7 глава.
Прошла неделя — ровная, размеренная, вымотанная до последней капли магии. Дни Розалины состояли из теплиц, отчетов, зелий, патрулирований и коротких передышек, которые стали почти драгоценными. Она успела привыкнуть к этой новой жизни: утро — Спраут, вечер — башня, ночь — патрули. Всё закрутилось в ритм, в котором она даже не сразу поняла, что начала улыбаться чаще.
Самое неожиданное — она действительно сдружилась с Гермионой. Не просто разговаривали или обменивались парой реплик, а именно сдружились. Джинни тоже оказалась частью этого маленького союза: дерзкая, остроумная, с легким духом бунтарства. Они втроём часто сидели у озера, обсуждая преподавателей, трудности стажировки и — иногда — то, о чём раньше между факультетами говорить было почти табу: страхи, переживания, будущее.
Пенси, разумеется, не могла этого не заметить. Она фыркала, закатывала глаза, отпускала ядовитые комментарии вроде «Очередной грифиндорский кружок взаимной поддержки? Прямо умилительно», но Розалина лишь вздыхала.
— Пэн, мы уже не дети, — однажды сказала она, прямо и спокойно. — Всё это... факультетские споры, вечная вражда — это было важно тогда, когда мы были подростками. А теперь? Мы почти взрослые. Мы разъедемся. У каждого свой путь. И если я хочу дружить с теми, кто уважает меня такой, какая я есть — неважно, с какого они факультета — это моё дело.
Пенси промолчала. Наверное, обиделась. А может, просто не знала, что сказать в ответ.
Утром, как обычно, Розалина зашла к профессору Спраут — усталая, но с собранным лицом. Та встретила её с доброжелательной улыбкой, но, видимо, сразу заметила лёгкую сонливость в глазах девушки.
— Розалина, милая, ты ведь сегодня на ночном патрулировании? — Спраут сняла перчатки и положила их на стол.
— Да, с Теодором Ноттом, — тихо кивнула она, будто извиняясь.
— Тогда не буду сегодня заваливать тебя теплицами. — Профессор тепло кивнула. — Отдохни хоть немного, иначе ты совсем себя изведёшь. К тому же... с Ноттом, — она чуть прищурилась, — держи ухо востро. Он умеет притворяться тише травы, а потом внезапно оказывается в самом центре беспорядка.
Розалина усмехнулась — впервые за утро искренне.
— Спасибо, профессор. Постараюсь не дать ему слишком много свободы.
— Вот и умница. На сегодня только лёгкая помощь с подготовкой к занятию третьекурсников. Памятки и пару образцов растений. А дальше — свободна.
Розалина облегчённо вздохнула. День обещал быть спокойным. И ей, если честно, это было нужно — особенно перед ночью, в которую придётся шаг за шагом обходить пустые коридоры вместе с... Теодором Ноттом.
***
До ночного патрулирования оставалось ещё много времени. И, завершив все мелкие дела, Розалина, не раздумывая, направилась к сестре. Хоть проводить время с Пенси порой и утомительно — с её бесконечными рассказами, восторгами, комментариями по поводу прически и одежды окружающих, — но, по крайней мере, с ней не было скучно.
Она нашла Пенси в холле у библиотеки, где та беззаботно сидела на подоконнике и, свесив ноги, что-то писала в свой роскошный блокнот с серебряным тиснением. Заметив Розалину, Пенси тут же радостно махнула рукой:
— Сестрица! А я как раз думала, куда бы тебя утащить! — соскочила с подоконника и обняла её. — Сегодня выглядишь особенно... неуставшей! Это уже победа!
— Ну, Спраут пожалела меня. Освободила от тяжёлой работы, — усмехнулась Розалина, позволяя сестре поволочь себя в сторону какого-то нового плана.
— И правильно! Идём, у меня целый список: хочу тебе показать новенькие ленты из Боттса, и вообще... ты слышала про эти нелепые слухи о том, что Грейнджер и Малфой теперь чуть ли не вместе патрулируют?
Розалина фыркнула:
— Пенс, это не слухи. Они действительно патрулируют вместе. По воскресеньям.
