30 глава.
Прошла неделя — как будто сразу семь разных жизней втиснулись в один день. Элианора просыпалась по утрам с ватой в голове и ложной решимостью выгнать из себя зависимость, а к вечеру снова сползала к стеклянной баночке, обещавшей облегчение и свет, который таил в себе обман. Таблетки давали ей крылья: на заданиях она действовала точнее, холоднее, быстрее; в глазах Пожирателей её выходки выглядели как мастерство, а не отчаянное плетение маски. Волдеморт хвалил, Люциус хмурился от удовлетворения, и для минуты казалось, что вся та театральная игра, ради которой она подставляла себя под удар, стоила того.
Но за этим фасадом шла другая жизнь. Наркотики растягивали время и дробили реальность: дни наполнялись эйфорией, ночи — ломкой. Она могла целый вечер разговаривать с Теодором — без стёба, без колкости, почти просто быть собой — и наутро обнаруживать, что эти тёплые нити снова рвутся: желание уколоться, чтобы стереть давящее ощущение в груди, приходило как прилив, и она сдавалась. В те моменты, когда она поддавалась, ненависть к себе была острой и тёплой, как ожог; когда устояла — чувство победы было хрупким и коротким.
Теодор и Драко смотрели на неё по-разному, и она это чувствовала. Теодор — внимательно, почти как врач, читающий симптомы: взгляд его задерживался на её руках, на том, как она жмёт кулак, когда думает, или как нога бессознательно дергается. В его глазах был не осуждающий огонь, а холодный расчёт и привкус тревоги, как у человека, который заметил трещину в лобовом стекле и не уверен, стоит ли сейчас о ней говорить. Драко же чаще отстранялся внешне, но иногда в его взгляде мелькала та самая рана — вина, которая не даёт замолчать. Они оба понимали больше, чем она хотела видеть; иногда их молчание давило сильнее любых слов.
На заданиях Элианора демонстрировала удивительную собранность: ловкость, смелость, холод, который требовался, — и эти моменты приносили ей горькое удовлетворение: она ближе к цели, ближе к власти, ближе к ответам. Но вечер заканчивался всегда одинаково — она одна в своей комнате, с переполненным презрением к себе и с новым обещанием «всё прекратить завтра». «Завтра» так и не приходило без боли.
Так прошла неделя: смесь выполнения приказов, коротких человеческих примирений с Теодором, обмана самого себя и того тёмного, растущего ощущения, что монстр — не только снаружи.
Элианора лежала, вытянувшись на постели, её голова покоилась на коленях Теодора. Он сидел прямо, опершись спиной о спинку кровати, и без лишних слов позволял ей быть рядом. Его рука лениво скользила по её волосам, запутываясь в прядях и вновь освобождая их. В этом простом движении было больше тепла, чем во всех её отчаянных попытках найти облегчение в таблетках.
Они сблизились за это время — не через признания, не через красивые слова, а через молчание, которое стало для них безопасным. Теодор не задавал вопросов, не копался в её тайнах, не пытался заставить её говорить, — он просто был. И этого, к её удивлению, оказалось достаточно, чтобы дыхание становилось ровнее, а сердце — тише.
Для неё он стал неким якорем. С ним она могла забыться: иногда она закрывала глаза и слушала его дыхание, гулкое и спокойное, и представляла, что весь мир вне этой комнаты перестал существовать. Его холодность, которой она раньше так злилась, теперь казалась спасением — она знала, что он не станет душить её жалостью, не станет давить. Он просто держал её при себе так, будто это было естественно.
Элианора не думала о завтрашнем дне. Лежа у него на коленях, она позволяла себе роскошь забыть про Волдеморта, про Моракуса, про наркотики и собственные провалы. Здесь было только его молчаливое присутствие и его пальцы, мягко скользящие по её волосам.
Комната была погружена в полумрак; только тусклый свет луны пробивался сквозь занавески и рисовал бледные полосы на покрывале.
Молчание между ними было не пустым: в нём звучали все нерешённые слова и невысказанные обещания.
