Глава 11
В один миг он оказывается слишком близко. Он резко прижимает меня к холодной, мокрой стене. Его рука — крепкая, чужая, мерзкая обхватывает моё горло.
— Брось, — шипит он, — я же вижу, ты тоже хочешь этого.
Он бросает взгляд вниз — на мои соски, проступающие под тонкой тканью майки. Я без лифчика. Дождь, холод, и это — нормальная реакция тела. Но что этот ублюдок может знать о женской физиологии?
Сопротивляться я не могу — не только потому, что он душит меня, но и потому, что мне самой итак не хватало воздуха. Ноги подкашиваются, сердце горит болью, словно вот-вот разорвётся. Конечности ватные. Словно тело сдалось раньше меня.
Может, я и правда умру здесь? На промокшем асфальте. Под холодным дождём. В переулке, полном грязи и отчаяния.
Он резко задирает мою майку. Его руки — грубые, липкие, грязные скользят по животу. Меня ужасно тошнит и воротит от его прикосновений.
Это не руки Тайлера. И от одного этого осознания меня выворачивает наизнанку.
Он сжимает мою грудь — так больно, что я почти захлёбываюсь молчаливым криком. Я уверена, что на ней останутся яркие следы от того, как его пальцы впились в плоть. Мне даже не хватает сил закричать. Всё тело отзывается тупой, оглушающей болью.
Он расстёгивает ширинку. Слёзы, горячие и обжигающие, катятся по щекам, смешиваясь с дождём. Я пытаюсь дёрнуться. Бесполезно. Он сильнее меня.
Он бьёт меня по щеке — по той самой, что недавно ударила мать. Щека вспыхивает, горит, но я не чувствую ничего, кроме холода и ужаса. Я реву тихо, и беззвучно, как будто даже слёзы устают от меня.
Его рука скользит под пояс моих спортивок. Пальцы сжимаются на ягодицах — грубо, безжалостно, болезненно. Я хочу кричать, но из горла не вырывается ни звука. Только жалкий всхлип.
Он наклоняется ближе — от него несёт алкоголем и сигаретами, и мне становится невыносимо дурно. Его голос прилипает к коже, будто грязь:
— Какая у тебя зачетная задница, куколка, — шепчет он, и голос его кажется отвратительно липким.
Он стягивает с меня спортивки, и я остаюсь в одном белье. Его рука высвобождает орган, но я даже не смотрю. Внутри всё сжимается от отвращения. В глазах темнеет, всё размывается.
Таков ли будет мой конец?.. Я действительно стану позором семьи Беннет?
Он стягивает и моё бельё. Я хнычу, захлёбываясь собственными слезами. Я уже не понимаю, где дождь, а где мои слёзы.
Он наклоняется. Облизывает мою щеку. Мерзко, скользко, противно. Я вздрагиваю, меня почти рвёт на асфальт. Слава Богу, я ничего не ела.
И вдруг я чувствую резкий укол в грудь. Словно кто-то вонзает мне нож изнутри. Все тело невероятно болит, будто разрывается внутри. Неужели первый раз настолько больно?
И темнота накрывает меня, словно вокруг ничего и не было. Я ничего не чувствую. Даже страха.
Это всё? Это конец?
Я теряюсь во времени. Может, минуты, может, вечность. Вокруг только дождь и ветер. Будто я стала частью природы.
Но вот — чьи-то огромные, теплые руки обволакивают моё тело. Меня прижимают к груди. Или я сама к ней припадаю? Я не знаю. Но там покой, а это всё, что мне так нужно.
Грубые губы касаются моих пальцев, бережно и ласково. Он целует каждый. Один за другим.
Кто это? Что это?
И снова темнота. Снова то самое ощущение — будто я ничего не вешу, будто меня вовсе нет. Как будто я не существую.
Я открываю глаза, и первое, что вижу, — резкий, ослепительно белый свет. Он обжигает сетчатку, словно свет с небес. Я... в раю? Неужели я умерла? Разве я заслужила это?
Во мне столько грязи, столько боли, что становится тошно от самой себя. Я чувствую себя пустой, сломанной, мерзкой.
Но моргая, постепенно приходя в себя, я понимаю — это не небеса. Это больничная палата, с запахом лекарств и стерильности. Я жива.
Рядом, на стуле, сидит мужчина. А точнее... Тайлер. Он склонился надо мной, и держит мою ладонь в своей — такой большой, тёплой. Она почти полностью исчезает в его руке.
