21 глава.
Три недели пролетели как один долгий, изматывающий день.
Элианора и Золотое трио держали слово: она передавала Добби каждую крупицу информации, что вырывала у Пожирателей, а в ответ получала их находки, слухи, обрывки знаний. Все держалось на шатком равновесии — недоверие висело в воздухе, но необходимость делала их союз прочным.
Добби стал связующим звеном. Элианора каждый раз прятала для него сладости — шоколадные лягушки, леденцы, медовые перья — чтобы он не чувствовал себя лишь посредником в чужой игре. Он сиял от радости, каждый раз бережно пряча лакомства в мешочек, и это давало ей странное ощущение... почти семьи.
Сегодня она сидела у себя в комнате, когда на стол мягко упала записка. Почерк сразу выдал Гермиону — ровный, чёткий, с аккуратно выведенными буквами. Элианора развернула пергамент.
«Всё, что нам удалось выяснить о Волдеморте, — в Хогвартсе существует тайное место, в котором хранится многое из его прошлого. Не спрашивай, как мы нашли этот след — источник небезопасный. Но если он прав, там может оказаться ключ к пониманию его силы.
Что касается монстра... никаких зацепок. Он слишком скрытный, словно его самого нет в мире, кроме тех мгновений, когда он появляется, чтобы сеять ужас. Даже старые книги хранят лишь тень его имени.»
Чернила чуть расплылись на конце строки, будто Гермиона писала письмо поспешно, с дрожью в руке.
Элианора перечитала его дважды, чувствуя, как внутри поднимается смесь злости и нетерпения.
Элианора вздрогнула от резкого стука — сердце ухнуло вниз, будто её поймали на месте преступления. В спешке она скомкала письмо и сунула его в карман мантии, даже не успев подумать, как глупо и заметно это выглядит.
Дверь отворилась без ожидания, и на пороге появился Теодор. Его шаги были тихие, но в его взгляде читалась привычная внимательность — та, от которой не так-то легко было что-то скрыть.
— Ты? — выдохнула она, стараясь придать голосу обычную усталую небрежность.
— Я, — коротко ответил он, прикрывая за собой дверь.
Последнее время Теодор словно стал её тенью. Он приходил без особой причины, не всегда говорил — просто садился в кресло или оставался стоять у стены, будто своим присутствием хотел сказать больше, чем словами. И Элианора, не понимая до конца зачем, позволяла ему это. Его молчание не тяготило — скорее, создавалось ощущение, что кто-то держит её за руку, даже если этого не видно.
Сегодня он снова был таким же: вошёл, скользнул по ней взглядом, и не задавая вопросов, устроился в углу.
Теодор какое-то время молчал, наблюдая за ней из угла комнаты. Но взгляд его задержался слишком надолго на её руках — на том, как она, сама того не замечая, сжала пальцы в кулак у кармана.
Он прищурился и тихо, но с явной твёрдостью в голосе спросил:
— Что ты прячешь, Элианора?
Её словно обдало холодной водой. На мгновение дыхание перехватило, и сердце застучало слишком громко. Она не подняла глаз, пытаясь сохранить невозмутимость.
— С чего ты взял, что я что-то прячу? — фыркнула она, откидываясь на спинку стула, будто это мелочь, не стоящая внимания.
Теодор, однако, не купился. Его губы тронула едва заметная, почти ленившаяся улыбка, но глаза оставались внимательными, цепкими.
— Потому что я знаю, как ты прячешься, — тихо сказал он, делая шаг ближе. — У тебя та же привычка, что и у меня: пальцы выдают всё.
Элианора сжала зубы, чувствуя, что ещё чуть-чуть — и он действительно дотянется до сути.
— Ты слишком много думаешь, Тео, — холодно бросила она, поднимая взгляд. — Может, в следующий раз ещё и воздух вокруг меня будешь анализировать?
Теодор хмыкнул, но шагнул ближе. Его рука скользнула вниз, словно невзначай, но явно целясь к её запястью.
— А если я просто посмотрю? — тихо сказал он, уголок губ чуть приподнялся в том самом дразнящем выражении.
Элианора резко отпрянула, встала со стула и шагнула в сторону, прижав письмо к боку.