Она подняла глаза — они были стеклянными от остаточного эффекта таблеток и от усталости — и, бросив взгляд в ту точку за его плечом, спросила, будто проверяя себя и его одновременно:
— А какой у тебя план? — слова шли ровно, но в них слышалось любопытство и бо́льшая, чем она сама сознавала, тревога. — Ты собираешься свергнуть Волдеморта, или служишь ему из-за отца?
Теодор дернул плечом, не отводя от неё взгляда. Его ответ был тихим, как будто он не хотел разрывать ту уязвимую тишину, но в то же время предельно ясным:
— Тебе это лучше не знать.
В этих словах не было ни угрозы, ни заботливой лести — только хладнокровная огранка факта. Он не стал объяснять, не стал оправдываться; он просто зафиксировал границу. Элианора услышала в этом и защиту, и отчуждение — и прежде всего, неопределённость.
Она замолчала. Глаза посмотрели в одну точку на противоположной стене, как будто там было написано что-то, что помогало сложить мысли в ряд. Секунды растянулись, в комнате зашаталось лёгкое дыхание. Потом её голос вывернулся наружу, тихий и уязвимый, но сзади слышалась та привычная жёсткость:
— Я не могу представить себе жизнь без войны, — произнесла она. — Как будто, если всё закончится — если это кончится — у меня не останется смысла. Я не буду знать, что делать. Никаких целей, никаких планов. Буду пустышкой.
Слова вырвались из неё не как жалоба, а как признание, которое она пыталась удержать внутри уже слишком долго. В каждом слоге слышалась усталость и испуг: не страх умереть, а страх потерять русло, в котором её держало всё это насилие и холодная решимость. Война была для неё не только сценой для амбиций — она стала единственной картой, по которой она умела ориентироваться.
Теодор не ответил сразу. Он опустил взгляд на её лицо, и в его выражении мелькнуло нечто сложное: понимание, осторожность, и, возможно, сожаление. Он мог бы сказать ей, что мир за пределами войны полон других смыслов, что есть люди, которые не нуждаются в разрушении, чтобы быть достойными — но он этого не сказал. Вместо слов он провёл ладонью по её волосам, едва-едва, как будто боится разбудить её окончательно.
Теодор сидел всё так же спокойно, но взгляд его был пронзителен — слишком прямой, чтобы от него отвернуться. Его пальцы остановились в её волосах, и тишина будто натянулась, прежде чем он заговорил:
— Почему ты доверилась мне? — голос его прозвучал глухо, почти равнодушно, но в глубине чувствовался скрытый интерес, как если бы он проверял её, а не действительно ждал ответа.
Элианора вздрогнула. Внутри всё сжалось. Она знала, что этот вопрос рано или поздно прозвучит, но не была готова к нему именно сейчас — когда голова была полна тревоги, таблеточного жара и ощущения, что её жизнь держится на тонкой грани.
Она медленно подняла взгляд. Его глаза, холодные и внимательные, будто прожигали её насквозь. Она открыла рот, но слова застряли в горле. Пальцы её нервно сжались на покрывале, выдавая то, что она так старательно пыталась скрыть.
— Я сама не понимаю. Может... потому что рядом с тобой я не чувствую себя такой пустой.
Она тут же опустила глаза, будто пожалела о сказанном.
Теодор не улыбнулся, не выдал ни единой эмоции. Лишь слегка наклонил голову, всё так же внимательно рассматривая её — словно решал уравнение, где она была переменной, которую невозможно выразить до конца.
— Значит, пустоту ты прикрываешь мной? — холодно уточнил он.
Элианора замерла, её сердце болезненно кольнуло от прямоты. Она сжала губы, не зная, стоит ли отрицать или признать. Но честность вдруг прорвалась сквозь все стены:
— Возможно... — прошептала она.
Дверь распахнулась резко, словно от удара ветра. Элианора вздрогнула, а Теодор моментально напрягся, но остался сидеть на месте, лишь чуть сильнее сжал край покрывала.
