Предел терпения
Чимин не заметил, как его ноги сами пошли за Намджуном. Коридор был тихим, лишь лёгкое эхо отдавалось от каменных стен, а каждый звук шагов казался слишком громким, будто они проходили по хрустящему снегу, где каждый кристалл скрипел под ногой. Туман за окнами ещё висел густой, серо-золотой дымкой, и свет утра едва касался пола. Внутри Чимина всё ещё бушевала дрожь – вязкая, тягучая, похожая на физическая усталость, которая цеплялась за каждую мышцу.
Намджун шёл немного впереди, руки за спиной, спина ровная, уверенная. Его шаги были размеренными, и эта уверенность давила на Чимина сильнее любой силы. Каждое движение Намджуна говорило – «Ты не уйдёшь». Слова были лишними, и всё равно повисшее напряжение в воздухе ощущалось острее, чем любой крик.
Когда они вошли в кабинет, Чимин первым делом ощутил запахи. Тёплый хлеб, сладость яблок и винограда, тонкая пряность чая и лёгкий древесный аромат мебели сливались в один насыщенный, почти опьяняющий букет. Пространство было залито мягким утренним светом, который скользил по белой скатерти, книгам на полках, создавая золотые блики на стекле кувшина с водой. За окнами туман медленно рассеивался, открывая вид на море, спокойное и таинственное.
Стол был накрыт для двоих. Белая скатерть колыхалась от лёгкого сквозняка, на ней лежали свежий хлеб с трескающейся коркой, миска яблок и винограда, дымящийся чайник и чашки с тонкими ручками. Две миски каши, аккуратные ломтики колбасы. Ксё казалось слишком простым и одновременно слишком важным, учитывая то, что творилось в груди Чимина.
Намджун указал на стул жестом.
– Садись.
Пак едва заметно дёрнулся, но, встретив взгляд Намджуна, опустился на стул. Пальцы сами собой сжали край сиденья, белея костяшками. Он пытался держать дыхание ровно, но внутри всё кипело. Смесь страха, раздражения, смятения и скрытой трепетной тревоги.
Намджун сел напротив, налил себе чаю. Пламя свечей отражалось в жидкости, играя на поверхности тонкими полосами света. Он сделал глоток, медленный, уверенный, и поднимая взгляд на того, сказал.
– Ты выглядишь так, будто идёшь на публичную казнь.
– А разве это не она? – Чимин резко поднял глаза, его голос был острым, с горечью, которую он не сумел скрыть.
Намджун слегка улыбнулся, не отводя взгляда.
– Если бы это была казнь, ты бы не получил свежий хлеб.
Чимин отвернулся и потянулся к фруктам. Пальцы дрогнули, яблоко скатилось по скатерти. Джун медленно протянул руку и поймал его. Тепло касания скользнуло по коже Чимина, вызвав странное щекочущее ощущение.
– Неловкий, – тихо сказал Намджун, отдавая яблоко обратно.
– Не дождёшься! – буркнул Чимин и вонзился зубами в яблоко, откусив слишком большой кусок, будто пытаясь откусить вместе с ним и тревогу внутри себя.
Намджун слегка приподнял бровь, но промолчал. Он взял нож, чаяно медленно разрезал хлеб. Звук лезвия, скользящего по корке, разрезал воздух осязаемо. Он положил ломоть на тарелку Чимина и слегка подвинул её к нему.
– Я сам могу, – огрызнулся Чимин.
– Но не будешь, – спокойно ответил Намджун. – Если дам тебе самому, ты возьмешь меньше, чем тебе нужно.
Чимин фыркнул, отвернулся, делая вид, что его это не задело. Но каждое движение старшего как он наклоняется, чтобы налить чай, как слегка коснулся его руки, подавая фрукт, одновременно раздражало его и притягивало.
Они ели молча. Ложки звякали о миски, чай обжигал язык, камин потрескивал, а за окнами плац медленно расстилался под рассветным туманом. Каждая деталь казалась Чимину невероятно яркой – тепло чашки в руках, мягкость скатерти, запах хлеба и яблок, смешанный с лёгкой солёностью воздуха, резкость деревянного ножа в руках Намджуна.
Намджун неожиданно пододвинул к нему кусок хлеба, заостряя взгляд на Чимине.
– Попробуешь?
– Не хочу, – прохрипел Чимин, но не убрал руку, и её дрожь выдавала больше, чем слова.
– Я специально нарезал так тонко, чтобы тебе было удобно, – тихо произнёс Намджун, почти шёпотом. Его пальцы случайно коснулись руки Чимина, когда он пододвинул чашку чая ближе. Тот вздрогнул, но не убрал её.
– Ты всё ещё дрожишь, может мне тебя снова поцеловать? , — сказал Намджун, растягивая улыбку на все лицо, параллельно постукивая пальцами по краю стола, размеренно и спокойно.
