10 глава.
Она медленно открыла глаза. Потолок был знакомый — сводчатый, с трещинками и пыльной лепниной. Глухой полумрак и запах старых страниц подсказали: она всё ещё в библиотеке.
Шея отдавала тупой болью, спина ныли, а руки онемели — неудобная поза дала о себе знать. Она попыталась пошевелиться и тихо застонала от неприятного покалывания. Подумала: глупо было засыпать прямо за столом...
И тут почувствовала что-то на плечах. Тёплое. Мягкое.
Она медленно опустила взгляд — плед. Тёмно-синий, чуть поношенный, но очень тёплый. Она не помнила, чтобы приносила его с собой. Провела пальцами по ткани. Запах был едва уловим, но знакомый.
Кто-то накрыл ее.
Сердце чуть кольнуло странным, тревожно-тёплым ощущением. Она прижала плед к себе — и в этот момент библиотека будто ожила: где-то щёлкнули часы, прошуршала страница, скрипнули чьи-то шаги вдали. День начинался.
Розалина глубоко вдохнула, села ровнее, потянулась. Боль в теле никуда не делась, но появилось другое — спокойствие. И тепло, распространяющее по всей груди.
Розалина, всё ещё кутаясь в тот самый плед, вернулась в башню, переоделась и быстро собрала волосы. Она чувствовала себя невыспавшейся, но собранной. Мысли всё ещё возвращались к тому, кто мог накрыть её ночью в библиотеке. Имя крутилось на языке, но она не дала себе погрузиться в догадки. Время — к Спраут.
Не заходя в Большой зал, она свернула в сторону теплиц, на ходу перекидывая сумку через плечо. Её шаги были быстрыми, почти упрямыми. Холодное утро слегка бодрило, а тёплое солнце скользило по стеклу теплицы, играя бликами на влажной земле.
Профессор Спраут как раз стояла у одного из столов, прищурившись через очки, перебирая корни дьявольской силки. Услышав шаги, подняла глаза и сразу улыбнулась:
— Доброе утро, Розалина. — Она отложила перчатки. — Ты опять не завтракала?
Розалина виновато качнула головой, но не стала оправдываться. Спраут только покачала головой, но с привычным мягким тоном добавила:
— Не делай из этого привычку, стажёр. А теперь слушай. У тебя сегодня будет немного задач, но одна из них — особо важная.
Она протянула ей пергамент со списком.
1. Сортировка и каталогизация семян — поместить в архив или волшебный гербарий, с пометками об особенностях выращивания.
2. Работа с магическими книгами — перевести древние тексты по травологии. Особое внимание уделить рецептам с корнем Флерра и пыльцой лугового дрёма.
— Это всё на сегодня. Не торопись, но и не затягивай, — добавила она с лёгкой улыбкой. — Думаю, ты заслужила немного покоя от гиппогрифов и слишком громких мальчиков.
Розалина усмехнулась уголками губ и кивнула.
Розалина устроилась в одном из дальних уголков теплицы, где Спраут предусмотрительно оставила ей стол с фонарём и парой старинных фолиантов, пахнущих пыльной полкой, сухими травами и чем-то непонятно родным.
Она закончила с сортировкой семян — аккуратно подписала баночки, распределила по ящичкам, занесла в каталог. Всё было почти медитативно: шелест бумаги, лёгкий стук стекла, скрип пера по пергаменту.
Теперь — книги.
Розалина устроилась поудобнее, налив себе кофе из термоса, который кто-то заботливо оставил на краю стола. Возможно, сама Спраут. Или... она задумалась, не договорив мысль. Подогнула одно колено на стул, слегка покачиваясь взад-вперёд. В одной руке — перо, в другой — подношенный том с выцветшими буквами и плетённым переплётом.
Всё было почти идеально: тишина, книги, тепло от солнца, проникающего сквозь стекло.
Она кусала кончик пера, уставившись в незнакомое слово, когда услышала хлопок двери теплицы и легкий смех.
Розалина медленно повернула голову.
— Вы шутите... — пробормотала она себе под нос.
В проёме стояли Пенси и Джинни. Пенси, как всегда, жестикулировала, что-то рассказывая с живостью и широкой улыбкой. А Джинни,закатывала глаза, но... смеялась.
СМЕЯЛАСЬ. Они не огрызались, не обзывали друг друга, не сравнивали маникюр и не дрались взглядами.
Они будто... подружились.
Розалина уставилась на них, всё ещё слегка покусывая перо.
— Так. Это точно сон. Или зелье. Или конец света.
Сзади послышался мягкий шаг и приглушённый голос.
