Глава 1
Он пришёл в себя от боли.
Лапа жгла огнём. С каждым вдохом грудь сжималась, словно на ней сидела барсучья туша. Тьма ещё цеплялась за разум, но запахи... запахи были реальны. Прелая листва. Запах гнили. И чужих, слишком знакомых кошек.
Пахло страхом. Пахло Когтями.
Огнезвёзд резко открыл глаза. Небо над ним было тёмно-серым, затянутым облаками, будто сама природа перестала верить в свет. Над головой нависали ветви — но не добрые лапы Грозового леса. Это был чужой лес. Тихий, выжженный. Ни одного птичьего крика. Ни стрекота кузнечиков. Только влажный шёпот ветра, проникающий под шкуру.
Он дёрнулся, но тело не слушалось. Левая передняя лапа подворачивалась, когти были сбиты до крови, а на боку — запёкшаяся рана, всё ещё влажная от недавней схватки. Он не помнил удара. Только крик... и чьи-то глаза. Синие. Ледяные.
Бич.
Огнезвёзд поднялся, стиснув зубы. Шаг — боль. Второй — ком в горле. Но он шёл. Шёл, потому что лежать — значило умереть. А умирать он не имел права. Не после всего.
Сначала он думал, что попал в кошмар. Всё выглядело знакомо — искажённо знакомо. Скала, на которой когда-то собирались племена, теперь была огорожена шипами. Над ней — ветхое знамя из полос чужой шерсти. А у подножия скалы... кости. Не мелкие, не крысиные. Кошачьи.
Огнезвёзд замер. Воздух стал густым, будто он нырнул под воду. Шерсть на загривке поднялась, как в бою. Но сейчас он не мог драться. Даже не мог бежать. Только смотреть.
Он стоял на краю пропасти — и лес под ним уже не принадлежал племенам. Здесь правили другие законы.
— Эй! Кто там?! — голос.
Резкий, хриплый, грубый. Где-то слева. Огнезвёзд метнулся в кусты, несмотря на боль. Сердце грохотало в груди, как барабан. Он прижался к земле, затаился.
Две тени прошли в десяти лисьих хвостах от него. Ошейники. Клыки. Шрамы. Один из них был когда-то из Грозового. Он помнил его — Сорокоготь. Сейчас — просто солдат. Пустая оболочка.
— Ничего, — буркнул один. — Наверное, белка. Пошли. У нас патруль к северу.
Они ушли.
Огнезвёзд остался лежать. Грудь поднималась и опускалась с трудом. Не от усталости — от ужаса. Он начал понимать. Это был не сон. Не бред. Всё это... настоящее.
Бич победил.
Он не знал как, не знал когда, но знал — это случилось. Его мир, его лес, его племя — стёрты. И если он остался один, значит, именно ему придётся начать всё заново. Или умереть, как и все.
Он поднял голову. Лес был серым, как зола. Пепел скрипел под лапами. И всё же где-то внутри, под этой пылью, ещё теплился жар.
— Я всё ещё Огнезвёзд, — прошептал он. — И я не сгорел.
Он двинулся дальше. Вперёд. К тем, кто, возможно, ещё дышит.
Он не сгорел. Он не сломался.
Он жив.
Каждый шаг отдавался болью, но он шёл — молча, упрямо, не поднимая головы, не теряя ритма. Лес был искажен, как зеркало, в которое ударили когтем. Где раньше были тропы Грозового племени, теперь тянулись новые — прямые, словно протоптанные не лапами, а приказами.
Огнезвёзд двигался вдоль ручья. Или... того, что осталось от него. Вода была мутной, заилившей. Над ней воняло — не жизнью, как раньше, а гнилью. Он заметил мёртвую птицу у берега, но даже мухи её не трогали.
Дальше — вырубка. Целый кусок леса исчез, как будто вырван когтями великанов. Стволы сожжены до корней. В середине — лагерь. Из камней, веток и костей. Стражи. Один смотрел на него прямо, хоть был слишком далеко, чтобы заметить — но Огнезвёзду показалось: глаза у того были пустыми, как у зверя, потерявшего душу.
Он не дрогнул. Просто нырнул в подлесок и пошёл дальше, низко, мягко. Он знал, как быть тенью. Он учился у лучших. Учился у Синей Звезды, у Песчаной Бури, у самого леса.
Он не знал, сколько прошло времени. Час? День? Здесь время текло иначе. Всё было одинаково тусклым. Всё пахло пеплом.
И вдруг — запах.
Он остановился. Лапы напряжены, нос в воздухе.
Кровь. Свежая. И... дым.
Он не думал. Побежал.
Сквозь кусты, по мокрой земле, вниз по склону. Он почти не чувствовал лап, только ветер в морду и стук сердца.
И вышел.
Лагерь.
Нет. Раньше это был лагерь Речного племени. Теперь — яму. Низина, залитая черной водой. На берегу стояли кучи мусора: обломки гнёзд, гниющие останки, горы пепла. Пруды загрязнены — и в них больше никто не плескался.
А на центре, на куче речного камыша, торчала палка. На ней — высохшая кошачья голова. Рядом — две.
Огнезвёзд застыл.
Он не показал ни капли страха. Ни дрожи, ни шороха. Только пламя в глазах.
Он подошёл ближе. Разглядел одну из голов. Серебристая. Не Водяная Звезда — нет, не она. Но кто-то молодой. Кто-то, кто был учеником, когда он приходил на сборы.
Он закрыл глаза на миг. Только на миг.
А потом заговорил. Тихо. Ровно.
— Вы не заслужили этого. Вы были воинами. Вы были частью леса.
Он обошёл поле смерти и пошёл дальше.
Сильный? Да.
Но не потому, что он не чувствовал боли.
А потому, что нес её с собой — и не позволял себе остановиться.
Он оставил лагерь Речного племени за спиной. Не обернулся. Не дрогнул. Не позволил себе рычать — чтобы не услышали. Не позволил себе плакать — чтобы не потерять остроту.
С каждым шагом ночь сгущалась. Как будто сама тьма пыталась задушить всё, что ещё теплело в его груди. Ветви нависали низко, тени сгущались в зверей, и лес шептал, звал, давил на уши и когти.
Но он шёл.
Ночь была живой. Она дышала.
Но он — пылал.
Огнезвёзд был не просто изгнанник. Он был призрак памяти. Последний воин ушедшего мира. Его пламя не потушила даже смерть клана, даже падение звёзд.
Он поднялся на вершину невысокого холма. Здесь, под открытым небом, не было деревьев — только он и небо. Серое, тяжёлое. Ни одной звезды. Ни одного намёка на Звёздное племя.
— Вы отвернулись, — прошептал он, глядя вверх. — Или я ушёл слишком далеко, чтобы вас слышать?
Тишина.
Но он не ждал ответа. Он сам станет ответом.
Он вспомнил, как всё начиналось. Маленький домашний котёнок. Песчаная Буря, вечно с насмешкой. Синяя Звезда — взгляд, будто оценивающий душу. Огонёк, ставший Огнезвёздом.
И теперь — один.
Нет. Не один.
Внутри — всё ещё горел свет. И этот свет приведёт его к тем, кто выжил. Или к тем, кто виноват.
Он знал: ответы где-то есть. Кто-то знает, почему лес пал. Кто-то видел падение. Кто-то, кроме него, помнит, каким он был.
Он найдёт этого кого-то. Или сожжёт всё дотла.
Ночь сомкнулась вокруг. И в самой её глубине одна фигура двигалась — не как изгнанник.
Как охотник.
Как последний в огне.