Неизбежность столкновения

В зале стояла тишина, слишком плотная, почти осязаемая. Все взгляды были устремлены на Айдына, который сидел во главе стола, сцепив пальцы в замок. Он обводил глазами присутствующих, задерживаясь то на одной стороне, то на другой, словно пытаясь взвесить в уме последствия своего решения.

Кывылджим сохраняла полное спокойствие, её лицо оставалось непроницаемым. Она сидела с идеально ровной спиной, не позволив себе выдать ни капли волнения. Рядом с ней, слегка развалившись в кресле, сидела Алев — с обычным своим видом: полузадумчивая, полуироничная. Она то постукивала пальцами по колену, то игралась с кольцом на пальце, внимательно наблюдая за сестрой и всеми остальными в зале.

Но внутри самой Кывылджим сердце билось чуть быстрее обычного. Она сделала всё, что могла. Теперь оставалось только ждать.

Омер сидел напротив, его поза была расслабленной, но взгляд напряжённый. Он был уверен в своей победе, всё складывалось в его пользу. Уналам принадлежало большинство отелей в этом регионе, их репутация говорила сама за себя. Айдын знал, с кем он сотрудничает. Но в последние минуты что-то изменилось. Это чувствовал не только он, но и весь зал.

Айдын выдохнул, откинулся на спинку кресла и наконец заговорил:

— Ваши предложения впечатляют, и выбор оказался сложнее, чем я думал...

Тишина в зале стала ещё плотнее. Омер слегка приподнял подбородок, в его глазах появилась уверенность, почти самодовольство. Он уже мысленно принимал поздравления — сделка должна была быть за ним. Он знал, что предложил лучший план с точки зрения традиционного бизнеса. Их семья десятилетиями контролировала этот регион. Он был наследником авторитета, силы, привычной победы.

Он не допускал даже мысли, что может проиграть. Эта уверенность придавала ему почти надменный вид — он не ждал выбора, он ожидал подтверждения очевидного.

Кывылджим же не шелохнулась.

Айдын посмотрел на неё, затем перевёл взгляд на Омера. Наконец, он сложил руки на столе и произнёс:

— Но я принял решение. Я продам отель госпоже Арслан.

На секунду в зале не было слышно ни звука. Словно воздух вырвали из помещения, заставляя всех задержать дыхание. Затем последовал приглушённый шум – шёпот, обмен взглядами.

Кывылджим чуть приподняла подбородок и кивнула, принимая решение. Взгляд её на мгновение скользнул в сторону Омера, и в этот момент уголки её губ предательски дрогнули в лёгкой полуулыбке. Она не собиралась демонстрировать эмоции, но удовлетворение вырвалось наружу. Это была серьёзная победа, и она знала, кто именно чувствует её как поражение.

Омер заметил эту мимолётную улыбку. Она уколола его сильнее любых слов. Её спокойствие, её холодная уверенность, её молчаливая триумфальность — всё это поднимало в нём бурю. Его губы едва заметно дёрнулись, словно он хотел что-то сказать — или сдержать себя. Скулы напряглись, челюсть сжалась, а взгляд стал ледяным. Он был зол. Но ещё больше — задет. Потому что чувствовал, что проиграл не просто сделку. Он уступил ей территорию, влияние, инициативу — и в её глазах это отразилось слишком отчётливо.

Сторона Уналов сохраняла внешнее спокойствие, но можно было заметить. Мустафа покачал головой, Фатих выглядел озадаченным, а Абдулах – глубоко разочарованным.

Айдын посмотрел на Кывылджим и протянул руку. Она уверенно пожала её.

— Я уверена, что это будет выгодное сотрудничество, — ровным голосом сказала она.

— Надеюсь, — ответил Айдын.

Омер не сразу двинулся с места. Он не мог поверить, что Айдын выбрал её. Он всегда работал с их семьёй. Это был не просто удар по его бизнесу – это был вызов. И этот вызов бросила именно она.