На пороге стоял Драко — взъерошенный, с бледным лицом, будто вся кровь отхлынула от щёк. Его глаза метались, а голос звучал прерывисто, почти срываясь на крик:
— Чёрт... — он провёл рукой по волосам, тяжело дыша. — Тёмный Лорд может убить Асторию. Она... — Драко сглотнул, — она не смогла выполнить его поручение.
Элианора мгновенно поднялась с колен Теодора, сердце колотилось в груди. Внутри будто что-то оборвалось: имя Астории повисло в воздухе, холодное и хрупкое, как приговор.
— Что? — её голос прозвучал сдавленно, хрипло. — Как — «не смогла»?
Драко шагнул ближе, в глазах плескался страх, смешанный с бессилием.
— Она провалила задание. Он в ярости. Если не мы, то кто-то другой... Но он не прощает ошибок, Элианора. Ты знаешь это лучше всех.
Теодор тихо поднялся, его взгляд скользнул с Драко на Элианору, и в нём не было паники — лишь холодный расчёт.
— Сколько у нас времени? — ровно спросил он.
Драко замер, сжал кулаки, прошептал почти беззвучно:
— Почти никакого.
Элианора не медлила. Слова Драко ударили по всему, что у неё ещё осталось внутри — паника, страх, лёд решимости смешались в ровную, холодную команду.
— Какое было задание? — спросила она, и в голосе не слышалось ни дрожи, ни сомнения.
— Убить одного из учащихся в Хогвартсе, — вырвалось у Драко, и в комнате повисла тяжелая пауза. Её взгляд на мгновение застыл на его лице — в нём читалась вина, но также и страх: Волдеморт не шутит с «провалами».
Элианора подняла пальто со стула, одной рукой накинула его на плечи, другой уже хватала сумку. Движения были быстрыми, как у актрисы, отрепетировавшей свою роль до автоматизма.
— Прямо сейчас спускаемся вниз, — сказала она, и её голос стал распоряженческим, без тени сомнения. — Драко, ты скажешь Астории, чтобы она попросила второй шанс у Темного Лорда, а потом — пусть выйдет на улицу. Там её буду ждать я. А ты, Теодор, со мной.
Теодор поднял голову. В его глазах промелькнуло что-то сложное — удивление, подозрение, и одновременно — согласие. Он мгновенно принял её тон; за эти дни между ними выстроилось какое-то молчаливое партнерство, и он знал: сейчас не время для вопросов.
— Будет сделано, — отрезал он ровно и уже отвёл взгляд в сторону двери, будто уже мысленно составлял маршрут и оценивал риски.
Драко не стал спорить. Он схватил свою мантию и шагнул к двери, голос его был сжат и серьёзен, но в нём слышалась решимость защитить тех, кого можно.
— Я скажу ей. Я... постараюсь её успокоить. И скажу, чтобы просила. Но если Волдеморт не простит — ты знаешь, что делать дальше, Эли? — спросил он каким-то сухим, почти братским тоном.
Элианора посмотрела на брата ровно, холодно — и в этот взгляд вошло всё: и целеустремлённость, и та самая внутренняя пустота, которую она пыталась заполнить задачей.
— Если он не простит — значит, он заглотил свою жертву.
Драко уже пошёл вниз по лестнице; шаги его были жёстки и быстры. Элианора последовала за ним, Теодор вышел следом, закрывая за собой дверь комнаты. Коридор, по которому они шли, казался чужим: лампы отбрасывали длинные тени, которые, казалось, шевелились вместе с их сердцами.
По пути Элианора мельком проверила карман — баночка с таблетками была на месте; мысль о ней мелькнула в голове и сразу же отодвинулась. Сейчас не время слабостей. Сейчас нужна холодная голова и чёткие шаги.
Ночь встретила Теодора и Элианору холодным, почти обжигающим воздухом. Луна висела низко, серебряным диском подсвечивая двор Малфой-Мэнора, превращая всё вокруг в острую игру теней. Трава под ногами хрустела от ночной росы, и каждый шаг казался громче, чем нужно.
