7 глава.
— Маггловские... сигареты, — прошипел он, словно это было самое грязное слово на свете. — Ты позоришь имя нашей семьи даже в мелочах.
Он шагнул ближе, и от его присутствия воздух в комнате стал тяжелее.
— Убиваешь себя, как жалкая грязнокровка, — его голос был тихим, но от этого звучал ещё опаснее. — И это после того, что ты сегодня сделала для Лорда? Ты думаешь, Он доверит тебе хоть что-то, если увидит в тебе слабость?
Элианора всё ещё держала сигарету, дым поднимался между ними, как тонкая стена.
Элианора глубоко затянулась, выпустила дым прямо в сторону отца и холодно произнесла:
— Может, именно это и держит меня в живых. А не твои приказы, от которых тошнит.
Щека Люциуса дёрнулась. Он резко подошёл и вырвал сигарету из её пальцев, сломал её пополам и бросил на пол.
— Ты осмелилась перечить мне? — его голос был как плеть. — После всего, что я сделал, чтобы ты хотя бы стояла здесь, а не гнила в канаве, как простая девка?
Элианора вскинула голову, её глаза сверкали вызовом:
— Всё, что ты сделал, — это унижал меня.
Эти слова сорвали остатки его контроля. Он резко ударил её по лицу — так, что она пошатнулась и ударилась плечом о стену.
— Следи за языком! — рявкнул Люциус, дыхание его было прерывистым от злости.
Элианора, сжав зубы, медленно выпрямилась. Щёка горела огнём, но она не отвела взгляда.
— Бей, отец, — сказала она тихо, но твёрдо. — Только этим ты и умеешь доказывать свою власть.
Эти слова вонзились в него сильнее удара. В ярости он схватил её за руку и толкнул на пол. Удар ботинка пришёлся в бок. Потом ещё один. Элианора захрипела, но ни разу не закричала.
Каждый его удар был пропитан отчаянием человека, который теряет контроль, который понимает — дочь перестала бояться.
Элианора лежала на полу, дыхание сбивалось от боли. Люциус стоял над ней, тяжело дыша, пальцы его дрожали от ярости. Он сжал палочку так, что костяшки побелели.
— Думаешь, я позволю тебе бросать мне вызов? — прошипел он. — Ты — моя дочь. Моё создание. И ты никогда не будешь выше меня.
Он поднял палочку. Голос прозвучал тихо, но сдерживаемая ярость звенела в каждом слоге:
— Круцио.
Мгновенно тело Элианоры выгнулось дугой. Казалось, огненные змеи впивались ей под кожу, обвивали кости, разрывали жилы. Внутренности будто выворачивались наружу, и каждый нерв пел в невыносимой агонии.
Она вскрикнула — коротко, сдавленно, словно из горла вырвался рваный кусок воздуха. Но уже через миг прикусила губу до крови, не позволяя себе закричать вновь.
В глазах Элианоры — сквозь слёзы и боль — мелькнула лишь стальная решимость. Она дрожала, тело её содрогалось от невыносимых мучений, но в её взгляде не было покорности.
Она прохрипела сквозь зубы:
— Пошел ты...
Эта единственная фраза была плевком в лицо Люциусу. Он сорвался ещё сильнее, на несколько мгновений проклятие обрушилось с новой жестокостью — и лишь после он оттолкнул её ногой, отключая заклятие.
Элианора осталась лежать на полу, сжавшись, пытаясь вдохнуть полной грудью. Её губы были в крови, но даже в этой слабости она ухмыльнулась — устало, горько, но победно.
— Ты слабее меня, отец, — прошептала она еле слышно. — Потому что я умею терпеть... а ты — нет.
Элианора лежала на полу, едва дыша, холод каменных плит пробирал её до костей. Люциус смотрел сверху вниз, его лицо было бледным, глаза горели смесью ненависти и удовлетворения.
Он подошёл ближе, опустился на корточки и сжал её подбородок, вынуждая поднять голову.
