2 глава.
После похорон всё изменилось. Жюльен, когда-то горделившийся своей роскошной белоснежной шерстью и аристократической осанкой, вдруг стал подобен тени своего прежнего я. С каждым днем, проходившим после траурной церемонии, Анри терял не только вес, но и жизненные силы. Его глаза, однажды сверкающие смелым блеском, теперь отражали печаль. Он долго сидел у окна, невидимо следя за тем, как жизнь вокруг продолжала двигаться без него. Его шерсть больше не блестела: она становилась тусклой и запутанной, и в некоторых местах даже начала выпадать. Он не желал играть с другими собаками и всё чаще прятался в темных уголках сада, где мог побыть наедине со своими мыслями.
Когда пришло время очередной выставки собак, его братья и сестры — яркие, живые и великолепные — собрались, чтобы продемонстрировать свои таланты и красоту. Проходило это мероприятие в районе Пасси, излюбленном месте истеблишмента. Но сам Анри, уже не верящий в свои силы и уставший от потерь, остался в Ла-Клермоне. Ему не хватало уверенности, и он не понимал, как мог бы присутствовать на событии, которое когда-то так любил. Конечно, для других это тоже была огромная потеря, но старший из щенков Дезири и Мартина больше всех проводил времени с Валери и был его любимчиком. На лице у пуделя не было радостной улыбки — только следы утрат и одиночества.
Первого апреля Жюльена сидел у окна своего особняка, глядя на дождевые капли, стеклящие по стеклу. Серое небо как будто отражало его внутреннюю тоску, а в сердце возникало лишь одно желание — найти Франсуазу Де Монферран, жену погибшего хозяина и мать двух детей. По словам Дамиена она работала медсестрой в неком Вердене, и каждая минута разлучения была для него невыносимой.
На протяжении последних недель его мысли не покидала тревога о её судьбе. Она осталась в районе боевых действий, чтобы ухаживать за ранеными, словно пытаясь найти там утешение или хотя бы отвлечение от своего горя. Письма от Дамиена и Викторайн, полные сочувствия и приглашений вернуться домой, почему-то не доходили до неё. Жюльен понял что Франсуаза скорее всего даже и не знает о смерти Валери. Он представлял себе, как он вдруг появляется перед ней, как он встряхнёт её, как всем своим видом донесёт ей одну единственную мысль: "Ты должна вернуться домой. К нам. К безопасности, к герцогам и детям." Он думал, что одного его присутствия будет достаточно, чтобы разрушить этот заговор молчания и убедить её вернуться в объятия семьи.
Но он представлял себе, что будет, когда члены его семьи вернутся. Возможно, с очередными лентами и медалями для герцогининых изящных картин. Они будут довольные, их лица будут сиять от успеха и радости, что мир возвращается к красоте. Герцог, вероятно, с гордостью сообщит о высоких оценках публики и критиков. Мадлен и Изабель будут возбужденно щебетать, перебивая друг друга, описывая увиденное.
"Они приедут такие довольные...А потом заметят моё отсутствие!" — эта мысль была острым уколом. Он знал, что их радость в мгновение ока сменится шоком, а затем и глубокой печалью. Герцогиня Викторайн, которая всегда первой встречала его у дверей, вдруг поймет, что его нет. Её рука, привычно гладящая его по голове, зависнет в воздухе. Глаза герцога, обычно полные мягкой доброты, наполнятся тревогой. Девочки, замолкнув, начнут метаться по дому, зовя его по имени. Он видел, как их счастливые улыбки исчезнут, сменившись растерянностью и горечью. Он был их Жюльеном, для кого-то сыном, для кого-то братом, для кого-то питомцем. И он собирался добровольно вырваться из этого золотого садка, оставив после себя лишь тревогу и пустоту. Его решение было эгоистичным по отношению к ним, но затем, словно мощный ураган, эти мысли заглушало другое, более страшное осознание.