Элианора прижимала пальто к груди, будто защищаясь от холода, но на самом деле — от тревоги, что бурлила в ней. Таблетка, проглоченная утром, уже переставала действовать, и вместе с усталостью в неё возвращалось болезненное чувство реальности. Всё казалось чересчур острым, чересчур настоящим.
Рядом шёл Теодор. Его шаги были уверенными, но взгляд постоянно метался по сторонам, словно он заранее вымерял, куда им придётся бежать, если что-то пойдёт не так. Он держал руки в карманах мантии, но каждый мускул его тела был напряжён — как у охотника, ожидающего ловушку.
Драко шагал по коридору к гостиной, и сердце у него стучало всё сильнее. Он чувствовал холод от стен — этот холод всегда исходил из тех мест, где находился Тёмный Лорд.
Когда он вошёл, картина обожгла его взгляд: в центре зала стоял Волдеморт, высокий, мертвенно-бледный, с глазами, в которых не отражалось ни одной эмоции. Рядом, на коленях, дрожала Астория. Её руки были сложены, как в молитве, лицо бледное, губы шептали слова, которых Драко даже не расслышал.
Тишина в комнате была настолько плотной, что казалось — воздух застывает.
Волдеморт произнёс холодным, тянущим голосом:
— Ты провалила задание, дитя. Ты знаешь, что это значит?
Астория прижала руки к груди, голос её дрогнул:
— Прошу... дайте мне второй шанс. Я не смогла... но я смогу. Я сделаю всё, что прикажете.
Драко сжал кулаки и выступил вперёд, низко склонив голову:
— Милорд, позвольте мне сказать... Она ещё слишком юна. Но у неё есть преданность. Дайте ей ещё один шанс — и она докажет свою верность.
Взгляд Волдеморта скользнул по нему, как лезвие ножа. В комнате стало ещё холоднее, и Драко ощутил, как его дыхание сбилось.
— Ты заступаешься за неё, Драко? — голос Тёмного Лорда был тихим, но каждая нота врезалась в уши, словно удар.
Драко опустил голову ещё ниже, заставив голос звучать твёрдо:
— Да, Милорд.
Астория подняла на него испуганные глаза — в них была благодарность, смешанная с отчаянным страхом.
Волдеморт не сразу ответил. Тишина затянулась, и даже стены Мэнора словно ждали решения. Потом губы его изогнулись в холодной улыбке:
— Второй шанс... Хорошо. Но знай, Драко: теперь её ошибки будут и твоими.
Слова легли тяжёлым камнем. Драко склонил голову:
— Я понимаю, Милорд.
Астория, всё ещё дрожа, прошептала:
— Спасибо...
Тусклый свет фонаря ложился на бледное лицо Элианоры, волосы чуть развевались от ветра. Теодор лениво затянулся сигаретой, выпустил в сторону дым и прищурился, глядя на неё.
— Почему ты так сильно пытаешься спасти Асторию? — его голос прозвучал спокойно, почти равнодушно, но в глазах мелькнуло искреннее любопытство. — Она ведь тебе не подруга.
Элианора слегка опустила взгляд, обхватила себя руками, словно защищаясь от холода, хотя дрожь исходила изнутри. Несколько секунд она молчала, будто подбирала слова.
— Потому что... — тихо сказала она, — я знаю, каково это — быть в ловушке. Когда от тебя требуют невозможного, когда ты стоишь между смертью и выбором, которого у тебя нет.
Тео вскинул бровь, затушил сигарету о каменную стену и шагнул чуть ближе.
— Ты видишь в ней себя? — почти шёпотом произнёс он.
Элианора едва заметно усмехнулась, но в её взгляде мелькнула боль.
— Может быть. Но если я смогу вытащить хотя бы кого-то из этого ада... значит, я ещё не окончательно потеряла себя.
Теодор какое-то время внимательно смотрел на неё, будто хотел прочитать её мысли.
Дверь позади них скрипнула, и вышли две фигуры. Драко, а рядом с ним Астория. Напуганная, но осанка ее была прямой как никогда.
Элианора шагнула вперёд, холодным взглядом уставившись на девушку, и в голосе её не было ни намёка на жалость — только расчёт и железная решимость.
