Глава 7
Юноша только кивнул головой. И ни слова в ответ. Он замер на месте с тазиком в руках, ожидая очередного приказа, но его не последовало. Ремал прошел к выходу. Через пару минут обулся и подождал когда юноша выйдет следом. Ткнул пальцем на большой дом, сказал:
- Иди туда. И что бы мне без глупостей.
Что за «глупости» и что за «пересуды», конечно же Лиом придумал сам себе, посему едва заметно кивнул в ответ. Ремал ушел вперед, дело какое-то себе наметил, а по факту просто прогуляться, очистить мозги. В большой дом он прибыл спустя полчаса. Там уже начиналось пиршество, а подавальщики трудились, разливая напитки. Причем не все оно было алкогольным, в большинстве случаев просто терпкое питье. У больших установленных жаровен толпились альфы, что жарили мясо большими кусками. Рядом с ними сновали туда-сюда рождающие и дети. Детей было много и все весело стайками перебегали из одного угла в другой, весело щебеча и играясь. Вечер начинался, разливался звуками, красовался жителями и добычей.
В этот раз им повезло и на охоте они смогли отловить десяток бабочек, а также вышли на стадо лобочей, которое паслось в небольшой долинке. Альфы взяли ровно по две туши на каждый дом. Стада лобачей огромные и переходят от острова к острову, насчитывают более трех сотен голов и пятую часть потерять не есть критическая масса. И сейчас жарили мясо исключительно тех лобачей, которых выделили для праздника, остальных спустили в специальный холодный схрон-погреб. Когда придет зима, его откроют, дабы напустить холода, проморозить.
Ремал сел во главе стола. Его взгляд нашел содержанта, который близко находился к Надаю. Хмыкнув, шикнул мальчишке рядом проходящему. Пара слов и вот он летит с поручением от вождя. Надай выслушал посланника, кивнул головой и повел куклу к тому месту, где надлежало сесть. Кукла-содержант безропотно шел следом за рождающим, который из всей массы народа был единственным, которого он знал. И не боялся. Лицом бледный, глаза в пол, поверхностно дышит - его все это пугало своей громоздкостью, шумом, запахами, движениями.
Ремал смотрел на то, как содержанта усадили на скамью, велели оставаться здесь. И он послушно присел на край скамейки, не поднимая глаз смотрел на край стола, руки опустил вниз и точно сложил в замок. Вождь наблюдал за ним и не понимал, почему так хочется задеть его, заставить посмотреть на себя, да просто изменить его «кукольную» стойку. Хмельное вино, горячее мясо с-пылу-с-жару, ароматное и хрустящее - веселье началось. Заиграла музыка, это местные балагуры, любители звука, начали извлекать приятные звуки из своих любимых инструментов. Тут же радостные детки-скоморохи-затейники, пустились в пляс, шутя и дурачась. Детям на таких праздниках разрешалось делать практически все, кроме игр с едой и запрыгивание на стол. За такое накажут, а все остальное - делай что душа пожелает.
Взрослые смеялись, шутили, пили и кушали. Пир, перед будущей зимой, когда столь легко не будет идти охота, а тропы между деревнями завалит огромными сугробами. Из всей массы веселящихся, только один кот сидел почти не дыша. И это, вот оно самое, вот все это… весь содержант бесил вождя. Хмель брал свое, голова отпускала мысль, по какой причине он так бесится. Хотелось задеть его, растормошить, да в лицо поорать, чтобы перестал так себя вести. И как «так» он себя вести не должен, хмелеющая голова просто не находила лаконичного ответа. Если спросят, то он просто укажет рукой на всего содержанта и скажет: «вот так не вести себя.»
Голова охмелела еще больше, взгляд поплыл, а точеная фигурка куклы раздражала все больше. В какой-то момент, уже достаточно хмельной вождь усмехнулся своим мыслям. Навязчивая идея стереть с лица этого содержанта покорную безмятежную мину, она пробила до кончиков пальцев.
