2. По струнам души
Он сидел на ветви дерева до последнего. Выжидал, когда все разойдутся, чтобы самому улечься. Он тоже не спал последние ночи, всё время проводя в тени древесных веток. Только следил за её безопасностью, старался быть рядом, оставаясь вдали.
Один раз он уже сделал больно. И это может повториться, если он спустится с ветвей и придёт к ней. Нет, Трюггви останется в тени. Спрячется ото всех и от себя самого, чтобы помочь и не навредить. Убьёт столько демонов, сколько попытаются забрать его жизнь.
Из деревни слышалась только мелодия тагельхарпы в руках Даана. Вскоре и она утихла, а Костёр почти догорел. Пора ложиться спать, пока его никто не заметил.
– Эй, потеряшка!
«Только этого не хватало! Кто там может быть?» – бегло подумал Трюггви, прижавшись к дереву.
– Трюггви, слезай! Ты же не думаешь, что я настолько слеп, чтобы не видеть тебя? – голос звучал ужасно близко, но Трюггви не видел никого. – Ты это, голову опусти, лесной страж.
Парень последовал совету и увидел облокотившегося о ствол Даана. Старик держал в одной руке тагельхарпу, в другой – лодочку.
– Убирайся по своей воле, пока я тебя не зарезал. – Голос парня налетел на Даана морозной метелью. Трюггви призвал дар и выкинул руку в сторону старика.
– Как давно я мечтаю о светлой пустоши, убивай! Исполни же моё желание, внучок! – как-то пропел Даан.
«Да он пьян!» – понял Трюггви. Он отозвал дар и спустился на землю.
– Ступайте к жене и внуку. В лесу опасно. – Да, забота. Но холодный тон всё прячет, правда ведь?
– Не нужно возвращаться. В лесу опасно, да, а дома чем лучше? Никакие стены не станут преградой для смерти, никакие объятья не возродят! – всё также напевал старик, настойчиво упираясь. Он не желал уходить, поэтому не уйдёт. Из-за активных жестов из его лодочки вылился почти весь эль.
Трюггви не знал, что ответить. Даан говорил слишком правильные вещи. Нигде теперь небезопасно. Но возможность провести вечер в компании пьяного старика не вызывала положительных эмоций. Если сейчас их могло вызвать хотя бы что-то.
– Пожалуйста, уходите. – Снова попросил Трюггви и положил ладонь на плечо старика, сдавив его. – Хотя бы ради меня.
– Запомни, сын мой, что облегчать жизнь человеку можно только в том случае, если ты уверен, что не помешаешь тем самым ему стать сильнее. – Старик наконец перестал петь. Он осушил остатки эля и неряшливо убрал лодочку в глубокие карманы. – А я могу сделать тебя сильнее.
Тишина. Даже в мыслях сплошная пустота. Надежда? Спасение? Костёр знает, что тогда напало на Трюггви, но он опустил руки, оставив старика в покое и присел рядом с деревом, запрокинув голову ко вновь звёздному небу.
Старик плюхнулся рядом, отчего струны тагельхарпы мелко завибрировали, прогоняя назойливую тишину. Даан посмотрел на них и заулыбался, будто нашёл что-то. Нашёл слова. А это самая сладкая находка.
– Пока ты играешь тихую мелодию, тебя не слышат; когда начинаешь звучать громче, тебя не слушают. И только если ты звучишь искренне и пламенно, тебе верят. – И старик засвистел, потупив взгляд. – Я тебе не верю. Вся эта напыщенность, иллюзия силы – не ты. Ты думаешь, я не видел тебя прежнего? Не видел, как ты отводил взгляд от проблем и сбегал от всего мира в лес?
Ты всегда боялся. Боялся показаться слабым, показаться навязчивым, странным, напуганным, совершенно не чувствуя в себе силы. Абсолютно не понимая собственной стойкости. Эль тоже не может попробовать себя, чтобы точно сказать, насколько он сладок или горек.
Но ты стал сильнее, ибо заметил свою остроту. Тебе её показали. Потому, нет... нет... ты не стал сильнее, ни капельки. Мальчик мой, ты перестал бояться.
Старик не рассчитал силы и слишком сильно пихнул Трюггви в бок. Ему казалось, что он ведает парню саму суть мирозданья.
Трюггви медлительно переводил взгляд с одной звезды ко второй, стараясь заблудиться среди них или утонуть в глубине мрака. Отречься от своих чувств и страхов, лишь бы стало легче хоть на минутку.
