Война сердец

Проснулась Ксюша с тяжестью в голове, как будто в ней за ночь кто-то навёл беспорядок. Казалось, она не спала, а всё это время летела в поезде без окон, без света, куда-то в никуда. Она лежала на спине, глядя в потолок, пока тот не начал плавать и дрожать перед глазами. Хотелось ещё полежать, но с кухни уже тянуло запахами: жареный хлеб, молоко, может, ещё компот? Дом бабушки пах всегда так — успокаивающе, по-домашнему.

С трудом поднялась, накинула бабушкин байковый халат с цветами — знакомый, уютный, и босиком пошла на кухню. Пол был холодный, но это даже помогало проснуться.

— Доброе утро, бабуль, — сказала она, садясь за стол.

— Доброе. Проснулась? Ну и хорошо. Садись, я тебе тут поджарила, — бабушка заботливо пододвинула к ней тарелку с яичницей. — Хлебушек чёрный свежий, вот тут компот. Сливы, груши — сама сушила.

Ксюша молча взяла вилку, попробовала чуть-чуть. Есть особо не хотелось. В груди будто глухо гудело. И от еды воротило. После вчерашнего разговора с Филом всё внутри замкнулось, как дверца шкафа — туго и с щелчком.

— Ты чего такая? — бабушка смотрела внимательно. — Снилось что-то?

— Не, просто... спала плохо, — отозвалась Ксюша.

— Ну ничего. Отдохнёшь. Щи сегодня сварю. Потом в булочную схожу, хлеб свежий взять. Можешь целый день дома быть, я тебя никуда не гоню.

— Спасибо...

Они замолчали. Часы на стене тикали, за окном кто-то выкрикивал что-то детское, но в квартире царила полная тишина. Плотная, весенняя. И вдруг — звонок в дверь.

Ксюша вздрогнула и отложила вилку. Мгновенно напряглась. Бабушка, не торопясь, поднялась и пошла в коридор.

— Сейчас, сейчас...

Скрипнула дверь, и в следующую секунду до кухни донеслось:

— Санька?.. Ну заходи, милый. Тут у нас Ксюша приехала, представляешь?

— Кто? — удивлённо переспросил он. В его голосе что-то мелькнуло — недоверие, может, раздражение.

— Сестра твоя, кто кто! Вчера вот приехала. На кухне она, проходи.

Шаги. Ксюша замерла. Всё внутри сжалось. И вот он — в дверях. В ветровке, с усталым лицом, чуть небрит, с помятым видом. Пахло от него улицей, дымом, холодом.

Он посмотрел на сестру и остановился.

— А ты что здесь делаешь? — резко.

— Привет, — тихо ответила Ксюша. — Я... не поехала в Ленинград.

— Это я вижу. — Он подошёл ближе, снял пальто и повесил его на спинку стула. — Только объясни: почему?

— Просто... — она отвела глаза. — Не смогла. Устала.

— Устала? — Саша фыркнул. — Это ты мне, да?

— А что?

— Слушай, ты месяцами в спортзале пропадала. Спала по четыре часа, грызла себя за каждый промах. И вот — накануне соревнований — «устала»? Серьёзно?

— Ну да, устала, — огрызнулась она.

— Угу. Очень правдоподобно.

Он сел напротив, скрестив руки на груди. Бабушка в это время поставила перед ним тарелку с яичницей, налила чай в стакан в подстаканнике. Саша поблагодарил коротко, но не отрывал взгляда от Ксюши.

— Сама приехала? — спросил он спустя минуту.

— Сама.

— Родители отпустили?

— Да. Сказала, что хочу к бабуле. Немного отдохнуть. Они не были против.

Он взял вилку, начал есть, но продолжал наблюдать. И в голосе теперь стало тише, но жёстче:

— А я вот думаю: может, ты мне врёшь? А?

Ксюша сжала губы. Глаза её дрогнули.

— Саша...

— Нет, ты скажи. Не из-за спорта же ты сорвалась сюда. Чё-то тут не вяжется. С чего такая спешка? Не по расписанию ты сюда прибыла, Ксюшенька. Прям как по зову.

Она молчала. Сидела, уткнувшись взглядом в белую эмалированную кружку с компотом. Сердце громко стучало.

Саша вдруг откинулся на спинку стула и произнёс уже медленно:

— Тут, знаешь ли, и другие внезапно в Москву заявились. Прям совпадение какое-то.

Ксюша подняла взгляд. Он был колючий.

— Что?

— Да ничего. Просто подумал. — Он сделал вид, что его это не интересует. — Не первая ты тут появляешься внезапно. Весна, наверное, действует на людей.

— Саша, я не понимаю, к чему ты...

Он посмотрел на неё жёстко, и вдруг, чуть тише:

— Понимаешь. Просто врать не умеешь.

Наступила тишина. Бабушка, кажется, ушла в комнату, хлопнула где-то дверью. В кухне стало особенно тихо, и только где-то в животе у чайника шипел остаток пара.

Ксюша не выдержала:

— Я просто приехала к тебе. К бабушке. Просто...

— Ну ладно. — Он отодвинул тарелку. — Пусть так. Только если ты за кем-то сюда явилась — подумай, надо ли тебе это. А то люди — не всегда те, кем кажутся. И не все могут остаться.

Он встал, накинул ветровку, подошёл к двери.

— Я потом ещё загляну. А ты... подумай, ладно?

Он задержался на секунду, глядя ей в глаза.

И ушёл.

