Соленое солнце

Теперь, когда Лия осталась одна в кустах, следя за стремительно убывающим светом солнца и уже начиная мёрзнуть в тонкой, пропотевшей за день рубашке, она вдруг почувствовала, что тяготы этого дня навалились на нее все разом. Головная боль, отступившая было после сна и разговора с Аллен, снова вернулась, в висках словно стучали молоточки, болели ноги, а все тело бил мелкий противный озноб.

Лия достала из мешка тонкое одеяло и завернулась в него, а второе одеяло подложила под себя, и, обхватив руками колени, погрузилась в мучительные размышления о Аллен. Ей казалось безумно странным, что она, сидя здесь в ожидании женщины, которая ещё совсем недавно была чуть ли не самым злейшим ее врагом, больше боится не за свою жизнь, а за жизнь этой самой женщины, и вовсе не потому, что Лие, оставшись без ее поддержки, скорее всего погибнет. Ей было страшно за саму Аллен, за весь тот сложный, богатый, мучительный мир, который скрывался в душе Дуэль, за то, что, если ее убьют, он сгинет безвозвратно, а вместе с ним сгинет и то хрупкое, странное, прекрасное, что зародилось между ними во время скитаний по горам. Всего двое суток отделяли Лию Стеффи, медсестру армии США, двадцати четыре года, веселую, легкомысленную девчонку из Калифорнии, смотревшую на Аллен как на раздражитель, на источник проблем и неприятностей, от нынешней Лии, замёрзшей, голодной и усталой, сидящей в кустах на окраине затерянной в горах итальянской деревушки и думающей, что она отдала бы все на свете, лишь бы Аллен вернулась. Всего двое суток отделяли ту, прежнюю Лию, от Лии, которая полчаса назад была готова броситься в объятия этой самой Аллен и признаться ей в том, чего она никогда в себе не подозревала, да и вообще не знала, что способна на подобные чувства.

Лия ощутила, что краснеет. Нет, не грязные мысли по отношению к Аллен заставили ее смутиться, а то мощное, невероятно глубокое чувство, которое заставляло руки дрожать, когда Аллен была рядом. Ей хотелось узнать о капрале Дуэль все. Все! О чем она размышляет, когда остается одна, каким видит мир, чего хочет, что ее мучает и что радует, какую музыку она любит и почему, и — главное — что она думает о ней, Лие...

Она вспомнила слова Аллен о лучшей медсестре, с которой та когда-либо работала, и невольно улыбнулась. Слышала бы это Ира!

Но Ира, наверное, мертва, и она никогда уже ничего не услышит. Лия сморгнула набежавшие слезы. Она знала Ира не очень долго, однако успела привязаться к ней с той невероятной быстротой, с которой привязывались друг к другу люди на войне, когда в любой момент самая тесная дружба могла оборваться свистом снаряда или грохотом взорвавшейся бомбы. Они с Ирой сразу нашли общий язык, в отличие от нее и Найлы, третьей медсестры, которая казалась Лие слишком пресной и скучной. Найла была скромной, послушной, всегда выполняла все указания от и до, никогда не спорила с начальством, а Ира... Ира была такой же разбитной, веселой, всегда готовой к шутке, ветреной и улыбчивой, как и сама Лия. Сколько нарядов и ночных дежурств они получили от Аллен во время совместной работы: за громкий хохот, за курение под стеной госпиталя, за дерзости, за то, что они общались с ранеными «не сугубо профессионально» (формулировка Дуэль), за перепутанные лекарства и за то, как выражалась Ира, что «мы с тобой, Стеффи, не злобные старые девы, которые ненавидят весь мир».

Но теперь Лия знала, что Аллен не ненавидит весь мир. Теперь она знала, что Аллен не озлобленная старая дева, которая причиняет другим боль ради того, чтобы причинить ее. Теперь она знала, как Аллен выглядит, когда ее волосы распущены, а глаза блестят от радости, и губы улыбаются едва заметной улыбкой. Помня все это, сложно было представить, что ещё каких-то пару месяцев назад Аллен пугала и отвращала ее, и, если теперь им удастся выбраться из этой передряги, то Лия знала — она никогда уже не сможет смотреть на Аллен теми, прежними глазами.