– Я не дрожу! И да, в следующий раз я снова тебе между ног дам. – вспыхнул Чимин, но ложка звякнула о тарелку.
– Упрямый, – усмехнулся Намджун.
– Самоуверенный, – мгновенно парировал Чимин.
Их взгляды встретились, искра пробежала между ними. Намджун молчал, наблюдая, как младший пытается казаться равнодушным.
– Сегодня вечером мы соберёмся у моря. Все. Будет костёр.
– Костёр? Зачем? – Чимин поднял глаза, слегка растерянный.
– Чтобы напомнить, что даже в хаосе бывают праздники, – сказал Намджун, откинувшись на спинку стула, сцепив пальцы. – Чтобы вспомнить, кто мы, и что мы живые.
В груди Чимина что-то дрогнуло. Перед глазами всплыли воспоминания. Ночь, огонь, ветер, смех, шорох волн. Он быстро оттолкнул их, нахмурился.
–И что, я тоже должен идти?
– Должен - нет. Но я хочу, чтобы ты был там, – наклонился вперёд Намджун, его голос стал низким и мягким, но твёрдым. – Ты услышишь море. Оно сильнее любой борьбы внутри тебя.
Чимин замер. Ложка осталась в руке, но он уже не чувствовал её. Злость боролась с чем-то новым, сладким, тягучим, более опасным.
– Посмотрим, – бросил он, стараясь казаться равнодушным.
Намджун улыбнулся. Лёгко, очень невесомо.
–Посмотрим, кроха.
____________________________
Сончас выдался тихим и душным. Воздух в комнате Тэхена был неподвижным, наполненным лишь мерным дыханием и далёкими звуками академии за окном. Он и Чимин сидели на его кровати, спиной к стене, плечом к плечу, погружённые в тактические схемы и расчеты.
Бумаги были разбросаны вокруг них, как карты на столе полководца. В центре, на простыне, лежала карта условного поля боя с нанесёнными высотами и лесными массивами. Красные стрелы атаки, начерченные рукой Тэхена, упирались в синие оборонительные редуты, которые расставил Чимин.
– Смотри, – голос Тэхена был низким, сосредоточенным, он водил кончиком карандаша по карте. – Если мы бросим основные силы сюда, они просто упрутся в укрепления. Но это отвлечёт внимание.
Он перевел карандаш вглубь условной территории противника, к пунктирной линии, едва заметной на карте.
– А здесь, через ущелье, которое они считают непроходимым, может пройти лёгкий отряд. Не для боя, а для диверсии. Поджечь склады, посеять панику.
Чимин хмурился, вглядываясь в схему, его пальцы скользили по цифрам расчёта логистики на отдельном листе.
– Рискованно. Расчёт времени на переход слишком узкий. Если отряд замедлятся даже на час, их отрежут от основных сил. – Он потянулся за чистым листом, начал быстро набрасывать новые цифры. – Вот, смотри. Если мы перенесём начало атаки на два часа позже, под прикрытием темноты..
Внезапно Чимин замер, его глаза расширились, карандаш выпал из его руки и покатился по одеялу.
–Ой! – он хлопнул себя по лбу, словно только что вспомнил нечто грандиозное. –Тэхен-а, я же совсем забыл тебе сказать!
Тэхен поднял на него взгляд, сбитый с толку этой внезапной переменой. –Что такое? Задание неправильно решил?
–Нет, не задание! – Чимин схватил его за рукав, его пальцы сжали ткань с нетерпеливой энергией. – Сегодня же вечером! Большой костёр для двух рот! Говорят, будет весело. Мы обязательно должны пойти!
Тэхен медленно убрал учебник, на его усталом лице появилась лёгкая, скептическая улыбка. – Чимин-а, после этих тактических мучений я мечтаю только о подушке.
–Нет, нет, нет! – Чимин запротестовал, тряся его за рукав. – Мы и так всё время учимся! Это же единственное развлечение за всё время! Пойдём вместе, а? Обещаю, будет весело! Если нет, то уйдём.
Он смотрел на Тэхена с таким неподдельным, щенячьим энтузиазмом, его глаза сияли так ярко, что даже скептицизм Тэхена начал таять. Мысль о вечере у костра, а не за учебниками, вдруг показалась не такой уж и плохой. Особенно если провести его с Чимином.
–Ладно, ладно, – Тэхен сдался, качая головой, но уголки его губ поползли вверх. –Уговорил. Только что бы правда было весело.
–Да! – Чимин торжествующе подпрыгнул на кровати, заставив её жалобно скрипнуть. –Договорились! После тренировки жду тебя у твоей комнаты, никуда не уходи!