— Слушай внимательно, — начала она ровно, почти по-делу. — Сейчас мы отправимся в Хогвартс. Теодор и Драко займутся тем, чтобы перевезти жертву в место, где её никто не найдёт сразу. Это нужно, чтобы у нас было время и пространство для дальнейших действий.
Астория вздрогнула, губы её подрагивали. — Но... — она едва выдавила слово.
Элианора перехватила её взгляд и продолжила ещё тише, но бескомпромиссно:
— Убью её я сама. Тебе не придётся смотреть. Ты просто принесёшь тело Волдеморту и скажешь, что сделала всё по его приказу.
Слова упали в воздух как лёд. У Астории глаза раскрылись широко, в них вспыхнула паника и молящая надежда одновременно.
— Ты шутишь? — прошептала она. — Ты собираешься... убить её сама? Это безумие, Элианора!
Элианора слегка улыбнулась — улыбка была горькой и жутко уверенной:
— Другого выхода нет. Если Воландеморт узнает, что она провалила задание, он потребует кровь — или посчует это слабостью и использует её как предупреждение. Если я сделаю это сама, у нас есть шанс показать покорность и одновременно сохранить... нечто ещё. Поняла?
Теодор молча наблюдал за ними, сигарета тлела в его пальцах. Его взгляд был холоден, но в нём проскользнула тень сомнения:
— Ты действительно думаешь, что это спасёт её? — спросил он тихо. — Или ты просто ещё глубже втягиваешься в игру, от которой уже нет возврата?
Элианора на мгновение отвела взгляд. В её лице промелькнула усталость — не от тела, а от постоянной нужды быть кем-то другим. Затем она выпрямилась и произнесла так, чтобы её слышали все:
— Я сделаю это быстро. Без спектаклей. Ты, Астория, скажешь, что выполнила приказ. Ты получаешь второй шанс только потому, что я его выпросила. Но помни: если это закончится плохо — никто не придёт тебе на помощь. Ни отец, ни Волдеморт. Ни я.
Астория, дрожа, кивнула — больше не от отваги, а от отсутствия выбора. Драко стиснул губы, как будто удерживая слова, которые могли лишь усугубить ситуацию.
Они переглянулись и молча согласились — портключ быстрее, безопаснее в этой ситуации. Никаких долгих походов по просёлочным тропам, никаких рисков подставить Асторию на дороге. Но портключ должен был привести их не прямо к месту — слишком очевидно.
Значит, точка сброса будет в стороне, откуда можно бесшумно добраться пешком.
Теодор вынул из-под мантии небольшой скрученный предмет — привычный, потёртый портключ, к которому уже были привязаны несколько имён. Он передал его Элианоре, не глядя, движением отточенным и деловитым:
— Держи. Активируй на счёт три.
Элианора сжала портключ. Холод стекла пробежал по ладони, и в груди на миг забилось что-то, похожее на тревогу и предвкушение. Она кивнула, тяжело, и проговорила по-солдатски:
— Три.
Они коснулись портключа одновременно. Мир вздрогнул — не драматично, но ощутимо, как будто ткань реальности натянули и резко отпустили. В ушах Элианоры зазвенело; на миг всё расплылось, затем резко сузилось. Было ощущение скольжения, будто её втягивают в туннель света. Холод, затем тепло — и тишина.
Они оказались на небольшом холмике в нескольких километрах от Хогвартса, под прикрытием леса. Луна отсветила корявые силуэты деревьев, и вдалеке — знакомая черта замка, но с боку: окна, отблески заклинаний, но не в поле зрения. Воздух был влажный, пах травой и землёй; в нём чувствовалась ночь перед грозой.
— Астория, — сказала Элианора, глядя прямо в глаза девушке, — ты стоишь здесь и никуда не двигаешься. Если увидишь кого-то приближающегося — прячься.
Астория кивнула так тихо, что почти не услышалось; в глазах у неё плескался страх, но где-то рядом была и благодарность — насквозь уязвимая, по-детски доверчивая.