— Привыкай, — сказала Гермиона, подходя к ней с книгой в руках. — Они вчера почти не поругались. Только поспорили, чей почерк красивее. Учитывая прогресс — я удивлена, что никто не пострадал.
Розалина тихо хмыкнула, не отрывая взгляда от странной сценки.
— Мир точно сошёл с ума.
— Возможно, — отозвалась Гермиона, присаживаясь рядом. — Что ты переводишь?
Пока Розалина с Гермионой склонились над старинным фолиантом, разбирая трудные фразы и споря о точном значении магического латинского корня, с другого конца теплицы доносился настоящий балаган.
— Джинни, я клянусь, если ты ещё раз ткнёшь её палочкой, она тебя укусит! — раздражённо воскликнула Пенси, стоя у цветущей и довольно сердитой «ужалистой орхидеи».
— Ага, и что тогда? У тебя язык опухал — значит, ты её тоже трогала! — в тон ей ответила Джинни, смеясь.
— Не трогайте её! Это не декоративное растение, оно впрыскивает яд! Вы вообще слышите меня?! — раздражённо крикнула Розалина, не отрываясь от перевода. Она всё ещё пыталась быть терпеливой, но явно была на грани.
— О, смотри, Пенс, это фиалка, которая ржёт! — восторженно воскликнула Джинни, наливая в горшок воду из соседней лейки. Фиалка действительно захихикала и защекотала её листиком.
— Джинни! — Розалина вскочила. — Ты что туда налила?! Это же вода с морозным заклятием — она начнёт громко смеяться и разбрызгивать слизь!
Фиалка уже затряслась от хохота, потряхивая лепестками и брызгая в разные стороны мелкими каплями сиреневой слизи.
Гермиона вздохнула и подняла взгляд от книги, убирая перо за ухо.
Розалина в отчаянии схватилась за голову.
— Это теплица, а не цирк...
— Не ворчи, сестричка! Так веселее!
— Ага, и кто потом от Спраут огребёт, а? Я!
— Ну, ты и так у неё любимка, — подколола Джинни, прищурившись.
Гермиона тихонько хихикнула, протягивая Розалине следующий том.
— Ладно, пока они воюют с растениями, мы хотя бы успеем доперевести эту главу.
***
— ...и вот стоим мы у зельеварочной теплицы, — рассказывала Джинни, размахивая руками, — а он стоит, руки в карманах, даже не смотрит в мою сторону! Я ему говорю: "Подай склянку с настойкой гусиного корня", а он только глаза закатил — как будто я попросила его сплясать в мантии профессора Флитвика!
— Типичный Тео, — хмыкнула Пенси, закатывая глаза. — Я терпеть его не могла в пятом курсе. Надменный, высокомерный тип. Такое ощущение, будто ты ниже его только потому, что ты дышишь рядом. И всегда этот ледяной взгляд — как будто ты для него просто фон.
— Вот-вот! — продолжала Джинни, негодуя. — Говоришь ему — молчит. Просишь — молчит. Что, язык отобрало? А если отвечает, то таким тоном, будто ему скучно от самого факта твоего существования. Как будто ты — ненужный шум. И вообще, сегодня он был не просто холодный, он был... — она замялась, подбирая слово, — как глыба льда, которая смотрит на тебя свысока. Холодный, сухой, раздражённый. Удивительно, что не превратил меня в жабу.
Пенси оживлённо закивала.
— Да, у него всегда была эта манера: говорит мало, но когда говорит — будто жалит. А молчит — будто режет. Я даже шутила, что он, наверное, в спальне Слизерина спит стоя в саркофаге. Такое чувство, что у него нет ни эмоций, ни души.
Розалина слушала молча. Сидела, притихшая, плотно сжав губы. Её пальцы всё ещё держали перо, но оно давно перестало писать — чернила растекались по краю бумаги.
"Как всё это может быть про Теодора?.." — пронеслось у неё в голове.
Теодор, которого знала она, был... совсем другим. Не был он ледяным. Не был равнодушным. С ней он спорил, усмехался, был упрямым, но внимательным. Иногда раздражал, иногда казался отстранённым — да, но его слова всегда цепляли. А как он заботился о Драко, укрывая его пледом... Как внимательно следил за ней, когда ей становилось плохо. Его молчание было не пустым, а глубоким. Не ледяным — а осмысленным.
"Они говорят про другого человека... Или просто не замечают того, что вижу я?.." — думала она.
Гермиона повернулась к Розалине, тихо спросила:
— Всё хорошо?
Розалина чуть кивнула и слабо улыбнулась.
