16 глава.
Прошло два дня.
Два долгих дня, в которых каждое её утро начиналось с тревожного осмотра башни: здесь ли он? Видно ли его пальто? Слышны ли шаги?
Два дня, где она поздно возвращалась, лишь бы не застать Теодора в гостиной. Где подушка в общем зале стажёров стала привычной, хоть и неудобной.
Два дня, в которых она мастерски избегала взглядов и разговоров.
Сегодняшний день был передышкой. Дежурство с Луной.
Чудо. Спасение. Как подарок судьбы.
С ней — тихо, спокойно, без вопросов и без оценок.
На улице уже сгустились сумерки, воздух был напоён прохладой и ароматом увядающей травы.
Розалина стояла на каменной ступеньке возле входа в здание, кутаясь в мантию, стараясь не думать ни о чём, кроме предстоящего дежурства.
Она сжала ворот мантии и посмотрела в сторону аллеи, ведущей от теплиц.
Вдалеке, едва различимая в полумраке, появилась стройная фигура. Светлые волосы вьющимся облаком касались плеч, в руке — фонарь.
Луна.
Розалина сразу выпрямилась и подняла руку:
— Эй! Луна! Здесь!
Сердце немного оттаяло. Луна подошла ближе, и на её лице уже играла мягкая, загадочная улыбка.
— Привет, — сказала она мечтательно. — Какая прекрасная ночь. Всё пахнет сырой землёй и дремлющими травами.
Розалина усмехнулась.
— Привет. Да, прекрасно.
— Пошли?
Они двинулись в сторону западной стороны замка, вдоль стены, держа в руках фонарь.
Они шли по вымощенной каменной дорожке, где фонарь отбрасывал длинные, дрожащие тени на влажную траву. Воздух был прохладным, ночным, свежим — дышать им было легко. Даже мысли ненадолго прояснялись.
Луна вела чуть впереди, держала фонарь, будто свечу в каком-то сказочном ритуале, и, не оборачиваясь, рассказывала:
— Сегодня, когда я возвращалась из библиотеки, видела фестралов. Один из них стоял прямо у границы Запретного леса, и он... он будто смотрел на меня. Думаешь, они что-то чувствуют? Например, тоску?
Розалина кивнула, хотя Луна не могла этого видеть.
— Возможно. Они ведь не обычные животные.
— Вот и я так думаю. Иногда мне кажется, что они улавливают то, что другие игнорируют. Словно могут почувствовать, если ты кого-то потеряла. Или если ты скучаешь... даже сама не зная, по кому. — Луна повернулась через плечо и тепло взглянула на Розалину. — А ты по кому скучаешь?
Розалина замялась, опустила взгляд на туфли, которые едва шуршали по гравию.
— Не знаю, — соврала она тихо. — Скучаю... по себе прежней, наверное.
— Это тоже бывает, — с лёгким вздохом сказала Луна. — Я иногда скучаю по себе, какой была до войны. Тогда я чаще смеялась. И не думала о снах. А теперь думаю.
Некоторое время они шли молча. Лишь ветер шелестел листвой, и свет фонаря казался почти волшебным, освещая их шаги.
— А ты... — вдруг спросила она, — когда тебе грустно, ты что делаешь?
Луна на секунду задумалась, прежде чем ответить:
— Пишу письма. Тем, кому не могу их отдать. Или собираю цветы. Иногда просто разговариваю с воздухом. — Она улыбнулась. — А ты?
— Просто ухожу в работу или не разговариваю. Смешно, да?
Луна покачала головой:
— Это не смешно. Это по-человечески. Мы все по-разному справляемся с тем, что болит.
Они подошли к углу замка, и Луна остановилась, приподняв фонарь:
— Смотри. Вон там летучие мыши. Маленькие, как чёрные капли ночи. Красиво, правда?
Розалина кивнула. Её сердце билось чуть ровнее.
Они обошли почти все этажи, разговаривая тихо, чтобы не нарушать сон замка.
Луна рассказывала о каком-то новом существе, о котором читала — его никто никогда не видел, но, по её словам, оно может жить в заброшенных башнях и питаться только светом свечей. Розалина слушала рассеянно. Она кивала, отвечала, даже улыбалась.
Они поднялись на седьмой этаж. Здесь было тихо, только картина с толстым монахом посапывала во сне, сидя в своём кресле. Розалина поправила пучок, чувствуя, как выбившиеся пряди щекочут шею.
— Я рада, что ты сегодня со мной, — вдруг сказала Луна. — Мне с тобой спокойно.
Розалина чуть замерла, но тут же улыбнулась.
— И мне с тобой, Луна. Спасибо.
Они продежурили до глубокой ночи — последняя свеча в коридоре догорела, когда они уже возвращались к главному входу. Тело Розалины будто налилось свинцом: ноги гудели, веки слипались, мысли плыли. Как только они вышли на улицу, прохладный ночной воздух ударил по щекам, слегка бодря.
— Спокойной ночи, Луна, — пробормотала она, натягивая мантию плотнее.