____________________________
Поздний вечер раскинул над академией тёмно-бархатное небо, усыпанное бриллиантовыми искорками звёзд. В центре поляны, отбрасывая длинные, пляшущие тени на сосны, трещал и гудел костёр. Две роты академии собрались вокруг живого огня – смех, шутки, тихие разговоры под гитару и шипение жаровен сливались в уютный, расслабленный гул. Даже капитан Чон и полковник Ким сидели на бревне неподалёку, их строгие позы немного смягчились в оранжевом свете пламени.
Тэхен сидел чуть поодаль, на краю общего круга, наслаждаясь теплом костра и этой редкой атмосферой безмятежности. Он улыбался чьей-то шутке, когда к нему на поваленное дерево подсел парень из другой роты – Кихён, известный своей навязчивой и бесцеремонной болтливостью.
–Эй, Тэхен, чего в одного сидишь, словно затюканный? По койке скучаешь? – Кихён без спроса, с размаху протянул ему банку тёплой колы, нарочно грубо коснувшись его пальцев так, что липкая жидкость чуть не пролилась. Тэхен поморщился, вежливо, но с железной, уже отточенной в академии твёрдостью отстранил руку.
–Нет, всё нормально. Просто отдыхаю. Один. – Его голос прозвучал ровно, но в нём явно читался холодный, предупреждающий отпор.
Но Кихён, словно глухой, не унимался. Он нагло придвинулся ближе, его плечо с силой, настойчиво толкнуло плечо Тэхена, нарушая его личное пространство. От него пахло той самой колой и потом.
–Да ладно, брось, не скромничай тут. Я видел, как ты на стрельбище вчера рвал все мишени в клочья.. Ловко у тебя получается, пластично так. Прямо загляденье. – Его голос стал ниже, навязчивее. –Может, научишь и меня своим.. приёмам? С глазу на глаз? – И прежде чем Тэхен успел среагировать, жирная, влажная ладонь Кихёна опустилась ему на колено и сжала его с неприятной, владческой силой.
Тэхен резко вскочил, как от удара током. Его лицо моментально помрачнело, глаза сузились, в них вспыхнули холодные искры гнева.
–Я сказал, нет. Отстань. Последний раз предупреждаю. – Его голос зазвучал тихо, но с такой опасной, стальной нотой, что даже у Кихёна дрогнула ухмылка.
Тэхен резко развернулся, намереваясь уйти подальше, но Кихён, снова ухмыльнувшись, уже налипшей улыбкой, вскочил следом и нагло схватил его за запястье, сжимая его так, что кости неприятно хрустнули.
–Ну почему такой недотрога, а? – он фыркнул, и его дыхание с запахом сладкой газировки ударило в лицо Тэхену. – Я же ничего такого. Просто поболтать, по-дружески.. Что тут такого-то? Чего ты напрягаешься, как на параде? – Его пальцы впились в запястье ещё сильнее. – Или твой дорогой капитан Чон, – Кихён язвительно растянул звание, – лично запрещает тебе общаться с другими парнями? Вы там, в своей роте, только друг на друга и пялитесь, я давно заметил. Слишком уж много.. внимания. Или он твой личный телохранитель?
Последние слова повисли в воздухе грязным, оскорбительным намёком.
В этот момент из темноты, будто сама тень, отделилась высокая фигура. Чонгук, чьё внимание уже несколько минут было приковано к их углу, подошёл стремительно и бесшумно. Его лицо в свете костра было каменным, глаза – двумя углями, отражавшими ярость.
–Тебе уже несколько раз сказали «Нет». Разве ты не понял с первого раза?
Чон не кричал. Не произнёс ни одного громкого слова. Он просто, с размаху, с силой, обрушил сжатый кулак на скулу Кихёна.
Глухой, костный хруст оглушительно прозвучал в внезапно наступившей тишине. Гитара умолкла. Смех оборвался. Кихён с глухим стоном рухнул на землю, хватаясь за лицо.
Чонгук стоял над ним, грудь тяжело вздымалась, кулаки всё ещё были сжаты. Он перевёл леденящий взгляд на Тэхена, будто проверяя, всё ли с ним в порядке, а затем медленно обвёл взглядом замершую роту. В его позе, в его молчании была такая неоспоримая, хищная власть, что у всех перехватило дыхание.
–С этого момента, — голос Чонгука прозвучал тихо, но так, что было слышно каждую букву, – ко всем, кто посмеет приставать к моим солдатам, будут применены дисциплинарные меры. Понятно?
В воздухе повисло молчание, нарушаемое лишь треском костра и тяжёлым дыханием Кихёна. Никто не посмел издать ни звука. Чонгук не дождался ответа. Кихён, оглушённый первым ударом и унижением от приказа, вытер рукавом кровь со скулы. В его глазах, вместо страха, вспыхнула глупая, пьяная от злости отвага.
–А ты кто такой, чтобы мне приказывать? – он просипел с вызовом и, неожиданно рванувшись вперёз, нанёс ответный удар, целясь Чонгуку в солнечное сплетение.