— Если дотронешься, пожалеешь, — прошипела она, ледяным тоном, хотя внутри сердце грохотало, как в бою.
На мгновение их взгляды столкнулись — он испытующе, она упрямо.
Теодор откинулся назад, подняв руки в притворной сдаче.
— Ладно, ладно. Секреты — так секреты. Но учти, Эли, — он специально подчеркнул её имя, — я всё равно узнаю, что ты скрываешь. Или может уже все знаю.
Теодор действовал неожиданно — быстрым движением, почти молнией, он выхватил письмо прямо из её руки.
— Нотт! — Элианора рванулась вперёд, почти сбивая его с ног. Она вцепилась в его запястье, пытаясь вырвать бумагу.
— Ого, — усмехнулся он, удерживая письмо на вытянутой руке, а другой отталкивая её плечо. — Так ты всё-таки решила поиграть в тайны?
Элианора прижалась ближе, ловя момент, и с силой дёрнула, но он лишь шагнул назад, удерживая её одной рукой, а второй поднимая письмо выше.
— Отдай! — прошипела она, глаза метнули злой блеск.
— Ну уж нет, — тихо ответил он, склонившись ближе к её лицу. — Теперь мне вдвойне интересно.
Она резко ударила его по груди ладонью, пытаясь сбить с равновесия, но Теодор лишь коротко рассмеялся и поймал её запястье, прижимая к себе.
— Такая горячая, когда защищаешь то, что важно, — пробормотал он, глядя прямо в её глаза.
В комнате повисло напряжение — её дыхание сбивчивое, его взгляд — дразняще-загадочный.
Они слишком увлеклись этой борьбой — кто-то из них оступился: то ли Элианора, когда резко рванула письмо вниз, то ли Теодор, когда отступал назад, не заметив ковёр, сбившийся у порога.
В следующее мгновение они оба потеряли равновесие. Мир словно перевернулся, и с глухим звуком они рухнули на пол.
Элианора оказалась сверху — волосы рассыпались по его плечам, дыхание сбилось, а её ладони упёрлись в его грудь. Теодор зажал письмо в кулаке, но сейчас смотрел на неё совсем иначе: насмешка на его губах сменилась тёплой искрой в глазах.
Элианора прикусила губу, пытаясь сохранить холодный вид, но сердце предательски колотилось. Она резко сжала его запястье, всё ещё целясь в заветный клочок бумаги.
Элианора на мгновение застыла, будто сама себе не верила. Казалось, время сжалось в тонкую нить — только их дыхание, его пальцы, всё ещё сжимающие письмо, и его глаза, пристально впившиеся в её лицо.
Она должна была сразу вырвать листок, но пальцы словно онемели. Вместо этого она продолжала давить ему на грудь, чувствуя, как быстро и тяжело бьётся его сердце.
Теодор чуть наклонил голову, уголки его губ дрогнули.
— Вот видишь, — прошептал он почти издевательски, но слишком мягко, чтобы в это поверить. — Ты всё-таки не такая холодная, как хочешь казаться.
Элианора ощутила, как её дыхание сбилось ещё сильнее. Она метнулась глазами в сторону, чтобы не встречаться с его взглядом, но так и не отстранилась.
Элианора, словно вырвавшись из оцепенения, резко схватила письмо из его руки, сжала его в кулаке и, опершись о пол, уже собиралась подняться.
Но Теодор успел перехватить её запястье. Его хватка была твёрдой, почти болезненной, но в глазах не было злости — только упрямая решимость.
— Куда так спешишь? — тихо сказал он, глядя снизу вверх, не отпуская её.
Она дёрнула рукой, но он лишь сильнее прижал её к себе, не давая подняться.
Их борьба обернулась в одно мгновение: Теодор рывком перевернул Элианору, и теперь уже он нависал над ней, удерживая её руки над головой. Его дыхание было тяжёлым, взгляд — острым, прожигающим до самой души.
— Вот так, — прошептал он, склонившись ближе, так что её волосы задели его лицо. — Теперь ты не сбежишь, Элианора.
