Глава четырнадцатая. Оставь позади
— Переоденься. — Райли кидает рюкзак девушки к её ногам, когда они спешно влетают в его комнату.
Новак молча кивает. Отрывисто, резко — так, как слушаются только тех, кому доверяют на грани инстинкта.
Она опускается на корточки, расстёгивает молнию и вытаскивает джинсы с мятой футболкой, стараясь не обращать внимания на дрожь в пальцах.
Лейтенант тем временем подходит к шкафу, распахивает дверцу и вытаскивает изнутри объёмную спортивную сумку. Ловко и машинально начинает рыться в ней, выуживая одежду попроще.
Эмили уже давно заметила: вещи он никогда не раскладывает.
Полки — всегда пустые.
Будто он не живёт, а временно скрывается.
Будто всегда готов уйти.
Или бежать.
Как сейчас, например.
— Что происходит? — не выдерживает и спрашивает Новак, впихивая ноги в узкие штанины.
— Не знаю, — отзывается Райли.
Плоско.
Без эмоций.
Без определенности.
Он уже скидывает с себя футболку, обнажая широкую спину, скованную напряжением, и тут же натягивает тёмное худи. Всё отточено, быстро, как будто по давно выученному сценарию, к которому он готовился уже очень давно.
— Я разбужу остальных. Ты — в оружейную. Готовься.
Новак тяжело сглатывает, чувствуя, как тревожность подступает к горлу металлическим привкусом.
Он тоже не понимает, что происходит.
Именно это пугает сильнее всего.
Эмили заканчивает с последними деталями одежды и закидывает рюкзак на плечи, быстро поправляя лямки, чтобы не мешали при движении.
В это время лейтенант уже надевает свою балаклаву — ту самую с белым черепом, будто отпечатанным на лице смерти.
Прежний Райли исчезает.
Остается только Гоуст.
Гоуст, который способен выжить в любой заднице, потому что отстраняется от всего человеческого.
Он замирает на долю секунды: выпрямляется, расправляя плечи, размеренно выдыхает носом, будто тушит в себе все лишние эмоции, которые в теории могут стать причиной провала.
Затем поднимает голову и смотрит на Новак.
В этом взгляде на мгновение проскальзывает что-то мягкое — нечто, что абсолютно не сочетается с непроницаемой маской на его лице, впечатавшейся в его существование.
Лейтенант делает к Эмили несколько шагов, останавливаясь вплотную. Он медленно поднимает руку и аккуратно обхватывает пальцами её подбородок, заставляя приподнять лицо и посмотреть ему в глаза.
Его взгляд тяжёлый, проникающий в каждую клеточку тела девушки стальными прутьями. Внутри карих омутов — буря, скрытая за умело выстроенной внешней холодностью, через которую так тяжело пробиться, пока он сам не позволит.
И он позволяет.
Ей.
— Иди, — приказывает он тихо, но с той силой, которую невозможно ослушаться.
Райли слегка наклоняется — всего на пару сантиметров — и невесомо касается её лба обтянутыми тканью балаклавы губами. Жест быстрый, как чёртова вспышка, заставляющая Новак дрожать ещё сильнее.
Она слушается, тут же вылетая в коридор.
Практически бежит по извилистому лабиринту из знакомых поворотов, непроизвольно отсчитывая в голове собственные быстрые шаги, которые отскакивают от толстых стен в давящей тишине.
Оружейная встречает её звенящей пустотой.
Эмили влетает внутрь, резко скидывает рюкзак на пол, и он глухо ударяется о металлическую ножку стола, оставляя на поверхности вибрирующее эхо.
Не теряя ни секунды, она кидается к аккуратной стопке разгрузочных жилетов.
Шесть штук. Полная комплектация. Всё как положено: пластины, подсумки, патроны, ножи.
Пальцы трясутся, но двигаются чётко, по памяти.
Новак заканчивает с жилетами и подлетает к стойке, где в строгом порядке висят крюки-кошки и жумары (прим. это механический зажим кулачкового типа для подъёма по верёвке. Представляет собой изогнутую ручку с зубчатым кулачком внутр).: всё, что может пригодиться, чтобы перебраться через сраную стену.
Она хватает жумары.
С ними всё просто, на всех хватит. Быстро раскидывает их по кучкам на столе: один, второй, третий...
Но когда доходит до крюков-кошек, внутри что-то неприятно сжимается.
Всего три.
Секунда молчания. Секунда расчётов. По двое на верёвке. Некритично, но значит медленнее, значит уязвимее. Особенно в спешке, особенно в темноте, особенно если за тобой идут.
Новак быстро отстёгивает крюки, один за другим проверяя карабины и тросы. Всё должно работать идеально. Потому что у них нет права на ошибку.
Эмили быстро трамбует снаряжение в рюкзак, прижимая его коленом, чтобы хоть как-то уместить всё необходимое. Личные вещи — на самое дно, поверх — крюки, жумары.
Дверь в оружейную распахивается, и в проёме один за другим появляются сто сорок первые.
Прайс — первый. С непроницаемым лицом и застывшей в глазах хищной сосредоточенностью.
За ним — Соуп и Газ, оба недовольные и сонные.
Замыкает — Райли, будто по привычке прикрывая тыл.
Новак быстро застёгивает молнию и выпрямляется, скользя взглядом по лицам мужчин. Там то же самое, что бьётся в ней: глухая тревога, вбитая прямо под рёбра, и при этом железная, неистребимая решимость выбраться из этого дерьма.
Как они умеют.
Как делают всегда.
Девушка подходит к стойке с оружием и аккуратно снимает с крепления винтовку, перекидывая толстый ремень через плечо.
— Укомплектовала жилеты. И крюки с жумарами, — коротко отчитывается она, не теряя делового тона.
Капитан кивает коротко, утвердительно. В уголке губ — незаметная, но тёплая улыбка.
Новак отвечает ему тем же.
Подходит к столу и уверенно раскладывает перед собой оружие, быстро проверяя затвор, патроны, магазин, а затем надевает разгрузку, затягивая её на себе потуже.
— Где будем перебираться через стену? — спрашивает Кайл, закрепляя гарнитуру и нажимая на рацию, проверяя канал связи.
— Ближе всего — у Лас-Тиендас, — откликается Алехандро, уже закидывая рюкзак на плечо. — Придётся пройти километра четыре через лес, но это самый быстрый и незаметный путь.
Варгас говорит чётко, уверенно.
Знает эту местность как свои пять пальцев. Пусти его туда с завязанными глазами — выберется.
— Лучше четыре километра по лесу, чем пуля в задницу, — хмуро бросает Соуп, заталкивая сменные магазины в карманы разгрузки. — А дальше что?
— Связываемся с Янгом, — коротко отвечает Райли, появляясь рядом с Эмили.
Он на секунду останавливается, и в его движениях — сдержанная концентрация.
Пробегает взглядом по девушке: разгрузка — затянута, винтовка — за спиной, лямки рюкзака — правильно распределены.
Он кивает — скорее себе, чем остальным. Коротко, утвердительно, как будто подтверждает собственные мысли. А затем снова поднимает глаза на команду.
— Не Кейт ли говорила, что мы никому не должны верить? — задаёт резонный вопрос Газ.
— Если она ему верит — значит и мы можем. — Пожимает плечами Новак, спокойно глядя на сержанта снизу вверх.
Кайл открывает рот, чтобы возразить, но Прайс обрывает спор прежде, чем он успевает начаться:
— В любом случае, выбора у нас нет. Выдвигаемся.
Сто сорок первые вырываются из здания в предрассветную тишину — не к главным воротам, как обычно, а в противоположную сторону, прочь от базы.
Светлеющее небо едва касается кромки горизонта, всё ещё хрупкое, полусонное.
Эмили внимательно прислушивается: стрекочут сверчки, шепчет ветер в листве, воздух свеж и обманчиво тих.
Слишком спокойно.
На секунду в голову врывается мысль: а вдруг Кейт ошиблась? Получила неверные данные?
Девушка на ходу резко трясёт головой.
Ласвелл не из тех, кто бьёт тревогу без причины.
Они исчезают за периметром через узкую незаметную дверь в бетонном ограждении. Ту, о существовании которой прежде Новак даже не догадывалась.
За ней начинается лес.
Дремучий, густой, жадно поглощающий свет.
Вскоре вспыхивают нагрудные фонари — один за другим, выхватывая из темноты высокие деревья, траву, сухую грязь под ногами.
Они идут быстро, местами почти на бегу, рассекая бьющие в лицо ветви и пробираясь через колючие заросли.
И тут — резкий, яростный рёв лопастей.
Над головами военный вертолёт. Летит низко, намеренно прочёсывая небо над лесом. Кроны разлетаются в стороны, земля дрожит, пыль поднимается вихрями, влетая сухостью в нос, а затем ниже — в горло.
Команда замирает.
Несколько долгих секунд — ни звука. Только взгляд вверх и затаённое дыхание, будто находящиеся в вертушке могут их услышать.
Вертолёт уверенно уходит в сторону базы.
Эмили бросает взгляд на Соупа и Райли, что бегут по правую руку от неё. Те молча отвечают взглядом.
Началось.
— Осталось немного, мы почти на месте, — жёсткий голос Алехандро врывается в ухо, заглушая шум крови и ритмичный стук сердца девушки.
Новак видит, насколько тяжело Варгасу покидать базу.