Удар пришёлся вскользь, но был достаточно силён, чтобы Чонгук на мгновение согнулся, издав хриплый выдох. Этого мгновения хватило.
Тишину у костра разорвал не крик, а глухой стон и яростный рёв Кихёна. Он набросился на капитана, пытаясь повалить его на землю. На несколько секунд они превратились в сплетённую тень, слышен был лишь тяжёлый гул ударов, хриплое дыхание и звук рвущейся ткани.
–Прекратите! Остановитесь, всё, хватит! – крикнул Тэхен, его голос прозвучал испуганно и громко. Он сделал шаг вперёд, но застыл в нерешительности, не зная, как разнять дерущихся.
Чонгук, поймав момент, мощным движением оторвал от себя Кихёна и, сделав шаг в сторону для баланса, с силой, вложенной в плечо и корпус, нанёс точный, жёсткий удар в челюсть. Раздался отчётливый, костный щелчок.
Кихён с подавленным стоном отлетел назад, споткнулся о корягу и тяжело рухнул на одно колено, зажимая лицо руками. Из его носа хлынула кровь. Он пытался подняться, но его качнуло, и он лишь смог отползти на несколько шагов, прочь от Чонгука, его наглая бравада окончательно развеялась.
В этот самый момент Тэхен, не думая больше ни о чём, повинуясь порыву, бросился вперёд. Но не к поверженному Кихёну – а к Чонгуку. Его пальцы судорожно вцепились в предплечье Чона, и сквозь тонкую ткань рубашки Тэхен почувствовал напряжённые, гудящие, как раскалённые стальные тросы, мышцы, всё ещё живые готовностью к бою. Чонгук резко, почти с рычанием, обернулся на него. Его глаза пылали диким, неукрощённым огнем, в них не осталось ничего человеческого – лишь чистая, первобытная ярость разъярённого зверя, которого оторвали от долгожданной добычи. Его кулак всё ещё был сжат, костяшки побелели.
Этот взгляд, полный бездонной, животной ярости, был готов испепелить всё на своём пути. Он уже был готов рвануться, отбросить помеху – кто посмел прикасаться к нему сейчас?
Но затем его взгляд упал на руку Тэхена, на тонкие, бледные пальцы, с такой силой вцепившиеся в его руку, что их трясло. Он увидел белизну костяшек на этой руке, дрожь, пробегающую по запястью. Мгновение – и пылающий взгляд пополз вверх, по руке, к плечу, и наконец – к лицу.К испуганному, мертвенно-бледному лицу Тэхена. К его широко раскрытым глазам, в которых читался не просто страх, а настоящий ужас, смешанный с отчаянной, немой мольбой. К его слегка приоткрытым губам, которые беззвучно дрожали.
И что-то дрогнуло.
Ярость, кипевшая в Чонгуке всего секунду назад, не ушла, но отступила, уступив место чему-то другому. Осела, как тяжёлый осадок. Дикий огонь в его глазах не погас, но потускнел, сквозь него начал проступать иной свет – осознание. Сознание того, где он и кто перед ним. Острое, болезненное понимание страха, который он сам и вызвал.
Его взгляд смягчился. Не стал мягким, нет, в нём всё ещё бушевала буря, но в нём появилась трещина. Тень чего-то, похожего на раскаяние или досаду. Он не отдернул руку, но напряжение в мышцах под пальцами Тэхена начало медленно спадать, сменяясь тяжёлой, почти усталой податливостью. Губы Чонгука сжались, уже не в звериный оскал, а в твёрдую, прямую линию. Но кроме Тэхена на него смотрел не один десяток глаз..
–Веселье окончено. Все по комнатам. Немедленно.
Чонгук не дал Тэхену даже секунды на раздумье. Его пальцы сомкнулись крепко, так, что кожа под ними побелела. В этом сжатии не было прежней ярости, но чувствовалась другая сила, непререкаемая, неотвратимая. Он словно боялся, что если отпустит, то тот исчезнет, растворится, ускользнёт, и тогда он уже никогда не сможет вернуть.
– Идём, – низко рыкнул он, и голос его не терпел возражений.
Тэхён послушно двинулся следом, чувствуя, как шаги Чонгука звучат в коридоре гулко, отрывисто, будто удары сердца. Все взгляды роты прожигали им спины, но Чонгук будто не замечал их. Его спина была прямой, плечи напряжёнными, каждый шаг чеканным. Казалось, он с трудом сдерживает в себе тот ураган, что только что вырвался наружу, и удерживает его из последних сил.
Дверь комнаты захлопнулась, и звук отдался в сердце Тэхена тяжёлым эхом. Тишина, которая обрушилась на них, была вязкой, звенящей, как перед грозой.