- Племя Кушаров! Слушайте своего вождя! - он поднял руки и раздалось одобрительное порыкивание. - Как известно, мы недавно пощипали Дом содержантов и кое-кого из них приволокли в нашу обитель! - все глаза под дружные стуки чашек и кружек устремились в сторону замершего юноши. - И, как приличный содержант, он обучался развлекать своего господина, не так ли? Эй, я тебя спрашиваю!
Юноша только мягко встал и утвердительно склонил голову, опять сцепив руки в замок ладонь в ладонь. Он смотрел в пол, молча и слегка побледнев. Альфа заметил это, понимая - он на правильном пути, только так его и растормошишь, - плавно и ласково растянул губы в улыбке.
- Говорят, что танцы содержантов всегда чувственные, всегда зрелищные! - Ремал поднял кружку и выпил большой глоток. - Желаю посмотреть на пресловутое искусство содержантов танцевать! Давай, содержант, станцуй нам! Вот и твой веер, что ты так старательно не желал потерять.
Ремал швырнул его на землю открытой площадки. Этот веер, он хранился у вождя, а сегодня решительно раздраженный альфа соизволил вернуть имущество. Безделушка пролетела метры и рухнула на пол, для всех беззвучно, а для Лиома как несколько тонн. Перед ним прокрутились картинки того, сколько раз он этот веер в руках держал, сколько раз из-за того, как он это делал пороли оголенные спины рабынь. К горлу подступил комок.
Веер, что несет на своих кончиках кровь рабынь, истязаемых из-за ошибок таат, словно сочился ядом. Пьяненькие и веселые жители деревни даже не подозревают, сколько крови на этой маленькой безделушке, как она тяжела для своего владельца. Для того, кто, как в тумане, медленно встал и вышел из-за стола. Дорога кровавого танца, путь назад, в страх и отчаяние, в смирение и безнадежность - Лиом проваливался в черноту своей жизни таат. Он, отважившийся помечтать, что завтра приготовит тот вкусный суп и будет стараться, сейчас понимал: его за это наказали. Таат не имеет право мечтать. Таат не имеет право жить дольше, покуда этого не разрешит император. Таат не должен отходить от правил своего воспитания, иначе будет наказан…
Расцепил руки и плавно опустился, приседая на корточки. Вокруг дружно подбадривали, даже не понимая, что танец уже начался… Лиом щелкнул пальцами и резко выпрямил ноги разворачиваясь мгновенно раскрывая веер, закрывая лицо и глаза. Веера хищно, громко и мгновенно нарушая улюлюканья, щелкнули раскрываясь, закрывая лицо танцующего. Ему не нужна музыка. Он видит в каждом вымученном движении кровь на спине девушек, ощущает, как дрожат их руки в момент наказания, чувствует, как боль струится по его зверю, который не в силах закрыться, ибо идет это от голой души, которую хочется защищать. Он отдает дань тому, что не смог с первой попытки все запомнить…
И с каждым его движением в зале становилось все тише и тише. Его движения завораживали. Лицо - маска. Глаза закрыты. Веера хищно взмывают то вверх, то вниз. Звуки щелчков пальцев, как отсчет, как свист хлыста. Даже та грубая одежда, что на нем одета, не может скрыть всей грации его движений. Даже его положение раба не может отнять вырванных с кровью и слезами точных шажков, поворотов, подбросов и перехватов вееров. И все движения пройдены на половинных цыпочках, не ниже и не выше… И как окончание танца - присел на колено едва касаясь им пола, отвел руки назад выставив веера и склонив голову, показав белую шею. Волосы, заплетенные в косу сложились на земляной пол.
И тишина…
Зрители поражены. Лиом мягко перевел руки вниз и в разные стороны, переводя веера вертикально, осторожно закрывая их, завершая зрелище. И мягко встал на обе ноги, сцепил веера едва заметным движением руки и повернулся лицом в сторону вождя, уложив их в руки.