Она резко вскинула подбородок, стараясь не показать ни страха, ни замешательства. Её голос звучал холодно, хотя сердце бешено колотилось:
— Убери руки, Нотт. Немедленно.
Он усмехнулся уголком губ, не отводя взгляда:
— Ты слишком часто говоришь мне, что я должен. Но знаешь, что любопытно? — его пальцы чуть сильнее сжали её запястья. — Ты сопротивляешься только словами. А тело твоё совсем другое говорит.
Её сердце колотилось так громко, что казалось, Теодор мог его слышать. Элианора резко дёрнулась, но его хватка только усилилась — словно нарочно, чтобы показать, кто в этот момент сильнее.
— Ты больной, — процедила она сквозь зубы, с яростью дёргая руками. — Думаешь, тебе всё позволено?
— Нет, — он наклонился ещё ближе, почти касаясь губами её щеки. — Но рядом с тобой я почему-то хочу больше, чем позволено.
Её глаза сверкнули от гнева, и всё же внутри пробежала предательская искра — та самая, что она отчаянно пыталась задавить.
Теодор едва заметно усмехнулся, словно именно этой дрожи он и добивался:
— Ты борешься. Но борешься так, будто сама не уверена, чего хочешь больше — чтобы я отпустил... или чтобы приблизился ещё сильнее.
Она резко повернула голову, пряча глаза, но он всё так же нависал, не давая ей пространства.
— Да что с тобой? — прорычала она, голос дрожал от гнева. — Тебя заклинило или что? Совсем недавно тебе и приблизиться ко мне было мерзко. Ты ведь ненавидел меня.
Её глаза сверкали, каждое слово было словно удар, а руки жаждали оттолкнуть его.
Теодор лишь ухмыльнулся, наклоняя голову чуть ближе. Его взгляд был холоден, но в нём проскальзывала странная игра:
— Это ты ненавидишь меня. Я лишь провоцирую тебя на это.
Элианора открыла рот, готовясь к взрыву слов, но вместо этого ощутила резкий, приковывающий внимание поцелуй. Он был быстрый, дерзкий, почти насильственный — словно вызов, брошенный её холодной маске.
Сначала её тело напряглось, руки бессильно упёрлись в его грудь, глаза широко раскрылись от неожиданности. Сердце застучало бешено, в ушах звенело, а разум как будто на мгновение отключился.
Она чувствовала, как горячая вспышка раздражения смешивается с непонятным трепетом, — эмоции, которые она так отчаянно пыталась держать под контролем, бунтовали внутри. Его дыхание было тяжёлым, губы не отпускали, а его глаза, чуть прищуренные, изучали её реакцию, будто проверяя, сможет ли сломить её ледяную броню.
Элианора отпрянула, сердце её бешено колотилось, щеки раскраснелись от гнева и растерянности.
— Ты сумасшедший. — выдохнула она, трясущимися руками разрывая этот странный, противоречивый контакт.
Элианора резко оттолкнула его, и Теодор, словно очнувшись от собственных действий, откинулся назад и уперся рукой в пол. Грудь его тяжело вздымалась, дыхание было сбито, будто он сам не ожидал, что решится на такое.
Он замер, не отрывая от неё взгляда — в нём уже не было привычной холодной насмешки, только смятение и какое-то звериное напряжение.
— Чёрт... — едва слышно выдохнул он, словно ругаясь не на неё, а на самого себя.
Пальцы нервно сжались в кулак, челюсть напряглась. Его собственный поступок ошарашил его, и в глазах мелькнула редкая для него уязвимость. Он будто пытался совладать с собой, удержать эмоции, которые так рвались наружу.
Тишина давила, и только их учащённое дыхание заполняло комнату.
— Ты... сама сводишь меня с ума, — произнёс он наконец, почти глухо, не сводя взгляда с её губ.
Элианора всё ещё держала в руках зажатое письмо, пальцы дрожали, лицо было бледным
Элианора всё ещё тяжело дышала, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Она смотрела на него снизу вверх, всё ещё прижатая его рукой, и прошептала сквозь стиснутые зубы:
— Ты придурок...