Чонгук мгновенно прижал его к стене, зажав между собой и дверью. Доски задрожали от этого движения. Воздух был густым, горячим от близости, от его дыхания, которое било в висок, обжигало. Его глаза. Эти тёмные, затянутые дымом глаза, в которых только что бушевал дикий огонь, теперь метались по лицу Тэхена. Он будто проверял каждую черту, всматривался в каждую линию, будто искал там ответ на вопрос, который мучил его самого.
– Где? –сдавленно выдохнул он, пальцы вцепились в плечи Тэхена, будто старались удержать его здесь, в этой точке, в этой реальности. – Где он трогал?
– Я.. – Тэхён не успел ничего сказать.
Ладони Чонгука соскользнули вниз, обхватили его руки, провели по ним до самых кистей, затем снова поднялись к шее, к ключицам. Его прикосновения были резкими, нервными, но под этой резкостью пряталась тревога, отчаянная, дикая. Он словно не мог поверить глазам, словно должен был убедиться сам, что всё цело, что кожа невредима, что под пальцами нет крови. Каждое движение отдавало дрожью, и Тэхён впервые почувствовал – это не злость. Это страх. Огромный, раздирающий, парализующий страх, который Чонгук не умел выразить словами.
– Чонгук, – тихо произнёс он, ловя его взгляд. В этом взгляде был тот самый ужас, от которого у него перехватило дыхание в строю, только теперь направленный не наружу, а внутрь. – Всё в порядке. Я цел. Слышишь? –
Эти слова были мягкими, как прикосновение. И Чонгук словно застыл. Его пальцы, всё ещё прижатые к коже, дрогнули, потеряли силу. Он замер, уставившись на него, как на что-то невозможное.
Взгляд – тяжёлый, тёмный, до боли пронзающий. И в нём появилась трещина. Тонкая, едва заметная. Но через неё прорвалось то, что Тэхён не ожидал увидеть усталость. Растерянность. Уязвимость. Его плечи обмякли, дыхание стало медленнее, хриплее. Пальцы бессильно сползли вниз, и он отстранился лишь настолько, чтобы всё ещё касаться его.
– Сядь, – мягко, но уверенно сказал Тэхён.
И, к собственному удивлению, Чонгук подчинился. Он тяжело опустился на край кровати, согнувшись, словно внутри него всё оборвалось. Его локти уперлись в колени, пальцы сжались в кулаки. На костяшках проступала кровь. Красные, грубые линии выглядели болезненно на фоне его бледной кожи. Ни звука за дверью, ни далёких шагов. Только двое. Только этот воздух, наполненный напряжением, которое стало невыносимым. Глаза в глаза. Два пламени, встретившиеся и переплетённые. В них отражался страх, и усталость, и то чувство, которое они оба боялись признать, но которое всё равно жило между ними, дышало вместе с ними. Тэхён не отводил взгляда. И Чонгук тоже.
В этой тишине между ними впервые прозвучало самое важное, без единого слова.
Чон сидел на краю кровати, сгорбленный, с руками, упавшими на колени. Его широкие плечи, обычно прямые и гордые, сейчас казались опущенными, словно на них навалился непомерный груз. Тэхён смотрел на него и ощущал, как сердце болезненно сжимается в груди. Перед ним был не капитан, не военный, не человек, в чьих глазах секунду назад бушевала ярость, перед ним сидел Чонгук, его опора, и сейчас он выглядел потерянным.
На костяшках его пальцев кожа была содрана до крови, словно оголённые жилы, а тёмные пятна подсыхающей крови на белой коже делали руки ещё более хрупкими. Это были руки, которые умели ломать и разрушать, но сейчас они дрожали. уже тяжелы лежавшие в ладонях Тэхена. Ким выдохнул и метнулся к шкафчику, доставая аптечку. Металл защёлки лязгнул, и в груди отозвалось – соберись. Внутри всё кричало, что нужно быть сильным, иначе Чонгук снова захлопнется в себе. Он вернулся, поставил аптечку рядом, опустился перед ним на колени. Их глаза встретились. И тот, не проронив ни слова, протянул руку, будто отдавая её в его власть.
Тэхён осторожно взял её в ладони. Тепло от этой руки было сильнее, чем он ожидал. Под пальцами чувствовался пульс быстрый, неровный, словно сердце Чонгука всё ещё билось в боевом ритме, не желая отпускать недавнюю бурю.
– Дурак, – тихо, с нежностью прошептал Тэхён, склонившись ближе. Его губы тронула тень улыбки, но глаза оставались серьёзными. Он подул на костяшки, сметая с них мнимую боль, словно это могло облегчить. Лёгкое дыхание коснулось воспалённой кожи. Чонгук едва заметно вздрогнул от неожиданности, от тепла, от чего-то большего, что проскользнуло в этом движении.