— Сладких снов, Розалина, — улыбнулась Луна, и скрылась в темноте, исчезая за поворотом к своей башне.
Розалина медленно побрела к башне стажёров, зевая на каждом шагу.
Камин отбрасывал на стены колышущиеся отблески, освещая полутьму гостиной мягким, медовым светом. Розалина вошла в башню, усталая, в полусонном состоянии, протирая глаза рукой. На душе было спокойно, ведь, казалось, все спят.
Но взгляд её задержался на диване. Там, раскинувшись, словно специально, чтобы его было видно с порога, сидел Теодор. Его локоть лежал на подлокотнике, пальцы теребили складку мантии, а в глазах — не дремота, а ожидание.
Он ждал. Её.
Розалина замерла у двери, сжав пальцами ткань рукава.
— Эм... привет... и... спокойной ночи, — быстро пробормотала она, отворачиваясь, чтобы поскорее уйти.
Но шаг не успел прозвучать — голос Теодора был твёрд, чуть хрипловатый от молчания:
— Постой. Давай поговорим.
— Тео... давай завтра? Я устала, правда. Хочу просто спать.
— Нет. — Он уже стоял. И прежде чем она успела снова что-то сказать, подошёл к ней вплотную. Его шаги были мягкими, но уверенными. Он поднял руку, взял её за подбородок — нежно, но настойчиво, и заставил посмотреть в глаза.
Она вздрогнула. Его прикосновение было слишком тёплым, слишком близким.
— Смотри на меня, Розалина, — тихо, но твёрдо произнёс он. — Мне нужно поговорить с тобой. Сейчас. Сегодня. Именно в этот момент. Потому что завтра ты снова ускользнёшь к своим теплицам, как всегда. Спрячешься за Спраут, за Луну, за всё что угодно... лишь бы не смотреть на меня.
Он замолчал, не отводя взгляда. В глазах Тео была смесь упрёка, тревоги и того самого едва сдерживаемого чувства, от которого у неё учащалось дыхание.
Розалина стояла, как загипнотизированная. Всё внутри неё вновь дрогнуло.
Розалина стояла напротив него, её дыхание стало неровным, словно воздух в башне вдруг стал слишком густым. Теодор не отводил взгляда, его рука всё ещё мягко касалась её подбородка. Голос был спокойным, но в нём чувствовалась натянутая нить раздражения и что-то ещё... почти уязвимость.
— Почему ты избегаешь меня?
Она быстро отвела глаза, чуть подалась назад.
— Я не избегаю, — коротко ответила, неуверенно.
Он фыркнул, но без насмешки.
— Избегаешь. Не ври мне. — Голос был уже тише, грубоватый, но сдержанный. — Это из-за поцелуя? Что-то не так?
Розалина сжала губы. Не ответила. Глаза метались по комнате, будто пытались найти выход, которого не было. Она вновь прикусила внутреннюю сторону щеки, пальцы сжались в кулаки. И всё равно — молчание.
Теодор выдохнул и чуть опустил руку.
— Значит, да, — сказал он, чуть отстранившись, но не отходя далеко. — Послушай, Розалина. Я понимаю, ты была пьяна. Я понимаю, что ты, возможно, не хотела, чтобы это случилось. — Он говорил спокойно, без давления, почти бережно. — Поэтому я даю тебе выбор. Всё будет так, как ты хочешь. Если хочешь — мы можем забыть об этом. Притвориться, что этого не было. Или... что-то ещё. Но не убегать. Мы уже не дети, пытающиеся забыться из за проблем в семье.
Он замолчал.
А в тишине комнаты снова слышался только потрескивающий камин. Отблески огня играли на его скулах и отражались в её глазах.
Розалина смотрела на него, сердце стучало в горле. Тишина становилась невыносимой, как будто каждый удар камина звучал слишком громко, слишком живо.
— Я... — начала она и замолчала, прежде чем выдохнуть, как будто собираясь с силами. — Я не понимаю, что на меня нашло в ту ночь. Это... это была ошибка.
Она отвернулась, губы дрожали, но она быстро прижала их, не позволяя себе соскользнуть в слабость.
— Я правда хочу, чтобы мы оба забыли об этом. Просто... вычеркнуть. Как будто этого не было, — её голос дрогнул. — Это... было неправильно.
Она всё ещё не смотрела на него. Стены башни словно сжались, сделав пространство тесным, как клетка.
Теодор молчал.
Его глаза будто изучали её лицо, её дрожащие руки, плечи, которые теперь словно несли непосильную тяжесть. Он медленно кивнул. Не резко, не обиженно. Он принял её слова — но в этом кивке было больше, чем согласие. В нём было понимание. И разочарование.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Как хочешь.
Он сделал шаг назад, отступая, давая ей пространство. Ни одного язвительного слова, ни упрёка, ни усмешки — только сдержанность и холодная, горькая ясность в голосе.
— Считай, что не было, — он отвёл взгляд и пошёл к лестнице. — Спокойной ночи, Розалина.
И исчез за поворотом, оставив её одну в тишине комнаты, где всё ещё горел камин.