Теодор, словно только и ждал этих слов, улыбнулся — дерзко, самодовольно, но с оттенком облегчения. Его плечи дрожали, и через секунду он хрипло рассмеялся, выдыхая смех прямо ей в лицо. Он провёл языком по губам, будто смаковал момент, и внезапно, будто ни в чём не бывало, пробормотал:
— Покурим вместе?
Сказал так обыденно, будто всё произошедшее — не напряжение, не поцелуй, не борьба — а обычный разговор где-то во дворе.
Элианора нахмурилась, не веря своим ушам. Она резко вырвалась из его хватки, села, оттолкнула его плечом и злобно бросила:
— Ты вообще нормальный?
Теодор поднялся первым, лениво отряхнул с мантии пыль, и снова посмотрел на неё сверху вниз, будто ничего странного и не произошло. Его голос прозвучал спокойно, почти насмешливо:
— Так ты идёшь?
Элианора всё ещё сидела на полу, сжимая в руках смятое письмо. Она закрыла глаза, сделала глубокий выдох, будто пытаясь выбросить из себя остатки волнения. Потом медленно поднялась на ноги и глухо ответила:
— ...Пойду.
Её голос дрогнул, но она держала лицо каменным. Теодор скользнул по ней долгим взглядом, уголки губ изогнулись в довольной полуулыбке. Он даже не стал ничего комментировать — просто сунул руки в карманы и направился к выходу, явно зная, что она пойдёт следом.
Они вышли во двор, где ещё стоял свежий запах рассветной травы и влажной земли. Теодор достал пачку сигарет, лениво встряхнул её и с привычной усмешкой протянул одну Элианоре.
— Будешь мои? — спросил он, насмешливо приподняв бровь.
Элианора скривилась, будто он предложил ей яд, и фыркнула:
— Фу. Обойдусь своими.
Она достала тонкую пачку из кармана и закурила сама, намеренно отвернувшись от него. Некоторое время они молча стояли рядом, окутанные сизым дымом. Но тишина была слишком напряжённой, чтобы оставаться нейтральной.
Теодор заговорил первым — тихо, но с той самой стальной ноткой, которая заставила её сердце мгновенно сбиться с ритма:
— Я знаю о тебе. И о твоих новых дружках... Поттере и компании.
Элианора замерла. Сигарета дрогнула в её пальцах. Она почувствовала, как бешено заколотилось сердце, будто пытаясь пробить рёбра.
— Ты... — выдохнула она, но он перебил её, не давая времени опомниться:
— Можешь не паниковать раньше времени. Я не тороплюсь тебя сдавать. Пока что живи спокойно. — он чуть склонил голову набок и усмехнулся. — Но, знаешь, обещать, что однажды не передумаю... я не стану.
Элианора зло прищурилась, голос её сорвался на шипение:
— Какого чёрта, Нотт?
Он сделал затяжку, выпустил дым кольцом и лениво добавил:
— Встречи с Добби лучше устраивать в менее заметных местах. Или хотя бы догадалась бы наложить заглушающие чары в комнате.
Элианора почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она резко повернулась к нему, сжимая сигарету так, что та едва не треснула между пальцев:
— Гребаный сталкер! Да что тебе, к дьяволу, от меня нужно?! Какой у тебя план?!
Теодор только улыбнулся уголками губ, долго и пристально глядя на неё, словно наслаждаясь её вспышкой. Но в этот раз он не ответил — лишь опустил взгляд на сигарету и снова затянулся, оставив её в мучительном ожидании.
Элианора едва не задохнулась от его молчания. Внутри всё клокотало: злость, страх, раздражение, тревога — всё переплелось в один комок, разрывающий её изнутри.
Она резко выдохнула дым, стиснув зубы:
— Ты больной, Нотт. Ты получаешь удовольствие, видя, как я теряю контроль? Думаешь, что, если будешь играть со мной в эти дурацкие игры, я раскроюсь перед тобой?
Она шагнула ближе, почти ткнув ему сигаретой в грудь:
— Ты не понимаешь, во что ввязываешься. Одно твоё слово — и я труп. Но, знаешь что? Если ты решишь сдать меня, — её голос дрогнул, но взгляд оставался ледяным, — я утоплю тебя в этом вместе со мной.