— Конечно. Просто... смешно иногда, как по-разному мы видим одних и тех же людей.
Когда солнце стало клониться к закату, мягко окрашивая стеклянные панели теплицы в янтарный свет, Гермиона закрыла последний фолиант и, довольно потянувшись, сказала:
— Ну, кажется, всё. Осталось только сдать переводы Спраут.
Розалина отложила перо, стряхнула с пальцев чернильные капли и подняла глаза. Девочки уже собирались, перешептываясь и смеялись — Джинни что-то бурчала про «самого угрюмого слизеринца в истории», а Пенси соглашалась с ней чуть слишком охотно, как будто пыталась показать, что вполне ладит с бывшими врагами.
Они вышли из теплицы вчетвером. Воздух был уже прохладным — над Хогвартсом наступал вечер, небо приобрело тёпло-лиловый оттенок, а высоко над головой начали появляться первые звёзды. По дорожке в сторону замка медленно сыпались сухие листья.
Пенси болтала, как всегда, не умолкая, Джинни хохотала, Гермиона шла чуть впереди — а Розалина снова задумалась. Тихо шла последней, наблюдая за тем, как её «новая» реальность удивительно переплетается со «старой». Гриффиндорка, слизеринка и бывшая узница собственных убеждений — все теперь в одной команде, все рядом.
Она снова вспомнила слова Джинни про Теодора. И что-то в груди чуть сжалось.
"Холодный, скучный, раздражённый... Если бы они только знали, каким он бывает, когда говорит тебе «сладких снов», и его голос вдруг звучит тише обычного. Или как он смотрит, будто сквозь тебя, но на самом деле — прямо в самое сердце."
Гермиона обернулась и сказала:
— Не отставай, Роза. Ужин почти начался.
Розалина чуть кивнула, снова улыбнулась и ускорила шаг.
Пенси, как всегда, без приглашения уселась за стол стажёров, весело закидывая ногу на ногу и игнорируя строгие взгляды преподавателей за главным столом. Джинни фыркнула, но села рядом, будто в этом уже не было ничего удивительного — словно вся эта странная компания давно стала обыденностью.
Теодор сидел напротив, рядом с Драко. Его плечи были напряжены, локти на столе, подбородок опирался на переплетённые пальцы. Он молчал, смотрел куда-то в стол или сквозь пламя свечей, и было ощущение, что мысли его давно не в Большом зале. Иногда Драко что-то тихо говорил ему — короткие фразы, на которые Теодор не всегда реагировал.
Розалина опустила взгляд на свою тарелку. Почти полная. Аппетита всё так же не было. Она пила сок, лишь делая вид, что слушает бурную перепалку между Пенси и Джинни. Те снова ссорились — теперь из-за того, какой факультет всё же был самым «нормальным» во времена учёбы. Слова «ужасно скучные слизеринцы» и «самодовольные гриффиндорцы» раздавались то с одной, то с другой стороны, вызывая недовольный взгляд Гермионы, сидевшей чуть дальше.
Розалина машинально поправила волосы, чувствуя на себе чей-то взгляд. Подняв глаза, она столкнулась с ним — Теодор смотрел на неё. Непритворно, сосредоточенно, с тем самым тяжёлым, изучающим взглядом, от которого хотелось либо спрятаться, либо спросить — что?
Он не отвёл взгляда. Только тихо, почти не слышно, сказал:
— Ты так и не ешь нормально.
Розалина чуть дёрнулась. Даже не столько от слов, сколько от того, что в них не было ни упрёка, ни злости. Только усталость и что-то похожее на тревогу.
Она медленно поставила бокал с соком и, не отводя взгляда, сдержанно ответила:
— А ты так и не перестаёшь следить за тем, что я делаю.
Он снова откинулся на спинку скамьи, глаза сузились. Словно хотел что-то ответить... но сдержался. Лишь отвёл взгляд в сторону, стиснул челюсть.
Ссора между ними — всё ещё тень, зависшая в воздухе. Они были рядом, но между ними всё ещё стояло то холодное, необъяснимое напряжение, которое не отпускало.
Пенси, не замечая, продолжала свою болтовню, Джинни закатывала глаза, Гермиона слегка улыбалась.
Розалина тихо встала из-за стола. Ни Пенси, ни Джинни не заметили её ухода — они были слишком увлечены спором. Теодор, как ни странно, всё же поднял взгляд, уловив её движение. Но не сказал ничего. Не остановил.
Она вышла из зала, проходя мимо высоких витражей, за которыми вечернее солнце уже скрылось, оставив после себя лишь холодный свет. Хогвартс дышал тишиной и каменной тяжестью — и в этом молчании вдруг всплыло её лицо.