Он слышал всё, что говорил Даан, но упорно не слушал его. Старался. Но тот пел с верой и пламенем, отчего приходилось верить. Сравнения и мысли переплетались, открывая мелкие ранки. С каждым правильным словом становилось больнее.
Даан совершенно не хотел облегчать Трюггви жизнь, он хотел сделать парня сильнее. Точнее, пьянящая усталость вела его желание в таком направлении.
– Мне больно. – Проглотил Трюггви, впуская соль в рот. – Мне страшно, мне горько и кисло. И я ничего не могу. Ни-че-го! Только отсутствовать. Никакая сила не исцелит той боли, что я причинил, никакая магия не затягивает такие раны! Пойми ты, что всё не так просто...
– Да... Жизнь всегда кажется сложной, когда перестаёт казаться лёгкой. – Бред, но правдивый. – Жизнь кажется лёгкой и правильной, когда она правильно настроена. Когда все её струны знают, в чём их суть и понимают свою мощь. Ни одна расстроенная тагельхарпа не сыграет искренней мелодии. Ни одна человеческая душа, покрытая пылью страха, не решится на правильный поступок, пока её не протрут.
Трюггви не хотел плакать и чувствовать себя так жалко, не хотел говорить сквозь всхлипы и оттряхивать с себя налипшую землю. До того сильно не хотел, что разозлился.
Он вскочил и призвал дар. Тот сначала засиял лихим Костром на ладони, а потом рассёк дерево, когда Трюггви приложил к тому кулак.
«Сила, вот она... Стало лучше?» – думал парень, пока дерево валилось наземь, а дар возвращался к нему.
– Да, правда, она такая. Если долго от неё отворачиваться, догоняет сильным подзатыльником. – Вздохнул Даан, вяло перебирая струны.
«Ты ничего не знаешь, чтобы говорить о моей душе и слабости. Не знаешь, где болит и что я мёртв, так заткнись же!» – Трюггви старался сдерживать ярость. Он стоял на месте и переводил дыхание после использования дара. Кулаки сжимались камнями, сдерживая в себе всю боль. В каждой слезе Трюггви протекало столько силы, сколько ни один человек не смог бы себе представить. В каждом безмолвном крике глаз, как и в каждой попытке спасти всех вокруг от собственных слов, таилось нечто большее. Невидимое и немое, хрупкое и несуществующее.
– Иди домой. Пожалуйста. – Голос подрагивал от гнева и постукивающих зубов. – Спи сладко.
С этими словами Трюггви дёрнулся с места и на бегу влез на дерево, где скрылся в тени ветвей. Не сегодня. Не сейчас он посмотрит правде в глаза. Он сделал больно, он убил. Не только самого себя.
* * *
В ту ночь ещё одна песня нашёптывала что-то ветру впервые за последнее время. Бьёрн Смотрел на деревья и покачивался вместе с ними, как от ветра. Иногда его отвлекала ходьба той старушки, что с ним жила. Недавно она начала шевелиться и произносить звуки, как и все остальные существа, что входили к нему в комнату.
Но один из них всё изменил. В тишине сознания пробилась брешь, когда он встретился взглядом с совершенно незнакомой женщиной. Будто сердце ёкнуло, остановилось на мгновение. Удары уступили место ласке мысли. Первой мысли, что посетила его.
Она... Её абсолютно незнакомые глаза, казались собственными. И с ней рядом стоял мужчина. Они излучали тепло. Все они излучали тепло, а он оставался ледышкой. Маленьким камушком, на которого не смотрели.
Тогда что-то изменилось. Будто после зимы на Бьёрне проросли новые листья, но не такие, как прежде. Похожие, но другие. Когда он остался без листьев, было плохо. С ними полегчало.
Появился будто какой-то смысл. Что-то непонятное, тянущее обратно к этим влажным глазам и теплу. Так чувствуют себя демоны, когда видят огонь.
Это страх, переплетённый с жаждой. Это нечто настолько близкое, что невообразимо далёкое. Непонятное и неосязаемое. И эти снежные хлопья в голове, так похожие на те, что падают с ночного неба. Мысли. Всё это так сложно и непонятно, что не хочется думать.
Только смотреть куда-то вдаль и тонуть в глубиненочи, тихо мычать о чём-то и думать о той женщине, что подарила ему новыйглоток воды.