Дверь тихо закрылась, и Ксюша осталась одна. Комнату наполнил запах холодного чая и растаявшего жира. Она встала, подошла к окну и посмотрела вниз.

Саша шёл по двору, руки в карманах, сутулый, быстрый. Как будто спешил уйти от чего-то.

Ксюша не могла сидеть спокойно. После ухода Саши в квартире стало ещё глуше. Бабушка ушла в комнату, и по телевизору тихо бубнел диктор, рассказывая о какой-то передаче про сельское хозяйство. Ксюша полулежа на диване, в халате, поджав ноги, и чувствовала, как изнутри её будто давит. Казалось, что она вот-вот расплачется — но слёз не было. Только эта тяжесть, вязкая, похожая на удушье.

Она встала, сбросила халат, натянула джинсы, рубашку на пуговицах и ветровку. Спортивные тапочки на босу ногу — и на выход. Бабушке крикнула только:

— Я погуляю немного.

— Куда ж ты, солнышко? Весна ж мокрая...

— Да так, во двор, — и захлопнула дверь.

Подъезд пах привычным — старой краской, влажным цементом и чем-то железным. На первом этаже кто-то поставил велосипед, подперев дверцу газетной стойки. На улице было прохладно, воздух звенел от талых капель — с крыш стекала вода, мокрый асфальт местами блестел, и где-то за углом капала ржавая водосточная труба.

Она шла быстро, не думая, просто шагала — мимо знакомых окон, по старому двору. Всё вокруг было как раньше: хлопки мячей где-то за школой, чей-то голос с балкона, смех детей. Ксюша свернула в переулок, а потом вышла к их старой беседке.

Там, где они раньше собирались. Где болтали до ночи, смеялись, пили пиво из бутылки с бумажной этикеткой.

И вот — беседка. Та самая. Деревянная, с облупленными бортиками и сиденьями. Пахнет сырым деревом. Под ногами чуть хрустит гравий. Она сделала пару шагов — и остановилась.

Там были они.

Саша, Пчела и Космос.

Сидели втроём, молча. Саша курил, глядя куда-то в пространство, Пчела ковырял палкой землю у ног, Космос смотрел в сторону, как будто ждал кого-то. У ног — пустая бутылка из-под пива, рядом — сплющенный фантик от ириски.

Ксюша застыла на краю площадки. Они её заметили не сразу. Потом Пчела поднял голову, увидел — и толкнул локтем Космоса. Тот повернулся. Саша — тоже.

Тишина. Секунда, две.

— Привет, — тихо сказала она.

Саша ничего не ответил. Только затянулся. Космос кивнул ей, чуть виновато. Пчела поднялся первым.

— Ксю, Ты чего тут?

— Просто... не могла дома сидеть, — она подошла ближе. — Я думала... вдруг...

— Его уже нет, — коротко сказал Саша.

Ксюша остановилась. Как будто наткнулась на стену.

— Уехал? — голос сел.

— Только что, — Пчела вздохнул, выкинул палку. — Мы его проводили. Минут двадцать назад.

Саша встал, стряхнул с колен пепел, бросил сигарету в урну.

— Ты что, правда думала, что он будет тебя ждать тут? — сказал он резко.

— Саша, — вмешался Космос, — не начинай.

— Да не начинаю я. Просто смешно.

Ксюша смотрела на него с болью, но молчала. Он отвернулся, пошёл в сторону — стоять у скамейки, спиной к ним.

— Он просил нас ничего тебе не говорить, — тихо сказал Пчела. — Даже если придёшь. Он был на взводе. Мы думали, ты не появишься.

— Почему?

— Потому что он просил. И потому что, Ксю, он сам не знал, как себя с тобой вести. Сказал: «если придёт — не останавливайте, но и звать не надо».

— Он не передавал ничего?

Пауза. Космос вдруг замялся. Потом посмотрел на Пчелу. Тот молча достал из кармана свёрнутый пополам листок. Пожеванный, но аккуратно сложенный.

— Он передал. Потом сказал: «не давай». Потом опять сказал: «а чёрт с ним, пусть знает». Держи.

Ксюша взяла. Бумага была тёплая от чужих рук. Она развернула. Узнала почерк сразу — резкий, быстрый, с наклоном.

    «Ты же упрямая. Конечно, придешь.
Не жди меня. Это не геройство — это просто трусость.
Я сам не знаю, кто я такой. Не хочу тебя втягивать.
Лучше, если забудешь. Но если нет — живи.
Только живи, без меня.
— Ф.»

Она стояла с листком, как с чем-то хрупким в ладонях. Слова дрожали в глазах. Дальше всё слилось.

— Ясно, — сказала она тихо.

Саша посмотрел на неё и буркнул:

— Он не хотел, чтобы ты приходила. Не потому что злой, а потому что, видимо, не мог по-другому. Закрыл всё — и пошёл. По-своему. Как всегда.

Ксюша не ответила. Только отвернулась и посмотрела в сторону, где когда-то шёл Фил — в куртке, с бутылкой пива, медленно, как будто в своей голове. И теперь — он ушёл. Не попрощался. Не обернулся.

— Пойдём, Ксю, — тихо сказал Саша.

— Нет, я... тут посижу немного.

Он кивнул, и ушёл за Пчелой и Космосом.

А она осталась. Села на край скамейки, чувствуя, как холодное дерево впивается в бедро через джинсы. Весна пахла лужами, мокрым асфальтом и чужим дымом. Где-то капала вода с крыши.

Она уронила голову, спрятала лицо в ладони и впервые за всё время — заплакала. Тихо. По-настоящему