улыбкой взглянула на компанию друзей и вновь вернула взгляд на лицо Мортиши. Держа ее за руки, она пыталась выразить свою благодарность, ведь именно она помогала ей обговорить условия сделки с Клаусом.

Елена не могла не отметить, как гнев покидал Клауса, стоило ему взглянуть на Мортишу или коснуться ее руки. Может, он древнее зло, но с ней становился другим. Таким с Еленой был Деймон.

— Брось, я не могла не вмешаться, — она улыбнулась. — Клаус навязывал тебе сумасшедшие условия, любой адвокат счел бы его сумасшедшим. Если говорить откровенно, я не желаю, чтобы лекарство досталось тебе.

Опустив голову, Елена помрачнела, чувствуя за собой вину.

— Обещаю, я проживу эту жизнь достойно.

— Если нет, мне придется явиться и хорошенько тебя встряхнуть, мисс Гилберт!

Они рассмеялись, не расцепляя ладоней. Уезжая, Елена сожалела о том, что провела слишком мало времени с Мортишей и недостаточно много с друзьями, которых знала с детства.

— Я буду рада тебе, Морти. Мои двери всегда будут открыты для тебя, если захочешь.

Подошедший со спины Джереми тактично прокашлялся. Он, как и всегда, говорил прямо, и не то чтобы намекнул, а настоял на том, что пора отправляться в путь, потому что самолет ради них никто задерживать не станет.

«Глупости, когда у тебя друзья вампиры», — подумала Мортиша, поднявшись на ноги.

— Сальваторе, — Джереми кивнул.

— Гилберт-младший.

За восемь месяцев, пролетевших за один миг, они достаточно узнали друг о друге, чтобы поладить. Друзьями, конечно, не стали, но пару стаканчиков в баре разделить могли влегкую, при этом по душам поговорить, как старые-добрые друзья.

— Иди сюда, вампирша бессмертная, — высокий, широкоплечий, по-прежнему сильный Джереми загреб Мортишу в крепкие объятия. Она ответила, обхватив его за торс. — Не чуди здесь. И если останешься со своим гибридом, обещаю, что убивать его не стану.

— Поклянешься на мизинцах?

— Лучше.

Сглотнув, Джереми из-за пазухи выудил кол из белого дуба. Тот самый, который Эстер изготовила для Аларика, наделив его силой, подобной ее бессмертным детям.

— Откуда? — едва не заикаясь, прохрипела Мортиша, неуверенно потянувшись за колом.

— У Маркоса стащил, когда его Бонни уничтожала. Поверь, я без понятия, как он оказался у него. — Джереми нахмурился, нехотя вспоминая о смерти лидера Странников. — Думаю, он намеревался использовать его против семейки клыкастых.

Джереми умолчал, что отдает кол не столько ради кого-то, сколько ради себя, поскольку более не имел желания охотиться на вампиров. Оставшись охотником из Братства Пяти, он знал о своем предназначении — уничтожить первородных. Бонни пообещала унять его мстительный дух, а он зарекся не браться оружие без необходимости.

Года два назад, мечтая стать особенным, Джереми поверить не мог, что, повзрослев, станет желать простой размеренной жизни, желательно ту, в которой нет вампиров, оборотней, ведьм и прочей нечисти. Умолчал он также о том, что счел поступок Клауса достойным. Одержимый созданием гибридов, он мог бы похитить Елену, имея долгий источник крови. Но. Позволил ей жить.

— Пусть это будет платой за его понимание. Если оставишь кол у себя, он не узнает о нем от меня.

— Спасибо.

Мортиша привстала на носки туфель, оставив поцелуй на щеке Джереми. Он смутился, заплыл алой краской и тут же бросился к чемоданам, вспомнив о перелете. Когда Елена махала друзьям на прощанье, обещая писать и созвониться с ними, Джереми сдерживал улыбку, таившуюся в правом уголке рта.

— Дай сотру.