Я вспоминаю абсолютно всё. Слёзы катятся по щекам. Но почему мне не больно?.. Почему я ничего не чувствую?
— Адель... — слышу хриплый, мужской голос.
Я всё ещё помню, что слышала, когда позвонила ему. Женские стоны. И, возможно, если бы он не был с кем-то... он бы приехал, он бы забрал меня. И меня бы не изнасиловали.
Но я не могу его винить. Не имею права. Он не мой. Я не его девушка. Я не должна отчитывать его... И я не имею права ревновать его.
Я отворачиваюсь, мотая головой. Не хочу ничего слышать. Не сейчас.
— Я хочу в душ. Пожалуйста, отведи меня. — шепчу умоляющим голосом.
— Сейчас нельзя, Адель.
Слёзы становятся сильнее. Я снова мотаю головой. Как он не понимает?
— Мне плевать! Мне нужно в душ.
Он крепче сжимает мою руку.
— Нет, Адель. Тебя переодели. Когда закончится капельница, я свожу тебя.
Я снова отрицательно мотаю головой.
— Да как ты не понимаешь?! — пытаюсь закричать, но голос срывается, глухо ломается на полуслове. Я даже не могу говорить громко. Слишком слаба.
— Я понимаю, Адель. Я отведу тебя в душ, но позже. Обещаю.
Он медленно проводит пальцами по моей руке, так нежно и успокаивающе. А я просто отворачиваюсь, прячу лицо. Мне не хочется, чтобы он видел меня такой.
— Я такая грязная... — почти беззвучно шепчу, и внутри меня все скручивается от этого чувства — липкого, жгучего, как мазут. Я будто вся покрыта ею. Я хочу смыть это. До боли, до крови, до, чёрт возьми, онемения. Мне нужен душ. Я хочу стоять под ним, пока не исчезну.
Он тяжело выдыхает.
— Повернись ко мне, Адель.
Я не двигаюсь. Не хочу. Я не хочу, чтобы он видел меня такой. Такой слабой, такой...жалкой. Но он тянется, берёт меня за подбородок и медленно разворачивает моё лицо к себе.
Я не сопротивляюсь. У меня нет сил. Но это не значит, что ему всё сойдёт с рук.
— Он ничего не сделал. Я вовремя оттолкнул его от тебя.
Мои губы приоткрываются. Это правда?.. Боже, как же я хочу, чтобы это было правдой. Я хочу верить, что этот подонок не успел сделать ничего.
Но всё равно... Он касался меня. Это было отвратительно. Я всё ещё чувствую это на себе и мне противно.
— Я чертовски виню себя за то, что меня не было рядом, — говорит он. — Этот ублюдок пожалел, что вообще посмотрел в твою сторону, поверь мне.
Я сжала губы. Он винит себя? У него был шанс быть рядом. Но он не выбрал меня.
— Прекрати врать мне, — я поднимаю взгляд. — Я слышала стоны, когда звонила тебе.
Он откидывается на спинку стула и усмехается, как ни в чём не бывало.
— Ты ревнуешь, звёздочка?
— Очень смешно, — хмурюсь я, сдерживая дрожь.
Пусть наслаждается последними минутами, проведёнными со мной. Мудак.
— Я был у друга. Мы собрались компанией, выпивали, потом все разбрелись по комнатам. Когда ты мне звонила — я уже стоял на улице. А стоны доносились с балкона. Мой друг трахал шлюху с открытым гребаным окном.
Моё бледное лицо вспыхивает. Я точно красная до ушей. Мне... мне неловко. До ужаса неловко.
Он наклоняется ближе, почти касается губами моего уха:
— А знаешь, почему я был на улице? Потому что они все напились в хлам. А я не мог пить. Мне было тошно. Потому что всё, о чём я думал — это ты, и наша ссора. Как загладить свою вину. Пока они сидели и смеялись над дурацкими шутками, я листал сайты и выбирал тебе пуанты. Я пытался развеяться, но не смог. Ты, чёрт возьми, всё это время сидела у меня в голове.
Мои губы приоткрыты от шока, и в следующую секунду он накрывает их поцелуем. Его язык проникает внутрь, властно, нетерпеливо, сливаясь с моим.
Когда он отстраняется, он продолжает говорить, голос становится ниже:
— Когда ты позвонила, я тоже услышал твой всхлип. И не мог стоять на месте ни секунды. Мне до чёрта жаль, что этот подонок коснулся тебя. Но он сполна заплатил за то, что посмел прикоснуться к тому, что, блядь, принадлежит мне.