— Ты думаешь, твоя дерзость делает тебя сильной? — прошептал он, холодно усмехнувшись. — Нет. Она делает тебя глупой. Именно такие, как ты, первыми гибнут.
Элианора смотрела ему прямо в глаза, дыхание всё ещё сбивалось от последствий Круцио, но её голос звучал твёрдо:
— Пусть я и умру первой... — её губы дрогнули в кривой, вызывающей усмешке. — Но я умру человеком. Не твоим рабом.
Люциус резко ударил её по лицу — звонкая пощёчина разорвала тишину комнаты.
— Запомни, — прошипел он, — твоя жизнь принадлежит мне. И если Темный Лорд позволит, я сам раздавлю тебя, когда придёт время.
Он поднялся, выпрямился, поправил мантию, будто отряхивая с себя грязь. Последний взгляд на дочь был полон презрения.
— Ты никогда не станешь выше меня. Никогда, Элианора.
И, не сказав больше ни слова, он вышел, оставив её лежать в темноте комнаты.
Элианора с трудом повернулась на спину, тяжело задыхаясь. Боль пульсировала во всём теле, но в глазах не было ни слёз, ни страха. Только мрачная, холодная решимость.
«Никогда? — подумала она, слабо приподнимая руку к рассечённой губе. — Я заставлю тебя пожалеть об этом слове.»
Элианора долго лежала неподвижно, слушая, как стихает отголосок шагов отца за дверью. В груди всё ещё жгло от Круцио, каждая мышца словно горела и не слушалась.
Она с трудом перевернулась на бок и подтянулась к кровати, опираясь на край матраса. Её руки дрожали, пальцы скользили по ткани, но упрямство не позволяло оставаться на полу. Медленно, шаг за шагом, она поднялась и села.
Открыв тумбочку, она достала зеркальце. На щеке уже наливался синяк, губа лопнула. Она провела языком по вкусу крови и невольно усмехнулась.
— Красавица, — прошептала себе в отражение.
Взгляд стал твёрдым. Ни слёзы, ни жалобы не сорвались с её губ.
Она снова достала пачку вишнёвых сигарет, закурила и глубоко затянулась, будто дым мог вытеснить из лёгких боль и страх.
Потом подошла к окну, опершись на подоконник. Снаружи висела тёмная ночь, воздух пах влажной землёй и чем-то холодным, чистым.
«Я буду жить, — подумала она. — Я буду идти до конца. Я стану сильнее, чем ты, отец. И когда придёт день, ты узнаешь, что значит бояться собственную дочь».
С этой мыслью она затушила сигарету, закрыла окно и легла на кровать. Сон не приходил. Вместо этого в голове строились планы, складывались куски будущего.
Она представляла, как будет подбираться всё ближе к Темному Лорду, как станет частью его доверия, как приблизится к монстру. И как в один миг — ударит.
Её тело всё ещё болело, но разум был твёрд, как сталь.
Элианора сидела у окна, прижав колени к груди. Дым вишнёвых сигарет медленно рассеивался, цеплялся за воздух, и казалось, что даже он дрожал от напряжения.
За стеной скрипели шаги — тяжёлые, размеренные. Отец бродил по дому, как хищник по клетке, проверяя каждый угол. Иногда он останавливался, и тогда тишина становилась такой плотной, что сердце Элианоры начинало биться громче.
Она не двигалась, слушая. Казалось, стоит ей вдохнуть громче — он услышит.
Прошло несколько минут. Потом снова — скрип половиц, отдаляющийся и приближающийся в разных концах дома. Отец не успокоился. Он искал. Не её — он искал подтверждения, что всё под его контролем.
Элианора усмехнулась сквозь боль и вкус крови во рту.
На улице уже брезжил холодный рассвет — небо переливалось серыми и бледно-розовыми оттенками. Элианора так и не сомкнула глаз. Она лежала, глядя в потолок, пока тьма за окном медленно растворялась в первой утренней дымке.