Господин Айдын тем временем встал из-за стола, коротко попрощался со всеми и направился к выходу. Абдулах, Фатих и Мустафа резко встали со своих мест и поспешили следом, недовольные и напряжённые, переговариваясь между собой вполголоса, каждый по-своему переваривая поражение. Их шаги были резкими, взгляды — мрачными.

Омер остался сидеть, будто прирос к креслу, сжав подлокотники так, что побелели костяшки пальцев.

Кывылджим и Алев поднялись со своих мест. Алев первой взяла папку с бумагами и, приподняв брови, с удовольствием выдохнула:

— Боже, сколько экспрессии... Ты видела их лица? Кыв, ты их просто уничтожила. Как ты их уделала!

Она чуть наклонилась к сестре, не скрывая своей восторженной ухмылки, и ещё громче добавила:

— У Фатиха глаза чуть не выскочили. А у Абдулаха, клянусь, дрогнул подбородок.

Кывылджим, не меняя выражения лица, быстро метнула взгляд в сторону Омера и затем — на сестру. Один короткий, острый, почти режущий взгляд. Алев осеклась на полуслове.

— Ладно-ладно, молчу, — пробормотала она, закатывая глаза, но всё ещё с довольной ухмылкой.

Кывылджим не смотрела на Омера напрямую, но ощущала его взгляд – жгущий, пронизывающий до костей. Он сидел, будто высеченный из камня, но напряжение исходило от него волнами. Она знала – это ещё не конец. Это только начало.

Кывылджим вышла из переговорного зала твёрдым шагом, держа голову высоко поднятой. Она чувствовала, как за её спиной вспыхивают взгляды — и один из них особенно обжигал. Она не оборачивалась, но знала: он идёт.

Шаги Омера приближались. Они были точными, отмеренными, словно готовящимися к атаке. В следующую секунду он догнал её, перехватил за локоть. Движение было не резким, но властным, настойчивым, и, главное — демонстративным.

— Ты правда думаешь, что выиграла? — его голос был низким, почти хриплым от сдерживаемых эмоций.

Кывылджим резко повернулась, но не вырывалась. Она посмотрела на него прямо, спокойно, чуть склонив голову.

— Я не думаю. Я знаю.

Омер усмехнулся, но улыбка вышла кривой.

— Самоуверенность — опасное качество, — процедил он сквозь зубы. — Особенно когда не понимаешь, с кем связываешься.

— А ты понимаешь? — ответила она спокойно. — Кто сказал, что ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы угрожать?

Он сделал шаг ближе, вторгшись в её личное пространство. Его глаза сверлили её взгляд. Взгляд Кывылджим остался твёрдым, не дрогнувшим.

— Ты только что сделала самую большую ошибку в своей жизни, — произнёс он тихо, почти сдержанно, но в его тоне звенело напряжение. — Женщина не может по-настоящему управлять отелями. Не в этой стране. Не в этом районе. Твой отель не продержится и года, особенно рядом с нашим отелем.

— Если бы я получала по доллару за каждую такую фразу, которую слышала от мужчин, — усмехнулась она, — уже купила бы сеть отелей по всему побережью.

— Женщина, говоришь? — она медленно подняла бровь. — Странно слышать такие слова от мужчины, который только что проиграл одну из самых громких сделок года.

Она наклонилась чуть ближе, едва заметно, но достаточно, чтобы он почувствовал вызов в её тоне.

— Ты хочешь, чтобы мой отель не продержался? Ты будешь мешать? Делай. Но запомни: пока ты воюешь, я строю. Пока ты сжимаешь кулаки — я пожимаю руки. Ты не мой барьер. Ты мой стимул.

На секунду он был сбит с толку. Губы дрогнули, брови чуть приподнялись, но он тут же взял себя в руки.

— Ты наглая, — прошептал он.

— А ты слишком уверен в себе. Слишком — для проигравшего.

