Глава 7
Братья приперлись в гости именно сегодня, когда до дома не смог добраться Адам.
И это не ошибка, всем нужен его сейф, и близнецам тоже. Дурацкие бумажки, что там лежат.
- Я ничего вам не отдам, - пинаю сумку, она летит прямиком в самодовольное мужское лицо.
- Опа, - он выставляет локоть, закрываясь. - Шок прошел?
Не могу себя сдержать, пинаю ещё раз.
- Да ты надежды не теряешь, - он легко перехватывает ремень. - Так хочется вмазать мне? - кидает сумку брату в комнату, поворачивается, касается щеки. - Бей. Вот сюда. Рукой. Не бойся. Давай, красотка.
Он подмигивает, и тут же становится серьезным, словно, правда, удара ждёт.
Пячусь назад и беспомощно оглядываюсь, эти двое, они ведь могли просто пригрозить, а не унижать меня там в прачечной, чем я это заслужила, тем лишь только, что за их отца замуж вышла?
И что случилось с Адамом, это по их вине?
Я ничего им не отдам, я лучше съем эти бумаги, как в фильмах, я лучше...
Я полицию вызову, и их двоих увезут в наручниках.
И допросят.
Да.
Почему я, вообще, верю адвокату? Он глупо пошутил. Адам жив.
- Мы немного не так с тобой начали, - заявляет его сын. Прислоняется к косяку, взглядом задерживается на моих губах, - может, ещё раз попробуем?
- Ещё раз? - нащупываю в кармане телефон. - Другой шланг достанете. Или что ты придумал?
- Если хочешь - можно другой, - на пороге вырастает его брат. - Хотя, они у нас одинаковые. Ну, мой, может, побольше. На вкус точно не отличишь, где чей, - он сдвигается, приближается. - Яна, зайди в комнату. Поговорим.
- Ага, - киваю, шаг за шагом отступаю. - Лучше вы выйдите, оба. В окно. С третьего этажа.
Они переглядываются. Между собой невозмутимо обсуждают:
- Разболталась она что-то.
- Да. Грубиянка.
Смотрят на меня.
Натыкаюсь на знакомые огоньки в глазах, так же один из них смотрел во время покера, когда поймал меня на подсказках.
И когда в холле мне угрожали, что игроки растянут меня на столе.
И когда там, в прачечной...
Боже, снова, это калечит мою память.
Резко разворачиваюсь.
- Детка, ты опять? - врезается мне в спину смешок.
Он сменяется просьбой:
- Подожди.
И заканчивается раздраженным приказом:
- Стой, кому сказали. Яна, все равно же поймаем.
Торопливо ныряю за угол.
На ходу давлю пальцем экран телефона. Запинаюсь, сотовый выскальзывает из рук. Бах-бах-бах вниз по лестнице - запчасти в стороны.
Кусаю губу, оглядываюсь, хватаюсь за перила.
В кабинете у Адама есть ещё трубки.
Он говорил, что на следующей неделе мы пойдем в музей иллюзий. Он выделит мне все выходные.
Площадка, ступеньки-ступеньки, музыка все громче.
В марте получим посылку с книгами. И он обещал, что сам будет мне читать вечерами, ведь я не знаю французский.
Держусь за перила, громко топаю. Меня преследуют, кажется, или это в ушах шум.
- Яна, детка, вернись, все обсудим, - ровный голос, сопровождаемый быстрыми шагами.
Не оборачиваюсь, выпадаю в холл, оттуда снова в коридор, бесконечные метры, наш проклятый дом.
- Яна, вернись, хуже будет, - голос все ближе.
Мы собирались на Фестиваль Джаза в Новый Орлеан в конце апреля.
Распахиваю дверь в кабинет, тяжело дышу и запираюсь, наваливаюсь на нее плечом.
Позвоню в полицию.
Но сначала.
Смотрю на картину, за которой спрятан сейф.
Как же там.
Ноль шесть, ноль семь. Ноль семь, ноль семь.
Цифры плавают в голове, выловить не могу.
В дверь стучат.
Различаю голоса, их обоих, сквозь гул смеха и музыки вечеринки.
Отлипаю, спешу к стене.
Ноль семь, ноль шесть.
Точно.
Из кода складывается простая дата, это ведь мой день рождения, число и месяц, как я раньше не заметила?
Сбрасываю на пол картину, оглядываюсь на дверь.
Чем-то брякают. Отжимают замок.
Палец дрожит, ввожу код, слежу за красными цифрами на экранчике. С тихим щелчком снимается блокировка, дверца слегка приоткрывается.
Выгребаю документы. Тонкие прозрачные папки, шелестят файлы.
Оглядываюсь, вытряхиваю бумаги.
Налетели стервятники.
Всё. Нечего им тут больше делать.
Швыряю металлическую крышку с мусорной корзины, сбрасываю туда документы. Хватаю бутылку виски со стола, поливаю.
Поджигаю листок и кидаю внутрь.