Тэхён достал вату и спирт. Резкий запах наполнил комнату. Вата зашуршала в его пальцах. Каждое прикосновение было осторожным, более нежным. Он работал сосредоточенно, но взгляд то и дело поднимался, проверяя его глаза, проверял, дышит ли он спокойно. Генерал не сводил с него взгляда. Тяжёлого, напряжённого, но в котором уже не было звериного огня. Теперь в нём горело другое , что то тихое, но куда более обжигающее.
– Терпи, – предупредил он, и голос прозвучал мягко, но с твердостью врача, который знает, что иначе нельзя.
Он намочил вату и осторожно коснулся ссадин. В тот же миг Чонгук резко втянул воздух сквозь зубы. Его плечи дёрнулись, тело напряглось, будто он вновь оказался на поле боя. Но он не отдёрнул руки.
Тэхён поднял взгляд.
– Спокойно. Это всего лишь спирт, – сказал он шёпотом, как будто уговаривая ребёнка. – Я рядом. Потерпи.
Он медленно, тщательно протирал каждую костяшку, убирая остатки крови, очищая края ссадин. Каждый раз, когда вата касалась кожи, старший сжимал челюсти, но продолжал смотреть на него. Их глаза сталкивались снова и снова, и в этих взглядах читалось больше, чем в словах – доверие, злость на самого себя, и что-то едва сдерживаемое, как пламя под кожей.
– Всё будет хорошо, – тихо промямлил младший, чем то похожим на заклинание, и снова подул на только что обработанную кожу, снимая жжение. Его дыхание было нежным, и Чонгук невольно разжал пальцы, позволяя ему продолжать. Когда все раны были обработаны, Тэхён достал пластыри. Его движения были предельно сосредоточенными, словно он заклеивал не простые ссадины, а хрупкие трещины в самом человеке перед ним.
Один пластырь лёг на костяшку. Тэхён аккуратно пригладил его кончиком пальца, задержавшись чуть дольше, чем нужно. Второй, на соседний сустав, снова осторожное движение, мягкое прикосновение. Потом третий, и четвёртый.
– Готово, – выдохнул он, и его голос дрогнул, казалось он вложил слишком много себя в это простое действие.
Его пальцы всё ещё держали руку Чонгука. Он не отпускал её, и сам не замечал этого.
И тут тишина обрушилась на них с новой силой. Тишина, в которой слышно только дыхание и удары сердца. Тэхён поднял глаза. Чонгук уже смотрел на него. Не моргая, пристально, так, будто взглядом пытался разорвать его на части и тут же собрать заново. Эти глаза были тёмными, полными усталости и вины, но в самой глубине мелькнуло что-то другое. Что-то опасное, тёплое, обжигающее.
И Тэхён понял. Он утонул.
В этих глазах, в этом взгляде, в этой близости.
Ким не отвёл взгляд. И он тоже.
Секунды растянулись в вечность. В их молчании было сказано всё – страх, забота, раскаяние, и то, что ещё боялись назвать.
Когда Тэхен заканчивает обрабатывать раны Чонгука, воздух между ними становится ещё более густым. Он убирает аптечку на место с преувеличенной аккуратностью, словно это требует всей его концентрации, лишь бы не смотреть на того, кто сидит за спиной. Он присаживается рядом, но соблюдает дистанцию, достаточную, чтобы чувствовать себя в безопасности, и достаточную, чтобы мучиться от этого расстояния.
Тишина давит на уши гулом. Тэхен уставился в пол, чувствуя на себе тяжелый, изучающий взгляд Чонгука. Тот молча рассматривал его лицо, читая по напряженным скулам, по тени под глазами историю сегодняшнего дня.
Первым не выдерживает Чонгук. Его голос, тихий, но четкий, разбивает молчание, как камень – гладь воды.
–Тэхен, сегодня на тренировках ты был не собран.. Твой взгляд был пустым и рассеянным. Я не понимаю, что с тобой. Что-то случилось?
И тут Тэхен вспоминает. Вспышкой, болезненной и яркой, перед ним проносятся холодные глаза отца, утробный гул голоса директора в кабинете и страх завтрашнего дня, который наверняка станет для него судным. Рассказывать не хотелось. Хотелось свернуться клубком и спрятаться. Но он знает – от Чона не спрятаться. Не скрыться. Он видит его насквозь.
–Утром.. директор вызывал меня, – голос Тэхена звучит глухо, будто из-под земли. – Он сказал, что завтра прибудет мой отец. Именно это и подкосило меня.
Он замолкает, подбирая слова, которые даются ему с трудом, каждое – как заноза.
–Мой отец был строг ко мне. В детстве он бил меня, брата, маму.. Мама ушла от нас. Она умерла, когда я был ребенком. И тогда отец.. окончательно слетел с катушек. Он заставил меня поступить сюда, чтобы, как он говорил, «сделать из меня мужчину». Я.. не хочу говорить об этом.
