20 глава.
Не прошло и недели, как Розалина, вопреки всем обещаниям отдыхать, уже на третий день стояла на пороге теплиц, скрестив руки за спиной и с самым невинным выражением на лице, которое только могла выдать.
— Профессор Спраут... — начала она с тоном, которым обычно просят ещё одну ложку мороженого. — Я чувствую себя лучше. Гораздо. Намного. Просто... я не могу больше сидеть без дела.
Спраут не отрывалась от рассортировки семян, но краем глаза бросила на неё выразительный взгляд — сдержанный, но знающий. Она промолчала, давая Розалине ещё пару секунд, чтобы попытаться убедить.
— Пожалуйста, дайте мне хоть что-нибудь. Я сойду с ума от бездействия, честно. Хотя бы простое поручение. Я буду аккуратна, никаких срывов, обещаю.
Профессор тихо вздохнула, будто уже предчувствуя, как эта история закончится.
— Ты упрямая, как мандрагора в период пересадки, — пробормотала она и повернулась. — Хорошо. Но только лёгкое задание.
У Розалины загорелись глаза.
— Сегодня первый выезд первокурсников в Хогсмид. Идёт сопровождающий преподаватель и двое стажёров. Один из них — ты. Просто следи, чтобы никто не отстал, не потерялся и не застрял.
— Лёгкое, говорите, — усмехнулась Розалина. — Кто второй стажёр?
Спраут покопалась в своих заметках.
— Теодор Нотт, — безмятежно произнесла она, будто называла цвет растения.
Улыбка Розалины мгновенно померкла.
— Конечно, — пробормотала она. — Кто же ещё...
Розалина вышла из теплиц с напряжённой улыбкой на губах. Лёгкое задание, да. Просто выезд с первокурсниками... и Теодором Ноттом. Великолепно. Просто замечательно.
Она шла по коридорам, сжимая пальцы в кулаки, пока не добралась до башни стажёров Слизерина. Внутри было пусто и тихо, только потрескивал камин. Она прошла мимо дивана, не глядя на него — слишком много всего произошло за последнее время.
В комнате она скинула мантию, на автомате достала из шкафа тёплый свитер, штаны, подходящие под прогулку, и свой шарф с зелёными полосами — хотя хотелось повязать его поверх глаз и не видеть больше Нотта.
Она встала перед зеркалом, быстро расчесала волосы и собрала их в низкий хвост. Кожа всё ещё была немного бледной, а под глазами — тень от недосыпа и перенапряжения, но сегодня она намерена выглядеть бодрой. Хоть и сквозь силу.
— Мерлин, неужели нельзя было выбрать кого то из девушек.
Она накинула пальто, закинула в сумку платок, перо, блокнот и бутылочку воды — на всякий случай, вдруг кому-то из детей станет плохо. И, глубоко выдохнув, вышла обратно.
У входа в замок уже собралась небольшая шумная группа первокурсников. Некоторые вполголоса восторженно обсуждали поездку, кто-то ёрзал от нетерпения, а кто-то озирался, явно переживая — первый поход за пределы школы всегда немного пугает.
Розалина шла уверенной походкой, хотя внутри всё сжималось. Её взгляд сразу же зацепился за знакомую фигуру — Теодор стоял рядом с преподавателем, скрестив руки на груди. На нём было тёмное пальто, шарф, небрежно перекинутый через плечо, и та самая надменная спокойная осанка, которую она так хорошо знала. И которая раздражала.
Он, конечно, заметил её ещё до того, как она подошла. Глаза — те самые, глубокие и сосредоточенные — задержались на ней, но он не сделал ни шага навстречу, не кивнул, не улыбнулся. Только слегка приподнял бровь, словно в немом "Ну, ты всё-таки пришла".
— Доброе утро, мисс Паркинсон,— вежливо сказал преподаватель, когда она подошла ближе. — Всё в порядке? Готовы к прогулке?
— Конечно, — кивнула она, стараясь не показывать, что сердце уже начало стучать быстрее. — Мы с мистером Ноттом всё организуем.
Тео, всё это время молчавший, чуть наклонил голову и спокойно произнёс:
— Постараемся не потерять ни одного первокурсника. В этот раз.
Розалина бросила на него косой взгляд. Холодный, сдержанный, но он всё равно поймал в нём что-то — то ли напряжение, то ли эмоцию, которую она не успела скрыть.
— Лучше бы ты не потерял себя в какой нибудь канаве, — тихо буркнула она, так, чтобы слышал только он.
Тео едва заметно усмехнулся, и больше ничего не сказал.
Путь в Хогсмид был неспешным — первокурсники шагали вперёд с оживлёнными лицами, восторженно указывая на магазины.