Темнота окутала Лию, как большое одеяло, и в кустах стало совсем неуютно. Вокруг стояла мертвая, почти глухая тишина. По счастью, спустя десять минут выглянула луна, а вскоре ветер разогнал тучи, бродившие по небу, и теперь Лия отчётливо видела полянку, на которой сидела, серебристые ветви кустов, темные корни, траву, и это придало ей уверенности. Она вообще ненавидела ждать, а сидеть тут, одной, пугаясь каждого шороха, было вдвойне ужасно, потому что на кону стояла ее собственная жизнь. Если Аллен не вернётся...

Лия попыталась успокоить бешено бьющееся сердце. Аллен обязательно вернётся, убеждала себя девушка, она умная и ловкая, у нее большой военный опыт, она гибкая, миниатюрная и быстрая, и, если что, успеет убраться оттуда и вернуться к ней. И чем больше Лия убеждала себя в этом, тем страшнее и тоскливее ей становилось.

Вдруг ей почудилось, что рядом, на расстоянии десяти шагов, хрустнула ветка. Скинув одеяло, Лия дрожащими руками вынула перочинный нож из чехла, открыла его и, сжав рукоятку, поднялась на ноги, повернувшись туда, откуда слышался шорох.

Бежать было поздно, да и некуда — побежав, Лия наделала бы кучу шума, а потому она стояла, направив нож на темные кусты, по которым кто-то явно пробирался в ее сторону. Сердце Лии замерло.

Раздался гораздо более отчётливый треск веток, и на полянку вышла... коза.

Лия, онемев от удивления, смотрела на нее. Маленькая белая козочка с небольшими рогами пробежала немного вперёд, затем остановилась перед девушкой, явно испугавшись и, сделав несколько шагов назад, едва слышно заблеяла.

Лия опустила нож и выпрямилась. По ее лицу струился пот, сердце медленно успокаивалось, и тут вдруг кусты там, откуда вышла коза, зашелестели вновь, и следом за ней из зарослей вышел мальчик с фонарем в одной и палкой в другой руке.

В первые несколько секунд оба они — Лия и мальчик — оторопели. Затем Лия сообразила, что все ещё держит нож в руке, и увидела испуг на лице ребенка. Он попятился назад, и, испугавшись, как бы мальчик не поднял крик, Лия поспешно спрятала нож за спину, а вторую руку подняла в воздух ладонью вверх, показывая, что все в порядке.

Пробыв в Италии достаточно долгое время, она не удосужилась как следует выучить язык, но кое-что знала, и теперь судорожно подбирала подходящие по смыслу итальянские слова, но смогла выдавить только:
— Buonasera... (итал., добрый вечер)

Мальчик, все с тем же недоверием смотревший на нее, слегка отступил назад, поднимая фонарь выше, чтобы осветить Лию. Коза, за которой, видимо, он и пришел сюда, так и стояла между ними, не двигаясь и лишь изредка издавая короткое жалобное блеяние. Приглядевшись, Лия увидела, что мальчику лет десять-одиннадцать, одет он был, как типичный крестьянин, и лицо его показалось ей таким же, как у всех обычных итальянских мальчишек: смуглое, обрамленное черными густыми волосами, испачканное грязью и ягодным соком.

— Non farò... del male (итал. я тебе не причиню вреда), — попыталась Лия снова, с трудом вспомнив нужные слова. Мальчик ещё немного помолчал, хмурясь, а затем разразился длинной фразой, но так быстро произносил слова, что Лия уловила только повторяемое неоднократно «partigiano» (итал. партизан).

— No! — запротестовала она, мотая головой. — No partigiano! Americano! (итал. не партизан, американка).

Она указала на нашивки на рубашке и повторила несколько раз «americano».

Мальчик посмотрел на нее с недоверием и опять стал что-то быстро говорить, указывая себе за спину, туда, где была деревня. Лия похолодела. Может, он предостерегал ее, говоря, что там, в деревне, немцы? Как, черт возьми, будет «немцы» по-итальянски?

Она подошла поближе к мальчику, прерывая его речь взмахом руки.

— Ci sono... — Она указала в сторону деревни. — Fascisti? Villaggio? (итал. там, в деревне, фашисты?)

Мальчик решительно замотал головой, потом опять заговорил, все время указывая назад, но Лия не понимала его, и он, укоризненно покачав головой, умолк и стал медленно и деловито обвязывать принесенную им верёвку к шее козы, затем поднял поставленный на землю фонарь и снова что-то сказал, показывая в сторону деревни. Лия развела руками, показывая, что не понимает, и тогда он махнул рукой, повернулся и, волоча за собой упиравшуюся козу, исчез в кустах.

