Правила мести

После того вальса время растянулось, стало вязким и тягучим. Я сидела за столом, стараясь не смотреть в сторону Доменико, чувствуя на себе тяжелый, неодобрительный взгляд отца и раскаленный от ярости взгляд брата. Мамина рука все еще лежала на моей, легкое, прохладное прикосновение, напоминающее об ее предостережении. Искра. Она видела искру. А я чувствовала целый пожар, полыхающий у меня внутри.

Свадьба продолжалась. Гости пили, смеялись, танцевали. Но атмосфера изменилась. Воздух стал густым, электрическим. По периметру зала, словно тени, замерли наши охранники и люди Марчелли. Они не смотрели друг на друга. Их взгляды были устремлены на входы, на окна, на толпу. Они чувствовали то, чего не чувствовали обычные гости – надвигающуюся угрозу. Жених, хоть и был мафиози, явно пожалел на безопасность, решив, что присутствие таких титанов, как Коста и Марчелли, само по себе является защитой. Он ошибся.

Первым признаком стало резкое отключение музыки. Не плавное затихание, а мгновенное, оглушающая тишина. На смену ей пришел нарастающий гул голосов – недоумевающих, раздраженных.

И тогда грянул первый выстрел.

Он прозвучал не громко, скорее как хлопок, но его эхо прокатилось по залу, на мгновение заглушив все. Затем все покатилось, как лавина.

Послышались крики. Сначала удивленные, потом испуганные, потом переходящие в панические вопли. Люди бросились к выходам, сметая друг друга, опрокидывая столы, разбивая стекла. В воздухе запахло страхом, потом и порохом.

Я замерла, парализованная ужасом. Мой мир, такой упорядоченный и прекрасный еще секунду назад, рухнул в кровавый хаос.

– Вниз! Все на пол! – заревел голос отца. Он уже был на ногах, с пистолетом в руке, прикрывая собой маму и Луку. Его лицо было искажено холодной яростью. Лука, бледный, с перекошенным от боли и злости лицом, пытался встать, схватив свой костыль, как дубину.

– Кассандра! К нам! – крикнула мама, но толпа хлынула между нами, оттесняя меня назад. Меня отбросило к стене, я ударилась плечом о что-то твердое и потеряла из виду свою семью.

Вокруг меня метались люди. Кто-то плакал, кто-то молился. Снова застрочили выстрелы – уже не одиночные, а частые, беспорядочные. Я видела, как один из охранников жениха рухнул на пол, на его белой рубашке расплывалось алое пятно. Его пустые глаза смотрели в потолок.

Меня стошнило. Прямо на платье, на дорогой паркет. Это был не киношный трюк. Это была настоящая смерть. Настоящая кровь. И этот мир, от которого я так яростно бежала, настиг меня здесь, в самом сердце моего собственного творения.

Я ощупала дрожащими пальцами прохладную металлическую застежку подолу платья. Отец настоял, чтобы я взяла оружие. Маленький, но смертоносный «Глок 26» на гибком кронштейне у меня на бедре. Я расстегнула его и вытащила пистолет. Он был холодным и невероятно тяжелым в моей руке.

Но я не могла стрелять. Поднять руку, нажать на спуск...Я не могла. Я была организатором свадеб. Я создавала красоту. Я не хотела, чтобы меня видели с оружием. Чтобы это стало моей новой реальностью.

Я прижалась спиной к стене, стараясь заставить себя дышать. Мне нужно было найти семью. Пробиться к выходу. Но вокруг был кромешный ад. Охранники Коста и Марчелли, забыв на время свою вражду, отстреливались от нападавших, используя перевернутые столы и колонны как укрытия. Пули со свистом резали воздух, штукатурка сыпалась с потолка.

И вдруг я увидела их. Глаза. Пара холодных, безразличных глаз, смотрящих прямо на меня из-за маски. Чужой. Не наш. Не Марчелли. Чужак. Его пистолет был направлен в мою сторону.

Время замедлилось. Я увидела, как его палец плавно нажимает на спусковой крючок. Я зажмурилась, ожидая удара, боли, конца.

Но удара не последовало. Вместо этого я услышала громкий выстрел прямо у себя над ухом и почувствовала, как кто-то сильный и тяжелый толкает меня в сторону, накрывая своим телом.

