20
Апрель подходит к концу. Дни становятся всё теплее, хотя совсем недавно только люди начали скидывать с себя свои вторые кожи в виде курток и пальто — пережитки холодной поры, наконец-то можно с ними попрощаться.
Джису вышла из комнаты конференций, неся в голове новую порцию распоряжений, советов и указаний — словом, всё то, что используется, чтобы держать персонал в рабочем тонусе. Она проходила светлыми тихими коридорами того отделения, которое всё же переименовали на хоспис после недавнего визита «верхушки», и нужно отдать должное, с активным продвижением и спонсорством более обеспеченные пациенты попадались ей всё чаще и чаще.
В по привычке нескончаемом потоке раздумий Ким всё же могла зацепиться за цифры на одной из приоткрытых белых дверей. Позолоченными буквами было выведено «132». Она рефлекторно остановилась. Тишина тихого часа давила на барабанные перепонки и от этого звенело то в одном ухе, то в другом. Она тихо, как бы крадучись, боясь нарушить покой, вошла в неё.
Красиво заправленная кровать, чистые полотенца в шкафу, по новым порядкам полагалось больше зелёных растений, так вот они занимали почти весь подоконник, а также некоторые полки шкафа. Сразу видно — комната ждёт нового пациента. Джису плотно закрыла глаза, приложила папку к груди и вдохнула свежий теплый воздух из распахнутого окна.
Знаю, так очень гадко говорить, но я бы хотела, чтобы...
Тебя не выписывали.
Вернувшись после перерыва в пару недель она узнала от лечащего врача, что пациента из 132 палаты переводять на отдаленное наблюдение и мониторинг состояния: только два раза в неделю ему следует посещать хоспис для уже сокращенного ряда проверок и процедур, и, как назло, он ещё ни разу не попадал на её смену.
Глубоко в сознании Джису допускала мысль, что он наверняка её избегает: после всего того, что натворил Джебом, после трехнедельного молчания с её стороны, и после невысказанных слов, которые Чонгук так жадно хотел услышать. Его можно понять, и она очень даже с этим смирилась.
Всё произошло так внезапно: то они долгими вечерами засиживались за книгами, вместе беседовали за чашкой горячего шоколада и обсуждали без устали самые разнообразные темы, и вдруг — словно кто-то обрезал пленку и не дал узнать, что будет дальше.
Джису спустилась в фойе и принялась за рутинную работу на компьютере: заполнять бланки, писать отчеты, проверка лекарств, регистрация и картотека новых пациентов, их личные предпочтения и особые потребности во время пребывания в хосписе.
Ли Юнхэ поправила свои красноватую шевелюру, и, помешивая чай, вслушивалась в равномерный стук кнопок на клавиатуре — сегодня с утра тихо, посетители не шастают туда-сюда, как обычно.
— Слышала, того паренька убрали со стационара. Как его звали....? — притворно начала вспоминать Ли.
— Чонгук, — ответила Джи, не отлипая от компьютера.
— А вы ведь с ним даже не успели попрощаться.
Ли желала увидеть реакцию на лице напарницы и опыт ей подсказывал, что та старательно пытается держать лицо.
— Ну, я думаю, ещё на этой неделе всё же пересечемся как-нибудь, — попытки изобразить полное спокойствие летели крахом. — Всё-таки он всего лишь мой пациент.
— «На этой неделе»? — Юнхэ недоумевающе смотрела ей в затылок. — Я чего-то не знаю?
И услышала в ответ лишь одно «Потом».
Джи напряженно вздохнула, пальцы зависли в нескольких сантиметрах от клавиатуры. Она закрыла веки. Вновь его умиротворенное лицо и блестящие глаза-бусины. Так, надо потихоньку отвыкать.
Юнхэ закивала головой, говоря: «Ну да, ну да», отпила глоток чая и... ну надо же именно в этот момент посмотреть на входные двери.
— Кстати, помяни, а вот и он, — удивлённо протянула она.
Джису вполне возможно сначала не услышала, как тут заторможенная реакция всё же сработала.
— Где?!
Ким вскочила со стула, осознала, что не владеет собой по полной, вспомнила, что на неё смотрят люди, но было уже поздно, так как его фигура нарочито уверенно, с руками в карманах черной ветровки, шагала к стойке регистрации.
А ведь только мгновение назад она рисовала его лицо на задворках памяти.