Розалина шла сбоку, позади общей группы, периодически бросая взгляд на учеников, проверяя, чтобы никто не отставал. Теодор был по другую сторону — на таком же расстоянии, с таким же молчаливым выражением лица, будто этот поход его совершенно не касался.
Они не обменялись ни словом. Ни взглядом. Ни одним дыханием, направленным в сторону друг друга. Лишь холод, рассекающий пространство между ними, и хруст снега под ногами.
Иногда кто-то из учеников что-то спрашивал — и Розалина вежливо отвечала, в то время как Тео ограничивался короткими кивками. В какой-то момент мальчик с веснушками подошёл ближе к Теодору и наивно спросил:
— А вы с мисс... ну, с той, вон, вы — дружите?
Тео даже не повёл бровью. Лишь спокойно бросил:
— Мы работаем вместе.
Розалина, услышав это — а она услышала, конечно, — ничего не сказала. Только чуть сжала губы и посмотрела в сторону леса. Ветер пронизывал пальцы, но она даже не попыталась надеть перчатки.
Когда добрались до Хогсмида, преподаватель дал инструкции, а Розалине и Теодору поручили сопровождать учеников по главной улице, приглядывать за ними в кафе и магазинах, следить, чтобы никто не потерялся.
Им снова пришлось идти рядом.
Но даже в этом они умудрялись сохранять расстояние в полметра и ледяное равнодушие. Как два спутника, вращающиеся вокруг одной орбиты — близко, но не касаясь.
Розалина, обернувшись к группе первокурсников, произнесла чётко и уверенно, как будто заучивала это заранее:
— Сейчас вы можете разойтись — в пределах Хогсмида. Но через полтора часа вы должны вернуться сюда, на это же место. Никто не уходит один, только группами. Не забывайте — это не прогулка по замку. Это деревня, и за вами всё равно следят.
Несколько учеников понимающе кивнули, кто-то шепнул "ура", и уже собирались разбредаться, но, конечно, не обошлось без вопросов. Сначала:
— А можно в "Сладкое королевство"?
— А в "Три метлы" можно?
— А если мы хотим посмотреть витрины, но не покупать?
Розалина терпеливо отвечала: "Да, но аккуратно", "Можно, но не заказывать сливочное пиво", "Да, только не забывайте о времени".
Но как только она вздохнула, думая, что наконец можно расслабиться, раздался вопрос от девочки с двумя светлыми косичками:
— А вы с ним встречаетесь?
— Что?.. — резко выдохнула Розалина, словно не расслышала.
— Ну... вы с тем стажёром, Ноттом. Вы пара?
Дети сразу оживились, кто-то хихикнул, кто-то обернулся на Тео, который стоял рядом, будто ни при чём.
Розалина на мгновение опешила. Потом, взяв себя в руки, строго посмотрела на девочку:
— Это не имеет отношения к вашей безопасности. — А затем уже мягче, но всё так же серьёзно добавила: — Мы оба здесь, чтобы следить за вами. И только за вами.
Она развернулась, чтобы уйти чуть в сторону, но заметила, как один из мальчишек с хитрой улыбкой толкнул второго локтем и прошептал: "Да они точно влюблены. Видишь, как она покраснела?"
Она ничего не ответила. Просто ускорила шаг, даже не взглянув в сторону Тео. Но щеки её действительно горели.
Розалина сидела на старой скамейке у ограды, куда почти не долетал шум Хогсмида. Её пальцы слегка дрожали, когда она приподняла рукав мантии и вновь взглянула на тёмные линии, пролегшие по запястью. Будто вены под кожей почернели, будто сама тьма медленно пробиралась внутрь.
Она не знала, что страшнее — то, что это было, или то, что она всё ещё не понимала, что именно.
Она тихо выдохнула, пальцами машинально провела по коже — и тут услышала шаги.
Резко натянув рукав, она вскинула взгляд.
Перед ней стоял Теодор. В руках он держал две кружки, из которых поднимался лёгкий пар. От горячего шоколада или кофе — она не знала. Но запах был уютным. Противно уютным. Не вяжущимся с её состоянием.
Он не говорил ничего сразу, просто протянул одну кружку ей, молча.
Розалина растерялась, моргнула:
— Что это?..
— Ты выглядишь так, будто можешь убить кого-то одним кашлем, — тихо, но с лёгкой усмешкой сказал он. — И я решил, что кофе тебе не повредит. Или чай. Не знаю, что это точно. Взял наугад.
Она молча взяла кружку, чувствуя, как горячее доходит до ладони сквозь фарфор.
— Спасибо... — тихо сказала она, опуская взгляд.