Свой дом, своих людей.
Всё, что он годами строил, за что боролся, разлетается в хрупкий пепел о пылающую реальность.
Кейт ясно дала понять: придут только за сто сорок первыми.
Руди останется. Присмотрит.
Но на сколько?
Перед ними поднимается крутой склон, густо заросший травой. На самой вершине — бетонная стена. Холодная, чужая, безжалостная. Разделяющая границы. Разделяющая жизни.
Они начинают подъём, с трудом карабкаясь вверх сквозь душный воздух, срывая землю и мелкие камни из-под подошв обуви. В темноте каждый шаг кажется слишком громким, каждый вздох — слишком отчётливым.
Когда наконец добираются до вершины, Эмили на миг оборачивается.
Место — полное дерьмо.
Открытая позиция, как на ладони.
Любая ошибка — и их срежут в первые секунды.
Нужно действовать быстро.
Новак скидывает рюкзак с плеч и молча достаёт крюки с жумарами, раскладывая всё на потрескавшейся земле.
— Взяла всё, что было, — бросает она, отряхивая руки о штанины.
— Делимся, — коротко скомандовал Прайс. — Гоуст — с Алехандро. Соуп — со мной. Эмили — с Газом. Крюки должны выдержать. Если...
Фраза обрывается.
Первые выстрелы вспарывают воздух. Резко и настолько близко, что волоски на шее девушки неприятно шевелятся.
Сто сорок первые одновременно оборачиваются.
В предрассветной дымке сложно различить силуэты, но стрельба идёт с левой стороны — с пологой дороги, что уходит вниз между холмами. Сначала — вспышки, потом расплывчатые силуэты. Они приближаются.
Неясно, кто они.
Неясно, сколько их.
Но ясно одно — идут по их души.
И, блять, стреляют.
— Быстро! — рявкает Прайс. — Попробуем отбиться с верхней позиции.
— Нихера не видно, — где-то справа от Новак бубнит недовольно Соуп, пуская крюк вверх к кромке стены, и быстро оглядывается через плечо. — Прут на нас, как ебучие зомби во время зомби-апокалипсиса.
Выстрелы на мгновение замирают.
Мёртвая пауза.
Как затяжной вдох перед бурей, которая вот-вот разразится всей своей мощью.
Сто сорок первые используют её без лишних слов.
Кайл поднимается первым — ловко, отрывисто, как всегда.
Новак остаётся снизу, прикрывая ему спину, палец лежит на спусковом крючке, глаза не мигают и срисовывают местность на наличие хоть малейшего движения.
И как только ноги мужчины отрываются от земли, она спешно закидывает автомат за спину к рюкзаку, с силой нажимает кнопку на жумаре и её тело плавно уходит вверх — быстрее к безопасности.
Гэррик на полпути, когда внизу снова рвётся гулкая автоматная очередь.
Прайс и Райли уже наверху. Ответные выстрелы глухие и резкие, вгрызающиеся острыми зубами в утреннюю тишину. Гильзы сыпятся вниз, пролетая мимо Эмили на землю.
Вражеские пули начинают звонко щёлкать по бетону рядом с ней.
Одна с визгом срывает щепку со стены, другая проносится опасным горячим осколком мимо щеки.
Эмили резко отклоняется, тело само уходит в сторону. Срабатывает выработанный инстинкт, не разум.
Ебучее везение.
Которое заканчивается на Гэррике.
Пуля с характерным, тошнотворно-противным свистом вгрызается прямо в сжатую ладонь Гэррика, которой он держится за жумар. Звук короткий и влажный, и Новак буквально слышит, как рвётся мякоть плоти под натиском.
Газ срывается на громкое, сдавленное сквозь сжатые зубы «блять».
Отпускает кнопку, замирает в воздухе, и видно, как всё его тело сотрясается от внезапной боли — резкой, хищной, такой, к которой невозможно подготовиться, даже если ты солдат.
Эмили, оставшись висеть чуть ниже, поднимает голову вверх. Глаза, как в замедленной съёмке, скользят по Прайсу, Гоусту, Соупу и Алехандро, выстреливающих в ноль магазины своих винтовок.
Затем смотрит на лицо сержанта.
Перекошенное, бледное. Стиснутая челюсть, побелевшие пальцы с капающей вниз кровью. Капля за каплей, в никуда, в пересохшую землю под их ногами.
Мужчина пытается перехватиться, сменить хват, задействовать другую руку, но ничего не выходит. Мышцы предают, пальцы скользят, и всё его тело дёргается в последний момент, а затем стремительно рвётся вниз.
— Кайл! — Голос Эмили хрипит, срывается.
Гэррик летит слишком быстро, слишком тяжело, и Новак совершенно не думает — просто действует.
Рука дёргается в сторону и ловит его ладонь. Пальцы вцепляются намертво, с силой, от которой хрустит её собственное запястье. И на секунду ей кажется, что она может его удержать.
Иллюзия.
— Эм, нет! — Соуп кричит сверху.
Вес — не тот.
Угол — не тот.
Сила — не та.
Кайл тащит её за собой прежде, чем она успевает это осознать.
Жумар протяжно скрипит, верёвка натягивается, и её тело выдёргивает с места, как сраную куклу.
Мир становится перекошенным, как кадр с дрожащей камеры, и она уже падает.
Падает вместе с ним.
Ни крика, ни просьбы о помощи — только отрывистое движение вниз, только свист в ушах, только паническое осознание: удержать не получилось.
Блять.
Падать не так уж и высоко — всего каких-то три метра. Несмертельно. Не так, чтобы на куски.
И когда Эмили с глухим, тяжёлым стуком врезается в землю прямо под местом их подъёма, первое, что приходит в голову: всё.
Она остановилась.
Но ебучая инерция буквально смеётся ей в лицо.
Тело срывается в дальнейший спуск, и склон, будто подло выжидавший их неминуемой ошибки, словно становится круче.
Её начинает крутить.
Вертикаль и горизонт сливаются в хаотичном хаосе.
Камни сыплются со всех сторон. Песок, будто намеренно, летит в лицо, остро забивается в рот, в уши, под веки. Она жмурится, но даже сквозь закрытые глаза всё вращается.
И тут — удар.
Бам.
Голова с размаху натыкается на камень, скрытый под слоем земли. В области виска тут же вспыхивает жгучая боль, от которой перед глазами пляшут тёмные пятна. Рана пульсирует и давит изнутри, словно кто-то сверлит кость тупой иглой.
Сухие ветки, словно ожившие, хлещут по открытой коже рук, оставляя саднящие полосы, царапины, рваные красные следы.
Тело переворачивает в воздухе с такой силой, что крик застревает где-то в горле, не доходя до губ.
Только про себя, в спутанных мыслях: блять, блять, блять.
Каждый новый удар о землю выбивает воздух из лёгких. Каждое касание — как молот по рёбрам.
И только когда тело с глухим, жалобным звуком замирает внизу склона, она наконец делает вдох.
Первый. Рваный. Судорожный.
Эмили лежит на животе, тяжело дышит, чувствуя, как тело ноет от перегрузки. Рядом — рука, вытянутая вперёд, пальцы дрожат. Она двигает ими, проверяя, слушаются ли.
Слушаются.
Уже хорошо.
Медленно поднимает голову — вверх, туда, где на стене осталась группа, но не может разглядеть их из-за непроглядного столба пыли, оставленного ей же.
Просто пиздец.
С усилием переворачивается на спину, замирая на полпути от резкой боли. Делает глубокий вдох, расширяя грудную клетку до предела. Прислушивается к собственным ощущениям.
Ушибы — точно да.
Переломы — нет.
Только тупая, грязная боль по всему телу, и горячее, липкое тепло у виска. Кровь. Чувствует, как она течёт. Вязкая, горячая, просачивается в волосы, затекая в ухо.
Рядом — наушник от гарнитуры. Пыльный и смятый.
Она тянется к нему, подхватывает дрожащими пальцами, вставляет в ухо.
И в ту же секунду — сквозь треск помех — доносится знакомый голос Прайса:
— Газ? Новак? Приём! Вы живы?
Она кашляет надрывно, сухо, выплёвывая песок, который всё-таки успел набиться в рот. Между зубов хрустит, как кусочки стекла, царапая изнутри.
— Да... — выдавливает девушка почти беззвучно, как будто слово слишком большое для её пересохшего рта. — Я — да. Не знаю, где Кайл.
— Мы спускаемся, — слышится голос Райли.
Непривычно нервный.
— Нет! — срывается с её губ уже громче на полном выдохе.
Она резко садится и хватается за голову, которая тут же плывёт кругами, как будто кто-то вылил ей в череп раскалённую до предела воду.
— Оставайтесь наверху. Следите, чтобы было чисто.
Она поднимается на ноги, шатаясь так, словно выжрала в соло бутылку сорокаградусного алкоголя.
Опора в теле будто потеряна. Всё гудит, всё пульсирует от макушки до пяток.
Быстро смотрит вниз, оценивая состояние.
Тело в ссадинах, порезах, местами рубцы уже сочатся кровью, футболка и джинсы превратились в решето, будто её с силой повозили по острой стороне тёрки. Эмили осматривается: слышит вдалеке шаркающие шаги, гулкие остатки автоматных очередей.
— Газ? — наконец зовёт она, громко, чётко, но не на всю глотку, стараясь не привлекать внимание.