Тело ныло, каждая царапина и синяк напоминали ей о ночи. Но когда в доме стало тихо, и шаги отца растворились где-то внизу, она с трудом поднялась с кровати.
У зеркала выглядела чужой: разбитая губа, синяк на скуле, покраснения от мучительных заклятий. Слабая улыбка скользнула по её губам — не жалость к себе, а злое удовлетворение.
Элианора взмахнула палочкой, и холодный свет магии скользнул по коже. Синяки исчезали, порезы затягивались, усталость стиралась с лица, будто её и не было. Она вернула себе привычную маску спокойствия и силы.
Элианора всё ещё стояла у зеркала, поправляя волосы, когда дверь тихо приоткрылась, и в комнату шагнула Нарцисса. В руках она держала длинное бордовое платье, тяжёлое, с глубоким матовым блеском ткани, будто впитавшей в себя густую ночь.
— Сегодня Совет, — мягко сказала мать, закрыв за собой дверь. Голос её звучал спокойно, но в нём проскальзывала тревога. — Семья должна выглядеть безупречно.
Элианора повернула голову. На мгновение ей показалось, что Нарцисса выглядит старше, чем вчера: под глазами залегли тонкие тени, взгляд был чуть уставший, будто она не спала так же, как и дочь.
— Для тебя, Эли, — Нарцисса протянула платье. — Оно моё, но я хочу, чтобы сегодня его надела ты.
Элианора провела пальцами по ткани. Бордовый оттенок пылал в полутьме, словно кровь, застывшая в драгоценных узорах.
— Красивое, — тихо произнесла она, и впервые за долгое время в её голосе звучала мягкость.
Нарцисса улыбнулась — тонко, почти незаметно, но искренне.
— Ты должна показать всем, что ты — сильная. Что ты достойна стоять рядом с Темным Лордом.
Элианора встретила взгляд матери. В её глазах мелькнул вызов, но и понимание: Нарцисса не просила покорности, она просила держаться.
Она взяла платье в руки и сказала:
— Хорошо.
Элианора взяла платье и подошла к зеркалу. Оно казалось слишком тяжёлым в её руках — словно не просто ткань, а судьба, вшитая в каждую складку.
Нарцисса встала позади, расправляя длинные рукава и мягко коснувшись плеч дочери.
— Сними накидку, — сказала она, и её голос прозвучал так буднично, будто всё происходящее — обычное утро, а не преддверие Совета, где решались жизни.
Элианора подчинилась. Тонкая ночная ткань упала на пол, и мать помогла ей натянуть бордовое платье. Ткань скользнула по телу, обтянула талию, легла по фигуре — сдержанно, но царственно. Вырез был не глубоким, но линии платья создавали образ взрослой женщины, а не девочки, которой Элианора ещё недавно была.
— Повернись, — Нарцисса обошла её, поправляя каждую деталь. Пригладила плечи, чуть натянула талию, поправила длинный шов, который падал ровно по ноге. — Теперь посмотри на себя.
Элианора посмотрела в зеркало. Перед ней стояла не просто дочь Люциуса, не просто чья-то тень. В отражении на неё смотрела женщина с бледным лицом, строгими глазами и бордовым пламенем вокруг — как будто уже часть той игры, в которую она решила ввязаться.
Нарцисса молча встала позади, их взгляды встретились в зеркале.
— Ты стала... похожа на меня, — прошептала она едва слышно.
Элианора улыбнулась. Улыбка была усталой, но твёрдой.
— Тогда у меня есть шанс выжить.
Мать подошла ближе, её пальцы коснулись волос дочери. Она начала расчёсывать их лёгкими движениями, будто возвращаясь в то время, когда Эли была совсем ребёнком и не знала ни о войне, ни о жестокости.
— Позволь... я заплету, — сказала Нарцисса.
Элианора не возразила. Сидя на краю кровати, она позволяла матери работать с её волосами, а та собирала их в изящную причёску — строго, но утончённо. В этот миг комната будто стала маленьким островом, где не существовало ни отца, ни Темного Лорда.