Тэхен тяжело вздыхает, поднимая, наконец, взгляд на Чонгука. Он ищет в его глазах то, чего боится больше всего – жалости. Но находит лишь тихую, безмолвную твердость. И тогда уголки его губ дрогнут в слабой, вымученной улыбке, призванной всех убедить, что он цел.
–Но.. сейчас-то все хорошо. Это все в прошлом. Он приедет всего на один день. Думаю, я переживу это.
Чонгук не отвечает словами. Вместо этого он медленно находит руку Тэхена, лежащую на кровати, и осторожно кладет на нее кончики своих пальцев. Это мимолетное, почти невесомое касание говорит громче любых слов: «Я здесь. Ты не один».
–Знаешь, я.. – Тэхен слегка кашляет, – я ведь хотел посидеть у костра. Может, вернемся вместе?
Взгляд Чона на мгновение, непроизвольно, опускается на губы Тэхена, задерживаясь на долю секунды дольше, чем положено, и тут же устремляется вверх, встречаясь с его глазами. Расстояние между ними медленно, почти незаметно сокращается, повинуясь незримому притяжению.
–Конечно, – выдыхает Чонгук, и его смешок звучит уже чуть более естественно. – Если они еще там. Я ведь, похоже, всех уже отправил по комнатам.
–Если так, – шепчет Тэхен, его дыхание смешивается с дыханием Чонгука, – тогда просто прогуляемся по пляжу.
И в его словах – обещание. Обещание тишины, понимания и того, что сейчас, в эту секунду, ничего больше не нужно.
Между ними повисла тишина, тягучая и напряжённая, как раскалённый воздух перед грозой. Они сидели слишком близко, чтобы притворяться, будто ничего не происходит, и слишком далеко, чтобы это близость перестала мучить. Чонгук не сводил взгляда с Тэхена. Его глаза были тёмными, глубоко затянутыми, словно в них отражалась целая буря, и в то же время там горел мягкий, опасный свет. Он смотрел, и Тэхен чувствовал, как каждая клеточка его тела отвечает на этот взгляд.
Ким откашлялся, будто хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Его пальцы, до этого спокойно лежавшие на кровати, дрогнули, словно сами искали чего-то. Чонгук это заметил. Он чуть подался ближе, движение было едва заметным, как дыхание. Но расстояние между ними сокращалось. Секунды текли медленно, растягиваясь. Сердце билось так громко, что казалось его слышно в гулкой тишине комнаты.
Тэхён поднял взгляд. Их глаза встретились. Мир сжался до этой точки. Больше не существовало ни роты, ни строгих полковников, ни отца, ни страха. Только он и Чонгук. Только этот взгляд, который прожигал его насквозь. Их дыхания перемешались. Горячее, влажное, оно щекотало губы, касалось кожи. Виски Тэхена пульсировали, будто кровь бежала быстрее, чем тело могло выдержать. Он хотел что-то сказать, но язык предал его, и вместо слов вырвался только тихий, неровный вздох.
Чонгук наклонился ближе. Сначала чуть-чуть, проверяя, позволит ли. Потом ещё. Его тень накрыла Тэхена, и тот невольно подался вперёд сам, как будто его тянула неведомая сила, тонкая нить. Их колени коснулись друг друга. Пальцы Чонгука, до этого нерешительно лежавшие рядом, поднялись и едва коснулись щеки Тэхена. Кончиками пальцев, осторожно, боясь спугнуть младшего.
Тэхён закрыл глаза на секунду, и этот миг стал самым долгим в его жизни. Когда он открыл их, Чонгук был совсем рядом. Настолько, что можно было различить тёмные, густые ресницы, видеть влажный блеск его губ, ощущать запах его кожи был тёплый, чуть солоноватый, родной.
И вот ещё полшага. Ещё вдох. Их губы встретились.
Поцелуй был осторожным, пробным. Но уже в первой секунде он стал больше, глубже. Губы соприкоснулись мягко, а затем сильнее, настойчивее. Пять секунд тянулись как вечность. Секунды, наполненные стуком сердец, тихим смешением дыханий, влажным звуком их губ, прерывистыми вздохами, что рвались наружу.
Чонгук притянул Тэхена ближе, пальцы скользнули к его шее, к затылку, удерживая его, не позволяя отстраниться. А Тэхён, сжавшись всем телом, всё же отвечал, его губы дрожали, но в этой дрожи чувствовалась не слабость, а сила, доверие, готовность отдать себя этому моменту.
И тут.. словно что-то внутри него оборвалось. Страх, нахлынувший с новой силой, напомнил о себе. Тэхён резко отстранился, задыхаясь. Его глаза широко раскрылись, губы всё ещё влажные, дрожащие от недавнего касания.
– Я.. я не могу... – прошептал он, голос сорвался, и он вскочил на ноги.
