Глава 10
Я возвращаюсь домой. Быстро захожу в комнату, захлопываю за собой дверь и, не отрываясь, прислоняюсь к ней спиной. Слёзы катятся по щекам, обжигая кожу. Сердце бьётся так быстро и сильно, что, кажется, вот-вот вырвется из груди. Мне повезло, что родители уже спят — наверняка устали после работы, а утром им снова рано вставать. Даже не дождались меня...
Я опускаюсь на пол, у двери. Подтягиваю колени к груди и прижимаю к ним лоб. Слёзы льются, не останавливаясь. На что я только надеялась? Я знакома с Тайлером чуть больше недели.
Я всего лишь хотела понять, почему он так со мной — покупает вещи, забирает с тренировок, так целует... так смотрит.
И вот я поняла: за это короткое время я влюбилась в него. Безумно. Безвозвратно.
А он?.. Эти чувства не взаимны. Наверное, именно поэтому я вцепилась в него, как в спасательный круг. Я просто хотела услышать, что нравлюсь ему, что он заинтересован. Хоть немного.
Но я, как всегда, наивна.
Я поднимаюсь и подхожу к шкафу — хотела достать свою шкатулку с балериной. Та самая, которую мне подарила бабушка... Как же я по ней скучаю.
Роюсь в полках. Одна за одной. Но не нахожу её. Она была спрятана. Я не доставала её уже давно. Только один вывод: родители... они забрали её.
Слёзы накрывают меня новой волной. Я падаю на кровать, накрываюсь одеялом, сворачиваюсь калачиком... И тихо, почти беззвучно, плачу. Пока медленно не проваливаюсь в изнеможённый сон.
С самого утра за окном дождь. Он идёт весь день, без остановки. Точно в унисон с моим состоянием. Я всё это время лежу в кровати, проверяя телефон каждые пять минут. Надеясь, хоть одно сообщение от Тайлера. Хоть что-то. Но ничего.
К вечеру родители вернулись домой. Я даже не вышла к ним. Зачем?
Я не могу простить им того, что они забрали мою последнюю, единственную вещь, что осталась от бабушки.
Как вдруг дверь резко распахивается — в комнату врываются оба. Отец и мать.
Злые, раздраженные.
— Ты посмотри на неё! — кричит мать.
Я сажусь на кровати и устало потираю глаза.
— Бездельница! Целый день провалялась в кровати! Даже ужин не приготовила! Ни порядок навести, ни помочь! Страдает она!
Я смотрю на них. И всё во мне кипит. Мне хочется закричать. Прогнать их прочь. Мне больно просто видеть их.
— Неблагодарная! — добавляет отец.
И тут я не выдерживаю.
— А за что мне быть благодарной вам?
Мама с театральным оханьем делает шаг назад, будто я сказала нечто чудовищное.
— Какая наглая! Ты точно не моя дочь! Мы с отцом пашем каждый день! Всё ради тебя! Хотим, чтобы ты выросла умной, достойной... а тем, кем являешься!
Слеза срывается с ресниц и стекает по щеке.
— И кем же я являюсь? — мой голос дрожит.
— Посмешищем. Позором фамилии Беннет!
Сердце разрывается от боли. Как она может?.. Моя собственная мать. Сказать такое. С таким презрением.
— Выйдите из моей комнаты, — шепчу сквозь зубы.
— Не груби матери, — бросает отец. — Иначе ты вообще с этого дома выйдешь.
Я встаю. Резко хватаю телефон и спортивную сумку. Прохожу мимо них, мимо их холодных, недовольных лиц. И отвечаю:
— Да пожалуйста. Я же недостойна вас.
Мать резко хватает меня за запястье. Я разворачиваюсь, чтобы выдернуть руку, и в следующее мгновение чувствую жгучую пощёчину.
— И не возвращайся больше! — кричит она.
После этих слов и пощёчины слёзы окончательно хлынули из глаз, стекая по щеке, которая горела от удара. Я выскочила из дома и побежала. Просто бежала, не разбирая дороги, пока не оказалась в каком-то тёмном переулке.
Мне больше не хотелось ничего. Ни бороться, ни надеяться, ни дышать. Хотелось упасть прямо на асфальт и остаться лежать. Пусть прохладный бетон заберёт всю боль.