Когда всё было готово, Нарцисса обвела её руками за плечи и прижала к себе.
— Сегодня ты должна быть холодной, — прошептала она ей в волосы. — Но никогда не забывай, что в тебе — моё тепло.
Элианора сжала пальцы на платье и тихо кивнула.
Волосы Элианоры были собраны в гладкий высокий пучок — строгий, без единой выбившейся пряди. Он подчёркивал линию её лица, делал взгляд холоднее, взрослым. Завершённый образ казался слишком совершенным, слишком сдержанным — так, будто она всю жизнь готовилась именно к этому дню.
Сжав подол бордового платья в пальцах, Элианора глубоко вдохнула и направилась к лестнице.
Каждый шаг по мраморным ступеням отдавался гулом в её голове. Дом казался слишком тихим, но внизу уже слышались голоса. Мужской низкий тон Люциуса, звонкий смех Беллатриссы.
Элианора спускалась всё ниже, чувствуя, как на неё тянется воздух — густой, напряжённый, пропитанный ожиданием. Платье мягко шуршало о ковёр, и это шуршание казалось громче любого слова.
И вот её взгляд встретился с отцом. Люциус стоял у камина, в строгом чёрном мантии, и, заметив дочь, слегка приподнял бровь. Его глаза задержались на бордовом платье, на строгом пучке, и выражение лица стало тяжёлым, почти оценивающим.
Беллатрикс, сидящая в кресле, сразу заметила перемену и издала довольный смешок:
— Ах, посмотрите только. Маленькая Эли решила стать леди.
Элианора остановилась на последней ступеньке. Её сердце билось часто, но лицо оставалось холодным. Она медленно скользнула взглядом по комнате — будто сама оценивает их, а не наоборот.
Нарцисса подошла ближе к дочери, коснувшись её руки — лёгкий, почти незаметный жест поддержки.
В гостиной уже собрались несколько Пожирателей: массивный Макнейр, тихо переговаривающийся с Рабастаном Лестрейнджем; Кэрроу, что-то записывающий на клочке пергамента; даже кто-то из тех, кого Элианора видела лишь мельком, но чьё присутствие само по себе вызывало холодок.
И все они обернулись, когда она вошла.
Люциус медленно выпрямился, его трость с серебряной головой змеи звонко ударилась о каменный пол. Его взгляд скользнул по дочери сверху вниз, оценивающе, жестко, как будто он видел не дочь, а фигуру на шахматной доске.
— Наконец-то, — произнёс он холодным голосом. — Ты решила вспомнить, что носишь моё имя.
В его тоне не было ни капли одобрения, только ледяная ирония. Но именно эта фраза заставила нескольких Пожирателей переглянуться.
Беллатрикс тихо захихикала, пронзая Элианору сумасшедшим взглядом:
— Ах, Люциус, не будь так строг! Посмотри, она хотя бы научилась выглядеть... — она наклонилась вперёд, почти шепча.
Макнейр хмыкнул, Рабастан едва заметно усмехнулся.
И в этот миг двери скрипнули, распахнувшись.
Вошёл Драко — его шаги были уверенными, но взгляд тревожным. Чуть позади шёл Теодор. Впервые без маски, без защиты чёрного шёлка, его лицо было открытым. Резкие скулы, темноватые тени под глазами и спокойное, но жёсткое выражение.
Но не он один привлёк внимание.
Рядом с Теодором двигался высокий мужчина в строгом чёрном мантии. Волосы его были такими же тёмными, как у сына, но в них уже пробивалась седина. Лицо — резкое, властное, с холодными глазами, которые будто скользили по залу, не задерживаясь ни на ком надолго.
— Нотт-старший, — протянул Люциус, и в его голосе прозвучала едва уловимая насмешка.
Взгляд Теодора был каменным, но плечо его чуть дрогнуло — достаточно, чтобы Элианора поняла: рядом с отцом он словно сковывался, терял часть своей внутренней свободы.