Мы рухнули на пол. На меня. Я почувствовала его запах – сандал, порох, что-то металлическое, кровь. Доменико.

Он лежал на мне, своим телом прикрывая меня от обстрела. Его лицо было всего в дюйме от моего. Я увидела, как он морщится от боли, и на его лице проступила испарина.

– Лежи тихо, – прошипел он, его дыхание было горячим у моего уха.

Над нами свистели пули, врезаясь в стену, от которой мы только что отпрыгнули. Тот человек в маске лежал неподвижно в нескольких футах от нас.

– Ты...ты ранен? – выдохнула я, чувствуя, как что-то теплое и липкое просачивается через его рубашку на мое плечо.

– Пустяк, – он откашлялся, и его голос звучал сдавленно. – В плечо. Не повезло ему, повезло мне.

Он приподнялся, все еще прикрывая меня, и огляделся. Его глаза быстро оценивали обстановку с холодной, профессиональной расчетливостью.

– Нам нужно двигаться. Здесь нас как уток в тире будут отстреливать.

Он схватил меня за руку – ту самую, что все еще сжимала пистолет, – и рванул с места, пригнувшись почти к полу. Мы побежали, вернее, он бежал, таща меня за собой, а я спотыкалась о трупы и разбитую посуду.

Мы нырнули в какой-то узкий, темный коридор, ведущий, вероятно, к служебным помещениям или кухне. Доменико прислонился к стене, тяжело дыша. Его лицо побелело, на лбу выступил пот. Он прижал ладонь к своему плечу, и я увидела, как кровь сочится сквозь его пальцы.

– Дай мне, – его голос был хриплым.

– Что?

– Платок. Шаль. Что угодно.

Я сняла с плеч свою тонкую шелковую шаль, руки мои дрожали. Он взял ее, сжал в комок и с силой прижал к ране, и зжал зубы от боли.

Мы стояли в полумраке, слушая, как в главном зале продолжается перестрелка. Крики, выстрелы, звон бьющегося стекла – все это сливалось в оглушительную симфонию ужаса.

– Почему? – прошептала я, не в силах больше молчать. – Почему ты это сделал? Ты мог быть убит...

Он повернул ко мне свое бледное, искаженное болью лицо. Его глаза в полутьме казались бездонными.

– Я не знаю, – честно ответил он, и в его голосе впервые не было ни насмешки, ни холодной уверенности. Была лишь усталость и то же недоумение, что терзало меня. – Это было...импульсивно.

Он помолчал, прислушиваясь к звукам боя.

– Они не наши. И не ваши. Даже не жениха. Это четвертые. Те, кто хочет под шумок убрать всех сразу. Коста, Марчелли...всех.

Он сказал «наши» и «ваши». Снова разделив нас. Но его поступок стирал все границы.

– Твоя семья? – спросила я, внезапно охваченная новой волной страха.

– Джиа в безопасности. Остальные...разберутся, – он попытался пошевелить плечом и снова сжал зубы от боли. – Как твои?

– Я не знаю, – голос мой сорвался. Я представила Луку с его костылями, отца, прикрывающего маму...Слезы снова навернулись на глаза. – Я их потеряла.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде было что-то странное. Почти...сочувствие.

– Они выживут. Твой отец и брат – крепкие орехи. А теперь замолчи.

Он прислушался. Шаги. Быстрые, тяжелые. Не наши. Он резко оттолкнул меня глубже в темноту, за большой промышленный холодильник, и прикрыл своим телом, приложив палец к губам.

Мы затаились, прижавшись друг к другу в тесном укрытии. Я чувствовала его сердцебиение – частое, ровное. Чувствовала тепло его тела и холод металла его пистолета у моего бока. Его дыхание было горячим у меня в волосах.

Враги прошли мимо, даже не посмотрев в нашу сторону. Их шаги затихли вдалеке.

Мы остались одни в темноте, вдвоем – дочь Коста и сын Марчелли, спасающиеся друг в друге от общего врага. И я поняла, что мама была права. Искра, промелькнувшая между нами во время танца, уже разожгла пожар. И теперь нам обоим предстояло сгореть в его пламени. Или попытаться его укротить.