Их взгляды сцепились как дуэлянты перед первым ударом. Он сжал челюсть, она выпрямилась ещё сильнее.

Казалось, воздух вокруг них стал тяжелее. Ближе, чем на шаг — и слишком долго. Дыхание слилось в ритм, напряжение нарастало с каждой секундой. Его пальцы на её локте сжались чуть крепче, но она не отвела глаз.

— Ты пожалеешь, — выдохнул он.

— Угроза? Или приглашение к игре? — с иронией ответила она.

В этот момент из переговорной вышел сотрудник. Коридор наполнился шагами, и они инстинктивно разомкнули контакт. Омер сделал полшага назад, Кывылджим вывернулась из его хватки — не грубо, а почти небрежно.

— До встречи, господин Унал, — сказала она на прощание, уже отворачиваясь.

— Ты не знаешь, с кем играешь, Кывылджим .... Госпожа Кывылджим — бросил он ей вслед.

Она не обернулась.

— А ты — с кем начал, — тихо ответила она, уходя.

Омер остался стоять, сжав кулаки, затем медленно разжал пальцы, глубоко вдохнул. В его глазах мелькнула вспышка чего-то почти неуправляемого — ярость, обида, унижение. На миг он прикусил внутреннюю сторону щеки, пытаясь сдержать срыв. Лёгкое покачивание головы, резкий вдох — он заставил себя собраться, но на губах застыл горький, почти болезненный оскал.

Это была не просто женщина. И не просто война. Это было личное.

Поздний вечер. Дом был погружён в уютный полумрак, наполненный мягким светом ламп, ароматами чая с чабрецом и лёгким звучанием голосов, доносившихся с кухни. Кывылджим вернулась домой позже обычного — задержалась в офисе, чтобы закончить все формальности, связанные с оформлением сделки. Теперь отель официально принадлежал Арсланам. Она переобулась у входа, скинула пиджак на вешалку и на мгновение прикрыла глаза, позволяя себе короткий выдох. Только сейчас напряжение дня начинало отпускать.

На кухне сидели все. Сонмез заваривала чай, Алев, Доа листала телефон, а Чимен стучала ложкой по пустой чашке, изображая драму: «Я думала, вы меня сегодня вообще не покормите!»

Когда в проёме показалась Кывылджим, все разом обернулись. Первой заговорила Сонмез:

— Ты опоздала. Как прошло?

Кывылджим не сразу ответила. Она подошла к столу, налила себе воды, сделала глоток. Только потом медленно, без пафоса, но с ясной интонацией произнесла:

— Я купила отель в Шиле.

На мгновение все замерли, а потом — как по команде — Алев, Чимен и Доа одновременно вскочили и кинулись к ней. Алев с громким «Ну конечно!» обняла её первой, прижав к себе крепко, почти гордо. Чимен повисла на шее с воплем: «Ты лучшая, мам!» Доа, хоть и сдержаннее, подошла ближе и обняла мать сбоку, положив голову ей на плечо.

Кывылджим рассмеялась — коротко, но искренне, прижимая к себе обеих дочерей и обмениваясь взглядом с Алев. Тепло этих объятий было редким, но очень нужным после долгого, тяжёлого дня.

Алев с усмешкой и почти детским восторгом подалась вперёд:

— Ну, теперь это официально. Мы сделали это, сестричка. Видеть их лица — бесценно. Особенно в тот момент, когда Айдын произнёс твоё имя. Я думала, у Абдулаха скулы треснут от злости!

Сонмез поставила чашку на стол с глухим стуком и сдержанно улыбнулась:

— Я горжусь тобой.

На кухне воцарилась тишина. Даже Чимен перестала стучать ложкой, а Доа замерла с чашкой в руке. Сонмез никогда так не говорила — ни открыто, ни между строк. Это прозвучало как признание, почти как редкий дар, и тем неожиданнее.

