Глава 6
- Я так понимаю, что ты ничего не умеешь, так?
Лиом, за неимением колокольчика и звукового сигнала, отрицательно покачал головой.
- Ну что же, будем учиться! - воодушевленно проговорил рождающий. - Меня зовут Надай, приятно познакомиться. - И протянул руку, для дружеского жеста, но в ответ полнейшее молчание и полное отсутствие знаний, как надлежит себя вести в обществе, как принято на островах.
Постояв пару минут, Надай лишь вздохнул. В мыслях крутилась мысль, что зашугал его вождь, тогда как на лице не отразилось ничего, что могло бы выдать эти мысли. Лиом же услышал главное слово «учиться», внутренне вздрогнул, потому как у него это слово сопровождалось побоями и кровью тех, кто был к нему добр, не в пример наставникам.
Надай удивил его: много болтал, никогда не хмурился, весело смеялся если что-то не получалось. Он учил его держать нож, резать овощи, готовить. Если у Лиома не получалось, и он замирал в страхе, что вот сейчас придет кто-то и будет наказание, то Надай весело щебеча, показывал, как правильно. После первых касаний юноши, Надай постарался его руками не трогать. Первое прикосновение вызвало у того бледность до белых губ, резкое отстранение и неконтролируемую дрожь. Старший рождающий запомнил этот момент, дабы предъявить вождю: ты почто ребенка запугал, окаянный?! После этого он старался не касаться его руками.
На удивление юноша стремился сделать все с первого раза, все запомнить, чуть ли не повторить даже ошибки учителя. Это тоже вызывало у Надая вопросы, причем такие, что ответить на них придется не только вождю. Жаль, Кассандра уехала в свою деревню. Она многое знала, так как росла и затем служила в Доме.
Практически весь день они трудились. Не сказать, что дом был захламлен, но и не блистал чистотой. Сначала была готовка, затем уборка, мытье посуды и полов. Затем Надай показал где и что лежит из моющего для стирки, куда и когда ходить. Вместе с ним набрал воды, натаскав в большую бочку. Когда вождь вернулся, в доме было светло, уютно и горячее стояло на печи. Надай, понимая, что юноша даже на стол подать не сможет, шикнул на него «смотри и учись», после чего накрыл на стол, пригласил голодного альфу.
В присутствии старшего самца Лиом, словно струна натянутая, даром что не звенел, стоял и «учился». У него все нутро сжималось в тугой узел. Вот сейчас Надай расскажет, как у него не все получалось, вот сейчас этот альфа приведет в исполнение наказание, вот сейчас…
- Содержант, а ты чего не ешь? - спросил вождь, когда Надай уселся на стул, за столом, а юноша остался стоять за его спиной. - Надай, этот сопляк настолько плох во всем, что ты его наказал?
- Я наказал? - Надай сощурился. - Это я его наказал?! - и голос повысил, вызывая изумление у Лиома. - Да этот мальчишка зашуган так, что я вообще удивляюсь, как он жив до сих пор! Что ты с ним сотворил, что он любого касания страшится так, словно я его убивать собираюсь?
- Я? - удивился Ремал и перевел взгляд с возмущенного рождающего, на стоявшего за спиной его юношу. - Да я его и пальцем не тронул! Ни физически, ни когтем зверя своего! Надай, не приписывай мне того, что не моими руками сделано. У этого, - он кивнул головой в сторону парня, - странная привычка куклы, что стоит и глаза в пол. Без команды и не вздохнет.
- Юноша, - Надай развернулся на стуле и подозвал его к себе, - иди-ка сюда. - Ткнул пальцем в стул рядом с собой. - Садись и ешь.
Лиом подошел к столу, пребывая в какой-то странной прострации. То, что сейчас происходит, оно странное, причем настолько, что осознать у него не получалось. Этикет таат не позволяет ему принимать пищу без рабынь, причем строго по времени. Сейчас было поздно, и в это время он совершал омовение, после чего шел спать. Но они трапезничали!
