II (ч. 1)
«Когда мы потеряли себя, всё для нас потеряно.»
И. Гетте
Рассвет разразился длинной оранжевой линией на еще темно-синем небосводе. Солнце вставало неторопливо, с той грацией и свободой, которыми располагало. Цвет ближе к горизонту был насыщенно-оранжевым и рассеивался по мере отдаления. Этот цвет напомнил мне желток яичницы, которой я завтракала неделю назад. Воздух пестрил свежими нотами трав и цветов и мокрого асфальта после ночного грибного дождя. Это было очень красиво — рождение нового дня. Предыдущий уже не вернуть, его можно только оплакивать. Но зачем? Он остался там, во вселенной под названием «вчера». По вселенным можно путешествовать, но только вперед. Билет в обратный путь не предусмотрен.
Я осталась в доме мисс Фолкнер вместе с ее сестрой и Джорджиной, дочерью сестры. Джорджина и Амели были похожи, может по этой причине редко поддерживали связь. Они не были близки, но Амели всегда знала, что она может обратиться к своей кузине, старшее ее на два года, если почувствует необходимость. В тот день мы с Джиной молча поняли друга и решили не донимать лишними разговорами, даже чтобы заполнить пустоту. И с чего люди решили, что уютную тишину нужно обязательно разбавлять бессмысленными речами? Мы договорились по очереди проводить время с мисс Фолкнер, которая начинала скулить каждые полчаса, но потом замолкала из-за обезвоживания и усталости и засыпала ненадолго. В доме мисс Фолкнер в день похорон также присутствовала Аманда Фэрроу. Она оставила номер ее коллеги-терапевта для мисс Фолкнер. Я восхитилась решением Аманды прийти домой к матери клиента, ведь в тот день она услышала порцию отборной брани. Мисс Фолкнер может и не винила ее во всех грехах человеческих, однако реплики вроде: «вы даже не терапевт, вы шарлатанка!», «как же вы не сумели помочь моей Амели!», точно имели место быть. Аманда провела с нами около трех часов, но потом ей нужно было возвращаться к ребенку.
— Амели ведь вам написала письмо? — спросила она, когда мы остались одни на кухне. Я кивнула.
— Она рассказывала мне о вас, Саванна. Не много, но больше чем об остальных друзьях. Я не буду вам советовать обращаться ко мне, но вам все же будет не во вред обратиться к специалисту, чтобы ваше состояние не усугубилось. Из того, что я слышала, вы были близки с ней, и она вам показывала гораздо больше, чем остальным. Терять близкого всегда больно, но потерять такого человека, как Амели, думаю, не сравнится просто с потерей друга. Вы ей были как сестра.
Я снова кивнула в знак согласия. Мои мысли были пусты и там не крутился словесный ответ, который бы мог быть изреченный моими устами. Я будто потеряла способность думать словами, моя голова была полна неразборчивого шума.
— Но даже если вы не захотите пока к кому-либо обращаться, выплесните все свои чувства на бумаге. Не обязательно сжигать после, просто напишите свое письмо ей. Не позволяйте боли копиться внутри и разбирать вас на кусочки.
Мы с Джиной и ее мамой поужинали в заведении недалеко от дома Амели и взяли бифштекс с пюре для мисс Фолкнер, отлично понимая, что есть она все равно не будет. У меня у самой получилось только выпить небольшую порцию куриного супа с черным хлебом, и это была вся моя нормальная еда за два дня. Я не чувствовала голод, может мозг перестал воспринимать сигналы, отправляемые ему желудком. Вернувшись обратно, мы с Джиной убрали использованную мисс Фолкнер гору салфеток со стола в гостиной и накрыли ее уснувшую на диване. Джина с матерью решили переночевать в ее спальне, а я без колебаний отправилась в комнату Амели.
Не было никакого отторгающего чувства, когда я входила в ее комнату, лишь уже знакомая тоска, c глубочайшим отчаянием сжимавшая сердце в своих крепких тисках. Комната была такой же как при Амели: длинный белый стол напротив кровати, на котором сейчас сиротливо располагалась лампа, шкаф с книгами, полки которого были заполнены и с виду казались, будто вот-вот сломаются, никаких фотографий и постеров на стенах, лишь одинокая карта мира, висевшая над столом. Амели любил подолгу разглядывать ее и проверять себя на знание столиц. Мы никогда не играли в страны и столицы с ней, ибо в любой компании выигрывала она, да и загадывала другим столицы Науру, Антигуы и Барбуды и Буркина Фасо.