Но, сделав паузу, она продолжила:

— Хотя, если бы у тебя был муж, тебе, может, не пришлось бы так рвать себя на части, чтобы всё тянуть одной. Алев, кстати, ты тоже не ангел — одна не смогла сохранить брак из-за своего упрямства, другая вечно витает в облаках.

Алев фыркнула:

— Ну прости, мама, что я выбрала свободу, а не страдание с неудачником.

Сонмез лишь покачала головой, но уголки губ дрогнули — больше от иронии, чем от осуждения.

Алев пересела ближе, понизив голос:

— Я так и знала, что ты их раздавишь. Особенно этого... мрачного красавца. Как там его? Омер? И я ведь видела их лица своими глазами — это было зрелище. Абдулах будто проглотил лимон.

Кывылджим сначала коротко улыбнулась и даже тихо хмыкнула от весёлого тона сестры. Но спустя секунду её взгляд потемнел, и она бросила на Алев острое, молчаливое предупреждение. Слишком громко, слишком не вовремя.

— Не начинай, Алев.

— Ладно-ладно, но ты должна признать: он бесится! — прошептала та, не сдержав улыбки.

Сонмез вмешалась:

— Девочки, хватит. Дайте Кывылджим поесть. Она целый день работает, а вы как чайки.

Кывылджим села, взяла чашку с чаем, и на мгновение позволила себе расслабиться. Доа, не отрывая взгляда, спросила:

— А что теперь?

— Теперь... начинаем ремонт. Запускаем проект. Через три месяца должно быть открытие.

— Так быстро? — удивилась Чимен.

— Мы не можем терять время. Уналы будут мешать. Они уже злятся. Но у нас есть план. И команда.

Алев с усмешкой посмотрела на неё:

— Я надеюсь, в этой команде есть место для твоей талантливой младшей сестры, которая умеет устраивать лучшие вечеринки Стамбула?

Кывылджим устало улыбнулась:

— Конечно. Ты ведёшь ивенты, как всегда.

Сонмез добавила:

— А я займусь рестораном. Но только если в этот раз будет настоящая кухня, а не эти современные понты.

Смех зазвучал за столом. Момент был редкий, почти интимный — вечер, где бизнес и семья переплелись без давления. Но в глубине души Кывылджим всё ещё чувствовала напряжение. Омер не уйдёт просто так.

Доа бросила быстрый взгляд на мать и опустила глаза. Её сердце стучало быстрее — она знала, что скрывает слишком много. Но пока — молчание.

А Кывылджим смотрела в чашку, в которой отражался мягкий свет. И думала: первая победа одержана. Но впереди будет бой.

Следующее утро наступило, как всегда, слишком быстро. Кывылджим проснулась не по будильнику — по внутреннему ощущению, что день уже требует действий. Несмотря на усталость в теле и напряжение в плечах, она поднялась, прошла мимо зеркала и мельком взглянула на своё отражение: строгий взгляд, чуть припухшие глаза, но всё ещё сила.

Пока за окном Стамбул ещё дремал под мягким утренним светом, она уже принимала душ, перечитывала почту и подгоняла список задач ассистентке. В восемь утра у неё была назначена встреча с Фатмой, её давней подругой, архитектором, которая только вчера вернулась из Лондона.

Фатма была человеком, которого она уважала. В университете они были неразлучны, обе целеустремлённые, упрямые, но абсолютно разные по стилю. Фатма — не то чтобы спокойная, скорее умеренно весёлая, с мягким чувством юмора и взглядом, в котором всегда читалась ирония. Из тех, кто умеет говорить мало, но метко. Только с ней Кывылджим могла по-настоящему расслабиться, позволить себе смеяться, быть не только строгой деловой женщиной, но и просто собой. Уехав за границу, она делала проекты в Европе, а теперь, по настоянию Кывылджим, наконец вернулась, чтобы поработать вместе.