Пожиратели отодвинулись, пропуская новых вошедших. Атмосфера загустела, будто сама комната знала — скоро придёт Тёмный Лорд.
Но тут её внимание отвлекло другое движение в толпе.
Среди мрачных фигур Пожирателей она заметила знакомый профиль — тёмные волосы, чуть нахмуренные брови. Лоренцо Беркшир. Его семья была здесь: мать в чёрном шёлке с длинной вуалью, отец — строгий, с застывшей на лице гордой маской. Но Лоренцо в тот момент не смотрел ни на родителей, ни на Лорда, которого все ожидали. Его взгляд нашёл её.
И, когда он заметил её, губы его тронула лёгкая, почти мальчишеская улыбка — живая, неожиданная в этой зале, полном холода и страха.
Элианора почувствовала, как напряжение в груди чуть ослабло. Лоренцо не скрывал своих намерений — он двинулся к ней, пробираясь сквозь плотные ряды мантии и масок, словно все вокруг перестали существовать.
Теодор заметил движение. Его взгляд, только что безразлично скользивший по залу, снова остановился на Элианоре. Но теперь рядом с ней оказался Лоренцо, пробирающийся сквозь толпу с той самой улыбкой, которая была слишком открытой для этого места.
Его лицо оставалось спокойным, но глаза — те самые, темные, настороженные — выдали напряжение.
Отец Теодора, заметив этот взгляд, резко и почти незаметно коснулся локтя сына — предостерегающе. Мол, держи себя в руках. Но Тео не отвёл глаз.
А Драко, стоявший рядом, уловил перемену и едва заметно приподнял бровь, словно думая: «Интересно...»
Когда Лоренцо подошёл ближе и поклонился Элианоре — галантно, с оттенком вызова, — Теодор чуть склонил голову, но его взгляд стал ледяным, как у змеи.
Лоренцо остановился прямо перед Элианорой, склонился чуть ближе, чем позволял этикет, и с мягкой улыбкой произнёс:
— В этом платье вы выглядите по-настоящему прелестно, Элианора.
Он произнёс её имя так, будто оно было сладостью на языке, и этого хватило, чтобы несколько взглядов из толпы обратились на них.
Теодор, стоявший чуть поодаль рядом с Драко, внезапно усмехнулся. Усмешка вышла холодной, колкой, с тем оттенком яда, что он вкладывал в каждую свою реплику. Он наклонился к Малфою и негромко бросил:
— Ну вот, наконец-то. Наш герой-романтик нашёл свою дамочку. Интересно, он ей потом тоже будет читать стихи под луной?
Драко едва заметно фыркнул, прижимая кулак к губам, чтобы не рассмеяться вслух.
Теодор скользнул взглядом по Элианоре — словно хотел убедиться, что она слышит или хотя бы почувствует его издёвку. В его глазах не было зависти, лишь холодная насмешка, как будто сам факт того, что кто-то осмелился говорить ей комплименты, казался ему нелепым.
Элианора едва заметно улыбнулась на его комплимент — не столько польщённая, сколько забавляясь самим жестом. Но в следующий миг она закатила глаза и с ледяной иронией сказала:
— Не веди себя как джентльмен, Лоренцо. Будто совсем недавно ты не смеялся надо мной, когда я упала на землю.
Лёгкое напряжение повисло между ними. Лоренцо на секунду растерялся, затем губы его изогнулись в кривой ухмылке — такой, в которой перемешались вызов и флирт.
Лоренцо чуть склонил голову, будто её укор его совсем не задел. В его глазах мелькнула дерзкая искра — он будто наслаждался тем, что она не проглатывает его слова, а огрызается в ответ.
— Ну, — протянул он с ленивой улыбкой, делая едва заметный шаг ближе, — я смеялся не над падением. А над тем, как изящно ты пыталась скрыть смущение. Признай, Элианора, выглядело это очаровательно.
Он сказал это нарочито мягким тоном, почти насмешливым, словно поддразнивал её.