Присев на краешек стула, выпрямив и без того прямую спину, словно жердь проглотил, едва дышал от напряжения. Надай его потуг знать не знал, быстро взял пустую миску, наложил ему наваристую похлебку, поставил на стол перед ним.
- Ешь. Весь день работал, маковой росинки во рту не держал.
- Вы не ели днем? - удивился вождь.
- А ты что хотел? - развернулся к нему Надай. - В этом доме такая грязища была, что сесть негде!
- Ну не надо мне ля-ля! - в свою защиту выпятил грудь вождь. - Грязи я не оставлял, даже посуду мыл!
- Только лишь! - фыркнул Надай. - Ешь давай, работяга.
Хотевший что-то сказать Ремал, благоразумно закрыл рот. Этому коту лучше не перечить за столом, а то и лишить трапезы может. Ему ничего не стоит, а Ремал не привык нарушать трапезные законы. Лиом же, слушая их перепалку, потрясенно хлопал глазами, правда от стола их не отрывал. Альфу журил рождающий и тот не приказал ему прикрыть рот? В Домах была четкая иерархия. Рождающие подчинялись альфам, при этом он даже не мог подумать о том, что все они послушники, а старшие самцы их стража. Их не учили законам и традициям островов, их учили подчиняться и быть безропотными. Но Надай его поражал и настолько, что вырос до уровня Богов. В его глазах он был сильным и смелым, таким необычным.
В его голове не укладывалось, что рождающий сказал слово и альфа подчинился. Послушно продолжил поглощать пищу, причем молча. Сам же рождающий, наравне с альфой, кушал за одним столом. Как ему в тот момент казалось, именно этот рождающий тут главный, посему его приказ стал главнее вождя. Лиом начал кушать, аккуратно, как учили. Негоже таат крошки ронять, да на губах жир от пищи оставлять.
Когда покушали, Надай принялся со стола убирать, а Лиом помогал. По окончании мытья, старший рождающий сказал, что зайдет завтра с раннего утра, после чего зыркнул на вождя и тот вышел его проводить.
- Он ни слова не произнес за все время, что я в доме пробыл. - Поделился Надай.
- Угу. Не удивительно. Немой, наверное. - Вождь стоял ровно и горделиво выпячивая грудь, неосознанно, потому как альфа, руки в карманах куртки, а глаза устремлены вдаль, казалось даже мимо дороги ведущей вглубь деревни. - Он и с лекарем не говорил. Как встанет этой куклой, так коробить начинает.
- А его не могли… ну…
- Нет, Надай. Лекарь осмотрел, сказал, что вне течки его не трогали. Да и по телу, ни одного следа побоев или еще чего. Да и кокон его идеальный, словно ни разу не получал удара. Такой, как у ребенка, коего берегут и первых шишек не дают получить.
- За все года ни единого удара? Даже просто оступившись? - удивился Надай.
- Да. На его коконе нет ни одного следа усиления и регенерации.
- Как же его растили? - обернувшись на дом, где сейчас обитал юноша, рождающий покачал головой. - Он такой странный. Кассандры жалко нету, она бы все рассказала.
Ремал хмыкнул.
- Не уповай на память «пустой», она у нее дырявая. - Беззлобно улыбнулся альфа.
- Ну не такая она и дырявая. Вона-как на ноги мальчишку после беленца поставила.
- Да, лекарского умения ей не занимать. - Кивнул головой Ремал.
- Я завтра рано приду. - Надай вздохнул. - Мальчишка очень старательный, вот только он вообще ничего не умеет. И боится, много и сильно. Хоть и пытается не показывать, прячет запах. Он вообще, как стерильный, почти ничем не пахнет.