Кафе, где они встретились, было небольшим, утопающим в зелени. Кывылджим приехала первой, выбрала столик у окна, заказала турецкий кофе и только успела сделать глоток, как увидела Фатму. Высокая, с короткой стрижкой, в светло-бежевом костюме и с лёгкой улыбкой — она всегда несла с собой ощущение баланса.

— Кыв! — Фатма не обняла её сразу, но тепло коснулась плеча. — Ты выглядишь так, будто только что захватила Стамбул.

— Почти, — усмехнулась Кывылджим, поднимаясь. — Ну, по крайней мере, его побережье.

Они сели. Первая минута — без слов. Просто взгляд, молчаливое понимание.

— Я слышала, ты что-то провернула, — начала Фатма, поднимая бровь. — До меня дошёл слух, что Уналы остались с пустыми руками.

Кывылджим сделала глоток кофе, слегка улыбнулась.

— Всё законно. Всё чётко. Айдын принял решение, и теперь отель в Шиле — мой.

Фатма присвистнула.

— Ты сумасшедшая. А я — вовремя. Значит, моя помощь всё-таки тебе понадобится?

— У меня уже есть проект. Один из лучших дизайнеров Берлина работал над ним. Интерьеры, цвет, расстановка — всё продумано. Это красиво. Эстетично. Стильно.

Фатма удивлённо посмотрела на неё:

— Тогда зачем я тебе?

Кывылджим чуть улыбнулась:

— Потому что я хочу, чтобы этим проектом занялась ты. Он готов, но мне нужно не просто имя на плане — мне нужна энергия, с которой всё это воплотится. Ты знаешь, как я работаю. Я архитектор, ты архитектор. Мы учили друг друга, чертили ночами одни и те же планы в университете. Но ты — единственный человек, которому я готова доверить такую реализацию. Не просто стиль, не просто красоту — а суть. Душу.

Фатма молчала, задумчиво проведя пальцем по краю чашки.

— Ты уверена?

— Более чем. Ты — не просто архитектор. Ты — мой партнёр. И эта история только начинается.

Фатма взяла блокнот и раскрыла его, сразу становясь деловой.

— Есть фото? Планы?

— Всё на флешке. Дам после встречи. Но сначала... — Кывылджим посмотрела в окно, помолчала. — Я хочу, чтобы ты знала. Это будет не просто проект. Это будет война.

Фатма посмотрела на неё, не отрываясь.

— Уналам не понравилось, что ты купила этот отель?

— Им не понравилось, что я его у них увела. Особенно одному господину.

Фатма нахмурилась и чуть наклонила голову, словно пытаясь понять, о ком именно речь. Но Кывылджим больше ничего не добавила, переводя разговор дальше. Фатма задумчиво кивнула, не став настаивать. У неё проскользнуло ощущение, что за этими словами скрывается что-то личное, но догадок не возникло — ни имени, ни образа. Она знала Кывылджим достаточно хорошо, чтобы не давить: если придёт время, та скажет сама.

— Вы были знакомы раньше?

— Мы познакомились в лифте в Берлине. Случайно. Потом... были переговоры. Столкновения. И кое-что ещё.

Фатма приподняла бровь, но промолчала. Вместо этого взяла чашку с чаем и сделала глоток.

— Значит, не просто бизнес?

Кывылджим выдержала паузу.

— Это началось как бизнес. Но сейчас... он делает всё, чтобы разрушить мой проект. Он уже начал. Я жду ударов.

— И ты хочешь, чтобы я вошла в это поле?

— Ты — мой щит. Ты профессионал, с именем. Ты знаешь, как действовать в хаосе. И ты моя подруга.

Фатма кивнула.

— Значит, я в деле.

Они допили кофе. Говорили дальше — о красках, материалах, концепции. Затем, чуть расслабившись, перешли на более личное.

— Как девочки? — спросила Фатма, отложив чашку. — Доа, Чимен... Они в порядке?