Тишина.
Девушка поворачивается.
Бросает взгляд по сторонам. Оружия нет. Всё, что было при ней, разбросано по скату склона во время падения. Зато рядом валяется пыльный рюкзак, синтетическая ткань которого чудом пережила адскую мясорубку. Она с облегчением закидывает его на плечи, заземляя себя привычным весом на своей спине.
— Кайл? — снова зовёт она, на этот раз более настойчиво.
И вдруг — голос.
— Эм... я здесь.
Эмили сразу идёт на звук.
Быстро, насколько позволяют ватные ноги.
Сквозь сорванную гравийную почву, через кусты, царапая руки и колени. И находит его. Всего в метрах семи от места, где очнулась сама.
Он лежит на боку, дышит, глаза приоткрыты.
— Нашла Гэррика, — бросает в рацию сухо, но в голосе что-то стальное, не дающее усомниться — у неё всё под контролем.
Хера с два.
Новак падает рядом с сержантом на колени. Бегло его осматривает: царапины, ссадины, слой пыли и грязи. Всё то же самое, что и у неё.
Но потом взгляд падает на его руку.
Дыра в ладони от пули — мелочь.
Вся проблема в предплечье.
Оно вывернуто наружу порванной тканью. Кожа разорвана до белой кости, которая слишком сильно контрастирует с его смуглой кожей. И эта сраная кость — наружу. Явно не там, где она должна быть.
— Твою мать, — выдыхает она.
Тотальное невезение.
— Всё плохо? — голос Кайла едва слышен и уходит вверх, в начинающее сереть небо, потому что смотреть вниз он пока не может.
Или не хочет.
— Что-то ещё болит? — отзывается Эмили, намеренно обходя прямой ответ, не давая этому «плохо» так скоро превратиться в реальность.
Она даже и не спрашивает о руке.
Там и так всё ясно.
— Правая щиколотка, — выдыхает он после короткой паузы, сжав зубы.
Новак смещается к ногам мужчины, осторожно подбирает край песочных карго и подтягивает ткань вверх.
Лодыжка опухла, но кожа не рвётся. Пальцы легко касаются припухлости, нажимают аккуратно, но достаточно, чтобы Газ тихо зашипел от боли.
Эмили резко одёргивает руку.
— Извини, извини, — спешно шепчет она. — Просто ушиб. Сможешь встать?
Кайл только собирается подняться на локтях, когда девушка замирает.
Шаги.
Чужие.
В её теле что-то мгновенно переключается.
Эмили подаёт ладонь вперёд в грудь сержанта, прижимая его обратно к земле. Ложится рядом, грубо вжимаясь в пыль и песок, и затаивает дыхание до полной тишины.
Гэррик, несмотря на сдавленную боль, замирает вместе с ней.
Лоб у него мокрый от испарины, тело крупно вздрагивает от пульсирующей боли, но он не шевелится. Он даже не смотрит на неё — просто слушается.
Без лишних слов.
Вокруг них густая зелень. Плотный куст пуансеттии прикрывает с одной стороны, высокая трава — с другой.
Они практически сливаются с ландшафтом, мимикрируя под окружение.
Тени появляются в метре.
Два человека.
Форма знакомая. Слишком, блять, знакомая.
Шаги приближаются.
Мужчины проходят всего в метре от них. Медленно. Напряжённо. Вынюхивая. Руки на спусковых крючках. Неверное движение со стороны сержантов — и они отпустят.
Один из них останавливается, внимательно оглядывается.
Второй — делает полшага вперёд по направлению к сто сорок первым.
Сердце бьёт у Эмили в горле так громко, что кажется, будто его слышно снаружи и их сейчас раскроют.
Но они уходят. Просто так.
Просто... уходят.
Эмили чувствует, как облегчение медленно растекается по телу едким ядом, которому теперь позволено выдыхать. Она переводит взгляд на Кайла.
Он весь белый, словно сраная простыня, и по выражению его лица видно, что он из последних сил сдерживает болезненные звуки, разрывающие его изнутри.
— Гоуст, двое на склоне. Сними их, — шепчет Новак в рацию, так тихо, что слова едва оформлены в звуки.
Выстрел следует мгновенно.
Один.
Но падают оба.
— Спасибо, — выдыхает она, не глядя наверх.
Теперь — Кайл.
Всё внимание только на нём.
Эмили встаёт и осторожно оглядывается.
Замечает подходящую ветку — толстую, сухую. Подходит, отряхивает её от грязи и ломает пополам, прицениваясь по длине к предплечью Гэррика.
Скидывает с себя жилет, где футболка очевидно осталась целой. Она рвёт её руками до швов, обнажая живот. Делит ткань на две полосы. И возвращается обратно на колени рядом с мужчиной.
Он нерешительно поднимает голову, наконец осмеливаясь посмотреть вниз, и замирает.
— Охуеть, — выдыхает Кайл с кривой, сухой усмешкой, которая тут же склеивается болью.
— Ничего. Подлатаем. Всё будет нормально, — коротко бросает Новак, стараясь убедить в этом не только его, но и саму себя.
Осторожно берёт его руку, поддерживает под локтём, не давая ей болтаться.
Кость не шатается. Крови не катастрофически много. Значит, пока не артерия.
Только боль и мясо.
Только ебучая неудача.
Она крепко обхватывает чистый кусок ткани и аккуратно, без нажима накрывает рану, даже не пытаясь создать давления — просто чтобы изолировать от пыли, грязи, насекомых.
Потом палки. Две. Уже заготовленные, ровные по длине.
Девушка подкладывает одну под руку, вторую — сверху. Поддерживает запястье, чтобы не обвисало. И быстро, но точно перетягивает тканью в двух местах: одна повязка ближе к кисти, вторая — чуть выше локтя.
Рука остаётся чуть согнутой, как и должна — не выпрямлять, не дёргать, пока ему не поможет настоящий медик.
Он не кричит. Только морщится. Сжимает зубы, будто силой челюсти пытается удержать себя от потери сознания.
— Выглядит надёжно, — произносит Гэррик на грани спокойствия, хотя губы неестественно белеют с каждой секундой.
— Ага. Прямо как швейцарские часы. — Кивает Эмили, быстро поднимается и подаёт ему руку. — Давай.
Она помогает ему подняться — осторожно, поэтапно, не дёргая. Следит за телом, за балансом. Он опирается на неё, подстраивается, тяжело дышит сквозь стиснутые зубы, но изо всех сил держится.
И это всё, что ей сейчас нужно.
— Опирайся на меня.
Гэррик смотрит на неё с сомнением, хмуро, будто не совсем верит в то, что сейчас происходит и что она говорит.
— Как ты себе это представляешь? — бросает он, не двигаясь.
Во взгляде читается чёткое и громкое: «Ты себя вообще видела?»
— Молча. Давай уже. — Эмили закатывает глаза и подставляет свое плечо.
Гэррик на мгновение задерживается, но всё-таки полностью перекидывает на неё вес.
Доверяет.
Потому что иначе никак.
Подъём вверх превращается в реальное испытание.
Она буквально тащит его, не разбирая дороги, концентрируясь на каждом шаге, на каждом переносе веса, на том, как не потерять равновесие ни ему, ни себе. В конце концов на том, как бы не получить пулю в лоб.
Мышцы горят от напряжения, грудь ходит тяжело. По лбу стекает солёный пот, заливая глаза, но она не останавливается.
Когда они достигают верха, снова к подножью стены, в теле уже не остаётся ни капли сил.
— Спустите два жумара, — говорит она в рацию.
Голос сдавленный, глухой, пересохший.
— Готово, — откликается Соуп сразу.
Эмили подводит Кайла к верёвке, не отпуская до последнего.
— Точно сам поднимешься? — Третий раз за последние минуты, и голос всё равно звучит так, будто спрашивает впервые.
— Да, Эм, без проблем, — отвечает он и, будто в доказательство, начинает подъём.
Поднимается уверенно, цепко, и через минуту уже наверху.
Эмили прикрепляется к другой верёвке и одним нажатием устремляется вверх. Перекинутый вес, гравитация, ускорение — и вот она наверху.
Алехандро, Прайс и Соуп уже помогают спускать Гэррика на другой стороне стены — это даётся ещё труднее, чем его подъём.
Эмили выдыхает и сгибается пополам, упираясь ладонями в колени. Сердце долбит в груди. Воздуха катастрофически не хватает после марш-броска.
И тут её взгляд поднимается.
На Гоуста.
Он, как всегда, не просто смотрит — сканирует.
Его глаза цепляются за каждую царапину на её коже, каждую каплю крови. Останавливаются на её виске, где кровь уже практически засохла, но всё ещё сочится тонкой линией по шее.
Новак выпрямляется и прикрывает рану ладонью.
Не чтобы скрыть боль.
Чтобы он не увидел.
Чтобы не волновался.
Слишком часто Райли делает это последнее время. И она, если честно, пока не знает, как адекватно на это реагировать.
— Наткнулась головой на камень, когда вниз летела, — поясняет девушка просто, пожимая плечами.
Райли тяжело выдыхает, качает головой.
— С тобой всегда одни проблемы, — бросает он.
Звучит это не злобно.
Просто чёртов факт.
— Новость открыл, да? — бурчит она, закатывая глаза.
Лейтенант издаёт недовольный звук и подталкивает её за талию вперёд.