— О, Мерлин... — Пенси театрально закатила глаза. — Это что, у вас теперь так модно? Бывшие враги — лучшие друзья? Не хватало ещё, чтобы ты с Поттером дружила...
Они сели у фонтана во внутреннем дворе, и время шло незаметно: болтовня, воспоминания о детстве, немного смеха, немного подколов. Пенси, как всегда, рассыпалась в саркастических замечаниях, но Розалина больше не воспринимала их так остро. Всё казалось... проще. Мягче.
Пенси увлечённо рассказывала какую-то очередную историю из летних каникул, размахивая руками и активно жестикулируя:
— ...и тогда, представляешь, эта глупая сова уронила письмо прямо в пудинг! А я стою, вся такая при параде, и на меня летит вишнёвая катастрофа! — воскликнула она с таким выражением лица, будто переживала это снова. — Мать была в ужасе. Отец, как всегда, ничего не сказал. Но я клянусь, он смеялся! Внутри, конечно!
Розалина тихо усмехнулась, наблюдая, как сестра, вся в эмоциях, переигрывает и преувеличивает каждую деталь. Её театральность раздражала раньше, но теперь, после всех событий... она чувствовала в этом даже что-то тёплое, родное.
— Надеюсь, ты хотя бы съела этот пудинг, — вставила Розалина.
— Разумеется! — возмущённо подняла бровь Пенси. — Ты что, думаешь я позволю каким-то сливкам испортить мне вечер?
В этот момент к ним подошли две знакомые фигуры. Гермиона, с собранными в низкий хвост волосами, и Джинни — с привычной лёгкой улыбкой и прищуром, который говорил: «Ну что, девчонки, без нас весело?»
— Привет, — первой заговорила Гермиона. — Надеемся, не мешаем?
— Если только немного, — съязвила Пенси, чуть приподняв подбородок. Но потом, оглядев их обеих, фыркнула. — Хотя ладно, присаживайтесь. Всё равно мне надо отдышаться после эмоциональной травмы, которую мне нанёс фруктовый десерт.
Джинни рассмеялась:
— Вы явно говорите о чём-то жутко важном.
— Самом важном. О моём платье и испорченном вечере, — Пенси отчеканила, как будто речь шла о подписании мирного договора.
— Мы как раз шли искать Розалину, — сказала Гермиона, улыбаясь. — Решили немного прогуляться до ужина. Но судя по всему, она в надёжных руках.
Розалина взглянула на сестру, потом на девушек:
— Ну... в руках точно не скучных.
Они все уселись вместе, и разговор плавно потёк в другую сторону — кто как справляется со стажировкой, кто кого из преподавателей считает самым сложным, кто сколько кофе выпил за неделю. Пенси, к удивлению всех, осталась. И даже участвовала. Комментировала всё с типичной слизеринской иронией, но без яда.
Разговор, казалось, распался на две параллельные волны. Пенси с Джинни — удивительно — довольно быстро нашли общий язык. Сначала это были обмены колкими репликами, затем — обсуждение любимых духов (Пенси с вызовом говорила о французских брендах, Джинни — о том, как по-своему свежа мята с лавандой), а потом уже обе смеялись над историями о том, как однажды подрались с мебелью — Джинни с зачарованным сундуком братьев, а Пенси с самонагревающимся зеркалом, которое отказалось признать её «самой прекрасной».
— Я клянусь, если бы зеркало не стояло на фамильной подставке — я бы разбила его, — фыркнула Пенси.
— А я своё случайно сбросила с лестницы, — усмехнулась Джинни, — и оно обиделось. Неделю отражало только мою левую бровь.
Тем временем Гермиона и Розалина, отстранившись чуть в сторону, перешли на более серьёзный тон:
— Я всё думаю над тем, как можно защититься от аркании древесной. Помнишь, мы проходили её в третьем курсе, но тогда не говорили, как остановить, если она активна? — спросила Гермиона, прищурив глаза.
