II (ч. 2)
Но остальные заметки были связаны с ее состоянием.
«Девушка, с молодым человеком которой я случайно столкнулась на автобусной остановке, одарила меня злобным взглядом, прошипев какую-то гадость. Я смотрела на нее без интереса, чуть склонив голову вбок, а ее парень отчитал ее, извинившись передо мной. Но на долю секунды я почувствовала раздражение от ее столь откровенно глупого поведения и это принесло мне удовольствие. Но мгновенье то длилось совершенно недолго, и очень скоро мне снова стало безразлично ее существование и недружелюбные взгляды. Очень жаль, ведь из-за этого мне даже не хотелось тратить свое время на перепалку с ней, а это было бы увлекательное занятие. Раньше мне такое нравилось.»
«У Мэй умерла мама. Она всегда была с ней ближе, чем с отцом, чем с кем-либо в этом мире. Она очень горевала. Несколько дней отказывалась есть и только пила ледяную воду. Я знала, что должна испытывать грусть и сожаление, но я не чувствовала ничего. Только руководясь мозгом, у меня получалось выговаривать утешающие слова, но они исходили совершенно не от сердца. Что со мной такое? Мне противно это бездушное состояние, но даже данное «противно» я добавляю от себя, потому что на самом деле не чувствую ничего, но мне это определенно не нравится. Я не была такой, я умела сопереживать людям.»
«Сжигать мосты — не хорошо. Точнее не всегда хорошо. Но мне очень хочется сделать это сейчас. Отдалиться от всех людей. Чтобы люди перестали замечать мое существование, чтобы мое решение принесло как можно меньше боли. Потому что боль — не круто. Это совсем не круто. Боль может подтолкнуть на самые необдуманные поступки. Не хочу, чтобы кто-то почувствовал отдаленно то, что чувствовала я. Этот мир будет лучше со счастливыми людьми. Точнее с меньшим количеством искалеченных. Но счастье понятие растяжимое, в то время как боль такое универсальное. Не важно по каким причинам, но она делает несчастным всех. Несчастливые люди печальны. Счастливые люди могут вылечить эту планету.»
«Депрессия — это не когда тебе грустно. Депрессия — это когда тебе плохо. А когда тебе плохо, ты не грустишь. Ты лишь медленно угасаешь. И я уже угасла.»
Эта заметка была последней, и я уже собиралась закрыть блокнот и прочитать его с начала позже, как перевернула страницу со странным заголовком:
«Славься, Морта»
Идущие на смерть, приветствуют тебя.
Истории трех людей:
Роксолана — танцовщица, которая не хочет становиться любовницей влиятельного человека в городе, угрожающего ее семье.
Джек – парень, отчаянно желающий разбогатеть, но никак не достигающий своей цели.
Натаниэль — парень из семьи с деспотичным отцом, желающий вырваться из его власти и исполнить свою мечту стать музыкантом.
Все трое заключают сделку с дьяволом и отдают свои души взамен на желаемое.
Амели хотела написать книгу? Или это были всего лишь наброски? Я прошлась глазами по страницам блокнота, но не нашла что-то связанное с этой заметкой. Меня крайне зацепило название, и я попыталась найти что-то еще, обыскивая ящики и полки, но после пятнадцати минут поисков на моих руках по-прежнему было лишь название и три предложения о главных героях. Блокнот я положила на стол, чтобы вернуться к нему позже и легла спать.
На следующий день мисс Фолкнер передала мне трубку телефона, сообщив, что звонила моя мама.
— Ты гостишь у мисс Фолкнер?
— Здравствуй, мама. Да, ей сейчас нужна моя поддержка.
— А что же с твоей комнатой? А на работу ты ходишь?
— Я предупредила владелицу о том, что буду отсутствовать неделю или около того, на работе тоже взяла выходные, — сообщила я, даже не пытаясь скрыть раздражение. — Но что на счет тебя? Ты даже не удосужилась показаться на похоронах. Ты знала Амели с детства!
— Конечно, знала, и я тебе уже говорила, что девчушка была странной. Сотворить с собой такое и в ее то двадцать лет! Совсем без мозгов.
— Замолчи! — мой вскрик, пышущий враждебностью, испугал мисс Фолкнер, восседавшую на кухне. — Ты ничего не знаешь! Как ты можешь судить ее?! Ты постоянно судишь людей, постоянно! Тебе самой это еще не надоело? Где твое сострадание? Просто немыслимо.
— Не смей учить меня жизни, девчонка, ты не прожила того, что пришлось прожить мне.
— И что же? Что же такого невероятного пришлось тебе прожить? Неудавшийся первый брак? Или твой второй такой же несчастный? Но, — добавила я прежде, чем она успела возмутиться и накричать, — сейчас речь не о тебе. Я потеряла самого близкого мне человека, а ты даже не явилась на похороны. Я не знаю, чем это оправдать. Я и не хочу оправдывать. Нам с тобой действительно лучше не общаться какое-то время, чтобы не наговорить обидных слов. На днях я приеду за Грейси и отведу ее в парк. Пока, мама. Береги себя.