— Да, — кивнула Кывылджим. — Доа всё больше взрослеет, стала такой... сосредоточенной, иногда даже слишком. В ней чувствуется какая-то скрытая внутренняя борьба, хотя она не показывает виду. Очень самостоятельная, но упрямая. Она как будто всё держит в себе, и это иногда пугает. А Чимен — упрямая, как всегда. Слишком много говорит, спорит по каждому поводу, но... живая. У неё огонь внутри. Я иногда не справляюсь с ней. В ней так много энергии, что даже Алев иногда говорит, что от неё устаёт. Но она такая настоящая, такая яркая — я горжусь ими обеими, даже когда они меня сводят с ума.

Фатма улыбнулась:

— Как и её мать.

— Не начинай, — хмыкнула Кывылджим.

— А как Алев? Всё такая же взбалмошная, огненная, но надёжная?

— Ещё ярче. Вчера едва не сорвала ужин своей болтовнёй — успела прокомментировать всех и вся, включая политику, моду и мои решения. Но при всём этом — она всегда рядом. Она умеет обернуть самую сложную ситуацию в шутку, и когда у меня опускаются руки, именно Алев может сказать одно слово — и я снова на ногах. Без неё было бы тяжелее.

— И Сонмез?

— Мама... держит всё под контролем. Как всегда. Вчера сказала, что гордится мной — и все на кухне онемели. А потом тут же огорошила: «если бы я не развелась, может, не пришлось бы всё делать одной».

Фатма тихо рассмеялась:

— Это похоже на Сонмез. Метод кнута и пряника — только с маленькими корректировками: много кнута и крошка от пряника. Причём ведь изначально, она была категорически против твоего брака с этим "придурком". Извини, конечно, но ты же знаешь. А теперь, спустя десять лет после развода, она вдруг вспоминает о нём и упрекает, что ты не смогла сохранить брак? Мда.

Она покачала головой с лёгкой усмешкой, но в её взгляде была и защита, и понимание.

— Кстати... а он? Кайхан. Объявлялся?

Кывылджим отвернулась к окну:

— Нет. С девочками тоже почти не общается. Иногда пишет Доа поздравление на праздники. Всё. Он живёт где-то в Анкаре, у него, кажется, новая семья. И это... честно говоря, меня устраивает.

Она замолчала, но потом чуть улыбнулась и повернулась к Фатме:

— Но ты права. Это так в её духе — сначала быть категорически против брака, а потом упрекать, что я не удержала его. Мама всегда была сложной. И знаешь, иногда я думаю: если бы я тогда послушала её и не вышла за Кайхана, она бы всё равно нашла повод упрекнуть. Её невозможно удовлетворить полностью. Но при этом... Когда она вчера сказала, что гордится мной, это меня тронуло до глубины души. Это как... глоток воды после пустыни. Хоть и поданный с уколом в спину.

Она чуть пожала плечами, словно сбрасывая с себя тень эмоций.

— Но я привыкла. Это всё равно мама. Просто у неё — особый стиль любви.

Фатма кивнула:

— Но ты выдержала. И не просто выжила — ты создала новую себя. Даже с такими «фундаментами», как Сонмез.

Фатма смотрела на неё внимательно:

— Ты не жалеешь, что всё так вышло?

— Ни секунды. Это было тяжело. Но я не жалею.

Она выдохнула и снова посмотрела на подругу.

— Знаешь, Фатма, семья — это как фундамент. Он может быть неровным, но если ты его приняла, ты на нём строишь. И я строю. Каждый день.

Фатма молчала, и в этой тишине, словно вызванное ею, в памяти Кывылджим всплыло одно воспоминание. Старое, но въевшееся в неё, как узор на керамике.

Это был дождливый вечер, она только закончила сессию и пришла домой — в их съёмную квартиру, где лампы всегда светили жёлтым, а чайник был вечно надтреснут. Кайхан сидел в кресле, листал газету, будто из другого века, и не поднял на неё глаз. Она тогда радостно сообщила, что получила самую высокую оценку на курсе по градостроительному проектированию.