Она послушно идёт к верёвке и, не оглядываясь, быстро спускается вниз. Приземляется твёрдо.
Через секунду рядом — Райли.
Тихо, как всегда.
Они подходят к остальным сто сорок первым.
Соуп придерживает Кайла, помогая стоять на одной ноге. Эмили готовится увидеть на его лице боль, которую она видела до этого, но вместо этого находит улыбку. Он шепчет что-то Соупу, смеётся, практически с гордостью показывает перевязанное предплечье, и в его глазах — облегчение.
Или просто желание отвлечься.
Эмили с Райли подходят ближе к Прайсу и Алехандро.
Капитан достаёт из кармана защищённый кнопочный телефон, готовый набрать номер Янга, как им велела Кейт.
Большой палец уже касается зелёной кнопки, когда девушка останавливает его:
— Подожди. — Голос твёрдый, уверенный. — Я теперь не уверена, что Янгу можно верить.
Прайс тут же смотрит на неё.
— Ты же говорила... — начинает Соуп, который, конечно же, слышит слова девушки.
— Я помню, что говорила, — перебивает она, переводя взгляд на сержанта, а затем на Гоуста. — Ты видел, что на них за форма?
Мужчина смотрит на девушку вниз, выплёвывая из себя с ноткой сарказма:
— Не до этого было.
— А мне было. — Она скрещивает руки на груди, сдвигает брови на переносице. — Армия США.
Тишина падает резко.
Эмили не сомневается. Ни на сраную секунду.
Ткань, нашивки, цвет.
Всё до мелочей.
Она видела такую форму сотни раз и ни с чем не спутает.
— Hijos de puta (прим. сукины дети)... — сдавленно шипит Алехандро, качая головой.
Молчание.
Никто не двигается.
Эмили не может понять, где они оступились. Кто слил. Кто дал команду.
Кто решил, что именно за ними должны идти не наёмники, не оперативники, а официальные, мать твою, сухопутные войска.
Слишком много вопросов.
И ни одного внятного ответа.
— Как я и говорил, у нас нет выбора, — наконец произносит Прайс, тихо, но без сомнений. — Янг, как и Ласвелл, помогал мне во время операции по Шепарду. Надеюсь, он и сейчас на нашей стороне.
Лучше бы ты оказался прав, капитан.
Потому что если нет — им всем уже никто не поможет.
***
Генерал явно ждёт их звонка.
Он не вдаётся в подробности, не даёт логического объяснения, что происходит и почему всё внезапно пошло по плохому сценарию.
Просто спокойно уточняет координаты и сообщает, что машина будет через несколько минут.
Как будто всё уже было решено заранее.
Кейт не ошиблась: она угадала, что они выберутся через стену у Лас-Тиендаса. И время в этот раз играет на их стороне.
Сто сорок первые едут в фургоне в сторону ближайшей безопасной базы. Путь — около трёх часов.
Три часа абсолютной неизвестности: они не знают, куда именно едут, что их ждёт, кто там союзник, а кто нет.
Янг лишь вскользь обмолвился, что дальше будет самолёт. И что говорить он будет уже там.
И они снова доверяют.
Как слепые двухдневные котята, которые полагаются на кого-то другого, чтобы выжить.
И Саймону хочется от этого блевать.
По дороге Прайс всё же упоминает в разговоре с генералом о состоянии Кайла — рассказывает о переломе, о том, как он был получен.
И хотя Гэррик выглядит удивительно бодро, даже с перевязанной, поломанной рукой ухитряясь улыбаться, тянуть с медицинской помощью нельзя.
Когда наконец фургон тормозит и задняя дверь со скрипом открывается, команда вываливается наружу. Затёкшие и уставшие, зажатые в тесном пространстве все эти часы.
И Джонни, едва выпрямившись, не может удержаться от восторженного комментария:
— Нихера себе... Мы что, на нём полетим?
МакТавиш замирает, уставившись вперёд, и Райли по инерции смотрит туда же, где стоит частный джет.
Новенький, блестящий, как витринный образец.
Белый до противного.
Даже не просто чистый, а стерильный, как ебучая операционная. Ни единой царапины, ни пятна, будто самолёт существует не для полётов, а чтобы на него тупо пялились.
Слишком из другого мира. Не отсюда.
Не для таких, как они.
С трапа выходит мужчина в чёрном костюме и фуражке — пилот, судя по виду.
Спускается спокойно, уверенно. Замечает их. Машет рукой, как будто зовёт не спецназовцев, которые с ног до головы покрыты потом, грязью, а некоторые — засохшей кровью, а делегацию с торжественного приёма.
— Реально на нём, — Кайл цокает, но Райли даже не смотрит на него.
Только сжимает пальцы на автомате, который болтается у бедра, чуть сильнее.
Они поднимаются на борт.
Один за другим.
В Саймоне что-то щёлкает.
Салон внутри выглядит так, будто они не в зоне эвакуации, а попали в чью-то очень дорогую и ненастоящую жизнь.
Белые кресла. Хром. Свет рассеянный, мягкий, приглушённый.
Воздух — с запахом чего-то дорогого и неестественного. Неуютно.
Всё вокруг вылизано.
Не место, а чистая, показная витрина.
Пафос, в котором любой из них выглядит как выпуклый шрам на белой коже.
Райли садится напротив Эмили.
Мягкое кресло прогибается, не давая опоры — то ли тонет под ним, то ли провоцирует на расслабление.
Но он не может, блять, расслабиться.
Взгляд Новак скользит вниз — на себя, потом на Кайла.
И Райли тоже это видит: грязь, кровь, порванная одежда.
Оба сержанта выглядят как ошибка системы, как пятно, которое просто забыли стереть с чужого лакированного фасада, пытаясь скрыть несовершенства.
Лейтенант замечает, как она лезет в рюкзак, вытаскивает чёрное платье — тонкое, простое, знакомое. Она крепко держит его в руках, как будто это броня, а не тряпка.
Он поднимает бровь.
Эмили ловит взгляд и сразу отвечает:
— Переоденусь, — ровно, без попытки что-то объяснять.
И уходит.
Проходит мимо, не оглядываясь.
Райли остаётся сидеть.
Он не двигается, не суетится. Просто ждёт и пялится в одну точку, пока рядом Прайс, Соуп, Алехандро и Газ бодро обсуждают дальнейшие действия.
Саймон даже не пытается разобрать поток их слов.
Потому что плана нет.
Потому что ему реально похуй.
Его спина напряжена, плечи сведены. Старается не смотреть на кожаную мебель, глянцевый металл, приглушённый гул кондиционеров.
Всё это не для него.
Всё это пиздец как бесит.
Он привык к чёткости, к земле под ногами, к звукам шагов, к простым вещам — грязным, жёстким, надёжным. Кровавым.
А здесь — ебучая тюрьма из бархата, в которой он не может найти стен.
Длинные пальцы нервозно барабанят по штанине карго на колене.
Ему хватает нескольких секунд, прежде чем он ломается. Буквально. Всё внутри срывается с цепи — тихо, без звука, но резко. Он встаёт и идёт вслед за Новак, игнорируя взгляды остальных сто сорок первых.
Райли замирает возле тонкой двери на секунду, прежде чем отрывисто постучать — всего раз.
Сразу же слышит щелчок замка. Без паузы, без «кто там». Потому что девушка знает, что это он.
Он заходит в уборную.
Морщится.
Всё белое. Лишнее. Просторно, светло — прямо как в рекламе тех жизней, которые не для них. Не для него, не для неё. Не для тех, кто хоть раз в жизни держал чужие кишки в ладонях.
Здесь нет следов боли. Ни пятен, ни запаха железа. Только душ, зеркало и стерильный мрамор.
Саймон облокачивается спиной о стену и скрещивает руки на груди. Просто наблюдает, молча. Смотрит, как Эмили продолжает вытирать свои руки, живот, стараясь оттереть свою кожу махровым полотенцем для рук.
— В порядке? — спрашивает коротко Райли.
— Да, — отвечает она, быстро оглядывая предплечья, вычищенные уже чуть ли не до красноты.
Новак снимает порванную футболку, бездумно откидывая куда-то на пол.
Он видит следы от веток, камней, стянувшиеся полоски от порезов с агрессивными покрасневшими краями.
Не может удержаться и качает головой.
Не потому что удивлен.
А потому что опять.
— Правда думала, что сможешь удержать Кайла? — Голос у него сухой, с неодобрительным металлом на краю.
— Соупа в тот раз как-то вытянула, — говорит она с хриплой усмешкой.
Он даже не отвечает.
Типичная Новак.
Сначала делает — потом думает.
Раз за разом, снова и снова.
Как бы сильно он ни хотел это изменить — не сможет.
Ебучая заводская настройка, которую не стереть и не перепрограммировать.
Эмили тянется к новому полотенцу, чтобы заняться лицом, но он останавливает её раньше, одним шагом сокращая дистанцию.
Протягивает руку и разворачивает её к себе, выхватывая махровую ткань. Смачивает в тёплой воде. Мягко поднимает её подбородок большим пальцем. Заправляет волосы за ухо, отделяя светлую прядь, слипшуюся от запёкшейся крови.
Начинает вытирать. От виска вниз. Ровные движения. Короткие. Чёткие. Как чистка оружия.
Она не двигается. Только смотрит. И дышит чуть медленнее.