"Но ещё хуже будет," — решил Жюльен, стискивая зубы — "если Франси тоже погибнет." - Эта мысль была как ледяной душ, моментально развеивающий все его сомнения. Их временное переживание, их слёзы, которые он знал, будут пролиты – это ничто по сравнению с вечной смертью. Он не мог допустить, чтобы Мадлен и Изабель лишились второго родителя. А он был единственным, кто мог это сделать, единственный, кто решился на это. Его миссия была куда важнее любой боли, которую он мог причинить своим отсутствием. И с этой непоколебимой решимостью, Жюльен стал ждать момента, когда дом опустеет, чтобы начать свой путь.
Когда карета, запряжённая парой вороных, отъехала от особняка, унося с собой всех, кроме прислуги, пудель почувствовал, как сердце колотится в груди. Момент настал. Он долго тренировался, подталкивая носом нижнюю часть кухонной двери, которая иногда оставалась неплотно закрытой после приезда поставщиков. Сегодня удача была на его стороне. Молодой слуга, зазевавшись, не до конца прикрыл её. Жюльен просунул нос в щель, толкнул, и дверь бесшумно распахнулась. Миг колебания, и он прошмыгнул на улицу, его шёлковистая шерсть промелькнула мимо ног дворника, который даже не заметил его. Первые часы пути были относительно легкими. Жюльен, привыкший к прогулкам по бульварам Сен-Жермен-де-Пре, ловко лавировал между прохожими и редкими автомобилями. Он бежал вдоль Сены, затем по набережной, ориентируясь на запахи и инстинктивное направление. Париж был шумен, но уже не агрессивно. Он бежал, не оглядываясь, движимый одной лишь мыслью о Франсуазе. Его нежный, породистый взгляд на мир быстро разбился о суровую реальность.
По мере того как городские окраины сменялись сельскими дорогами, путь становился труднее. Пыль и грязь налипали на его белоснежную шерсть, лапы болели от долгих переходов. Он шел по дорогам, которые ещё недавно были артериями войны, теперь же они служили для перевозки мирных грузов. Жюльен чудом избегал колёс телег и редких автомобилей, прятался в канавах от любопытных глаз.
Но вскоре он понял, что не справится без чьей-то помощи. В каждой деревне, на каждом перекрёстке он встречал других псов – то заросшего дворнягу, дремлющего у лавки, то худого, но смышлёного охотничьего пса, который пробегал мимо. Жюльен подходил к ним осторожно, его аристократическая настороженность боролась с отчаянной нуждой в помощи. Он обнюхивал их, его взгляд, полный вопроса, искал ответа. И чаще всего он находил его.
Одни псы, почуяв его тревогу и цель, кивали головой в определённом направлении, или коротко лаяли, указывая путь к главной дороге. Другие, более опытные, вели его часть пути, пробираясь через кусты или вдоль железнодорожных насыпей, где было меньше людей. Жюльен научился понимать их "язык" – направление, которое они указывали носом, едва уловимый след запаха, оставленный специально для него, или специфический лай, означающий "Осторожно, впереди опасность!" или "Иди сюда, здесь вода!".
Ландшафт менялся. Сначала поля и леса, затем постепенно, по мере приближения к востоку, природа становилась всё более суровой, нося на себе отпечатки недавних битв. Он видел покорёженные деревья, обрывки колючей проволоки, редкие, полуразрушенные строения, которые когда-то были домами. Воздух приобрел металлический, землистый привкус, пахнущий сыростью и старым порохом.
Каждая ночь была испытанием. Он спал под звёздами, свернувшись клубком, его нежная шерсть не защищала от апрельского холода. Голод постоянно преследовал его. Он охотился на полевых мышей, которых до этого видел только в книжках, или выпрашивал крохи у редких путников, стараясь не привлекать слишком много внимания. Его блестящие глаза, обычно полные задора, теперь были наполнены решимостью, но и глубокой усталостью. Его когда-то элегантный шаг превратился в упрямый, но измотанный бег. Он похудел, его шерсть свалялась, но его внутренняя цель горела ярче любого маяка.