Ремал только головой кивнул. О том, что содержант ничем не пахнет, сам знает. Даже доктор удивлялся, когда лечил. Болезнью пахло, а телом почти нет. И кокон у него забелен, но не болеет зверь. Он просто защищается. Нутро альфы жаждет увидеть, что за этой марью, но вождь понимает: портить нельзя. Он хочет его передать в другую деревню, а тронь хоть пальцем и не отпустит. Альфа ведь, собственник. Этот сопляк омега, по кокону видно, да и пахнет он мягче, привлекательнее, хоть и едва уловимо. Вот только бесит эта статуэтка с опущенными глазами! Хоть рычи!
Дни потянулись медленно. Лиом учился, старался делать все, чтобы только правильно было, чтобы только никого не избили из-за него. Этот страх вынуждал его каждый день испытывать стресс, шугаться от каждого незначительного события на кухне, и плакать. Много и долго плакать ночью. Он жил в постоянном страхе, его закручивало в тугую спираль, и зверь уплотнял все больше и больше кокон. Он прекрасно запомнил, что такое ошибки физической оболочки и как ему больно, когда руки рабынь в его руках, а по их спинам отхаживали розги. Это было невыносимо и копившиеся «ошибки», могли лишить жизни кого-либо, а Лиом не сможет же выдержать, не сможет еще раз вытерпеть их боль.
Но дни текли размеренно и вальяжно. Никто и никого не наказывал, даже не ругал. Лиом постепенно освоил несколько блюд, научился убираться, даже ходил с Надаем стирать вещи в большую баню, которую топили без них. И пару раз Надай затащил его в баню, дабы помыться.
В первый раз у парня чуть не случилась истерика, когда надлежало раздеться. Надай же не понимал, как воспитывали этого мальчишку, а посему делал так, как привык. И попытавшись заставить его раздеться, встретил полные глаза ужаса. Лиом не только головой затряс, но и попытался сбежать. Пришло зарычать на него и вызвать реакцию: Лиом заплакал. У него началась истерика, которая не прекращалась, как бы он не пытался сдержать слез.
Бедный Надай знать не знал, что делать. Он прыгал вокруг него, просто не понимая, что делает только хуже. Благо они в бани не пошли самыми первыми, посему тут было мало народа. Надай кликнул парнишку, дабы лекаря привёл. Лекарь явился через несколько минут, достаточно быстро успокоил истерику просто своим появлением.
Надай рассказал, что было, после чего юношу отвели домой. Он забрался на кровать, и когда дверь закрыли, собрался в комочек, опуская голову на колени, подрагивая беззвучно плакал. Лекарь, который с таким впервые встречался, только развёл руками. Они предположили, что боялся он воды, но тут же опровергнув самим Надаем, который покачал головой, что стирку парнишка не боялся. Дошли в своих выводах до того, что он испугался обнажаться в присутствии посторонних.
Второй раз в баню Надай повел его уже после всех, оставшись там только вдвоем. Юноша вновь остолбенел, но тут хитрый рождающий указал на то, что и голова не мыта, да и пахнуть начнет он скоро как псина мокрая. Подействовало. Вот только все равно дергаться он не перестал, вздрагивал и с этим пришлось смириться. Зато после бани, разомлевший Лиом, да с непривычки от жара, полусонный почти не сопротивлялся тому, что Надай его почти на себе принес в дом вождя.
Так и потекли неспешно деньки. Лиом работал по дому, не с первого раза получалось, но он старался. Надай его обучал, смотрел за ним и вскоре начал то позже приходить, то на полдня оставлять одного. Втянувшийся юноша в быт одного отдельного домика, причем с нарастающим любопытством и желанием делать эти самые дела, постепенно стал справляться о всем сам, без помощи.
Деревня жила своим размеренным темпом. Альфы либо дела по дворам делали, либо тренировались в сражении друг с другом, либо ходили на охоту. Каждый дом выбирался за пределы деревни своими альфами отдельно, но вскоре вождь издал звук зова, от которого Лиом нервно сглотнул. Даже будучи внутри дома он замер на месте, мелко дыша, как загнанный зверек.