— И что мне с этого? — пробормотал он, даже не взглянув.

Это был один из тех моментов, когда в ней что-то надломилось. Не потому, что она ждала аплодисментов — а потому что хотела простого: поддержки. Вместо этого — стена. Как и всегда.

Она вернулась в кухню, налила себе чаю и села за стол, глядя в окно, где дождь размазывал город в тусклые, тягучие пятна. И тогда она подумала: "Это мой выбор. И это моё одиночество. Но однажды я научусь выбирать себя."

— Ты изменилась, — сказала Фатма, глядя ей в глаза. — Раньше ты всегда играла по правилам.

— Раньше я боялась их нарушить. Сейчас — боюсь остаться в тени.

Фатма улыбнулась.

— Тогда давай строить свет.

Они встали. На прощание — короткое объятие.

— Будь осторожна, Кыв, — прошептала Фатма. — Звучит так, будто этот твой «господин» не привык проигрывать. А значит — и сдавать позиции тоже.

— Я тоже.

И они разошлись в разные стороны. Одна — в свой архитектурный офис, другая — в офис отельной империи, которую только начала выстраивать. Но обе знали: теперь они вместе.

Омер вернулся домой днём на следующий день после сделки. Он забрал Метехана и повёз его с собой в особняк Уналов — дом старшего брата, где, как всегда, собиралась семья для обсуждения важных дел. За окнами медленно сгущались сумерки, и узкие улицы Стамбула постепенно утопали в золотистых огнях фонарей. Метехан сидел рядом в машине, рассеянно глядя в окно, поглаживая телефон в руке.

Омер мрачно молчал, сжимая руль. Он всё ещё не мог забыть выражение лица Кывылджим, её лёгкую, почти издевательскую улыбку, когда Айдын назвал её имя. Это было не просто поражение. Это был личный удар.

Особняк Уналов стоял, как всегда, величественно. С белыми колоннами, аккуратным садом, зеленью, постриженной до миллиметра. Во дворе уже горел свет, у входа ждала Пембе.

— Добро пожаловать, — произнесла она, поправляя платок. Её лицо было непроницаемым.

— Мир вашему дому, тётя, — отозвался Метехан с вежливой улыбкой. Он снял кроссовки у порога и шагнул в дом вслед за Омером, держа руки в карманах, чуть напряжённый — в таких домах, при всей родственной связи, он чувствовал себя чужим.

Вечерний ужин был накрыт уже к их приходу: стол ломился от мясных блюд, салатов, домашней пахлавы. Мужчины сели первыми, женщины — Пембе, Нурсема и Ниляй — подавали молча, не присаживаясь. Метехан сел рядом с Фатихом и старался быть как можно тише, подражая сдержанности старших.

— Учёба как? — спросил Абдулах, бросив короткий взгляд на него.

— Всё хорошо, — тихо ответил Метехан.

— Следи за дисциплиной, — бросила Пембе, поправляя край платка. — Честь семьи начинается с воспитания.

Метехан кивнул, опустив глаза.

После еды он вежливо поблагодарил за ужин, поднялся, попрощался с каждым из взрослых и покинул особняк, сославшись на ранний урок и необходимость готовиться к экзамену.

Мустафа молча посмотрел на закрывшуюся дверь, затем перевёл взгляд на Омера.

Пембе, возвращаясь с подносом из кухни, бросила взгляд на закрывшуюся за Метеханом дверь и произнесла:

— Мальчик он, конечно, вежливый... Видно, что воспитывался не с нами. Всё как будто по-другому.

Омер спокойно ответил, глядя в чашку:

— Он просто другой. Не хуже и не лучше.

Пембе лишь усмехнулась, не став спорить.

Внутри царил привычный порядок. Женщины были на кухне: Пембе и Нурсема шептались о чём-то, пока подавали на подносах закуски. Обе в платках, скромно одетые, с опущенными взглядами, двигались слаженно, словно по неозвученному ритуалу.