Мама.
Порой Розалине казалось, что та больше не существует — не в её мире. Будто всё, что было до войны, растворилось. Мама, такая сдержанная, холодная, всегда стоявшая на шаг позади отца. Всегда говорившая "позже", "нельзя", "не сейчас". А потом — просто исчезла из её жизни. Физически нет, но морально... между ними зияла бездна. Ни писем. Ни признания. Ни даже коротких «как ты».
А с Пенси всё иначе. Мама называла её своей гордостью. Всегда. Даже если та грубила, спорила, пропадала с подругами — это принималось как бунт юности. У Розалины же бунтом считалось даже молчание.
Но... всё равно. Она же мать. И как бы ни было тяжело — ей тоже нелегко. После войны на них всех навесили клеймо. Слежка, допросы, запреты. Всё рушилось. Их род, когда-то гордый, теперь стал символом падения.
Розалина поднялась в совятник. Ветер пробирался в окна, и было зябко даже под магическим сводом. Пахло перьями, пылью и металлом — словно этим запахом пропитана вся переписка, которую здесь вели веками.
Сова встрепенулась, когда она подошла. Её — родная. С белыми перьями и выразительными глазами, которая ждала молчаливо, будто тоже понимала, что письмо будет не простым.
Розалина села на край скамьи, достала перо и пергамент. Долго не писала. Просто сидела, глядя в темноту.
А потом всё-таки начала.
Свернув письмо, она аккуратно привязала его к лапке совы.
— Только... не потеряйся, — прошептала она.
Сова кивнула — будто поняла. И взмыла в небо.
Розалина долго стояла у окна, глядя, как точка на небе становится всё меньше.
А потом, опустив голову, направилась в башню.
Огни коридора дрожали на каменных стенах, а шаги Розалины мягко отдавались эхом. Она думала только о письме... О матери. О пустоте.
— Ро-о-оз, — раздался вдруг знакомый голос из темноты.
Она вздрогнула и остановилась. Из тени вышел Эдвард Роул — тот самый, с кем когда-то вместе делали задания по ЗОТИ, смеялись в библиотеке, и чьи взгляды она ловила на себе с пятого курса. Высокий, с неплохой внешностью и... вечной самоуверенностью.
— Ты? — она чуть нахмурилась. — Ты же... я думала, ты больше не учишься здесь.
— Доучиваюсь. Так вышло. А ты... ты совсем изменилась, — он хмыкнул, глядя на неё с нескрываемым интересом. — Где та Розалина, что крутилась среди парней, с дерзкой ухмылкой и дерзкими репликами?
Она сдержанно вздохнула, сделав шаг в сторону.
— Прошу прощения, мне нужно идти.
— Вот как? — усмехнулся он, перехватив её за локоть. — Что с тобой стало? Неужели ты теперь — серая мышка?
Розалина резко выдернула руку, сдерживая внутреннюю дрожь.
— Отпусти меня.
— Не притворяйся, ладно? Я ведь помню, какой ты была. Весёлая. Открытая. С парнями всегда на одной волне. Ты думаешь, если поиграешь в паиньку, все поверят?
Он шагнул ближе, склонив голову:
— Давай, просто заскочим к тебе в башню. Вспомним старые времена — и я отстану. Мне немного надо.
Она отступила на шаг, глаза её резко потемнели.
— Не подходи ближе. Последний раз предупреждаю.
Он только фыркнул и ухмыльнулся, явно не веря.
— Ты что, мне угрожаешь? Палочкой? Это даже мило.
И тут вдруг, с холодной ясностью, прорезал воздух голос:
— Отойди от нее.
Голос раздался из темноты, глубокий, ровный — но с такой стальной нотой, что мгновенно протрезвлял. В коридоре стало будто тише. Даже факелы дрогнули. Шаги — чёткие, приближающиеся.
Из-за угла появился Теодор Нотт.
Его лицо ничего не выражало — только ледяное спокойствие и тень ярости в глазах. Он остановился в двух шагах от Эдварда, ни разу не взглянув на Розалину. Только на него.
— Расслабься, Нотт. Мы просто болтаем, не твоё дело.
Теодор слегка наклонил голову, будто прислушиваясь. А потом вдруг ударил Эдварда о стену словом:
— Incarcerous.
Верёвки выстрелили из воздуха, как змеи, обвились вокруг Роула, прижимая его к холодному камню. Он закашлялся, начал вырываться, но Теодор молча шагнул ближе.
Эдвард зашипел, когда верёвки исчезли. Он выпрямился, потирая плечо, и бросил на Теодора кривую, насмешливую улыбку.