Когда Саймон заканчивает, девушка разворачивается к зеркалу. Смотрит на себя, морща лоб.
— Спасибо, — шепчет она.
Райли снова не отвечает.
Вместо этого делает небольшой шаг вперёд. Руки уже на автомате ложатся на талию, пальцы легко вжимаются в мягкую кожу, притягивая ближе.
Эмили не сопротивляется. Наоборот. Откидывает голову ему на плечо. Прикрывает глаза. Глубоко вздыхает.
Саймон чувствует, как её тело проседает в его объятиях, расплавляется податливым пластилином. Просто от усталости.
Турбины начинают гудеть.
Слышно, как джет готовится к взлёту.
Лейтенант нехотя отступает. Передаёт ей платье, кивком командуя: «Переодевайся».
Эмили одевается быстро.
Райли помогает застегнуть молнию на спине — аккуратно, без касаний, которые не нужны. Которые снова могут напугать.
Выходят в салон. Спокойно, не спеша. Садятся на свои места. Новак закидывает вещи обратно в рюкзак и кладёт ногу на ногу, пристёгиваясь.
Самолёт плавно трогается с места, начиная разгон.
Земля остаётся позади.
Самолёт стремительно выходит на высоту.
Ни звука — только турбины. И небо, которое наконец снова принимает их к себе.
Прайс достаёт из рюкзака ноутбук.
Военный, весь в царапинах. Он выглядит как чемодан. И, как всегда, открывается под то, что никто не хочет слышать.
Крышка ноутбука раскрывается с сухим хрустом, будто кто-то ломает сухую палку. Экран загорается, и Прайс на секунду замирает, всматриваясь, как будто там может быть что-то хорошее, как будто там — не очередная чёртова беда.
— Джон, — голос Янга из динамика режет тишину.
Чистый, спокойный, слишком правильный, чтобы быть утешительным.
— Майкл, — отвечает Прайс глухо, механически.
Райли не двигается.
Он смотрит, как Прайс замирает с раскрытым ноутбуком на коленях, как свет экрана подсвечивает подбородок капитана снизу, делая его лицо ещё жёстче, чем обычно.
Эмили сидит рядом, не моргая, и Саймон боковым зрением ловит, как у неё подрагивают пальцы, цепляясь за край кресла.
— Расклад такой, — начинает Янг, и в его голосе нет ни капли замешательства, паники: только факты — как выстрелы, один за другим. — Не знаю, говорила ли вам Ласвелл, но мы вышли на ещё одного человека «Ковенанта». Так вот. Этот человек — шеф Пентагона.
Райли чувствует, как воздух в салоне сгущается, становится липким, оседая плёнкой на коже.
Он слышал много говна.
Видел ещё больше.
Но это — за гранью.
— Ему очень не понравилось, что Кейт начала копать под него, — продолжает Янг.
Ровно.
Холодно.
Как будто обсуждает не политическую мясорубку, а сраный прогноз погоды.
Эмили замирает.
Медленно поворачивает голову в сторону. Их взгляды с лейтенантом встречаются.
Она в панике, он — на грани. Но не паники. Он чувствует, как вена на его шее вздувается.
Не от страха.
От ярости.
От бессилия.
— Миллс толком и не понял, что мы узнали про него правду. Не успел. Я подчистил всё, что было возможно. Но Ласвелл вынюхивала, и он это подметил. Соответственно вы, как её люди, тоже попали под подозрение.
Пиздец.
Просто пиздец.
Прайс выдыхает.
— Что с Кейт?
Этот голос не узнать невозможно. Он не спрашивает. Он буквально требует. Волнуется. Злится.
— Попала под статью. Госизмена. Этот сукин сын подсуетился.
Эмили срывается первой. Откидывается на спинку кресла, закидывает ладонь на глаза. Не матерится, хотя явно хочет. Глухо рычит под нос.
Райли не смотрит.
Он знает, что в ней сейчас творится.
Потому что в нём — то же самое.
— Я решу вопрос. Проблем не будет. У него на неё ничего нет, кроме сфальсифицированной им же информации, которую я с лёгкостью смогу опровергнуть. Мы с Кейт готовились. План Б. Не думали, что воспользуемся так рано, но...
— А нам что делать? — Соуп.
Голос хриплый, будто слова в горле становятся комом и выходят с трудом.
— Ничего, — ту же отвечает Янг. — С подачи Миллса вы сейчас — персоны нон грата.
Райли чувствует, как по спине катится знакомая волна. Та самая, что приходит перед боем. Но сейчас ей некуда деться. Потому что биться в этот раз не с кем.
— И долго? — цедит Прайс сквозь зубы.
Янг выдыхает.
— Без конкретики. Но я не затяну. Сторонников у меня хватает. А пока — вы в незапланированном отпуске. Есть вилла. Моя, в Эквадоре. Там безопасно. Никто не найдёт. Переждёте там. Газ — в клинику. Его подлатают и вернут. Всё улажено.
Эмили молчит.
Но Саймон чувствует её злость.
Она у неё на коже, под кожей, в крови.
В каждом сраном выдохе.
— Буду на связи. Отбой.
Экран гаснет.
Прайс закрывает ноутбук.
Медленно. Аккуратно. Как будто там не пластик, а мощная взрывчатка.
В салоне — гробовая тишина.
— Да пошёл он нахуй, — первым не выдерживает МакТавиш.
Голос сорванный, с хрипотцой. Руки в воздухе, будто он вмажет кулак во что-нибудь, но сдерживается. Потом не расплатится.
— Шеф ебучего Пентагона, мать его. Серьёзно? — гневно продолжает Соуп.
Сидеть Джонни не может. Не умеет.
Его разносит.
Он встаёт, ходит туда-сюда по салону, как зверь в клетке, и Райли знает это состояние.
Слишком много злости, чтобы молчать.
Слишком мало власти, чтобы что-то реально изменить.
Идеальное дерьмо.
Газ не такой показной.
Но внутри, наверное, горит сильнее.
Саймон видит, как сильно сжата челюсть сержанта. Как пальцы на перебинтованной руке смыкаются в плотные кулаки на колене.
Ни слова, ни звука — только глухое молчание и злость, которую тот закатывает внутрь себя.
Но Райли больше не смотрит на них.
Он смотрит на Эмили.
Внешне — отлитый камень.
Внутри — и Саймон уверен в этом — всё трещит. В очередной раз.
Он отводит взгляд в иллюминатор, на плотные облака под летящим джетом.
Потому что он ненавидит это чувство.
Ебучая беспомощность.
Когда не можешь ничего сделать. Когда единственный выход — ждать.
Сидеть на цепи, как послушные псы, и надеяться, что кто-то выше рангом решит твою судьбу.
Молчание ломается голосом Прайса — низким и усталым.
— Что ж, — тянет капитан, не глядя ни на кого. — Отпуск так отпуск. Если мы ничем не можем помочь — значит, переждём. А потом...
— Y luego están todos jodidos (прим. а потом им всем пиздец), — заканчивает мысль капитана Алехандро, пытаясь собрать в себе последние частички самообладания.
***
Четыре часа в воздухе проходят быстро.
Без разговоров, без обсуждений.
Только тишина. Плотная, как бетон.
Каждый привычно варится в своём.
Когда они мягко приземляются и джет останавливается, Райли выходит первым.
В лицо сразу же бьёт жаркий, влажный воздух. Лёгкие моментально слипаются. Он морщится, тут же вытирая лоб тыльной стороной ладони.
Тропики, твою мать. Хуже, чем в Мексике.
Следом — Новак.
Саймон ждёт, пропуская девушку вперед вниз по трапу. Тонкое, как бумага, платье тут же липнет к начинающей покрываться испариной коже.
К трапу подъезжает два автомобиля — чёрный седан и минивэн.
Прайс, не сбавляя шага, поворачивает голову:
— Похоже, это за тобой, — бросает Гэррику.
Кайл хмыкает и двигается вперёд.
Когда тот, кто вышел из машины, обходит её и открывает дверь сержанту лично — Райли только качает головой.
— Не забудь, что в бронемашине двери сами не открываются, придурка кусок, — фыркает и кидает Джонни, буквально озвучивая мысли Саймона.
В ответ: средний палец от Кайла и довольная улыбка.
Остальные сто сорок первые грузятся в минивэн.
Кондиционер внутри работает на полную, и по контрасту с улицей холод пробирает даже сквозь одежду.
Эмили уходит в самый конец.
Садится, откидывается на спинку, вытягивает ноги, как будто старается занять как можно больше пространства, спрятаться в нём.
Райли идёт следом, опускается рядом. Близко, по выработанной привычке.
Он ничего не говорит.
Не спрашивает.
Просто смотрит, как она поворачивает голову к окну, утыкается лбом в стекло. Лицо расслабленное, но он видит, как мелко подёргиваются пальцы, выдавая её.
Машина трогается.
Колёса царапают бетон, мягко качают на кочках из стороны в сторону.
Райли молчит, привычно блокируя всё происходящее.
Голова откинута назад, глаза прикрыты. Со стороны кажется, будто он спит.
На деле — просто не хочет смотреть в окно.
Там джунгли в приглаженной упаковке: пышные кроны, яркие цветы, зелень, как на сраных открытках для туристов.
Ненастоящее, ненастоящее, ненастоящее.
Он чувствует, как Новак залипает в окно.