Так же информацию о направлении пудель получал, прислушиваясь к обрывкам разговоров людей. Он прятался под лавками на деревенских станциях, слушая, как крестьяне или солдаты обсуждают маршруты поездов или движение обозов. Слово "Верден" повторялось достаточно часто, и он, обладая удивительным собачьим интеллектом, начинал связывать его с направлением на восток. Несколько раз ему везло: он незаметно запрыгивал в кузов грузовика, который шел на северо-восток. Затем нашел и забрался на товарную платформу поезда, который, как он слышал, направлялся "на восток", в сторону Лотарингии.
Спустя два дня, в какой-то момент, Жюльен почувствовал, как грохот и монотонное покачивание вагона начали замедляться. Скрип металла, лязг сцеплений — поезд, несущий его через истерзанную войной землю, наконец-то останавливался. Это была не станция, не оживленный вокзал, а, скорее, глухая ветка на самой окраине города, где среди куч щебня и железнодорожных шпал стояли полуразрушенные сараи и несколько почерневших от дыма построек. Сквозь узкую щель между двумя ящиками, за которыми он прятался, Анри увидел серый, предрассветный свет. Это был Верден. Город-герой, шрам на теле Франции. Воздух здесь был тяжелым, пропитанным запахом угля, сырости и чем-то неуловимо металлическим — отголоском взрывов, что ещё недавно сотрясали эту землю. Холодный весенний ветер пробирал до костей, заставляя его измученное тело дрожать.
Собрав последние силы, Жюльен осторожно выскочил из вагона, приземлившись на озябшую землю. Лапы тут же пронзила острая боль — они были стёрты, грязны и опухли от многодневного бега и ходьбы по неровностям.
Он огляделся. Никаких знаков, никаких указателей. Только заброшенные пути, мрачные здания и ощущение всеобщей заброшенности. Он глубоко вдохнул, пытаясь уловить знакомые запахи, которые подсказывали бы ему направление. Он помнил, что другие псы, те, что встречались ему на пути, говорили о "запахе страданий" и "запахе чистоты" – запахах госпиталей.
Его острый нюх, натренированный за дни скитаний, начал работать. Сквозь тяжелые ароматы железнодорожной пыли и влажной земли он уловил слабый, но отчетливый запах карболки и йода, смешанный с еле заметным, но густым ароматом крови, гноя и человеческого пота. И ещё что-то: запах больничной кухни, смесь несвежих бульонов и хлеба. Это был тот самый "аромат", о котором говорили бродячие псы, указывая ему на Восток. Это был запах, который витал над местами, где лечили людей.
Жюльен повернул голову туда, где виднелись чуть более высокие постройки, темневшие на фоне рассветного неба. Он собрал всю свою оставшуюся волю , сделал глубокий вдох, и, хромая на все четыре лапы, побрел вперёд. Каждый шаг давался с трудом, но образ Франсуазы, такой живой в его памяти, гнал его дальше. Он должен был найти её, где бы она ни была. Он должен был донести до неё свою "весть", пусть даже это стоило ему всего, что у него осталось. Госпиталь. Он знал, что должен найти госпиталь. По пути оглядываясь по сторонам в поисках хоть какого-нибудь безопасного здания, вдруг почувствовал, как земля содрогнулась под ногами. Ещё до того, как его сознание успело зарегистрировать свист, раздался оглушительный взрыв. Что-то рухнуло совсем рядом, и его мощь разорвала воздух, превращая его в плотную, невидимую стену. Взрывная волна ударила с такой силой, что Жюльен потерял равновесие. Его тело, словно тряпичная кукла, подбросило в воздух и с силой отшвырнуло прочь. Он тяжело ударился спиной и головой об обледеневшую землю. Мир завертелся, боль пронзила виски, а затем всё погрузилось в гулкую, звенящую тишину. Из ушей пошла кровь, зрение помутилось, и последнее, что он увидел, было серое небо, которое быстро исчезало за пеленой наступающей тьмы.