— Нотт, что с тобой? — усмехнулся он. — Это что, твоя девушка теперь? Ты же никогда не возражал, когда к твоим «девушкам» лезли другие.
Розалина резко напряглась. Теодор стоял, будто каменная статуя, не проронив ни слова.
— Хотя... — продолжал Эдвард, сделав полшага вперёд, — я ведь замечал, как ты на неё поглядывал. Но не думал, что это так далеко зайдёт.
— Советую тебе заткнуться и проваливать, — спокойно, но с гулкой угрозой проговорил Теодор.
Но Эдвард, кажется, совсем не умел чувствовать границ:
— Смешно. Вы, чистокровные герои, только и можете, что палочками махать. Без них — вы ничего. Хотя неудивительно, что ваши родители пожиратели только и учили кидаться запретными заклинаниями
Мгновение — и Теодор медленно опустил палочку...
А потом — резко шагнул вперёд и ударил.
Глухой хруст — кулак врезался Эдварду в скулу, тот отлетел к стене, осел, выругавшись. Из носа пошла кровь. Он не успел опомниться, как Тео схватил его за ворот мантии и, склонившись, прошипел:
— Без палочки мне даже проще. Это просто были манеры.
Розалина застыла на месте, сердце колотилось. Она не знала, что сказать. Не знала, кого из них боится больше — Эдварда или Тео.
Но когда Теодор наконец разжал кулак и встал, он даже не взглянул на неё. Просто отряхнул пальцы, как от чего-то грязного, и сказал, не оборачиваясь:
— Пошли, Роза.
Они шли по коридору, скрываясь в тени высоких арок. Хогвартс казался особенно тихим в этот час — только шелест шагов да отголоски ветра, проникающего сквозь старые окна. Тяжесть только что случившегося ещё витала между ними — как пыль в солнечном луче.
Розалина шла немного позади, сжав пальцы в рукавах мантии. Она смотрела в пол, будто пыталась разобраться в себе, в Тео, в Эдварде, в прошлом, которое слишком громко напомнило о себе.
Спустя несколько минут молчания, в котором даже дыхание казалось слишком громким, она тихо произнесла:
— ...Спасибо.
Теодор замедлил шаг. На секунду показалось, что он не расслышал. Но потом остановился и, обернувшись через плечо, посмотрел на неё:
— За что? — спросил он с тихим удивлением, почти искренне.
Он не ухмылялся, не бросался резкостью — просто ждал. В его голосе не было холодной насмешки, как обычно. Он действительно хотел понять.
Розалина чуть поёжилась, зябко поёрзав плечами, словно всё ещё чувствовала на себе взгляд Эдварда. Она остановилась, и Теодор тоже замедлил шаг, обернувшись.
— За то, что помог мне и вмешался, — тихо сказала она, не глядя прямо в его глаза. — Спасибо.
Он некоторое время просто смотрел на неё. В глазах мелькнуло нечто тёплое, едва заметное — как отблеск пламени в холодной воде.
— Давно хотел ударить этого урода, — с кривой полуулыбкой сказал он, пожав плечами. — Так что не думай, что это ради тебя.
Но в его голосе не было привычной язвительности. Было что-то мягкое. Почти... заботливое.
Розалина хмыкнула и качнула головой, пряча улыбку. И, впервые за долгое время, напряжение между ними слегка улетучилось — как пар над кружкой в зимнее утро.
Они дошли до башни, медленно поднимаясь по знакомым уже ступеням. Внутри было тихо. Ветер чуть шевелил шторы у окон, и казалось, что даже воздух тут был сонный, уставший от долгого дня.
В гостиной тускло горел камин, отбрасывая на стены мягкие отблески. За одним из столов сидел Драко — с прямой спиной, чуть склонённой головой, и привычной складкой между бровями. Он читал. Что-то объёмное, с обложкой из старой кожи. Глаза его пробежали по строчке, потом он медленно поднял взгляд на вошедших.
— А вот и наши герои, — сказал он с усмешкой, но без яда.
Теодор молча фыркнул, прошёл мимо и опустился в одно из кресел. Розалина кивнула Драко, немного неловко.
— Что читаешь? — спросила она, подойдя ближе.
— Историю Тёмных артефактов. Увлекательно, если не считать, что половина — запрещённые страницы, — сказал он, не отрывая пальцев от текста. — Думаю, Снейп бы одобрил.
— Или выгнал бы, — бросил Тео из кресла, не глядя.
Драко усмехнулся.
— Смотря, кто читает.
Розалина чуть улыбнулась.