Оглядев комнату, я подошла к шкафу с книгами и начала разглядывать содержимое. Хаотично выстроенные на полках книги были с разными переплетами, различных цветов, толщины, размера. Амели любила читать, это у нее безусловно было от мистера Лорена. Но мистер Лорен больше всего любил детективы и поэзию, тогда как Амели отдавала предпочтение историческим романам, однако не пренебрегая и современной литературой. Я прошлась пальцами по корешкам книг, остановившись на книге, которая заметнее всех выступала вперед. Это была книга Гете «Страдания юного Вертера», и я аккуратно вытащила ее с полки. Пролистнув страницы, я заметила несколько подчеркиваний: Амели любила выделять строки и цитаты, запавшие ей в душу при прочтении. Эту привычку она позаимствовала у меня, ведь для мистера Лорена любые помечания в книге были кощунством, что он привил и Амели, но у меня, как у помощника редактора, было другое отношение к этому.
«Ах, неужто люди бывали так же несчастливы до меня?» — мой взгляд зацепился за это выделение, ибо оно был подчеркнуто красным цветом, тогда как те, которые я встречала ранее, черным карандашом. Словно медиатор по струнам прошелся он во мне, и я отчетливо чувствовала каждую ноту, отдавшуюся внутри. Сердце вновь сжалось до размеров бусины, а потом раздулось словно шар, готовый лопнуть в любую секунду. Рука, которой я держала книгу, задрожала, а маленькое зеркальце напротив стало свидетелем слезы, вольно скатившейся по щеке.
Что же ты чувствовала, Амели? Сколько же боли пришлось тебе пережить? Боли, природу которой ты сама не понимала, и это начало сводить тебя с ума, добавляя огромный груз вины, который ты тащила в одиночестве. Ты наверняка хотела, чтобы тебе помогли, но ты не умела просить помощи. Я ненавижу твою сумасбродную самостоятельность и отчаянное нежелание обременять других, которые привели к тому, что тебя нет у меня. Я ненавижу того, что тебя нет, Амели, и я начинаю ненавидеть этот мир. Ничто мне уже не в радость, ни пища, ни сон, ни общение с людьми. Ты была моей семьей, настоящей семьей, а не той, с которой я связана кровными узами.
Поставив книгу обратно, я открыла ящики стола. В одном из них лежал блокнот с мягким черным переплетом. Взяв его в руки, я аккуратно пролистала страницы, заполненные разными заметками. Сначала мне показалось, что это просто ежедневник с описанием каких-то событий, как например ее полет в Испанию в прошлом году:
«Томатное трио и зеленый чай.
В полете в Барселону моими компаньонами были женщина с короткими волосами цвета ржавчины и зелеными глазами лет 45 и мужчина лет 36 – 37 со светлыми волосами, более щуплого телосложения, чем женщина. Когда стюардессы раздавали напитки, мы все трое заказали томатный сок. Женщина была чуть педантичной и оставалось пристегнутой даже, когда выключилось табло о необходимости пристегнуть ремни. Она также время от времени кидала недоброжелательные взгляды на мужчину спереди, который начал храпеть спустя пятнадцать минут после взлета. Другой мой сосед же был очень отзывчивым, и когда женщине захотелось апельсинового сока, которого не осталось у раздающих стюардесс, он отлучился и через десять минут стоял с маленькой коробочкой сока. Но мы с моими самолетными компаньонами сошлись не во всем, они заказали себе кофе со сливками во второй раз, в то время как я взяла зеленый чай. Аромат чая смешивался с пластиковым стаканчиком, но тем не менее он внушал спокойствие. Сделав первый глоток, я прочувствовала путь, проделанный горячей жидкостью с моего языка до желудка. После второго глотка я смаковала вкус чая на языке. Он не был крепким, но вкус листвы был осязаем, будто еще вчера она пребывала в объятиях природы, но ее безжалостно собрали, чтобы она послужила чаем для меня.»