Элианора переключилась на Драко:
— Ты останься с ней. На всякий случай. Не подходи близко к главному входу и ни в коем случае не привлекай внимания.
Драко молча кивнул, взял Асторию за плечо и отступил в тень.
Элианора повернулась к Теодору. В её взгляде снова загорелась та ледяная решимость:
— Я пойду с тобой. Мы вместе перенесём сюда жертву.
Теодор кивнул, его глаза сузились, и в них забрезжил характерный для него расчёт: маршрут, возможные охранные точки, время реакции стражи. Он опустил руку к мантии, проверяя палочку.
Они двинулись вперёд.
Воздух внутри замка был тёплым, с запахом воска и старого дерева; где-то далеко доносилось тихое похрапывание сторожа, где-то — лёгкий звон приборов. Всё это становилось фоном, который нужно было игнорировать. Элианора держала спину прямой, плечи напряжены, но движения её оставались сдержанными — никаких резких рывков, никаких лишних шумов.
Поднявшись по знакомой лестнице, они прошли вдоль ряда дверей — мраморные поручни холодили ладони. Теодор шел чуть впереди, делая жесты налево и направо, указывая узкие обходные пути, где меньше всего вероятности встретить кого-то. Элианора чувствовала, как каждая клетка её тела напряжена: ломка, усталость, и в то же время — адреналин, привычный и знакомый, будто снова в бой.
Они плелись по холодным коридорам, шаги — как отголоски, дыхание — будто зажатое. Камень стен впитывал свет факелов и отдавал его тусклыми бликами; туман бессонной ночи ползал у самого пола. Каждый звук казался чересчур явным: потрескивание свечи, скрип пряжки, мягкий шёпот их плащей.
Внезапно где-то впереди раздались шаги — ровные, уверенные. Элианора жестом заставила Теодора притихнуть; она прижалась к тёмному углу, сливаясь с тенью, и тут же схватила его за руку, словно чтобы не дать ему отстать. Сердце стучало в висках — не от страха, а от привычной остроты, без которой она уже не умела жить.
Чужие шаги прошли мимо, ближе, затем удалились; эхо растаяло в сводах. Когда опасность миновала, они двинулись дальше, тихо, как кошки. Коридор за спиной остался таким же пустым и холодным, и только лёгкая рябь от их движений разгоняла ночную тишину.
— Кого берёшь в жертву? — спросил Теодор, не сводя с неё взгляда. Его голос был низок и ровен: в нём не было ни сомнения, ни любопытства — скорее деловой расчёт.
Элианора ответила спокойно, почти отстранённо:
— Девушка, которая без ума от тебя. Она пойдёт за тобой куда угодно.
Теодор усмешился — уголки губ едва тронулись, но глаза остались холодными.
— И это ревность, да? — произнёс он как подколку.
Она фыркнула, вид у неё был сух и жёсток:
— Не глупи. Она просто самая лёгкая добыча.
Между ними повисла короткая пауза — не от сомнений, а от обстоятельного взвешивания.
Коридор дышал холодом и камнем. Каменная кладка отдавала тусклый отблеск факельного света, и их силуэты шли по стене длинными, черными штрихами. Элианора шла чуть впереди, держала плечи ровно, дыхание ровное; за спиной — Теодор, тихо, как тень. Между ними не было пустой болтовни: слова взвешивались и падали в ночь с худой ясностью, какой не позволено быть лишней.
— Откуда ты знаешь, где она? — спросил он тихо, не оборачиваясь, но голос его был сдержан и без упрёка — скорее дело, требующее уточнения.
Элианора почти не стала отвечать. Её губы сложились в жесткую линию; глаза скользнули вдоль коридора, будто снова и снова убеждаясь в пустоте сводов.
— Неважно, — коротко сказала она. — Просто делай, как я скажу.
Теодор кивнул; в движении его было то, что отличает исполнителя от мечтателя. Он не спрашивал лишнего, не искал подтверждений. Он понимал цену молчания.
