Правила мести

Темнота за холодильником была густой, почти осязаемой. Она пахла пылью, старым металлом и свежей кровью. Его кровью. Мы стояли, прижавшись друг к другу в тесном пространстве, затаив дыхание, слушая, как наши преследователи удаляются. Его тело, твердое и горячее, было моим единственным щитом от окружающего хаоса. Я чувствовала каждое его напряжение, каждое подавленное движение, когда он прислушивался к звукам снаружи.

Его дыхание было горячим у меня в волосах, ровным, но чуть более частым, чем обычно. От боли. Я помнила это по Луке, по его стонам в первые ночи после ранения. Тихое, сдавленное страдание, которое стараются скрыть.

– Они ушли, – наконец прошептал он, его голос прозвучал прямо у моего уха, заставляя меня вздрогнуть.

Он медленно, с видимым усилием отстранился, все еще прижимая к плечу окровавленный комок моей шали. Его лицо в полумраке было бледным и осунувшимся.

– Мы не можем здесь оставаться. Рано или поздно они вернутся или наткнутся на нас другие, – он говорил тихо, отрывисто, экономя силы. Его глаза блестели лихорадочным блеском. – Нужно двигаться к служебному выходу. Он должен быть в конце этого коридора.

– Но твое плечо... – робко начала я. – Ты истекаешь кровью.

– Я видел хуже, – он отмахнулся, но его рука дрожала, когда он поправил повязку. – Иди за мной. Держись близко. И если я скажу «ложись» – не спорь, просто падай на пол.

Он не ждал ответа. Развернулся и, пригнувшись, двинулся вдоль стены, прижимаясь к теням. Я последовала за ним, мои ноги подкашивались от страха и адреналина. В руке я все еще сжимала свой «Глок», холодный и бесполезный.

Коридор был длинным и извилистым. Мы миновали груду пустых ящиков, проскользнули мимо открытой двери в кухню, откуда доносились испуганные шепоты – должно быть, там прятался персонал. Доменико двигался как призрак, бесшумно, каждое его движение было выверено и экономично. Несмотря на рану и потерю крови, он контролировал ситуацию. Это было одновременно пугающе и...впечатляюще.

Внезапно он замер, резко подняв руку, сигнализируя мне остановиться. Из-за угла послышались голоса. Грубые, незнакомые.

– ...чистим все подряд. Никаких свидетелей. Босс приказал.

– А Марчелли? Говорят, его ранили.

– Тем более. Доберем и его. И Коста, если повезет. Одна пуля на всех.

Ледяной ужас сковал меня. Они искали его. Искали нас. Доменико медленно, очень медленно отступил назад, прижимая меня к стене. Его спина уперлась мне в грудь. Я чувствовала, как напряжены его мышцы. Он достал свой пистолет. Звук передергивания затвора в тишине прозвучал оглушительно громко.

Мы ждали. Я слышала, как бьется его сердце. Или мое? Они слились в один бешеный, тревожный ритм. Голоса приближались.

И вдруг из главного зала донесся новый взрыв стрельбы, более яростный. Крики «Копы!». Наши преследователи заворчали и, бросившись на звук, побежали прочь.

Доменико выдохнул, и все его тело на мгновение обмякло от облегчения.

– Повезло, – прошептал он хрипло. – Пошли. Быстро.

Мы снова двинулись вперед. Его шаги стали более неуверенными. Он начал спотыкаться. Я видела, как темное пятно на его плече расползается, пропитывая дорогую ткань смокинга.

– Доменико, остановись, – набралась я смелости и схватила его за здоровую руку. – Ты теряешь слишком много крови. Дай я посмотрю.

Он обернулся, и в его глазах читалось раздражение, тут же сменяющееся усталостью.

– Некогда, Коста. Или ты хочешь, чтобы нас нашли здесь?

– Если ты потеряешь сознание, меня одной все равно найдут, – парировала я, заставляя голос не дрожать. – Пять минут. Или я никуда не сдвинусь с места.

Он посмотрел на меня с нескрываемым изумлением, как будто впервые увидел. Затем, сдавленно выругавшись, кивнул и прислонился к стене, сползая по ней вниз.

– Пять минут. Только.

Я опустилась перед ним на колени, откладывая пистолет в сторону. Мои пальцы дрожали, когда я осторожно отодвинула пропитанную кровью шаль. Рана была некрасивой – рваной, темной, из нее сочилась алая кровь. Пуля, похоже, прошла навылет, но оставила после себя хаос.

– Боже, – выдохнула я непроизвольно.

– Не боже, а очень плохой стрелок, – он попытался пошутить, но его голос сорвался на хрип.

Я сорвала с себя нижнюю шелковую юбку-подъюбник под платьем – бессмысленная роскошь в такой момент – и разорвала ее на длинные полосы дрожащими руками.

– Это будет больно.

– Уже болит, – буркнул он, закрывая глаза.

Я старалась действовать как можно нежнее, но знала, что делаю это неумело. Я туго перетянула рану, стараясь остановить кровь. Он не издал ни звука, только мышцы его лица напряглись, а на лбу выступили капельки пота. Когда я завязывала узел, мои пальцы случайно коснулись его кожи. Она была обжигающе горячей.

