Правила мести

На Лонг-Айленде время текло иначе. Оно замедлялось, подстраиваясь под неторопливый ритм океанских волн и размеренные движения бабушки Элеоноры. Здесь не было места панике, срочным звонкам и запаху пороха. Здесь пахло солью, хвоей и свежей выпечкой.

Мы с бабушкой много гуляли. Она, несмотря на возраст, была крепкой и бодрой старушкой. Мы шли по пустынному пляжу, подбирая причудливые ракушки и гладя на чаек, кричащих над водой. Я сняла обувь и почувствовала под ногами холодный, влажный песок. Он был таким же, как в детстве.

– Помнишь, как ты с Лукой вечно соревновались, кто дальше зайдет в воду? – улыбнулась бабушка, опираясь на мою руку. – А он, бывало, такой ревнивый был, если ты выигрывала. Брал и толкал тебя в воду!

– А я потом ревела, а он меня откатывал в волнах, как бревно, чтобы я «научилась плавать лучше него»! – рассмеялась я, и смех прозвучал непривычно легко и свободно.

Воспоминания нахлынули волной. Счастливые, беззаботные. Те времена, когда слово «Коста» означало для меня просто большую, шумную семью, а не клан, а слово «Марчелли» было просто страшилкой из рассказов отца, а не именем человека, который свел меня с ума.

Вечером мы устроились в гостиной с большим, потрепанным альбомом. Бабушка листала пожелтевшие страницы, а я водила пальцем по смешным фотографиям.

– Смотри, это тебе годик, – бабушка ткнула в фото пухлого младенца с темными вихрами на голове. – А это Лука, он уже тогда важничал, как настоящий мужчина.

На снимке четырехлетний Лука сидел на качелях, обняв меня, годовалую, и смотрел в камеру с таким суровым и ответственным видом, что мы обе рассмеялись.

– Он всегда меня защищал, – тихо сказала я, глядя на фотографию. – Даже когда это было не нужно.

– Это его работа, – мягко сказала бабушка. – Защищать семью. Как и твоего отца. Они... они живут по своим законам, Касси. Жестоким иногда. Но в их сердцах всегда есть место для любви. Для тебя. Для матери. Не забывай об этом.

Ее слова задели меня за живое. Она не оправдывала их дело, но и не осуждала. Она принимала их такими, какие они есть. И в ее устах это звучало так...мудро и просто.

На следующий день я решилась на отчаянный поступок. Несмотря на прохладную воду, я надела купальник и зашла в океан. Ледяные волны обжигали кожу, заставляя сердце биться чаще. Я нырнула под накатывающий вал, ощутив на мгновение полную, оглушительную тишину и мощь стихии. Я вспомнила, как в детстве боялась глубины, и как Лука держал меня за руку, говоря: «Не бойся, я же с тобой!»

Я вынырнула, откинула мокрые волосы с лица и закричала от восторга и освобождения. На мгновение я снова стала той девочкой. Свободной. Невинной.

Но вечером, за чаем с тем самым яблочным пирогом, тени прошлого вернулись. Мы сидели в уютной кухне, и бабушка смотрела на меня своим проницательным взглядом.

– Ну что, внучка, – сказала она, отламывая кусочек пирога. – Океан вымыл из тебя все тревоги? Или хочешь рассказать старухе, что на сердце лежит камень?

Я опустила глаза, водя пальцем по краю кружки.

– У меня...есть проблемы, бабушка. Не по работе.

– С мужчиной, – сказала она не вопросом, а утверждением.

Я вздохнула. Стоило ли лгать ей?

– Да. Но это...это невозможно. Мы не можем быть вместе. Никогда.

– Он женат? – спросила она прямо.

– Нет.

– Он...недостоин тебя? Грубый? Глупый?

– Нет! – вырвалось у меня слишком горячо. – Он...он умный. Сильный. Опасный. И мы... мы из разных миров. Враждующих миров.

Я рискнула поднять на нее глаза. Она смотрела на меня спокойно, ее старые, добрые глаза были полны понимания.

– Он из врагов твоего отца? – спросила она тихо. – Из тех...кого не стоит приглашать на ужин?

Я молча кивнула, сжав руки в кулаки на коленях. Готовясь к упрекам, к предостережениям.

Но бабушка лишь тяжело вздохнула.

– Любовь – она не спрашивает разрешения, Кассандра. Она приходит, как шторм. И рушит все на своем пути. Особенно если это любовь между врагами. Это самая сильная и самая горькая любовь.

– Я не люблю его! – попыталась я возразить, но звучало это фальшиво даже для моих ушей. – Я...он мне симпатичен. Но он ненавидит нас. А я...я должна ненавидеть его.

– Должна, – повторила бабушка. – Это страшное слово. Ты много чего «должна» из-за своей фамилии. Но твое сердце – оно твое. И оно хочет того, чего хочет. Бороться с этим – все равно что бороться с океаном. Можно построить высокую стену, но волны все равно будут точить ее камень, пока однажды не смоют совсем.

Она отпила чаю и посмотрела в окно, на темнеющий океан.

– Я не буду говорить тебе, что делать. Ты взрослая женщина и сама найдешь свой путь. Но помни: какой бы путь ты ни выбрала, он будет труден. Если выберешь семью – будешь страдать от тоски по нему. Если выберешь его – будешь страдать от предательства своей крови. Или... – она сделала паузу, – или найдешь в себе силы изменить правила игры. Но для этого нужна большая смелость. Большая, чем у старухи вроде меня.

Она погладила меня по руке.

– А теперь иди спать. И перестань так мучить себя. Сердце – не враг. Оно просто пытается сказать тебе то, что разум боится услышать.

Я поцеловала ее на ночь и пошла к себе в комнату. Ее слова эхом звучали у меня в голове. «Самый сильный и самый горький любовь». «Изменить правила игры».

Я легла в постель и прислушалась к шуму океана. Он был уже не таким умиротворяющим. Теперь он звучал как голос судьбы – мощный, неумолимый и полный скрытой угрозы.

Я не знала, что делать. Но я знала, что бабушка права. Бороться с этим чувством было бесполезно. Оно было частью меня, как темные волосы и умение стрелять. Оно было моим личным штормом.

И я заснула с одной единственной, пугающей мыслью: что если единственный способ пережить шторм – это не прятаться от него, а научиться управлять им? Пусть это будет больно. Пусть это будет опасно. Но это будет честно.

По отношению к себе.