Элианора замедлила шаг на мгновение и обернулась так, чтобы её профиль оказался в свете, а лицо — в тени. Голос её опустился ещё ниже, словно это слово могло выдать больше, чем она готова была открыть:
— Сейчас ты подойдёшь к ней, — она выбрала слова осторожно, не отрабатывая деталей, — предложишь прогуляться, поговорить. Я буду идти следом, держаться позади. Главное — вести себя естественно: не суетиться, не привлекать внимание. Выберите такие дорожки, где меньше прохожих.
Теодор лишь чуть сжался в плечах, но кивнул ещё раз: всё просто и без лишней игры. Он привык к ее приказам; в ней было то, что заставляло подчиняться — не страх, а уверенность.
— Она сидит на подоконнике, — добавила Элианора тихо, взгляд её устремился в сторону, откуда доносился слабый свет комнаты, — иди.
Он сделал шаг вперёд, лёгкий и уверенный; его пальцы на мгновение зажались на крае мантии, как будто проверяя вес предстоящего решения. Они вышли на участок коридора, где стены сужались и эхо шептало отголоски их шагов. Элианора осталась в тени, была готова к любому повороту: к тому, что пульс ускорится, к тому, что план рухнет, к тому, что придётся быть жестокой — жестокой по необходимости, не по желанию.
Теодор подошёл к окну комнаты, через которое и заметили её раньше; тень девушки на подоконнике была маленькой и хрупкой. Он остановился у проёма, сделал лёгкий, непринуждённый жест, заглянул внутрь и, не поднимая голоса, произнёс приветствие — в его тоне было столько же искренности, сколько и искусной игры. Девушка обернулась, её лицо бледно вспыхнуло от неожиданности; смущение смешалось с улыбкой, доверчивая и наивная. Она встала, собрала на ходу шаль и, как возможно было предугадать, согласилась: её голос дрожал, но она не отказалась.
Элианора последовала следом, шаги её были размерены; она держалась позади, в полутени, как тень, которая всегда была чуть ближе, чем казалось. Сердце её колотилось, но внешне она оставалась сосредоточенной — холодное спокойствие, отточенная сталь внутри. Ночь вокруг сжималась, и воздух стал плотным от ожидания: каждый вдох казался наполненным смыслом, каждое движение — решающим.
Они прошли несколько шагов по каменному полу дворца, и в ту минуту, когда лёгкий ветер донёс из комнаты смех девушки, а её шёпот постороннего человека был слышен как вспышка, Элианора почувствовала, как всё, что она делала — планы, маски, игры — собрано в один миг. В этот миг от неё требовалось не так много: выдержка, твердость, способность смотреть до конца. Всё остальное — уже было решено внутри неё раньше, гораздо раньше, когда она впервые прочла о том, каким должен быть Моракус и кем приходится быть, чтобы с ним сражаться.
И пока Теодор говорил с ней, Элианора шла позади, наблюдая, как игра начинает раскрываться. По тону его голоса она судила о настроении девушки, по тому, как она держала руки, — об уязвимости. Сердце её сжималось не от сомнения в правильности — оттого, что цена решения была для неё слишком высока. Но шаг за шагом они приближались к тому моменту, когда выбор станет явью, а не словом.
Элианора почувствовала, как ломка растёт, как старые трещины в теле снова расползаются под кожей: в висках — гул, руки предательски легли ватой, и каждое дыхание стало борьбой. Но она держалась. Сжала зубы так, что в мышцах лица прозвучала боль, и шаги её стали ещё размереннее — как будто контролируя ритм можно заглушить бурю внутри.
Она отошла чуть в сторону, спряталась за выступом каменной стены и стала двигаться по тёмным закоулкам, чтобы не попадаться на глаза. Сердце билось быстро, но взгляд оставался холоден и расчётлив: где прятаться, куда кинуться, если что — всё уже было просчитано. В кармане жужжала баночка, но сейчас она казалась чужой; важнее было не дать дрожи выдать себя.
Через минуту Теодор вывел девушку на улицу. Он вёл её легко, как тот, кто умеет маскировать намерения: голос его был негромок, слова — просты, улыбка — едва заметна.