Он отмахнулся, когда сестра потянулась к его лицу.

— Не надо. Мне не мешает.

Елена хихикнула, качнув головой. Прощаясь с Мистик Фоллс, она чувствовала, что поступает правильно, пусть и чертовски страдала из-за разлуки с близкими.

«Если... дай знать, и я явлюсь по первому зову», — это были последние слова Деймона, а вместе с ними и их поцелуй, оставшийся на крыльце ее родительского дома.

— Я люблю эту песню, — проронила она, когда они покинули пределы города.

В такт качая головой, Джереми прибавил громкость. Заиграла We Radiate — Goldfrapp, и он запел, а вслед за ним и Елена.

— Я увидела твое лицо в толпе танцующих. Я спросила, знают ли они твое имя. Они не видели тебя. Я решила подойти, постоять рядом с тобой. Такое чувство, будто ты то, что нужно...

Со дня отъезда Гилбертов минуло две недели. Как ни странно, ничего другого, мистического или опасного, не произошло, за исключением Тайлера Локвуда, вернувшегося в город. Народ в «Мистик Грилле» поговаривал, что видела золотого мальчика с Кэролайн Форбс, активно перевозившей вещи в колледж. Так ли это, оставалось загадкой.

Мэтт Донован, сумевший сдать экзамены вполне успешно, еще весной разослал письма в каждый из колледжей страны, надеясь, что хоть в какой-то его примут. Он мог бы попросить друзей-вампиров о помощи, но посчитал нечестным, если займет чужое место, ведь знал: он не лучший ученик и не самый умный парнишка.

Его надежды оправдались, когда из полицейской академии пришло ответное письмо с зачислением и грантом на годы учебы. Он так и не узнал, что это Тайлер оплатил его обучение, и, вероятно, не узнает.

Кэролайн и Бонни, как оказалось, поступили в один колледж — Уитмор, правда, на разные факультеты. С детских лет Кэролайн горела мечтой стать журналистом, засветиться на лучшем канале страны, а позже, когда придет время, основать свой журнал, а может, и радиостудию. Стремления Бонни были куда проще. До конца не зная, чего хочет от жизни, она отдала предпочтение истории, решив, что в течение года поменяет специальность, если захочет.

Все шло своим чередом, и понемногу Мистик Фоллс пустел, теряя знакомые лица. Оставшаяся в городе Мортиша пропадала в местной библиотеке, по ночам наведываясь в музеи. Не нуждаясь в помощи, не посвящая ни единую живую душу в свои планы, она не первый месяц пыталась отыскать хоть какую-то актуальную информацию о клане Близнецов, что оказалось нелегкой задачей.

Н-да, ведьмы прятались лучше вампиров в полнолуние.

По вечерам в «Мистик Грилль» она часто встречала Тайлера. Поначалу он изредка поглядывал в ее сторону, поднимая стакан с виски. Он прощупывал почву, осмелившись присесть за столик не сразу, спустя несколько дней после первой встречи. Мортиша не была против компании, напротив, Тайлер был ей приятен, особенно когда не пытался показаться лучше, чем есть на самом деле.

Они разговорились, почти что сдружились.

Бывало, всего четыре раза, что Мэтт после смены и Тайлер оставались в баре, коротая время за разговорами с Мортишей. Обычно говорила она, придавая своим речам витиеватыe оттенки минувшей эпохи, пока парни сидели напротив, едва ли не с открытыми ртами, внимая ей. Было в ее голосе нечто завораживающее, под стать сиренам из древних сказаний.

Мортиша не жаловалась. Философские разговоры с подростками, не всегда улавливающими смысл ее слов, казались ей приятным времяпрепровождением. Лучше, чем наблюдать за непросыхающим Деймоном, превратившим их дом в бордель, утопающий в реках крови. Когда становилось совсем невмоготу, Мортиша предпочитала прятаться в доме Клауса, который частенько находился в разъездах.

Он не говорил, почему покидает Мистик Фоллс, она не спрашивала, не напирала.