— Её можно замедлить настоем из корня мандрагоры и лунного льна. Но полностью подавить — только зельем, которое содержит кровь дикого фестрала. Очень редкое, — ответила Розалина, чуть склонив голову. — Спраут как-то упоминала, что один ассистент перепутал фестраловый корень с саженцем черной пижмы. У него потом неделя галлюцинаций была.
— Ужас, — вздохнула Гермиона. — Но это объясняет, почему она так тщательно следит за ингредиентами. Кстати, ты с ней хорошо сработалась. Видно, что тебе это интересно.
— Это... не то, что я ожидала, — призналась Розалина. — Но, наверное, именно это и хорошо. Я чувствую, что впервые делаю что-то своё, а не просто... отбываю уроки.
Обе на мгновение замолчали, глядя, как озёрная гладь отражает небо и мелькающие листья. Где-то на фоне смех Пенси и Джинни.
Гермиона улыбнулась:
— Ты изменилась.
Розалина тихо хмыкнула:
— Или, может, просто наконец стала собой.
Когда солнце стало клониться к горизонту, бросая на землю длинные золотистые тени, девушки поняли, что пора возвращаться в замок — ужин не ждал никого. Пенси первым делом предложила идти быстрее, чтобы успеть выбрать лучший десерт, и вся компания весело зашагала по тропинке от озера, слегка подустав, но довольна.
Розалина шагала чуть сзади, наблюдая за тем, как впереди шла Гермиона, оживлённо что-то объясняя Пенси и Джинни. Она уже собиралась их догнать, как вдруг — будто изнутри кто-то резко сжал её сердце. Грудная клетка болезненно заныла, голову пронзила тупая, будто давящая боль, а в горле тут же запершило.
— Ах... — еле слышно вырвалось у неё, и она машинально схватилась за ребра.
Пошёл кашель — сухой, глубокий, вырывающийся из груди, как будто легкие обожгло изнутри. Розалина едва успела прислониться к ближайшему дереву, стараясь отдышаться. Мир перед глазами чуть помутнел.
— Розалина? — раздался встревоженный голос Гермионы. Все трое уже обернулись.
— Что с тобой? — спросила Джинни, подбегая ближе. Пенси нахмурилась, но в глазах читалась настоящая тревога.
Розалина с трудом выпрямилась, покачала головой:
— Всё в порядке. Просто... закружилась голова. Наверное, устала. И пыль... — снова прокашлялась. — Идите, ладно? Я догоню. Правда.
— Точно? — переспросила Гермиона, но та лишь кивнула, улыбнувшись натянуто.
— Иди, — повторила она чуть настойчивей, — мне просто нужно немного воздуха. Встретимся у входа в зал.
Девушки переглянулись, но, видя её уверенность, нехотя кивнули и продолжили путь.
Когда их фигуры исчезли за поворотом, Розалина прикрыла глаза, облокотившись о ствол дерева, и глубоко вдохнула. Сердце всё ещё ощущалось странно — будто в груди зашевелилось что-то холодное. Но через пару минут дыхание выровнялось, боль утихла. И снова — как будто ничего не было.
Розалина постояла ещё минуту, прислушиваясь к себе. Всё было тихо. Сердце уже билось ровно, голова прояснилась, кашель прошёл. Только в груди осталась едва ощутимая тяжесть — будто напоминание о том, что всё это было не просто усталостью.
Она выпрямилась, стряхнула с мантии листву и направилась к замку. С каждым шагом ей становилось легче. У входа в Большой зал её уже поджидали Гермиона с Джинни, а Пенси, как ни в чём не бывало, стояла с тарелкой в руках.
— Я всё же выбрала за тебя пирожное. Потом скажешь спасибо, — с усмешкой сказала она и протянула кусочек бисквита с ягодами.
Розалина улыбнулась слабо, но искренне, принимая десерт.
— Спасибо. Я как раз не знала, что выбрать.
Они сели за стол стажёров. Теодор и Малфой уже были там. Тео на секунду взглянул на неё чуть внимательней, чем обычно.
— Ты где пропадала? — спросил он, делая вид, что занят яблоком.
— Просто... воздухом подышала, — ответила она и села рядом.
— Хочешь воды? — неожиданно спросил он, уже наливая в стакан.