Как будто в этом живописном Эквадоре она может найти хоть что-то, что имеет смысл. Что может отвлечь, выбить тревожные мысли из головы.
Он чувствует её взгляд.
Острый, прожигающий.
Злой, как будто он обязан смотреть на деревья, цветы, хуй знает что ещё.
— Что? — рычит он, не выдержав.
Резко.
Выплёвывая из себя каждую букву этого короткого слова.
— Ничего.
Отворачивается обратно к окну, будто он чем-то обидел.
Саймон выдыхает. Сухо, раздражённо. Щёлкает челюстью, открывает глаза и нехотя смотрит туда же, куда уставилась она.
Он тянет руку и кладёт ладонь ей на колено. Легко. Проводит по коже вверх, чуть медленно, надавливая большим пальцем и ощущая, как мурашки вспыхивают под кожей выпуклыми бугорками.
Она не отстраняется.
Замирает.
И он чуть сжимает пальцы — просто потому что может. И хочет.
Дорога пролегает через шумные города. Пыльные, жаркие, контрастные.
За окнами мелькают рынки, старые дома, полуразрушенные фасады. Райли скользит взглядом по убогим районам, по грязным домам и детям, играющим на тротуарах между грудой мусора.
Он краем глаза замечает, как напряжённо замирает профиль Эмили, когда она видит особенно бедные кварталы.
На лице — грусть.
Настоящая.
Живое сочувствие.
И это, мать его, бесит и восхищает одновременно.
Она — всё ещё это чувствует.
А он — уже нет.
Машина катит дальше, всё глубже вгрызаясь в непроходимые тропики.
Дорога сужается, становится извилистой, как кишка. Асфальт хрустит под колёсами, боковые окна запотевают от жары и перепада температуры. Листва лезет внутрь.
Райли наблюдает. Пальцы по-прежнему лежат на колене Новак — всё ещё тёплом, всё ещё податливом. Он не двигается. Только смотрит вперёд, когда водитель резко сворачивает с основной дороги.
Ворота. Чёрные. Тяжёлые. Автоматические. Открываются ровно в нужный момент перед капотом и впускают их внутрь, захлопываясь сразу за кормой машины с глухим щелчком.
И вот она — вилла Янга.
Дом на холме, наполовину скрытый деревьями, но достаточно открытый, чтобы показать себя во всей красе.
Бетон, стекло, дерево, идеально сшитые в какой-то элитный гибрид. Панорамные окна. Ровные линии. Архитектура, будто сорванная с обложки вонючего глянца.
Как же Саймон всё это, блять, ненавидит.
— Tha mi a' (прим. нихера себе), — слышится спереди удивлённый голос Соупа.
Райли хмыкает едва заметно.
Он замечает блики от воды, которые пляшут на стенах от солнца.
Бассейн.
Конечно же.
Обязательный пункт в меню богатой жизни.
Он чувствует, как рядом сдвигается Новак.
Как она подаётся вперёд, буквально прикипая к стеклу. Восхищённая, как и МакТавиш.
Впитывает глазами каждый грёбаный сантиметр.
А Саймон — нет.
Он считает углы.
Смотрит на доступ с крыши.
Прикидывает, сколько шагов от входа до стены, до ближайшего укрытия. Прикидывает, сколько секунд у него будет, если всё пойдёт по пизде.
Псих.
Сто сорок первые выгружаются из автобуса.
Вяло, с ленцой — никто не торопится.
Они же, блять, в отпуске, ведь да?
Райли с Новак выходят последними. Солнце жарит в затылок ткани его балаклавы огнём. Бетон под ногами — раскалённая сковородка.
Снаружи — понт, внутри — то же самое.
Райли не впечатлён.
Мебель в серо-бежевых тонах, явно дизайнерская и стоит невозможных бабок. Ни намёка на личное. Ни единой трещины. Не для жизни, а просто чтобы хвастаться наличием.
Гостиная, кухня, велюровые диваны расставлены полуквадратом.
Панорамное окно.
За ним — бассейн и лежаки.
Прайс уходит осматривать дом, шарит по комнатам. Возвращается через минуту.
— Алехандро, тут две спальни. Мы — тут. Молодёжь — наверх.
Варгас только подкидывает сумку и уходит, даже не обсуждая.
Райли, Соуп и Новак поднимаются на второй этаж.
Подвесная лестница скрипит под ботинками.
Девушка заходит в первую попавшуюся дверь, бросает взгляд — один, быстрый — и разворачивается к ним:
— Эта.
Соуп хмыкает.
Конечно, не может удержаться.
— А может, вам поселиться вместе? — Улыбается МакТавиш. — Да ладно, не строй глаза. Не хочу слушать, как вы бегаете друг к другу всю ночь.
Новак фыркает.
— Так и планировала, — огрызается девушка.
Соуп приподнимает брови, но молчит.
Саймон и Эмили заходят в просторную комнату.
Из коридора, как последний выстрел, доносится весёлый голос Джонни:
— Сильно не шумите. Стены тут, наверное, из говна и палок.
Райли ничего не говорит. Но запоминает. МакТавиш всё ближе к тому, чтобы получить.
Пока пусть живет за счёт своего дебильного юмора.
Эмили закатывает глаза и кладёт рюкзак у шкафа, бросает взгляд на белоснежные, идеально разглаженные простыни двуспальной кровати.
Всё в этой комнате кричит о комфорте.
Комфорте, который лейтенанту не всрался.
Он разбирается с термостатом, тыкая пальцами по нужным кнопкам.
Воздух в комнате — как в пустыне. Сухой, душный. Кондиционер жужжит, наконец подчиняясь.
Новак идёт к окну, отдёргивает серые шторы и замирает.
Райли краем глаза видит, как она выходит на открытую террасу. Тихо. Словно не хочет спугнуть непривычную тишину.
Облокачивается о перила.
Внизу — бассейн. Вдали — зелень, джунгли, солнце.
Она подставляет лицо под яркие лучи.
И в этот момент он смотрит на неё. Долго. Не мигая.
Потому что всё это — чужое.
Всё, кроме неё.
Саймон скидывает балаклаву на тумбочку. Даже не думает и идёт к ней.
Девушка стоит, утопая по горло в солнце. Он подходит сзади. Одной рукой берётся за перила, второй — обхватывает её талию.
Новак поворачивает голову. Медленно. Смотрит на него снизу вверх, словно пытается раскусить многослойную оболочку его эмоций, которую он прячет даже от самого себя.
Её волосы светлеют на глазах, отдавая тёплым пшеничным оттенком. Изумрудные глаза блестят ярче обычного. Веснушки проступают на носу и щеках, как точки прицела по коже. Тянутся вверх, жадно к свету.
— Ты недоволен, — тихо говорит Эмили.
Не спрашивает. Утверждает.
И тут же отворачивается.
Он едва не фыркает.
Ещё бы.
— Мне здесь не нравится, — выдыхает он после паузы.
Всё вокруг — сраная выставка. Тепло, чисто, красиво. Залито ярким светом, как реклама счастливой жизни, в которую он никогда не верил.
— У нас нет выбора, — спокойно говорит Новак, парируя.
Райли молчит пару секунд. Потому что он, блять, в курсе.
У них нет выбора.
В очередной раз.
Эмили чуть наклоняет вбок голову, продолжает смотреть вдаль, не отводя взгляда. Рука мягко падает сверху его на перилах, пальцы бездумно играют с костяшками.
— Считай, что это маленький перерыв. Обстоятельства хуёвые, да, — бубнит девушка, слегка качнув головой. — Но мы, типа... заслужили? Отдохнуть хотя бы день или два.
Интересное слово.
Он не верит в «заслужили».
Заслужить можно пулю. Предательство. Психоз.
Всё, что он уже проглотил.
Не один раз.
А отдых?
От чего, чёрт возьми, именно?
От того, что не убили? Что всё ещё дышишь? От воспоминаний, которые жрут по кускам изнутри?
Саймон от этого не отдыхает.
Он этим живёт.
— Всё фальшивое, — низко говорит Райли и морщится, глядя на ненастоящую цветную картинку перед собой, в которой ему не место. — Как будто всё хорошо.
— Нихера не хорошо, — сдавленно шепчет Новак.
Он не отвечает.
Только невесомо целует её в висок. Быстро. Но с неприсущей ему нежностью.
Потому что по-другому не умеет.
— Пойду в душ, — тихо говорит она, не глядя, всё ещё уперевшись взглядом в горизонт.
Он отходит. Не сразу. Лишь когда тело подчиняется и отлепляется само, заставляя руку соскользнуть с талии девушки.
Падает в плетёное кресло за спиной и вытягивает ноги.
— Покурю, — бросает Саймон ей в спину.
Эмили исчезает внутри.
Сквозь приоткрытую стеклянную дверь слышно, как она открывает рюкзак, не спеша достаёт одежду, берёт воду.
Райли достаёт сигарету, щёлкает зажигалкой. Огонёк. Глубокая затяжка. Ничего не даёт. Привкус сухой. Дым режет носоглотку, мешаясь с влажной жарой, но возвращает в тело нужный контроль.
Он вдыхает медленно, бездумно смотрит перед собой. Слушает, как монотонно шумит душ.
Проходит меньше пяти минут, когда дверь в их комнату открывается и в проёме появляется голова МакТавиша:
— Алехандро болтает с водителем — тут рядом магазин. Вам что-то нужно?