Ниляй — жена Мустафы — сидела на диване, скрестив ноги и листая ленту в телефоне. Услышав шаги, она подняла голову и скосила взгляд на Омера, не сказав ни слова — только криво усмехнулась, но, как и положено в этом доме, промолчала. Даже язвить ей приходилось в рамках — рядом находился Абдулах.

Абдулах, проходя в зал, сказал — Все сюда. Нам нужно поговорить.

Вся семья собралась. За низким столом, покрытым вышитой скатертью, царило напряжение. Абдулах занял своё место во главе, как всегда. Суровый, с прямой спиной и твёрдым взглядом, он не нуждался в повышении голоса, чтобы управлять ситуацией.

— Мы не получили отель, — сказал он ровно. — Айдын выбрал Арсланов. Это не конец света, но и не просто случайность. Это урок.

Он на мгновение замолчал, перевёл взгляд на сыновей.

— Мы слишком уверенно вошли в эти переговоры. И упустили нюансы. Нам нужно понять, что было сделано не так. И решить, как действовать дальше.

— Знак того, что мы недооценили её, — тихо добавил Фатих.

Все замолчали. Это был первый раз, когда кто-то из сыновей вслух признал силу Кывылджим. Абдулах перевёл на него тяжёлый взгляд, но ничего не сказал.

— Она будет нам мешать, — продолжил Фатих.

Омер, наконец, заговорил:

— Она не сдастся.

Все посмотрели на него. Пауза затянулась.

— Ты говоришь так, будто... восхищаешься ею, — медленно сказала Пембе.

Омер ответил, глядя Абдулаху прямо в глаза:

— Я говорю так, потому что знаю, с кем мы имеем дело. Если вы думаете, что это просто капризная бизнесвумен — вы ошибаетесь. Она будет биться до конца. А если начнём войну, то надо быть готовыми, что она пойдёт до конца.

— Тогда мы не должны давать ей этого шанса, — отрезал Абдулах.

Семья замолчала. За окном наступала ночь. Только Ниляй тихо усмехнулась:

— Посмотрим, сколько она продержится.

Омер встал первым. Он чувствовал, как в нём снова нарастает напряжение. Попрощавшись коротко, он вышел из дома брата и направился к себе. Уже дома, в полной тишине, он вышел на балкон. Тёплый вечерний воздух почти не ощущался — внутри него всё ещё кипело. Он достал сигарету, закурил. За ним никто не наблюдал. Только город молчал за окнами, и в этом молчании звучали её слова.

В темноте он закурил, впервые за долгое время. Сигарета дрожала в пальцах. Перед глазами — её лицо. Спокойное. Уверенное. Невыносимо вызывающее.

Ты думаешь, что выиграла?

Я не думаю. Я знаю.

Он выдохнул дым и сжал зубы. И тогда пришли мысли, резкие, тяжёлые, чёткие — как шаги по мрамору.

Она даже не боялась. Стояла передо мной, как будто всё уже решила. Как будто знала, что победит. Где-то в глубине я знал это тоже. Но не признаю — ни вслух, ни перед ними, ни перед ней.

Он сделал ещё одну затяжку. Горечь табака смешалась с горечью уязвлённого мужского самолюбия.

Она дерзкая, хладнокровная, до бесстыдства уверенная. И это бесит. Потому что это работает. Потому что у неё получилось. А я... Я не смог. И она это знает. Она это видела. Видела в моих глазах в тот момент, когда Айдын произнёс её имя.

Он сжал перила балкона пальцами, побелевшими от напряжения.

Она перешла границу. И я это позволил. Позволил себе воспринимать её как равную. Может, даже больше. И теперь мне за это стыдно. Потому что я дал слабину. А слабину Уналы не прощают — ни себе, ни другим.

Сигарета догорела почти до фильтра. Он смотрел в ночной город, как будто тот мог дать ответ, которого не было.

Если она думает, что это конец — значит, она ничего не поняла. Это только начало