Положив трубку, я приготовила завтрак мисс Фолкнер и приняла душ. Одевшись, решила освежить голову и отправилась во французскую кофейню, где любила завтракать Летиция. Я не думала застать ее там, по правде говоря, я вообще ни о чем не думала, это место само появилось в моей голове, и я инстинктивно побрела туда. Погода была пасмурнее, чем обычно, тяжелые тучи восседали на небосводе, затрудняя определить время суток. Но серое небо ноября чувствовалось светлее отрезка жизни, проживаемого мной.
Зайдя вовнутрь, я заняла крайний столик у окна. Официанты не спешили подходить ко мне, но и я никуда не спешила, поэтому выбрала не привлекать к себе внимание целенаправленно. Вскоре молодой парень лет двадцати двух подошел ко мне с меню. Есть не хотелось ничего, тем не менее мой организм нуждался в куске пищи. После безразличного просмотра меню я все же заказала суп дня и круассан, и когда я уже заканчивала суп с брокколи, на пороге заведения появилась Летиция с черным зонтом. Волосы ее были немного промокшими, как и темно-бежевое пальто, но аккуратность ее образа ничуть не была испорчена данным фактом. Она заметила меня не сразу, лишь после того, как обвела все помещение взглядом, чтобы выбрать место. Увидев меня, без лишних жестов она отдала свое пальто и зонт тому же официанту, что принимал у меня заказ, и подошла к моему столу.
— Здравствуй, Саванна, — поздоровалась Летиция и голос ее звучал так расслабляюще обворожительно, словно молодая река лились слова с ее уст. Некоторые люди умеют завораживать парой посредственных слов, и возлюбленная мистера Лорена была определенно из числа таких людей. — Ты будешь не портив, если я присоединюсь? — спросила она скорее из вежливости, заранее зная исход.
— Добрый день, нет, не против.
Каждый раз при встрече с Летицией я думала, кого же она мне напоминает, и я поняла, что она похожа на Риту Хейворт, актрису «золотой эпохи» Голливуда. Но черты лица Риты были мягче, тогда как скулы Летиции, ее нос и четкие очертания губ придавали остроты ее лицу.
— Comment себя чувствует мисс Фолкнер? — я не ожидала такого вопроса от Летиции, и не из-за всего произошедшего между ней и мисс Фолкнер, а из-за того, что она, насколько я ее знала тогда, не задавала вопросов о посторонних людях.
Разговаривая с человеком, она не затрагивала других, интересуясь исключительно делами своего собеседника и не переходя на другие составляющие.
— Не знаю. Точнее, я вижу, но не знаю, что именно она чувствует. Но сегодня с утра она хотя бы не плакала. А как мистер Лорен? Я даже не обмолвилась с ним словом после всего.
— Артур очень любил Амели. Конечно, он это выражал, но любил ее даже больше, чем показывал. Я думаю, он был хорошим отцом. Он переживал за нее из-за ситуации с нами настолько, что его soucis передавались и мне. И сейчас он разбит. Я, правда, не знаю как ему помочь. Думаю, никому не известно, как правильно пережить смерть своего ребенка, даже тем, кто через это прошел.
Мы замолчали на немного, каждая думая о своем. Я заметила, что в наших разговорах с Летицией такие моменты часто имеют место быть, но от этого никому не становится неловко. Мистер Лорен и мисс Фолкнер. Я не представляла, что чувствовали они. И если переживания мисс Фолкнер у меня хотя бы получалось лицезреть, то мистер утрату мистера Лорена я не могла прочувствовать. Похоронить своего ребенка, — наверное, худшая реальность родителей.
После трапезы я уже собралась покидать кафе, когда Летиция мягко взяла меня под локоть.
— Подожди немного, на улице pluie, за мной сейчас приедет мой брат, он подвезет нас.
Я не стала отказываться, не из-за дождя, а из-за нежелания устраивать ненужные споры. Мне было безразлично, как добираться домой: хоть под дождь, хоть в машине. Спустя недолгое время, Летиция заметила знакомый автомобиль, и мы вместе покинули заведение. Из машины вышел ее младший брат и открыл нам дверь. Пробурчав благодарность, я села в салон. Там пахло мужским парфюмом, но запах был не острым и навязчивым, как будто его специально распыляли, а гармонично вписывался в общую атмосферу.
— Винсент, сначала оставим Саванну, — сказала ему Летиция.
Ее брат очень отличался от нее на первый взгляд, и если бы я не знала об их родстве, то вряд ли бы могла сказать, что они брат и сестра. Его угольно-черные волосы, бледные тонкие губы, черные глаза и синеватые круги под ними отличали его от сестры, но схожесть проглядывалась в скулах и ровном носе. Я не успела рассмотреть его лицо подробно, и в машине не бросала взгляды на внутрисалонное зеркало, где наверняка было его отражение. Но лишь раз за поездку наши взгляды пересеклись и это было под конец, когда оставался один поворот до нужной улицы. Его взгляд, безразличный и холодный, словно стрела с ледяным концом пролетел сквозь меня, оставив небольшую дыру, где убежище нашел себе мерзлый воздух. Взгляд Летиции тоже часто выражал незаинтересованность, однако он не остужал душу, оставляя в ней дыру.
— Спасибо, — произнесла я, открыв дверь прежде, чем это успел сделать Винсент. Не хотелось пересекаться с ним больше.
Выйдя из машины, я забежала в дом, не оглядываясь, будто боялась чего-то.