Саймон отрывисто качает головой, даже не оглядываясь на сержанта. Знает, что тот смотрит.
— Эм?
— Едý? — с усмешкой в голосе кричит девушка из душа, перекрикивая шум воды.
— С едой разберёмся, — добавляет Джонни. — Прайс уже нашёл, где можно заказать. Я про остальное.
Новак думает несколько секунд, прежде чем выкатить свой список.
— Крем от загара. И купальник. Сам выбери.
— Размер?
— Сорок второй.
— Окей.
Хлопает дверь. Соуп уходит. И всё снова замирает.
Новак выходит через пару минут, пуская в комнату клубы полупрозрачного пара.
Он замечает движение сразу. Автоматически поворачивает голову через плечо.
Белая футболка. Джинсовые шорты. Ноги — голые, в не успевших зажить царапинах и ссадинах.
Волосы ещё мокрые, прилипают к шее тонкими линиями, будто вычерченными вручную.
Эмили на секунду ловит его взгляд, но быстро отводит. Просто идёт. Спокойно.
А он смотрит, блять.
Взгляд цепляется за узкие колени, за качающиеся из стороны в сторону бёдра. За узкую талию, которую так легко обхватить руками.
За её лёгкость. Чистоту. Приятную свежесть после душа.
За бледную кожу, на которой ещё не высохла влага.
Райли резко сжимает челюсть. Чувствует, как скулит в протесте сустав.
Быстро отворачивается.
Вцепляется глазами в сигарету. В пепел. В то, что не связано с ней.
Потому что «стой».
Это будет тяжело.
Он слышит, как девушка падает на кровать. Мягкий удар тела о матрас, тяжёлый вздох.
Саймон встаёт. Не торопясь. Отрывисто гасит окурок, вжимая в днище стеклянной пепельницы, и выходит с террасы в прохладную комнату.
Проходит мимо неё и идёт в душ, по пути подхватывая свою сумку, и исчезает за дверью.
Вода льётся с напором, стуча по его твёрдому телу колючими каплями. Вжимает в широкие плечи, оживляет пересохшую кожу и смывает остатки поездки, пот, напряжение, пыль дороги и этот чёртов лоск чужого дома, который раздражает каждую клетку.
Стереть.
Оставить только себя.
Райли выходит из душа, вытирая лицо мягким полотенцем. На нём только чёрные джинсовые шорты — единственная вещь в его гардеробе, которая подходит под эту сраную тропическую парилку.
Кожа ещё шипит от воды, капли скатываются по лопаткам, но он даже не замечает.
Зато Новак замечает.
Она лежит на боку и не моргая вжирается в него глазами, даже не пытаясь спрятать свой горячий взгляд. Скользит по телу — пресс, грудь, плечи, руки.
Останавливается на татуировке на его левой руке, переплетённых в замысловатые сплетения черепах.
На шрамах, покрывающих его кожу, будто вторая память, — рельефных, грубых, неровных.
Саймон не отворачивается.
Не реагирует.
Только внутренне сдерживается, чтобы не накинуться на неё. Не сорваться. Не вдавить в матрас своим весом. Не снять эти сраные шорты, футболку и не вжаться губами в тёплую, мягкую кожу. Миллиметр за миллиметром, пока вся она не будет его.
Ещё чуть-чуть — и сломается.
Но кто, блять, знал, что его самоконтроль способен на такое?
Он чувствует, как камнем напрягается каждая мышца. Как дрожат руки, плотно сжатые в кулак.
Не время. Не сейчас.
Потому что Эмили только начала выдыхать.
Только начала доверять.
А он не может снова сделать больно.
Даже случайно.
Поэтому Райли просто подходит и ложится рядом на спину.
Смотрит в потолок. Пустой, ровный, до невозможности белый.
Как будто там можно найти ответы.
— С Кейт всё будет в порядке? — вдруг прорезает тишину мягкий голос девушки.
Лейтенант поворачивает голову.
Смотрит прямо в зелёные глаза.
— Да, — без колебаний отвечает он. — Не из такого дерьма вылазила.
Эмили чуть выдыхает.
Верит.
Плечи расслабляются — ему даже не нужно касаться, чтобы почувствовать.
Девушка двигается ближе, почти что к нему под бок.
Он автоматически поворачивается навстречу. Осторожно подсовывает руку под её голову. Ладонь второй руки твёрдо ложится на бедро.
Беззвучное.
Я здесь.
— Спи, — говорит тихо.
И она послушно закрывает глаза. Молча. Дышит глубже. Спокойнее. Засыпает неожиданно быстро.
Саймон остаётся лежать. Неподвижно слушает её ровное, глубокое дыхание. Считает удары сердца, бьющие ему в грудь.
Потому что это лучше любого сна.
***
Новак просыпается резко, без предупреждения. Как будто кто-то выдёргивает из сна за шиворот, вышвыривая её обратно в реальность.
Тело тут же даёт о себе знать: ноет и гудит от затёкших мышц и слишком сильной прохлады от кондиционера.
Она медленно и лениво потягивается, не открывая глаз. Вытягивает ноги, выгибается всем телом и нащупывает рукой пустоту там, где должен быть Гоуст.
Пальцы бездумно скользят по одеялу, но ловят только холодный воздух.
Она открывает глаза.
Быстро садится.
Сбитое, тонкое одеяло сползает к ногам, взгляд тут же цепляется за смятую простынь рядом.
На его месте — бумажный пакет.
Мятый, с ярким логотипом какого-то местного магазина.
Эмили тянется к нему, тихо шуршит упаковкой, расправляет верх. Заглядывает внутрь, будто в сундук с сокровищами.
Первым попадается крем — белоснежный флакон, крупный, как бутылка воды. На нём огромными буквами выедена самая высокая степень защиты, и даже через заводскую упаковку она может почувствовать слабый запах кокоса и аптечной чистоты.
Следом — аккуратно сложенный купальник.
Чёрный, с высокой посадкой, из плотной, гладкой ткани. Без рюшечек, без блевотных блестяшек. Такой, какой она бы выбрала сама, не задумываясь.
Пальцы скользят по материалу, на лице появляется непроизвольная улыбка. Неширокая, незаметная, но благодарная.
Соуп действительно угадал.
— Засранец попал прямо в точку, — бормочет девушка себе под нос.
С улицы доносится всплеск воды и приглушённые голоса.
Сначала уверенный бас Алехандро, потом заразительный смех Джонни, который, судя по интонации, окончательно вошёл во вкус и, похоже, решил выжать из этого спонтанного отдыха всё, что только можно.
Новак замирает, прислушивается, и её лицо чуть морщится.
Хмурится неосознанно — как тело реагирует на боль, которую не ждали.
Слишком мирно. Весело.
Нормально.
И от этого не по себе.
Что-то в груди скручивается, как будто слишком туго затянутый ремень снаряжения: не душит, но реально мешает дышать.
Ощущения — один в один, как у Райли. Менее интенсивно, но всё-таки.
Бросает взгляд на тумбочку. Экран телефона гаснет, когда она слегка дотрагивается до него пальцем, будто в последней надежде увидеть хоть один пропущенный вызов от Кейт.
Пусто.
Ни звонков. Ни сообщений. Ни уведомления.
И от этого ещё хуёвей.
Она резко откидывает одеяло, с раздражением сдирая с себя оболочку остатка сна. Подхватывает купальник с кровати, сжимает ткань в пальцах.
И идёт в ванную.
Ей хочется встряхнуться, переключиться хоть на что-то, пока внутри тонкой линией шва не расползётся то, что она держит в себе весь этот бесконечный день.
Эмили останавливается перед зеркалом в просторном помещении, на секунду ловит собственный взгляд и невольно задерживается.
Растрёпанные волосы, которые всё ещё влажные, бледно-фиолетовые круги под глазами, лёгкая вмятина от подушки на щеке, россыпь царапин на коже, которые уже успели покрыться твёрдыми корками.
Девушка аккуратно снимает цепочку с шеи, подаренную Райли, тихо щёлкая замком. Пуля ложится на край раковины с тихим стуком, и она проводит по ней пальцем, чувствуя ледяной металл мягкими подушечками. Она обрывает себя, качая головой с улыбкой на губах.
Одежда слетает с сержанта быстро.
Футболка — через голову. Шорты — вниз к щиколоткам.
Их сменяет купальник. Он садится по телу идеально, обволакивая, как вторая кожа.
Затем Новак выходит обратно в комнату, жмурясь от солнца, бьющего в панорамные окна через наполовину закрытые шторы. Холод от кондиционера тянет по коже приятным покалыванием, явно контрастируя с пеклом снаружи.
Девушка подходит к своему рюкзаку и садится возле него на корточки, резко дёргая молнию.
Она роется в нём до тех пор, пока не находит нужное.
Книга.
Старая, с заломанными страницами, чуть потрёпанной коричневой обложкой, которая валяется на дне уже вечность. Её личный талисман бессонных перелётов с миссии на миссию и неудачных попыток отключиться.
Эмили накидывает поверх купальника то же самое чёрное, тонкое платье. Хватает бутылку крема, книгу, телефон и, ловко закидывая всё в одну руку, выходит в коридор.
Лестница под босыми ногами прохладная, и она летит вниз практически прыжками.