Розалина удивлённо посмотрела на него, кивнула. Он протянул ей воду, словно между ними ничего не было — ни колкостей, ни недомолвок. На секунду их пальцы коснулись, когда она взяла стакан.
Она отвернулась, делая глоток, и посмотрела на стол, стараясь сосредоточиться на еде. Но её всё ещё не отпускало это странное ощущение внутри.
Еда в горло не лезла. Казалось, каждый кусочек — как камень. Она ковырялась вилкой в овощах, делая вид, что ест. С каждой минутой ей всё сложнее было оставаться в этом шумном зале, полном разговоров, смеха, стука посуды. Всё внутри будто сжималось — сердце, грудь, дыхание.
Рядом весело болтала Джинни с Гермионой. А Теодор молча ел, не отводя взгляда от тарелки, но будто чувствовал: с ней что-то не так. Он мельком взглянул на неё, скользнул взглядом по её бледному лицу, тонкой шее, напряжённым плечам.
— Ты точно в порядке? — тихо, почти не двигая губами, спросил он.
Розалина кивнула, не глядя. Сжала вилку. Не хотелось говорить, не хотелось делиться. Даже с ним. Особенно с ним.
Она отодвинула тарелку, взяла стакан воды и сделала глоток.
Розалина встала из-за стола, поправив мантию. Плечи будто налились свинцом — усталость, боль, тревожные мысли давили со всех сторон.
Она посмотрела на Теодора. Он всё ещё спокойно ел, будто никуда не торопился, но взгляд снова поднял на неё, как только она пошевелилась.
— Встретимся в башне, — коротко сказала она, ровным голосом, пряча в нём всё, что хотелось выкрикнуть.
Тот кивнул:
— Не заблудись, Паркинсон. А то вдруг снова окажется, что ты в теплице разговариваешь с растениями.
Она развернулась и пошла к выходу из зала, чувствуя, как на затылке горит его взгляд.
В башне Розалина первым делом зашла в свою комнату. Оказавшись в одиночестве, она прикрыла за собой дверь и облокотилась на неё спиной, на мгновение позволив себе просто выдохнуть. Холод ночного Хогвартса начинал пробираться сквозь стены, и она чувствовала, как мурашки пробежались по рукам.
Она подошла к шкафу и вытащила плотный свитер тёмно-зелёного цвета с высоким воротом — вязанный, но аккуратный, без лишних деталей. Поверх накинула удлинённую чёрную мантию, немного утеплённую изнутри. Вместо обычной юбки — тёплые штаны из плотной ткани, которые не стесняли движений. На ноги — удобные кожаные ботинки.
У зеркала она поправила волосы, собрав их в низкий хвост. Всё выглядело скромно, но надёжно. Без претензий — просто по-деловому. Готово к патрулированию.
Свет в комнате остался приглушённым, когда она вышла, тихо прикрыв за собой дверь и направившись в гостиную, где уже должен был быть Теодор.
Теодор уже ждал её в гостиной, прислонившись к подоконнику. В руках он лениво вертел волшебную палочку, глядя в окно на затянутое облаками небо. Увидев Розалину, он расправился и с привычной ухмылкой произнёс:
— Ну что, партнёр, готова стражить сон добропорядочных учеников?
— Если ты собираешься продолжать всю ночь в таком тоне, то я разворачиваюсь обратно, — тихо усмехнулась она, надевая перчатки.
Они вышли из башни и направились по коридорам Хогвартса. В замке уже царила тишина — лишь потрескивали факелы на стенах, да в окна постукивал ветер. Иногда вдалеке слышались шорохи — возможно, от привидений или слишком бодрых кошек.
— Хогвартс ночью кажется совсем другим, — пробормотала Розалина, оглядываясь на своды потолков, отбрасывающих причудливые тени.
— Таким он и есть. Здесь всё по-настоящему начинается только после полуночи, — ответил Теодор, глядя вперёд. — Интересные вещи всегда случаются ночью.
— Например? — осторожно поинтересовалась она.
— Например... — он повернулся к ней с лёгкой ухмылкой, — девушки кидаются в тебя перчатками и ведут себя так, будто ты — величайшая угроза их покою.