Ремал же издал боевой рев, ему ответили, причем с радостной ноткой. Такой же рев был издан Кушарами, когда они воровать прибыли и громить Дом Юрельта. Ождь, воины, боевые ватпэ и несколько рождающих, стремительно покинули большой двор деревни, оставляя за собой след предвкушения. Лиом же подобного радостного события не понимал. Для него боевой клич вождя мгновенно выдавал память дня похищения и соответственно он думал, что альфы вновь пошли громить какой-то Дом, вновь привезут невольников.
Дабы успокоиться, он принялся перебирать крупы, которые не так давно в дом вождя принесли. Пытался не думать о том, что будет, когда эти воины придут в Дом и погромят его. Те, кого ранее выкрали, Лиом не видел, так как дальше двора и бани никуда не ходил. Как оказалось, местная ребятня следила за ним, но удрученно головой качала: ни единой попытки сбежать! Это было не интересно, скучно, и вскоре деревенские уверовали, что юноша не попытается сбежать. Лиом их дум и телодвижений не знал, посему жил ни о чем не догадываясь, не видя и не пытаясь даже осмотреться. Дальше дома носа не казал, только если не надо было воды натаскать или постираться. Да и саму стирку, после того как Надай перестал его контролировать, Лиом проводил во дворе.
Крупы заняли треть времени, после чего была готовка обеда, затем помыть полы, а дальше проверить грязное белье. Весь день в беготне, немного времени на покушать и чуть-чуть посидеть в комнате, растирая болевшие стопы. Все же весь день на ногах о себе дает знать. Да и дела внутри дома получались все лучше и лучше, кроме пищи. Ее он стабильно поганил: подгорело, пересолено, недосолено, не доварено, переварено. Ремал сначала порыкивал, но постепенно кухня начинала выправляться. Лиом очень старался, страшился и смотрел в его присутствии исключительно в пол.
День прошел в делах и заботах. Лиом приготовил покушать, на этот раз умудрившись не зажарить до черноты, после чего утомился ждать вождя, причем на улице уже стемнело настолько, что вытянутая перед собой рука не видна, а свет в окнах домов, как спустившиеся на землю звезды, ярко указывали путь. Повздыхав, что скорее всего эти шельмецы приволокут кого-то еще, ушел спать.
На следующий день ближе к обеду прибывшие воины громко оповестили, что охота была очень удачной. Вождь же приказал готовить общий дом для мясного пира. Сам зашел домой и замер. Можно сказать, что дом блестел. Ни соринки вокруг. И справа как обычно стоит уткнувшись глазами в пол его раб. Он никогда не смотрит ему в глаза. Не разговаривает. Безропотно все выполняет. Иногда Ремал думает, а если он захочет его взять, что будет? Так же молча ноги раздвинет? Это злило, очень.
Он был альфой, которого воспитывали согласно традициям и законам острова и островов. Взять на свое ложе кого-либо, особенно несвободного и ожидающего обмена в другую деревню, он бы не посмел. Вот только глаза цепляются к мальчишке, зверь круги нарезает, нюхает. Насколько силен зверёныш у содержанта, неизвестно, но очень хотелось бы узнать. На мордашку ничего так, симпатичный. Телом, правда, слишком хрупкий. Салим и то крупнее, шире в плечах, повыше и… уже не его. Бута сделал все. Покрыл ли он его в течку, или нет, пока не ясно, но то что провел через нее, да и до того вжимал в кровать, говорит запах по телу змееныша, постоянные метки на шее и ревнивый взгляд альфы, что получил в свои руки свое сокровище. Да, для Буты Салим сокровище. И плевать, что змееныш. Это шаки, ему в радость когти и зубы, что оголяются всякий раз, как мальчишка чувствует давление. Так с шаки и надо - приручать, воспитывать, поощрять.