И тут Лия охватила паника. А вдруг этот мальчик сейчас придет домой со своей козой и скажет родным, что видел в зарослях американскую девушку в военной форме? А взрослые, естественно, возьмут оружие и пойдут ее искать, и что будет тогда?

Она судорожно схватила брошенное ей одеяло и запихала его в мешок. Что же делать? Сколько у нее есть времени? Если она уйдет, то Аллен, вернувшись, может натолкнуться на тех, кто будет искать ее, Лия, и кто знает, чем это кончится?

Лия бессильно опустилась на землю рядом с мешками. Руки ее дрожали. Что же теперь делать? Может быть, пойти в ту сторону, куда ушла Аллен, и попытаться найти ее? Но тогда они с Аллен могут разминуться, если она вернётся за Лией! Ситуация казалась тупиковой. Подумав ещё несколько минут, Лия решительно подхватила оба мешка и углубилась в кусты в том направлении, куда ушла Аллен. Заросли тут же обступили ее со всех сторон, и она уже не была уверена, что вообще идёт к деревне, потому что кусты становились все выше, ветки хлестали девушку по лицу, и, если бы не луна, то Лия передвигалась бы в кромешной тьме. Потом, когда заросли поредели, она увидела едва заметные огни впереди, и это придало ей уверенности. Двигаясь на свет, она отодвинула очередной куст, рванулась вперёд и... оказалась лицом к лицу с Аллен, направившей на нее винтовку.

В первую секунду Лия настолько удивилась, что застыла на месте, как каменное изваяние. Аллен выглядела абсолютно целой, только волосы ее были растрепаны, а рукав рубашки порван, видимо, веткой кустарника.

— Лия? — удивленно спросила Аллен, убирая винтовку за спину, и тут Лия не выдержала, сделала шаг вперёд и бросилась ей на шею.

— О Господи, — бормотала она, стискивая шею Аллен и дрожа всем телом. — Я думала, что никогда больше тебя не увижу.

Аллен, видимо, удивлённая таким горячим приемом, сначала стояла молча, а потом Лия почувствовала, как она медленно поднимает руки и обхватывает ее, прижимая к себе все крепче и крепче. Так чудесно было ощущать ее рядом, живую и здоровую, что Лия только спустя пару минут осознала, что слишком сильно стискивает Аллен и, должно быть, делает ей больно. Отстранившись, Лия сквозь слезы радости смущённо посмотрела на Аллен, которая, в свою очередь, все ещё сжимая ее плечи, пробежалась взглядом по всему телу Лии, будто ища следы ран или повреждений.

— Ты цела? — спросила Аллен тихо и коснулась лица Лии нежным, едва заметным прикосновением. — У тебя кровь на щеке.

Лия кивнула, утирая слезы.

— Веткой хлестнуло.

— Почему ты здесь? Почему не дождалась меня? — убирая руку, строго спросила Аллен. — Если бы ты не ломилась сквозь кусты, как бешеный медведь, я бы могла пройти мимо!

Лия кивнула куда-то себе за спину.

— Мальчик... с козой... Я видела деревенского мальчика, и он тоже видел меня, и я подумала, что он может привести кого-то на это место, где я прячусь, и не знала, что делать. Я пошла сюда в надежде, что встречу тебя и предупрежу.

Аллен нахмурилась.

— Мальчик? Он говорил с тобой?

Лия кивнула.

— По-моему, он принял меня за партизана, но я сказала, что американка. Тогда он стал что-то говорить и показывать на деревню. Я спросила, есть ли там немцы, он вроде бы помотал головой, но я не очень поняла. Он так быстро произносил слова, а ты же знаешь, что я плохо понимаю итальянский.

Аллен подумала несколько секунд, зачем-то посмотрела на заросли, откуда пришла Лия, затем деловито кивнула.

— Хорошо, давай мешок и пошли, здесь небезопасно стоять.

Она взяла второй мешок из рук Лии и поправила висевшую на плече винтовку.

— А куда мы идём? — спросила Лия, глядя на светящиеся впереди огни деревеньки.

Лекса повернулась к ней.

— Я нашла нам место для ночлега.