Ремал замер держа на весу кубок из которого пил. Моргнул. Это была такая буря, какую он и не мог осознать. Бесстрастное лицо, умудриться не посмотреть ни на кого в танце, показать глобальный комок нерва, оголенный, трепещущий, наряду с чувственной эротичностью… Ремал выдохнул тихонечко, так как перестал дышать под конец танца. Фарфоровая кукла, коей предстал пред всеми этот содержант, она была живая и дышащая, страстная, жаркая, но в то же самое время оплетена сетью, из стали. К горлу подкатил противный комок желчи, вождь сделал глоток легкого вина, поставил кубок на стол.
Юноша даже не запыхался. И не смотрит ни на кого. Глаза в пол, строго в одном градусе наклона век и слегка головы. Захотелось сбить с него этот налет цепей и непробиваемую раковину. Разозлившись, схватил яблоко перед собой, швырнул его в парня, попав ему в грудь.
- Заслужил. Содержанту на оплату. - Рыкнул Ремал, удивляя всех присутствующих.
Лиом даже не поморщился, хотя было больно. Его танец оценили в одно яблоко. Высокая это оплата или нет, Лиом не знал. Он вообще ничего не знал о нравах и обычаях этого места. Ему кинули яблоко, значит так и должно быть. Обида, непонимание, унижение - Лиом не знал, что эти чувства быть обязаны, так как его просто унизили. О том, что такое поведение в отношении танцора, оно вульгарно и недостойно, молодой котенок просто не осознавал. Он вырос таат, безропотно подчинялся, а здесь думал со своей колокольни: значит тут так положено.
Юноша повернулся мягко в сторону яблока, на глазах у всех приблизился к нему, так же грациозно и плавно опустился на одно колено. Подобрал яблоко, уложил его поверх сложенного парного веера и повернулся в сторону стола, плавно поднялся с колена. Замер так же не смотря на них. В зале повисло тяжелейшее молчание.
Как реагировать на такое, увы, взрослые не знали, а дети притихли, потому как умные старшие молчали. Простыми словами: они все были удивлены, обескуражены. Вот так просто его оскорбил вождь, и за подобное любой рождающий этим же яблоком залепил бы ему в лоб, а он взял это яблоко, как нечто ценное.
- Пошел с глаз моих! - рыкнул Ремал, понимая, что ничего не добился своей выходкой. Содержант был «иным». Вот что понял Ремал, вот что осознал его зверь. Иное воспитание, иное понимание, иное мировоззрение, иное поведение - Дом Юрельта зашел слишком далеко.
Лиом мягко поклонился ему, чем заставил оторопело смотреть на него, и плавно развернувшись вышел из большого дома. Он вышел в ночь и сорвался на бег. Впервые с того самого дня, когда перед ним наказывали первый раз кого-то за его «проделки», Лиом побежал, не разбирая дороги, и остановился только тогда, когда запнулся и упал. Он сжался в комочек и тихо всхлипнул. Едва слышно, чтобы не узнал никто. Не дай Боги хоть кто-то услышит его всхлипы.
Ремал удивленно смотрел вслед ушедшему, а потом объявил пить и веселиться. И все последовали его примеру. До глубокой ночи, ибо дальше будут серые трудовые будни. Сам же вождь желал напиться, потому как стыдно было до ужаса. Хотелось стереть из памяти эту маленькую фигурку, которая как рыбка о лед билась, билась перед ними в агонии своего воспитания.
Ремал зарычал и потребовал наполнить это место музыкой. Его зверь негодовал, понимая больше, чем ранее. Его так вырастили. Забитым и послушным. Это ведь не просто содержант. Это что-то еще. Вон, те, кого вместе с ним привели в деревню, они же не такие. Совершенно не такие. За столько дней освоились, еще немного пугаются нового, но не вели себя так, как этот. Здесь что-то еще, и такое поведение, оно не просто бесило, оно пугало. Те содержанты, коих сюда приволокли, они этого парнишку знать не знали и никогда в глаза не видели.
Решив, что будет делать, залпом осушил кружку и влился во всеобщее веселье, смазавшее неприятный момент.