Где-то за её спиной Теодор хмыкнул и едва не фыркнул от смеха, но удержался — только уголки губ задёргались, выдавая его настроение. Драко скосил на него взгляд и едва заметно покачал головой, мол, тише, иначе все обернутся.
Элианора холодно посмотрела на него, её глаза словно сразу отрезвили лёгкую игривость Лоренцо.
— Не флиртуй со мной, Лоренцо, — её голос прозвучал тихо, но отчётливо, с металлической ноткой. — До хорошего это не доведёт.
Лёгкий кивок — будто принял её слова как очередное препятствие, которое только делает игру интереснее.
Теодор, наблюдая за этим, едва заметно приподнял брови и снова скривил губы в усмешке. Он наклонился к Драко и почти неслышно прошептал:
— Ещё немного — и он вляпается в беду.
Драко лишь скосил глаза на Элианору и сдержанно кивнул, соглашаясь.
Лоренцо чуть склонил голову, его улыбка стала мягче, но в глазах — тот же блеск упрямого интереса. Он будто принял её холодность как вызов.
— Знаешь, Эли, — он понизил голос так, чтобы услышала только она, — некоторые дороги действительно ведут в беду. Но ведь именно туда интереснее всего идти, правда?
Он едва заметно коснулся её локтя, словно случайно, прежде чем отступить на шаг назад — дать ей пространство.
Элианора почувствовала, как внутри закипает раздражение. Он не понимал намёков, или же просто не хотел понимать. Она резко отстранила руку и холодно посмотрела прямо в его глаза.
— Ты слишком заигрался, Лоренцо. Однажды эта игра будет стоить тебе слишком дорого. Если я позволяю тебе разговаривать со мной дольше чем минуту, это не значит, что ты особенный.
Он лишь чуть усмехнулся в ответ, словно принял её слова за ещё один ход в их странной партии.
А в стороне Теодор наблюдал за сценой с выражением тихой насмешки, словно всё происходящее подтверждало его собственные мысли: Лоренцо нарывался.
Толпа оживилась — словно по невидимому сигналу по залу прошёл гул, разговоры стихли, головы опустились. Воздух словно сгустился, стал тяжелее.
Высокая дверь в глубине зала медленно распахнулась, и в комнату вошёл Волан-де-Морт. Его шаги были бесшумны, но каждый слышал их в собственной голове. Черная мантия мягко скользила по полу, и даже свет свечей будто тускнел в его присутствии.
Элианора ощутила, как по позвоночнику пробежал холодок. Она выпрямилась, взгляд её стал непроницаемым — ни тени слабости. Лоренцо тут же сделал шаг в сторону, будто его и не было рядом, а Теодор приподнял подбородок, насмешливая складка на его губах исчезла, сменившись серьёзной маской.
— Сегодня, — голос Тёмного Лорда разнёсся по залу, тихий, но звучавший так, будто он говорил прямо в ухо каждому, — я увижу, какие семьи по праву могут стоять рядом со мной.
Он медленно обвёл зал взглядом, задерживаясь на каждом лице. Когда его красные глаза остановились на Элианоре, сердце у неё невольно дрогнуло, но она выдержала этот взгляд, даже позволила себе едва заметный поклон.
На миг показалось, что в уголке его тонких губ мелькнула тень улыбки.
Всё внимание было приковано к нему. Любая игра закончилась. Начиналась новая — куда более опасная.
Тёмный Лорд устроился на возвышении, похожем скорее на трон. Перед ним — длинный стол из чёрного дерева. По одну сторону выстроились его приближённые Пожиратели, по другую — приглашённые семьи.
В зале стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь треском факелов.
— Начнём, — произнёс Волан-де-Морт.
Первой шагнула вперёд семья Малфоев.
Нарцисса держалась с холодным достоинством, но в каждом её движении ощущалось напряжение. Драко слегка поклонился, явно стараясь соответствовать ожиданиям. Люциус говорил за них уверенно, тщательно подбирая слова:
— Моя семья и я, мой лорд, безоговорочно преданы вам. Наш дом, наше золото, наша честь — всё принадлежит вашей воле.