Он сел рядом. Между ними было не меньше полуметра, но его присутствие всё равно было ощутимым. Слишком живым.
Она ничего не ответила, только тихо сделала глоток и уставилась в пустоту перед собой.
— Розалина, — снова заговорил он, уже мягче, тише. — Всё в порядке?
Она чуть заметно вздрогнула.
— Со мной всегда всё в порядке, — ответила быстро.
Он не поверил. Но промолчал.
Некоторое время они просто сидели молча. Только лёгкий ветер шелестел ветками, да пар от кружек поднимался тонкой дымкой в вечерний воздух. Их плечи не касались друг друга, но будто что-то незримое между ними тянуло, звенело, натягивалось до предела.
Тишина была слишком густой. Словно сама атмосфера знала, что между ними произошло — и не могла больше оставаться безучастной.
Розалина не смотрела на него, но чувствовала каждый его вдох, каждое движение. Её собственная грудь поднималась тяжело, будто и она была частью этой немой дуэли.
Он тоже молчал. Но его взгляд — она чувствовала — был направлен на неё.
И каждый удар её сердца будто отзывался эхом в этом напряжении. В этой электрической, хрупкой тишине, которую никто не осмеливался нарушить.
Теодор вдруг заговорил. Тихо, почти шёпотом, но этого оказалось достаточно, чтобы мир вокруг будто замер.
— Прости.
Это слово прозвучало так, словно ему пришлось вытащить его из самого горла, будто оно царапало изнутри, сопротивлялось, не хотело быть произнесённым. Он произнёс его с натяжкой, неуверенно, будто впервые пробовал его на вкус — и оно оказалось горьким.
Розалина медленно повернула к нему голову. Сначала ничего не сказала, просто смотрела. В её взгляде не было ни злости, ни обиды — только усталость и слабое удивление.
Он чуть опустил глаза, будто не мог выдержать её взгляда.
Она не знала, что на это ответить. Слишком много боли за этим простым словом. Слишком много несказанного между ними.
Розалина смотрела на него, словно старалась разглядеть — это он говорит? Тот самый Теодор Нотт, который всегда хранил лицо, всегда держал дистанцию, прятал всё за сарказмом и ледяной иронией?
Она молчала. Даже сердце, казалось, на миг забыло, как биться.
Тео тяжело выдохнул, и, наконец, поднял на неё взгляд — прямой, усталый, по-человечески искренний.
— Я повёл себя как идиот. И не только тогда, когда не пришёл на лекцию, — он провёл ладонью по лицу, будто хотел стереть с себя остатки раздражения, — а вообще. Все эти дни. Я думал, что так будет проще. Что если вести себя будто ничего не было, то... ну, всё само пройдёт. Но не прошло.
Теодор молча смотрел на неё. Его пальцы сжимали кружку, и пар от напитка поднимался в воздух, растворяясь в лёгком вечернем тумане.
Розалина чуть поёжилась, потёрла запястье — в том месте, где прятались тёмные полосы, — и тихо произнесла:
— Прости и ты меня... Я вела себя как истеричка. Орала на тебя при всех, кидалась с обвинениями, — она опустила глаза, — и, скорее всего, это просто был срыв. Тот самый, который я так старательно прятала.
Она снова вздохнула — тяжело, будто вместе с воздухом отпускала и что-то изнутри.
— Я всё держала в себе. Всё это время. И когда всё стало слишком — я, конечно, направила всё на тебя. Потому что ты... ближе всех оказался.
Теодор не отводил взгляда. Его лицо стало мягче, глаза — внимательнее.
Он посмотрел в сторону, на улицу, где весёлые голоса детей доносились издалека, будто напоминание о нормальности, о том, что вокруг жизнь продолжается.
— Я сам делал так. Хранил всё внутри. До последнего. Пока не прорвёт, — он усмехнулся, почти грустно. — Знаешь, я подумал, что ты не хочешь иметь со мной ничего общего. И это было чертовски неприятно.
Розалина наконец позволила себе лёгкую улыбку — ту самую, редкую, от которой у неё мягчели черты лица, и глаза становились теплее.
— Мир? — тихо спросила она, протягивая ему ладонь, словно закрепляя договор.
Теодор посмотрел на её руку, потом на неё. Уголки его губ дрогнули. Он сжал её ладонь в своей, чуть крепче, чем нужно было для простого рукопожатия.
— Мир, — сказал он. — Но если ты снова кинешь в меня папки... Я клянусь, подниму бунт в теплицах.
Розалина фыркнула, пытаясь не рассмеяться вслух.
— Только попробуй. Увижу хоть один раз твои грязные ботинки в моих оранжереях — ты труп.
— Договорились, — усмехнулся он. — Никаких ботинок.