Она закатила глаза, но уголки губ дрогнули.
— Это было в целях самозащиты, если что. Ты вломился в теплицу, как маньяк, пока я лечила фиалку от магического грибка.
Они свернули за угол, медленно идя вдоль длинного коридора, ведущего к библиотеке. На полу мягко скрипели их шаги. Никаких учеников, всё спокойно.
— Ты правда работаешь, — вдруг сказал Теодор.
Розалина удивлённо посмотрела на него.
— Это комплимент?
— Удивление. Никогда не думал, что Паркинсон будет добровольно полоть грядки и писать отчёты об удобрениях.
— Всё меняется, — спокойно ответила она.
Они продолжили патрулирование молча. Их шаги эхом отдавались под арками коридоров, и тишина между ними уже не казалась напряжённой. Скорее, спокойной. Комфортной.
Где-то неподалёку раздался лёгкий звук — может быть, кто-то из учеников решил проверить границы дозволенного. Теодор кивнул:
— Проверим?
Розалина достала палочку, и они шагнули вперёд, уже как настоящая команда.
Они свернули в коридор, откуда, казалось, донёсся звук. Но, проверив всё до последнего шкафчика и ниши, поняли — ложная тревога. Вокруг ни души. Только сквозняк шевелил гобелены на стенах.
Они двинулись дальше, ступая мягко, почти бесшумно. Коридор был окутан полумраком, и огоньки факелов едва касались лиц.
Некоторое время они шли молча, пока Теодор не заговорил, будто между делом:
— Не думал, что Гермиона и Уизли — твой круг общения. Особенно после... всего.
Он усмехнулся, но голос у него был скорее ироничный, чем насмешливый:
— Ещё чуть-чуть — и я увижу, как вы с Джинни завиваете друг другу волосы и обсуждаете мальчиков.
Розалина фыркнула, но не сразу ответила. Несколько секунд она просто шла, глядя вперёд, будто обдумывая не слова, а сам смысл сказанного. Потом, спокойно и без укола:
— Люди растут. Всё меняется. Глупо вечно жить по принципу "ты из Гриффиндора, а я из Слизерина, и значит, мы враги". Я видела, как Гермиона рисковала собой ради других. А Джинни... у неё сердце сильнее, чем у многих взрослых. И знаешь что? Я больше не хочу быть той, кто видит только цвета шарфа. Я хочу видеть суть.
Теодор замолчал. Посмотрел на неё. Долго и внимательно. Не с усмешкой и не со скепсисом — так, будто впервые увидел её иначе. Глубже. Как человека.
Розалина почувствовала на себе этот взгляд, и, чуть нахмурившись, ткнула его кулаком в плечо:
— Хватит так смотреть. Будто я тут монолог Гриндевальда задвинула.
Теодор фальшиво вдохновлённо приложил руку к сердцу:
— Великая Паркинсон. Мудрая, просветлённая. Учительница жизни. Запишу в цитатник.
— Можешь и татуировку набить, — с иронией добавила она.
— Только если твоим почерком, — отозвался он, и они оба усмехнулись, не глядя друг на друга.
Шаги продолжили звучать в пустом коридоре, но теперь между ними была тишина не неловкая, а теплая. Спокойная.
Коридоры Хогвартса были окутаны тьмой и тишиной — только их шаги тихо отдавались эхом от каменных стен. Пустота казалась напряжённой, будто сама школа затаила дыхание.
Теодор шел чуть впереди, время от времени бросая на неё взгляды через плечо. Он будто собирался что-то сказать, и наконец — после короткой паузы — произнёс:
— Паркинсон...
Но не успел он продолжить, как Розалина остановилась на полушаге и негромко перебила:
— Зови меня Розалина. Можно просто Роза. Фамилия напоминает мне о худшем.
На миг он удивлённо посмотрел на неё, а потом чуть склонил голову в сторону, будто оценивая её тон. В уголках его губ появилась слабая, ироничная улыбка.
— Думал, ты уже не предложишь, — с сарказмом сказал он.