– Готово, – прошептала я, отстраняясь. – Это...это должно помочь. Ненадолго.

Он открыл глаза. Они были темными и нечитаемыми в полумраке.

– Спасибо, – сказал он просто. И в этом простом слове было больше смысла, чем в любых других.

Он попытался встать, но закачался. Я инстинктивно подставила плечо, чтобы поддержать его. Он был тяжелым, мускулистым. Он оперся на меня, и мы снова оказались опасно близко. Его дыхание смешалось с моим.

– Твои родители...они должны гордиться, – прошептал он, его взгляд скользнул по моему лицу, по распущенным волосам, по перепачканному кровью и пылью платью. – Их дочь... не теряет голову в кризисной ситуации.

– Они бы предпочли, чтобы их дочь не оказывалась в кризисных ситуациях, – горько ответила я. – И уж точно не в компании...

– ...врага? – закончил он за меня. Его губы тронула усталая улыбка. – Кажется, сегодня мы все немножко враги и немножко союзники, мисс Коста.

Он снова стал называть меня так формально. Но после всего, что произошло, это звучало как странная близость.

Мы снова двинулись вперед, теперь уже вместе, он опирался на мое плечо. Каждый шаг давался ему с трудом. Я чувствовала его тепло, его вес, его боль. Это была странная, сюрреалистичная близость. Всего час назад мы кружились в изящном вальсе, а теперь мы, искалеченные и испуганные, пробирались по темному коридору, спасая друг другу жизни.

Наконец в конце туннеля показался свет. Неяркий, тусклый, но это был выход. Служебная дверь, ведущая в переулок. Надежда болезненным уколом кольнула мое сердце.

– Почти пришли, – выдохнул Доменико, и в его голосе послышались нотки усталости.

Но именно в этот момент из бокового ответвления коридора вышли двое людей. Они были в черном, с оружием в руках. Не наши. Не его. Чужие.

Они замерли, увидев нас. Мы замерли тоже. Мир снова сузился до размера мушки пистолета.

Один из них медленно поднял свой автомат.

– Ну что ж, – произнес он с неприятной усмешкой. – Две птицы одним выстрелом. Прощайте, синьор Марчелли. Прощайте, синьорина Коста.

Время остановилось. Я увидела, как палец мужчины начинает давить на спусковой крючок. Увидела, как Доменико, рыча от боли и ярости, пытается поднять свой пистолет, понимая, что не успевает.

И тогда во мне что-то щелкнуло.

Страх, сомнения, нежелание – все это испарилось. Остался только чистый, животный инстинкт. Инстинкт выживания. Инстинкт защиты.

Моя рука сама потянулась к «Глоку», лежавшему у меня за поясом. Движение было отработано до автоматизма на сотнях тренировок с отцом. Поднять, прицелиться, выдохнуть.

Я выстрелила первой.

Выстрел грохнул в узком пространстве, оглушительно громко. Пуля попала первому нападавшему в плечо, заставив его вскрикнуть и уронить автомат. Это был не смертельный выстрел. Я не смогла бы убить. Но этого хватило.

Второй мужчина отвлекся на своего раненого товарища. Этой доли секунды хватило Доменико. Его выстрел прозвучал сразу после моего. Чистый, точный, безжалостный. Второй человек рухнул на пол без звука.

Тишина, наступившая после, была оглушительной. Пахло порохом и смертью. Я стояла, дрожа, с дымящимся пистолетом в руке, и смотрела на то, что натворила. Меня снова начало тошнить.

Доменико медленно опустил руку с пистолетом. Он смотрел на меня непонимающим взглядом.

– Ты... – он не мог подобрать слов. – Ты выстрелила.

Я кинула пистолет на пол, как раскаленный уголь. Мои руки тряслись.

– Я...я не хотела...я просто...

– Ты спасла нам жизни, – перебил он меня, его голос был грубым, но в нем не было осуждения. Было нечто похожее на уважение. И на жалость.

Он подошел ко мне, шатаясь, и взял меня за подбородок, заставляя посмотреть на себя.

– Запомни этот момент, Кассандра. Запомни этот выбор. Ты больше не можешь притворяться, что ты не одна из нас.

Его слова были горькой правдой. Я переступила черту. Я выстрелила в человека. Снова. Не из-за задния. Я стала частью этого кровавого мира, от которого так отчаянно бежала.

Он отпустил меня и, превозмогая боль, потащил меня к выходу.

– Теперь бежим. Пока не пришли другие.

Мы вывалились в темный, мокрый переулок. Дождь уже прекратился, оставив после себя свежий, холодный воздух и лужи, отражающие далекие огни города и сирены приближающихся полицейских машин. Мы были свободны. Но мы были ранены, потрясены и навсегда изменены тем, что произошло в этом коридоре.

Мы стояли, опираясь друг на друга, два врага, связанные теперь не только запретным влечением, но и кровью, пролитой ради общего спасения. И я не знала, что страшнее – пули, свистевшие над головой, или эта новая, невыносимая правда о себе самой, что смотрела на меня с его темными, все понимающими глазами.