Чонгук поднялся следом, но не сделал ни шага. Только смотрел. Его глаза горели так, что Тэхену стало трудно дышать. Младший отступил назад, чуть не споткнулся о стул, и, резко развернувшись, выскользнул за дверь. Дверь закрылась, оставив Чонгука одного, в комнате, где до сих пор витал запах его кожи, его дыхание, и вкус его губ. Мужчина провёл рукой по лицу, зажмурился, и лишь потом позволил себе выдохнуть.
«Дурак.»
_________________________________
Чимин стоял позади, едва удерживая себя на ногах. Вдали, среди серебристого света луны, Тэхён уходил вместе с Чонгуком. Каждое его движение резало сердце Пака, словно тонкое лезвие, оставляя шрам тревоги и беспомощности. Его ноги сами рвались вперёд, но тут неожиданно сзади оперлась сильная, но тёплая рука. Он резко обернулся и увидел Намджуна. Его взгляд был спокойным, уверенным, как утёсы, которые не сдвинет никакая буря.
– Не иди, – сказал Намджун тихо, но в голосе звучала непоколебимая твердость.
– Но.. – Чимин задыхался, сердце колотилось так, что казалось, его грудь вот-вот лопнет. –Я не могу просто, он один..
– Это их путь, – Намджун шагнул ближе, переплетая пальцы с его. – Мы не можем решать чужие проблемы. Они сами должны пройти через это. – Чимин почувствовал, как внутри что-то сопротивляется, рвётся, но тепло руки Намджуна постепенно затягивало рану тревоги. Он хотел пойти, он хотел догнать Тэхёна, но в глазах Намджуна было столько уверенности, что возражать становилось невозможно.
– Пойдём, - сказал Ким тихо, слегка подтянув Чимина за руку. – Здесь, на этом берегу, есть место, где можно быть вместе. Давай просто будем здесь.
Они шагнули на мокрый песок. Волны мягко омывали ноги, оставляя за собой пену, блестящую в лунном свете. Холодная вода цеплялась за щиколотки, ветер шелестел в волосах, а шум прибоя казался им единственным свидетелем этой тихой, но важной паузы в их жизнях. Сначала они шли молча. Чимин думал о друге, о Чонгуке, о том, что не успел, что не сказал. Но с каждым шагом рука Намджуна, переплетённая с его, словно якорь, удерживала его от того, чтобы броситься за ними.
– Знаешь, – тихо сказал Намджун, – иногда важно не вмешиваться. Дать людям пройти свой путь. И это нормально, чувствовать боль, когда отпускаешь. – Чимин опустил взгляд на мокрый песок, но в уголках губ появилась лёгкая улыбка. Лунный свет блестел на воде серебром, и мир казался одновременно холодным и тёплым.
Намджун толкнул его плечом слегка, играючи.
– Эй! – воскликнул Чимин, но смех проскользнул сквозь слова.
– Проверяю, на месте ли ты, – изобразил Намджун невинность, и Чимин снова засмеялся. Следующая волна накатила выше, чем ожидалось. Холодная вода шокировала ноги Чимина, он подпрыгнул, пытаясь отскочить, но Намджун, смеясь, шагнул глубже и поднял брызги прямо на него.
– Намджун! — закричал Чимин, но смех проскользнул сквозь слова, и он ринулся в воду навстречу, пинал её ногами. Намджун подхватил это, и вскоре они оба смеялись, бегая вдоль кромки воды, волны перекатывались под ногами, а мокрый песок пружинил и скрипел под каждым шагом.
Босые ноги уходили в мягкий песок, а ветер врывался в волосы, смешивая соль, холод и запах моря. Чимин чувствовал одновременно лёгкость и напряжение, тревогу и свободу, и это странное сочетание приносило облегчение.
– Смотри – внезапно сказал Намджун, подняв руку и направив Чимина в сторону маленькой волны, которая катилась к ним. – Держись – Чимин в ответ засмеялся, толкнул его плечом, и они оба оказались в волне, мокрые до костей, смеясь, перекатываясь, играя, как дети.
В какой-то момент они остановились, тяжело дыша, но рядом с Намджуном всё казалось легче. Чимин смотрел на море, на серебристый свет луны, на брызги, которые ещё мерцали на коже, и вдруг понял, что тревога, боль, страх – всё это можно пережить, если рядом есть тот, кто поддержит.
Намджун тихо подошёл ближе, провёл рукой по мокрой пряди волос Чимина, и его взгляд встретился с его глазами. Пак не отводя взгляда, впервые за весь вечер позволил себе глубокий вдох. Волны перекатывались, ветер дул, луна сияла, а он был здесь, с Намджуном, в этом моменте, и этого было достаточно.
Они снова пошли вдоль берега, босые ноги вдавливались в песок, вода мягко касалась щиколоток. Иногда сталкивались плечами, иногда толкались в шутливой игре, и каждый момент был наполнен доверием, близостью и лёгким, детским счастьем.