— Здравствуй! А мы как раз тебя вспоминали, — Юнхэ обернулась к Джису, что и вывело девушку из ступора.
— Доброе утро и вам.
Чонгук впервые встретился глазами с Ким, что подействовало как переключатель на улыбку.
Джису кивнула тихое «привет». Юнхэ с интересом прыгала глазами то на одну, то на другого.
Чонгук смял губы и уперся ладонями в стеклянную поверхность.
— Можно вас на минутку? — нетерпеливо обратился он к Джи.
Ким вновь лишь кивнула и вышла к нему.
Под улыбающимся наблюдением Юнхэ они направились в комнату с оранжереей — стеклянная новостройка, где посетители могут вдыхать ароматы целебных трав, хвои и цветущих магнолий, орхидей и лимонника.
Для обоих находиться вновь так близко рядом, слышать запахи, от неловкости стараться избегать лишних взглядов и прикосновений наверняка ощущалась новинкой, хотя только недавно были уверены, что абсолютно привыкли к обществу друг друга.
Джису закрыла за ними стеклянную дверь, кожа на лице тут же почувствовала влажную прохладу, а легкие наполнились благоуханием экзотических растений.
Она не знала, с чего начать. Не видеться больше трёх недель, а потом вновь встретиться вот так внезапно, держа в голове целую кучу сомнений и незакрытых вопросов. Но молчание нарушить надо, поэтому Джи начала тихо извиняться, да так, чтобы никто не услышал:
— Чонгук, мне так жаль, что он так тебя тогда унизил.
— Всё нормально.
Перед глазами пронеслись события того дня. Он закусил губу.
— Я не могла с тобой связаться, чтобы извиниться, это я специально не выходила на контакт, ну, знаешь... чтобы защитить тебя... и мне так стыдно...
— Я же сказал, всё нормально, — от переизбытка нервов фраза прозвучала холодновато. Но когда чрезмерно пытаешься владеть собой, именно так часто и выходит. — И не такое проходили.
Он снова помолчал, неловко топтался и жевал губы. За стеклянной заслонкой активно сновали посетители, а тут, в этом тропическом уголке — тишина. .
— Как ты... вообще? Были ухудшения, пока я отсутствовала?
— Как раз наоборот: был сегодня на проверке у врача. Меня выписали. Сказали, что могу продолжить корректирующее лечение дома, а не в стационаре.
— Я очень рада, — спокойно и как можно искренне выдавила из себя Джису.
Он поджал губы в знак согласия. Чон хотел бы показать радость в голосе, но как-то мысли о том, что они будут видеться реже не совсем то, что он ожидал от поправки здоровья.
Он полез рукой в карман черной просторной ветровки. Что-то зашуршало. Вдохнул... и выпалил все на одном выдохе:
— В этом конверте то, что я за все полтора года не мог объяснить словами. Только прочитай его не здесь, не на работе.
Как-то решил отбросить все формальности. Вручил невесомый конверт ей в руку, потом— возможно ей так только показалось — как бы сделал намёк на объятия, и всё же ладони вновь спрятались в карманы.
— И ещё, — он обернулся у выхода из оранжереи, придерживая стеклянную дверь. — Я ни о чем не жалею.
Его улыбка мелькнула прежде чем стеклянная дверь затворилась, и она осталась один на один с письмом в руке и запахом расцветающих фрезий и орхидей. И вновь она в грустном молчании. А он в предвкушении удаляется с руками в карманах черной ветровки.
Джису взглянула на письмо. Приблизительно догадывалась, что там, отчего в груди становилось ещё тяжелее и тяжелее. Зачем я допустила, чтобы мы оба сейчас болели от всего того, что между нами происходит? Когда случился тот бесповоротный момент начала чего-то большего, чем просто дежурный обход пациентов? Наверное, всему виной моя слабость. Почитали бы раз книжку — и не более. Но меня затянуло, я стала ждать тех вечеров, как сокровенных минут счастья. А ведь я первая разрешила чувствам продвигаться далее, всё основательней оседая в сердце и мыслях. Глупо, безответственно, безрассудно! Ты же взрослая, ты то уже вкусила от жизни, но зачем портить юность и разуверить в любви молодого парня?! Зачем ты так с ним? Зачем?..
И грустнее всего то, что эта их встреча прошла бы по-другому, если б он знал, что застал её на последней неделе в этой больнице.