Но на последней ступени останавливается и скользит взглядом наружу через стекло, мимо рамы. Прямо во двор.
Джонни беснуется у бассейна, орёт, прыгает с бортика, разбрасывает хрустальные брызги во все стороны, как будто в жизни не держал в руках автомат и не убивал людей, не моргнув глазом.
Алехандро — наоборот.
Спокоен, как будто всё это не про него.
И это не про него.
Полковник лежит на шезлонге, не шевелясь. Один локоть закинут за голову, в другой руке он крепко держит телефон. Смотрит в экран отрешённо, лицо напряжённое, но ровное. Солнце палит по полной, но он вовсе не реагирует.
Привык.
Выдрессирован мексиканской жарой до костей.
— Выспалась?
Голос раздаётся откуда-то сбоку. Низкий, хрипловатый.
Эмили вдруг дёргается, как от хлопка, и поворачивает голову на звук.
За деревянным столом рядом с кухней сидят Райли и Прайс.
Капитан сидит у стола с кружкой кофе в руках, из которой всё ещё поднимается пар. Выглядит спокойно, но взгляд цепкий, настойчивый, тёплый по-своему. Такой, что не отпускает, даже если сильно захотеть.
Райли рядом.
Тихий, как всегда. Не двигается ни на миллиметр, будто застывает в тени. Козырёк чёрной кепки низко надвинут на лоб, лица почти что не видно: только скулы, подбородок, тень от щетины.
Но Эмили чувствует.
Не глазами — кожей.
Лёгкое покалывание на плечах, на шее, как от жара или близкой грозы.
Он смотрит. Даже не сомневается в этом.
Потому что он всегда смотрит.
Эмили медленно кивает.
Пряди волос сползают вперёд. Она откидывает их за ухо привычным движением.
— Да. Типа того, — бросает она сдержанно и идёт ближе, не раздумывая.
Садится рядом с Райли, тяжело опускаясь на стул всем телом. Спина не касается спинки, ладони лежат на коленях, сжимая её вещи.
Несколько секунд она просто молчит.
Смотрит перед собой, в никуда, будто собирается с духом.
Потому что слышать ответа на последующий вопрос Новак не хочет.
Знает ответ.
— От Кейт или Янга ничего не было? — Голос ровный, но в нём слышится надлом надежды, который ей не удаётся спрятать.
Прайс отрывает кружку от губ.
Делает небольшую паузу, будто даёт себе секунду подумать, прежде чем ответить. Или ей, чтобы успокоилась.
— Нет. Пока тишина, — говорит спокойно, без нажима и кивает в сторону бассейна. — Но базу они не тронули, как Кейт и сказала. Руди на связи с Алехандро.
Эмили молчит и отрывисто хмыкает, не доверяя своему собственному голосу.
Но плечи сжимаются на долю секунды напряжением. Сраным волнением.
Этого хватает, чтобы Райли заметил.
Потому что она снова начинает крошиться.
Потому что она, чёрт возьми, переживает за Кейт.
Практически незаметное, невесомое движение с его стороны. Ладонь накрывает её — ту, которой она до хруста в пальцах сжимает крем на коленях. Его кожа тёплая. Сухая. Успокаивающая.
Лейтенант не смотрит. Не произносит ни слова.
Он не умеет.
Ей не нужно.
Эмили не шевелится, не дёргается.
Только чуть ослабляет хватку, позволяя себе почувствовать Гоуста.
Капитан тем временем упорно делает вид, что не смотрит на них. Пьёт из кружки, глядя в сторону, как будто картинка за окном вдруг стала охуеть какой увлекательной.
Но уголки его губ чуть поднимаются, полностью выдавая его. Не в усмешке — в чём-то другом. В знающем и мягком.
Эмили, наконец, поворачивает голову и переводит взгляд на Райли.
Он всё так же не смотрит на неё. Уставился куда-то вперёд, под козырёк кепки. Но пальцы до сих пор лежат поверх её ладони. Надёжно и крепко.
Она длительно выдыхает.
Чуть улыбается, хотя улыбка не касается её глаз.
— Хочу к ним. — Девушка кивает в сторону бассейна, где всё ещё развлекается МакТавиш. — Пойдёте?
— Нет, солнышко. — Прайс качает головой, не отрываясь от кофе. — Пусть лейтенант составит тебе компанию.
Эмили едва слышно фыркает.
Капитан охуеть какой очевидный.
Саймон не отвечает. Только медленно поднимается и смотрит на неё, приподняв бровь.
Девушка встаёт следом. Перекидывает книгу, телефон и крем из одной руки в другую и кидает короткий взгляд на Прайса.
Он смотрит на них с тем самым лицом.
Я, как и все, всё про вас знаю.
Новак закатывает глаза: показательно, чтобы он точно видел её напускное раздражение. Напускное, потому что она испытывает облегчение. Ведь протоколы, регламент. Одно из тех «нельзя», которые останавливали Райли и Новак от чего-то... этого.
И кажется, капитан плевал на все эти идиотские правила с высокой колокольни вместе с ними.
На улицу они выходят вместе.
Через стеклянную дверь по скользкой мраморной плитке.
Солнце сразу же ударяет в лицо. Яркое, наглое, царапающее.
Жар прилипает к коже, как плёнка. Лёгкие дышат с трудом. Воздух — плотный и раскалённый. Пахнет душащей пылью, хлоркой и разогретым деревом. Небо над головой, с жёлтым шаром в своём зените, выжжено до белизны.
МакТавиш замечает их первым.
Выныривает из воды, встряхивает головой воду с ирокеза и, едва завидев знакомые силуэты, тут же выдаёт:
— Проснулась, птичка? Я думал, ты до вечера проспишь.
Эмили улыбается.
Чуть шире, чем раньше.
Уже по-настоящему.
— Я хотела.
— Купаться будешь? — Разворачивается в воде Соуп и начинает чертить ладонью круги на поверхности, будто зазывая.
Новак качает головой, кивая вниз на книгу в своей руке.
— Становишься такой же скучной, как и Саймон, — недовольно бубнит сержант, срывая с губ Варгаса хриплый смешок.
Новак тихо фыркает, но даже не пытаясь возразить.
Они с Райли идут к шезлонгам под навесом рядом с кромкой бассейна.
Саймон ложится первым. Одним движением подтягивает спинку, устраиваясь на мягкой обивке в полусидячем положении.
Отсутствие футболки не помогает. Мышцы на накачанном теле двигаются легко, выверенно. Кубики выпуклые, ровные, будто кто-то вылепил их вручную.
Эмили бросает взгляд — всего на чёртову секунду.
Этого хватает, чтобы ей практически стало плохо.
Блять.
Она решительно кидает крем и телефон на соседний шезлонг, аккуратно складывает книгу рядом. Затем одним резким движением сдёргивает с себя платье. Тёплая ткань начинает прилипать к коже от духоты и будто не хочет отпускать.
Она уже собирается лечь, когда боковым зрением ловит движение справа.
Поворачивает голову, выхватывая движения Райли.
Он устраивается полулёжа. Одна нога согнута в колене, вторая твёрдо стоит на земле. Рука расставлены на подлокотниках, кепка всё так же опущена на глаза. Лица не видно: только очерченные скулы и сильная линия челюсти.
Ладонь медленно поднимается и глухо хлопает между его ног.
Один раз.
Чётко.
Иди сюда.
Без слов. Без выражения. Без взгляда.
Громче любого приказа.
Эмили медленно выдыхает. Переводит взгляд на своё место, где всё уже разложено. Телефон, книга, крем. Всё на своих местах.
Только она — не совсем.
Идёт к Гоусту, выкидывая всё из головы, и просто делает: как нужно, как она хочет.
Она осторожно опускается между его ног, двигаясь плавно.
Прислоняется спиной к нему. Утыкается затылком в его грудь, спиной — в крепкий торс. Ощущает ровное дыхание Райли каждым позвонком.
Новак подтягивает к себе одно колено, упирается пяткой в край лежака, устраивается удобнее.
Книга оказывается в руках. Листает наугад, шурша шершавой бумагой. Страница за страницей, пока она пытается найти ту, на которой в прошлый раз заставила себя остановиться.
Гоуст не двигается: только пальцы той руки, что лежит рядом, на подлокотнике, незаметно скользят по её предплечью. Будто по инерции.
И вдруг для Новак всё становится чуть тише.
Чуть легче.
Хотя бы на время.
Потому что всё, как всегда, идёт через жопу.
Кейт не выходит на связь.
Что с ней? Где она? В каком она состоянии?
Янг тоже молчит.
И от этого становится ещё хреновей.
Время вдруг размазывается, как тягучее масло по раскалённому асфальту, и непонятно, насколько они ещё тут застрянут. В этом вылизанном до приторности месте, которое орёт: расслабься.
Она снова смотрит в открытую книгу, не читая. Старается занять глаза хоть чем-то. А мысли — нет. Они всё равно скачут, как бешеные.
Но рядом — Райли.
Молчаливый. Угрюмый. Неидеальный.
Но он здесь.
И Новак сполна этого достаточно, чтобы не провалиться. Достаточно, чтобы дышать.
Хуёво, тревожно, непонятно — да.
Но за спиной его размеренное дыхание. Пальцы на её коже. Чёртовое молчание, которые обычно бесит, но сейчас в нём больше поддержки, чем в миллионе слов.
И пока Райли рядом — она не развалится.