Она резко отвела глаза, словно сама испугалась того, что только что сказала. Сигарета задрожала в её пальцах, и она со злостью бросила её в траву, раздавив каблуком.
А Теодор всё так же молча смотрел. Даже не пытался возразить. Его глаза светились тем самым странным огнём — не ненавистью, не жалостью, а каким-то хищным интересом, словно он наблюдал за ней как за книгой, страницы которой открывались только для него.
И именно это молчание выбивало Элианору из равновесия сильнее любых слов.
Теодор медленно затянулся, будто растягивая паузу, а потом с лёгкой ухмылкой выдохнул дым в сторону:
— Вот именно поэтому ты мне интересна. — Его голос был хрипловатым, тихим, почти ленивым, но в нём сквозила какая-то опасная искренность. — Ты не боишься пригрозить мне смертью, хотя сама понимаешь, что держишься на тонкой нитке.
Он шагнул ближе, и теперь между ними оставалось всего несколько сантиметров. Его глаза прищурились, и он добавил, почти шёпотом:
— Остальные бы уже давно молили о пощаде... а ты кидаешься на меня, будто зверь.
Элианора почувствовала, как по коже пробежал холодок. Она не знала, что бесило сильнее: его слова или то, что он говорил правду.
— Ненормальный, — процедила она, отводя взгляд.
А Теодор только усмехнулся, сбросил пепел и бросил:
— Привыкай.
Элианора резким движением бросила окурок на землю и придавила его каблуком, будто отрезая разговор. Её пальцы дрожали, но лицо оставалось маской холодного равнодушия. Она уже сделала шаг к двери, но Теодор ловко перехватил её за локоть. Его хватка была не грубой, но настойчивой — достаточно, чтобы остановить.
— Слушай, Малфой, — сказал он низко, спокойно, почти устало. — Я не желаю тебе зла.
Элианора усмехнулась, и в её усмешке сквозило всё: и недоверие, и насмешка, и ледяное презрение. Она чуть наклонила голову, взглянув на него искоса, губы её изогнулись в тонкую линию.
— Серьёзно? — её голос был колким, как осколки стекла. — Попытки влиться в моё доверие? Не смеши. Я вижу, как ты собираешь обо мне каждую мелочь. Сидишь тихо, наблюдаешь, будто паук в паутине. И всё ради того, чтобы потом потопить меня же.
Она шагнула ближе, в упор, чтобы он уловил каждое её слово. Взгляд её серых глаз сверкнул, как сталь.
— Даже не думай, что я поведусь на тебя. Или... на твои красивые кудряшки.
Сказав это, она резко отпрянула, словно хотела разорвать нить, которая невольно натянулась между ними. Но Теодор не отреагировал злостью. Наоборот — уголки его губ дрогнули, и на лице появилась та самая опасная ухмылка, от которой у неё внутри всё вскипало.
Он чуть склонил голову и, словно между делом, тихо бросил:
— Ты считаешь мои кудряшки красивыми?
И он смотрел на неё так, будто именно этот факт, вырвавшийся случайно, значил гораздо больше, чем все её обвинения и слова о ненависти.
Элианора на секунду замерла. Словно он ударил не словами, а прямо в самое сердце — так неожиданно, так точно. Она не ожидала, что он ухватится именно за это, из всего, что она сказала.
Губы её чуть дрогнули, будто она собиралась ответить едкой фразой, но слова застряли в горле. Она отвернула взгляд, чтобы он не увидел, как на миг предательски смягчились её глаза.
— Не льсти себе, Нотт, — наконец процедила она, но голос прозвучал не так твёрдо, как ей хотелось.
Теодор заметил это — конечно, заметил. И именно от этого его ухмылка стала шире, теплее и опаснее одновременно. Он не двинулся к ней, не стал давить или прижимать к стене. Просто стоял, вальяжно засунув руки в карманы, и смотрел так, словно уже выиграл маленькую войну.
— Но ты ведь сказала это.
Элианора резко развернулась, демонстративно направляясь к двери, но шаг её был чуть быстрее обычного — как будто она убегала от чего-то, что не могла себе позволить.
А Теодор остался стоять, затянулся напоследок и хрипло рассмеялся себе под нос.