Ремал же поглядывает на своего жильца, но трезво оценивает его. Такие забитые, малодушные и покорные его не интересуют. Вот только пахнет от него вкусно, пусть и слабенько. Да и думает он о нем в последнее время все чаще и чаще. В доме даже стены пропитываются запахом этой куклы.
Прошел через большую комнату, где располагалась кухня и столовая одновременно, так как альфа живет один, без семьи, даже без родителей, перед этим скинув сапоги у порога, повел плечами, шею помассировал. Стоявший у двери в свою комнату юноша, как и всегда, смотрел исключительно в пол перед собой, руки в замок и никакого поползновения зверем. Фыркнув на его смиренный вид, Ремал прошел в свою комнату. В комнате он скинул пропахшую потом одежду, обнажившись, и крикнул:
- Содержанец, сделай воду и полотенце. Смыть пот надо.
Через минуту он вышел в чем мать родила, а на него даже не посмотрели. И его это задело. Зная, как реагирует этот сопляк на любое касание к своему телу, удивленно увидел полнейшее безразличие от наличия обнаженного альфы рядом. Или он не рождающий? Да нет, это точно омега, но почему в глазах нету никакого интереса? Да что там! Ремал видел, что его осмотрели, несмело и боковым зрением, но и только. Зверь вообще не отреагировал.
Поведение содержанта изумляло, вот до глубины души и самолюбия. Конечно же, как самец, Ремал хорош собой, у него сильный зверь, а любовники, к кому он захаживал, всегда были довольны. Но этот недотрога, что истерику устроил в бане, абсолютно безразличен к обнаженному альфе рядом с собой! И как это понимать?
Он подошел к лохани и раздраженно рыкнул:
- Полей. Смою грязь.
И на этот раз раб просто молча выполнил приказ. Взял черпак, стал поливать на него воду, подал мыло и принялся ждать, когда полить еще раз.
- Спину мне намыль. - Рыкнул вождь.
И чуть не замурлыкал, когда нежные руки коснулись его спины и плеч, пусть и через специальную мочалку. Неуверенно и осторожно, словно боялись вспугнуть. Потом полилась вода и руки исчезли. Ему подали полотенце. Он повернулся спиной требуя вытереть ее. И опять мягкие движения, едва заметно проводят тканью полотенца по спине и плечам, по ягодицам и уходят на ноги. Ремал решил смутить его, повернулся и потребовал вытереть и спереди. Его вытерли, но лицо осталось бесстрастным.
Рыкнув, что может прибирать, он вернулся к себе и выдохнул. Ему немалых трудов стоило удержать себя в узде. Еще бы пара движений полотенца и точно наплевал на все, завалил его. Поступил бы, как самый позорный пес на свете! Но… Ремал прижал ладони к лицу. Что с ним творится? Таким вульгарным они никогда не был. Да и покрасоваться перед рождающим всегда стремился зверем своим, или на играх в деревне, когда праздники устраивали. А тут? Нагишом перед ним, мудями потряс.
Потерев лоб, Ремал понял, что у него от стыда щеки алеют. Если хоть кто-то узнает, что он так поступил, да это ж стыда не оберешься! Быстро подошел к комоду, вытащил белье, штаны и рубаху. Как пуганный заяц влетел в вещи, завязал и застегнул, после чего выдохнул. И вот кто скажет, что на него нашло? Захотелось подразнить рождающего? Да за такое дразнение, любой в деревне его за яйца подвесит! И будет прав. Он только что, вот как самец и возмужавший альфа, опозорился, пеплом голову покрыл.
Несколько минут приходил в себя, зверя своего успокаивал, который начал рисовать ну очень неприличные картинки. И во всех эпизодах исключительно эту куклу подсовывал. Зарычав, тряхнув головой, резко пошел из спальни, хлопнув дверью, рыкнул:
- У нас праздник. Удачная охота. Ты тоже идешь. - Он смерил взглядом замершую фигурку. - Покажешься всем, что бы всяких там пересудов не было.