Пролистывая пожелтевшие временем страницы старенького фолианта, Мортиша нежилась в теплой ванне в доме своего любовника. Белизна натурального жемчуга мерцала на ее тонкой бледной шее. Информация о клане Близнецов обрывалась незадолго до того, как они заточили ее в пещеру. Видно, побоялись расплаты, — как решила Мортиша, неестественно ухмыльнувшись.

— Хочется верить, что ты томилась в ожидании, ожидая моего возвращения, — вошедший в ванную комнату Клаус потянул губы в дьявольской улыбке. Поистине таковой.

Отложив книгу, весьма увесистую, Мортиша опустила локти на бортик ванны, склонив на них голову. Ее кудри были убраны в высокую прическу, и все же пара прядей вырвались из захвата заколки, намокнув.

— Я думала о тебе, Ник.

Стянув с плеч кожаную куртку, Клаус опустился на бортик ванны, пальцами очертив бледную щеку Мортиши, ластившейся к нему, точно кошка, изголодавшаяся по ласке. Он потянул ее за ладонь, такую податливую, нежную, распаленную, — усадив на свои колени.

Клаус мог поклясться: Мортиша скривила губы от осознания того, что она — чистая, намыленная душистым мылом, умащенная маслами, вынуждена терпеть прикосновение уличной одежды к себе. Он хрипло рассмеялся, позволив ей избавить себя от слоев одежды.

— Знала бы ты, как мне осточертел этот паршивый городишка, — его шепот опадал на ее оголенные плечи, на коих осталась пена.

— Но ты возвращаешься...

— Потому что ты здесь.

Скрытая улыбка Мортиши осела на шею Клауса вместе с ее поцелуем.

Нежные, медлительные, истосковавшиеся друг по другу, они провели часы в объятиях, наслаждаясь тем, как звучат их имена, срывающиеся со стонами. К ночи, лежа на ковре в гостиной подле камина, в котором тлели поленья, Клаус поил Мортишу своей кровью, испытывая удовольствие от ее укусов и от того, как она языком зализывала его раны.

— Я уезжаю. Возвращаюсь в Новый Орлеан, — начал он, притянув к своей груди Мортишу, опустившую голову на его плечо. — Ребекка и Кол обещали присоединиться. Не ошибусь, если скажу, что Орлеан стал для них домом.

Мортиша напряглась, крепче обхватив торс Клауса, играющего с ее локонами, ласкающего ее бедро.

Как бы не хотелось расставаться с Клаусом, она не была готова оступиться от своих замыслов. И он знал об этом. Знал и предлагал помощь, от которой она отказывалась, объясняя тем, что месть ведьмам — ее личное дело, не терпящее вмешательства третьих лиц.

— Если ты найдешь себе подругу, — на последнем слове, сделав акцент, Мортиша приподнялась на локтях, встретив насмешливый взгляд Клауса, — мне придется избавиться от нее, и, возможно, от тебя.

Смех, соскочивший с окропленных кровью губ, эхом отозвался от стен пустого, утопающего во тьме особняка.

— Радость моя, скажи, кто может затмить тебя? Я таких не знаю. — Он завел ее волосы за уши, носом прикоснувшись к скуле. — Ты должна знать, Марсель жив.

Мортиша не ответила. Она теснее прижалась к Клаусу, словно бы разделяя его чувства, ведь помнила, как он был разбит несбывшейся гибелью приемного сынка.

Утром Мортиша Сальваторе пробудилась в постели Клауса из-за солнечных лучей, лениво скользящих по ее лицу. Рядом его не оказалось, зато на прикроватной тумбочке остался бессрочный билет в Новый Орлеан.

Они любовно простились, но это не значило, что их отношения закончились. Нет, Клаус ее не отпустит, не после всего пережитого, она-де крепче сожмет его ладонь в своей.

Если вечность неизбежна, что может быть лучше, нежели провести ее с любовью своей вампирской жизни?