Холодный воздух обдувал мои голые руки — я была в спортивных штанах и тонкой майке, а на улице почти ночь. Лето уступало место осени, и становилось по-настоящему зябко. Но я не чувствовала холода — только глухое, всепоглощающее отчаяние.
Я не могла оставаться на улице, но и возвращаться было некуда. Я не знаю, что мною двигало — бессилие, безысходность, желание исчезнуть или уцепиться за хоть какую-то ниточку тепла. Но я достала телефон. Нашла его номер. Палец дрогнул, прежде чем нажать на кнопку «вызов».
Внутри всё сопротивлялось — я не должна этого делать, не должна, — и всё же набрала.
На звонок ответил почти сразу.
Я всхлипнула, собираясь что-то сказать... но с другого конца провода донеслись громкие, отчётливые женские стоны.
Все словно застыло. Я резко скинула звонок.
В груди сжалось, дыхание оборвалось. Горло сдавило так, будто меня начали душить. Тошнота подступила к самому верху, и я не могла её сдержать. Глаза наполнились влагой, мир передо мной размылся.
Я будто видела это — Тайлер, тот самый Тайлер, что вчера нёс меня на руках, осторожно массировал ступни, касался меня губами, — сейчас, в этот самый момент, был с другой. В постели.
Мои ноги подкосились. Я судорожно потянулась рукой — за что угодно, лишь бы удержаться.
Истерический смех вырвался сам по себе. Конечно. Ну конечно. Разве могло быть иначе?
Меня качало. Я никогда раньше не испытывала такой боли. Всё рушилось разом, и я просто не могла этого вынести.
Хотелось кричать.
Я оперлась о бетонную стену, сползла вниз, прижимаясь к ней спиной, потому что больше не могла стоять.
Телефон дрожал в руке, снова и снова раздавался звонок. Я сжимала его до боли, и так хотелось метнуть его к чёрту, выбросить в лужу, разбить.
Я не верила. Не верила в то, что всё это происходит со мной.
Мне некуда идти. Я сижу под дождём, прямо на мокром асфальте, потому что собственные родители выгнали меня. Отказались от их дочери.
Потому что мужчина, к которому я успела привязаться, которому открылась, рядом с которым чувствовала себя нужной — он сейчас с другой. И ему плевать. На меня. На мои чувства. На всё, что было.
Потому что бабушки больше нет. Единственного человека, который по-настоящему любил меня. Который привёл меня в балет, был на каждом выступлении, тайком давал деньги на пуанты, гладил по голове, шептал, что я сильная. Её не стало. И последняя вещь, что осталась от неё, теперь исчезла тоже. Я даже не знаю, что сделали с ней мои родители.
Я сижу и плачу, дышу обрывками, сердце рвётся на части, грудь будто сдавлена чьей-то рукой. Я чувствую, что вот-вот отключусь.
И вдруг из-за угла слышно голос. Мужской, наглый, с каким-то мерзким весельем:
— Почему малышка одна в такую ночь?
Он приближается, и мне некуда деться. Я прижата к стене. Асфальт подо мной холодный и мокрый.
Я не отвечаю, замираю, пытаясь не привлекать лишнего внимания, надеясь, что он пройдёт мимо. Но он говорит ещё:
— Я составлю тебе компанию. Могу согреть такую куколку...
Я поднимаюсь. Мои ноги дрожат, совсем не держат. Я почти падаю, но пытаюсь уйти, отодвинуться — хоть немного.
Его лицо я не вижу, только худую фигуру, тень, очертания, и шаги, приближающиеся ко мне.
— Ну куда же ты, куколка?
Я вся сжимаюсь. Слёзы не останавливаются. Как будто мне мало боли. Ещё и это.
Мне по-настоящему страшно. Я одна. В тёмном переулке. И никого рядом. Никого, кто бы пришёл, защитил.
Меня трясёт — каждую мышцу, каждый нерв, сердце жжет. Я хватаюсь рукой за грудь в области сердце, пытаюсь успокоить дыхание, но оно сбивается всё сильнее. Мир плывёт. Тело перестаёт слушаться. Я больше не могу.