Волан-де-Морт долго всматривался в них, и Элианоре показалось, что он нарочно задержал паузу, испытывая их нервы. Затем лишь кивнул:
— Посмотрим, Люциус. Посмотрим, насколько прочна твоя верность.
Следом представились Нотты.
Отец Теодора — высокий мужчина с ледяными глазами — сделал шаг вперёд. Его голос был жёстким, сухим:
— Семья Нотт всегда стояла за чистоту крови. Мы и впредь будем верно служить вам.
Теодор чуть склонил голову, но его взгляд оставался колючим, насмешливым. Элианора уловила, как на мгновение Волан-де-Морт перевёл взгляд именно на него — будто хотел проверить, нет ли в нём слабости.
После подошли Беркширы.
Лоренцо сделал глубокий поклон, слишком театральный, словно нарочно, и произнёс с лёгкой улыбкой:
— Моя семья счастлива разделить вашу силу, мой лорд.
Его отец продолжил куда более серьёзным тоном, рассказывая о старых связях рода и их готовности жертвовать ради «нового мира».
Элианора заметила, что Волан-де-Морт не отвёл взгляда от Лоренцо даже тогда, когда говорил его отец. В красных глазах мелькнула тень любопытства, но он ничего не сказал.
Семьи подходили одна за другой.
Каждый род произносил речь о верности, каждый пытался доказать преданность — кто-то богатством, кто-то обещаниями, кто-то упоминанием старой крови. Но в воздухе витала мысль: любая ошибка — и смерть.
И лишь в конце Волан-де-Морт произнёс:
— Сегодня вы доказали мне свои намерения. Но намерения — ничто. Скоро придёт время дел. И тогда станет ясно, кто действительно достоин стоять рядом со мной.
Элианора стояла позади матери, держа спину прямо, подбородок чуть приподнятым. Снаружи — идеальная холодность, какая и подобает дочери чистокровного рода. Но внутри у неё всё кипело.
«Унижаемся перед ним как не знаю кто...» — раздражённо пронеслось в голове.
Она слушала речи семей, одну за другой: низкие поклоны, вылизанные слова, обещания вечной преданности. Даже самые гордые старинные фамилии — и те склоняли головы, словно были жалкими просителями, а не хранителями древних традиций.
Глядя на Волан-де-Морта, Элианора почувствовала странное смешение — холодный страх, перемешанный с брезгливостью. Ей казалось, что все вокруг — актёры, играющие роль рабов, лишь бы остаться в живых.
Она едва заметно сжала пальцы в кулак, чтобы не выдать выражением лица свои мысли.
Тишина в зале была почти осязаемой, густой, как дым от факелов, освещавших стены. Все взгляды были прикованы к единственной фигуре. Волан-де-Морт медленно поднялся со своего трона, скользнул глазами по рядам склонённых голов и заговорил низким, тягучим голосом, в котором каждое слово было отточено, словно лезвие.
— Раб, — он выделил слово, словно смакуя, — который сумеет лучше остальных доказать свою преданность... станет моей правой рукой.
Он сделал паузу, и даже дыхание в толпе будто замерло.
— У него будет больше власти, чем у любого другого. Доступ к тайнам, которые недоступны никому... кроме меня.
Фраза прозвучала, как обещание бессмертия, как яд, от которого невозможно отказаться. В глазах пожирателей загорелась смесь страха и жадности, некоторые не выдержали и склонились ещё ниже, будто уже молили о милости.
Элианора же почувствовала, как внутри неё что-то хищно вспыхнуло.
Вот оно.
Её шанс.
Если она сможет втереться в доверие, стать ближе, чем кто-либо... тогда у неё появится возможность. Настоящая. Добраться до монстра, до самой его сути — и в один миг оборвать всё.
Она едва заметно вскинула подбородок, чувствуя, как в груди рождается холодная решимость.