Смотрю на вспыхнувший огонь, достаю из ящика телефон.
Дверь брякает, будто ломается, рывком отходит от косяка, в этот скрип вмешивается настойчивый голос:
- Сказал же - поймаем.
И он не соврал.
❤️❤️❤️
Возможно, это все из-за того черничного коктейля.
Когда мы целовались в прачечной - от нее ягодами пахло, и слабо алкоголем. Неизвестно, сколько она выпила. Она вовсе не такая невинная, какой кажется сейчас - когда лежит на кровати, раскинув руки, на бледном лице тени от длинных ресниц.
А может быть, она наглоталась дыма, потому и отключилась.
Она же чуть не спалила дом. Если бы мы замок не выломали.
Кто поджигает тонну бумаги в мусорной корзине на ковре с длинным ворсом, еще и вблизи окна. На том месте теперь черное выгоревшее пятно.
Хорошо, что у Адама проблемы с желудком. И батарея бутылок с минеральной водой в каждой комнате. И огонь не перекинулся на шторы, полыхало-то будь здоров, успели потушить.
И, вообще, спички детям не игрушка.
Дура малолетняя.
Смотрю на Каина - он открывает форточку, впускает в комнату струю холодного февральского ветра.
Оборачивается.
- Амба, - говорит одними губами.
- Аминь, - усмехаюсь вслух.
Понимаем друг друга без слов почти. Откидываюсь на спину, поворачиваюсь на мягкой кровати. Она лежит рядом, будто спит. Прислушиваюсь к ровному дыханию, всматриваюсь, не дрожат ли ресницы - вроде не притворяется, правда, вырубилась.
Зашибись. Наворотила дел - и лежит, умница.
- Врача вызовем? - брат вертит в пальцах телефон. Подходит к кровати с другой стороны, опирается коленом, тоже заглядывает ей в лицо. - Или дыхание искусственное сделать?
- Нашатырь ей надо, - киваю на дверь ванной. - Ты на ногах, за аптечкой сгоняй.
Он непривычно послушно чешет в ванную. Хотя, командовать привык сам. Серьезно что ли, переживает за цветочек?
Наклоняюсь, носом касаюсь ее щеки. Пахнет дымом и кремом, кожа нежная, лепестки, не меньше. Малышка совсем, едва прыщи прошли, у нее и грудь поди растет до сих пор.
Быстрым взглядом оцениваю выпуклости под свитером.
Ничего так. Тянет потрогать.
Да блин.
Встряхиваюсь, слезаю с кровати. Наклоняюсь к ее спортивной сумке, вжикаю молнией. Шарюсь в бабских вещичках.
Адам якобы умер, Яна якобы сожгла документы. А по факту - оба решили свалить. Красиво придумали. В городе его имя каждая собака знает. К нему и так уже подбирались, он в своих казино вконец охамел, творит, что хочет, такие суммы крутятся - вовремя подсуетился и прикинулся мертвым.
В теплые страны собрались, точно, у нее тут одни футболки да шорты.
О, какие трусики.
Вылавливаю кружевную тряпочку. Не удержавшись, подношу к носу. Ням, плотоядно кошусь на фигурку в постели.
- Завязывай, - морщится Каин. Тащит белый сундучок с лекарствами.
- Угощайся, - кидаю в него белье.
- Авель, запишись к сексологу, - он ловит трусики на ходу, плюхает аптечку на кровать. Открывает, перебирает бутыльки.
Подбородком упираюсь в постель, смотрю, как он рвет вату, бухает на нее спирт.
- Фу, перебрал, - отводит в сторону пальцы, по которым бежит раствор, с сомнением косится на узкое девичье лицо с тонким носиком.
Хмыкаю.
Залип.
Брат, опомнившись, сует ей вату.
Ее ноздри подрагивают, на лице рисуется гримасска. Она дергается на кровати, приоткрывает мутные глаза.
- Привет, - подтягиваюсь на руках поближе, ладонями возле ее бедер расставляю ловушку. - Хорошая новость - пожара не было.
Она, поперхнувшись, потерянно оглядывается в комнате. Осоловело моргает, переводит на меня темные глазки-пуговки.
- А плохая новость? - догадливая девочка, быка за рога.
Люблю таких.
- Зависит от тебя, Яна, плохая или нет, - Каин бросает спирт в аптечку, щелкает замочком. - Что ты жгла в кабинете. И где документы из сейфа.
- Горели в мусорке, - она чихает.
- Не торопись, - брат убирает волосы с ее щеки, попутно трогает ее лоб. - Подумай. И еще раз ответь.
Она смотрит на него и молчит.
Думает.
Пауза затягивается.
Такое чувство, что напугали малышку, но ведь притворяется.
- Короче, - надоело, поднимаюсь на ноги. - У Адама все завязано на сделках, ты понимаешь. И те бумажки скоро начнут просить грустные дяденьки. Очень они им нужны. Адама Метельского нет. Зато есть Метельская Яна. Его супруга. Мысль мою закончи сама.