Розалина закатила глаза, но уголки её губ дрогнули, выдавая подавленный смешок. Теодор хмыкнул, но смех быстро сошёл на нет, и в его взгляде появилось что-то мягкое, почти серьёзное.
— Тогда и ты... зови меня Теодор. Можно просто Тео, — добавил он уже тише, почти не глядя на неё.
Между ними на мгновение воцарилась новая тишина.
Они поднимались на третий этаж, обходя очередной лестничный пролёт. Коридор здесь был темнее, с пыльными стеклянными окнами и потрескавшимися фресками на стенах. Где-то поскрипывал старый доспех. Теодор шёл чуть впереди, лениво покручивая палочку в пальцах.
Розалина отстала всего на пару шагов. И вдруг — резкая боль в груди. Как будто внутри что-то сжалось. Удар в висок. Туман застлал глаза. Звук шагов стал глухим, будто под водой. Мир начал терять очертания.
Кашель вырвался из её груди — тяжёлый, сухой, надрывный. Она зажмурилась, схватившись за грудь, и пошатнулась, уцепившись за стену.
Голоса. Они снова здесь. Нечёткие, словно эхом из другого пространства. Один — резкий, другой — тонкий, почти детский. Слова не разобрать, только тревожный шёпот, как рой под кожей.
— Чёрт... — прошептала она. — Снова.
Она почувствовала, как сердце ударило с болью, словно отбивая неправильный ритм. Резко вдохнула — воздуха не хватало.
— Розалина? — Теодор обернулся, заметив, что она остановилась.
Он подошёл быстрее, и на его лице вдруг исчезло всё хвастовство. В голосе прозвучала настоящая тревога:
— Эй... Что с тобой?
Она махнула рукой, пытаясь сдержать очередной приступ кашля:
— Ничего... Просто... чуть... запыхалась.
— Не ври, — отрезал он, хмурясь.
Розалина выпрямилась, глубоко вдохнула сквозь боль, будто загоняя все ощущения внутрь. Усилием воли подавила дрожь в пальцах.
— Всё нормально. Просто переутомление. Бывает.
Она отвернулась, снова делая шаг вперёд.
Теодор схватил её за локоть, мягко, но настойчиво, не давая идти дальше. Свет факела метался по его лицу, отбрасывая резкие тени, а глаза сверкали не насмешкой — а обеспокоенностью, которую он даже не пытался скрыть.
— Хватит. — Его голос был ниже обычного. — Что с тобой происходит?
Розалина отвела взгляд, пытаясь вырвать руку, но он не отпускал.
— Я же сказалa — ничего, — тихо бросила она, будто это была истина.
— Ты бледная как привидение, шатаешься, как будто на тебе "Империус", и уже третий раз за неделю кашляешь так, будто легкие вот-вот откажут. Это ничего?
Он смотрел прямо в неё — слишком пристально, слишком глубоко. В этом взгляде не было язвы, не было игры. Только тревога, скрытая под упрямой маской.
Розалина вздохнула. На мгновение она позволила себе сдаться — только на миг. Спина прижалась к холодной стене, а пальцы вцепились в край мантии.
— Я не знаю, Тео. Просто... что-то внутри. Словно сердце не моё. Иногда я не чувствую себя... собой.
Он молчал, и тишина вдруг стала глухой. Даже сквозняки, казалось, затаили дыхание.
— Ты говорила с мадам Помфри? Или со Спраут? С кем-нибудь?
— Нет, — покачала головой. — Зачем? Они скажут — стресс, усталость, война, магическое истощение...
— А если не это? — перебил он. — А если что-то другое? Что, если ты в опасности?
Розалина на мгновение подняла глаза. И в этот момент она увидела в нём не просто стажёра-зельевара, не саркастичного наследника чистокровного рода. А друга. Может, даже того, кто беспокоится больше, чем должен.
— Я не хочу, чтобы ты умерла, Розалина. Не настолько ты мне раздражаешь.
Её губы дрогнули в слабой полуулыбке. Но внутри — всё ещё сжалось. И мысль, затаившаяся в темноте сердца, снова шептала:
Ты не заболела. Ты — носишь в себе чужую магию. И это становится сильнее.