часть 7
Антон неуклюже потянулся, дернул онемевшей рукой. В черепную коробку медленно закрадывался нарастающий гул. Тело практически не ощущалось. Оно парило в некой приятной обволакивающей невесомости. Видимо, он все-таки умер.
Но чем дольше Шастун лежал, сохраняя почти полную неподвижность, тем четче проступали резкими углами черты реальности, напоминая о себе. И хотя обвивающее его сухое тепло никуда не делось, чувствительность определенно возвращалась, как и сотни очагов боли, разбросанных по всему телу, вытягивающих из липкого сна. Мозг заторможено подсказывал, что Антон лежит на чем-то мягком, но этого никак не могло быть. Или могло? Может, все произошедшее и впрямь было кошмаром воспаленного воображения, и он сейчас отсыпается с бодуна в своей маленькой уютной квартирке?
Робкая попытка оглядеться. Нет, он не дома. Вокруг одна сплошная темнота и уже почти привычный запах сырости. Шастун стремительно вскакивает, но что-то настойчиво тянет его назад. Недоверчиво ощупав ногу, Антон понимает, что на щиколотке болтается тяжелая длинная цепь. Парень усердно вглядывается в стоящий в помещении густой мрак — бесполезно, не видно ни зги. Даже собственных рук не разглядеть. Тогда он решает действовать по-другому. Осторожно ощупав более-менее здоровой рукой свою лежанку и убедившись, что это действительно матрас, Шаст неуверенно встает, ведя рукой по шершавой, скорее всего, кирпичной стене, хромает и бредет наугад, вытянув руки как слепой. Упирается в тупик. Сворачивает влево и, придерживаясь, неловко идет дальше. Цепь звенит и змеей стелется по ледяному полу, отдающему мерзлотой в босые ступни. Легкое головокружение еще больше сбивает с толку. Позволив прошаркать энное количество скудных шагов, цепь натягивается напряженной струной, не пуская его дальше. Вздохнув, Шастун также по стеночке возвращается и шарит ладонью уже с другой стороны выделенной ему площади. Подобная прогулка в неизвестность быстро отбирает силы, потому приходится вернуться на «кровать» — все равно кроме лысых стен тут ничего нет. Оставалось только ждать, пока кто-нибудь явится и рассеет бесконечную черноту. Или же Антон взаправду умер, и именно так выглядит посмертие?
***
Время тянулось медленно, вязким киселем. Ничего не менялось, только измученный разум со скуки вырисовывал смутные фигуры и очертания ночных чудовищ, играя и насмехаясь над своим обладателем. Также временами чувствовалась легкая циркуляция воздуха, но более никаких признаков жизни замечено не было. Шастун несколько раз забывался чем-то вроде недолгого тревожного сна. Прыгая из одного морока в другой, путая фантазии с явью, Антон все больше ощущал, как стираются грани реальности, растворяясь в беспредельной темноте. Казалось, он провел в изоляции уже неделю, а никто так и не пришел. Потому Шастун сразу и не заметил, как в вырезанном светом прямоугольнике дверного проема возникла фигура. Заспанно моргнув, Антон потер глаза и тут же встрепенулся. Сердце екнуло. Антон бы узнал этот силуэт из тысячи. Преодолев три ступеньки, Арсений спустился с порога и, чуть стукнув рукой по мигнувшему фонарю, направил его прямо в лицо Шасту. Последний, в свою очередь, прикрывшись ладонью от болезненно яркого луча белого света, вжался в стену, стремясь сохранить дистанцию, и напряженно ждал, что будет дальше.
— Добрейшего утра, — лязгнул о пол пустым железным ведром и пихнул его поближе к старому матрасу Арсений.
— Раз уж ты имел неосторожность выжить — устраивайся поудобнее.
Шаст хмуро поднял взор на посетителя, но ореол действующего на нервы света мешал рассмотреть выражение его лица. Впрочем, Антон и так догадывался, что на чужих губах играет опостылевшая ухмылочка. А с жестокими и холодными глазами-айсбергами он и вовсе не желал встречаться.
— У меня здесь немного не прибрано, ты извини, конечно, — развел руками Попов.
— Зато будет отличный повод привести все в порядок. Еще и свет сюда проведем — все по феншую организуем.
— Зачем я здесь? — все же решился задать терзавший его вопрос Антон. Попов, очевидно замявшись на пару секунд, поскреб подбородок:
— Я еще до конца не решил... Но будем считать, что ты мой гость.
— Без права уйти.
— Я слишком ответственный и гостеприимный хозяин.
— Послушай, я сделал все, что вы хотели. Подписал все. Я больше вам не нужен. Отпусти меня. Я никому ничего не скажу, честно...
— Нет, — отрезал Арсений.
— Тогда лучше убей, — опустив голову, уставился перед собой Шастун.
— Успеется, не переживай.
«Видимо и не переживу», — подумал Антон, подтянув ноги к себе поближе. Ну почему именно он должен был вляпаться в это? Как там сказала Морена? «Тебе просто не повезло»? Жестоко и до ужаса цинично. Кажется, Шасту не везло всю его жизнь: он постоянно влипал в разные трудные ситуации и только благодаря удаче выбирался из трясины бед. А что теперь, когда везение закончилось? И помочь ему больше некому? Шастун тяжело вздохнул: кто ж знал, что та роковая встреча с «Лизой» перевернет с ног на уши всю его жизнь.
— Так... что ты собираешься со мной делать? — с тоской, повеявшей в надтреснувшем голосе, отстраненно осведомился Антон.
— Думаю, ты уже заметил, как заканчивают в наших местах туристы... Остальные детали решим по ходу. Отныне все будет зависеть от твоего поведения. О, чуть не забыл... — крутанул указательным пальцем в воздухе Арсений и, развернувшись на пятках, вскочил на ступени.
— Сиди тут. Антон саркастично фыркнул: как будто у него был выбор.
Однако появилась прекрасная возможность хоть немного осмотреться в этом каменном мешке. Желтого света, льющегося из открытой настежь двери, вполне хватило, чтобы старинный исполинский платяной шкаф, комод со сломанной ножкой, парочка полуразобранных стульев и кресло с выскочившей из сидушки пружиной выглянули из мрака. Все было беспорядочно свалено в кучу у дальней стены и покрыто нехилым слоем пыли. Вещи, покинутые здесь в ожидании благоприятного момента для возвращения в строй быта или же отправления на мусорку, очевидно были забыты многие годы назад вместе с осевшим на них прахом надежд на вторую жизнь. Ничего интересного.
В манящем же проеме двери виднелись узкий коридорчик и уходящая наверх лестница. Ни до локальной свалки, ни, что еще обиднее, до вероятного выхода Шаст добраться не мог. Он был как дворняга на цепи, ограниченная десятком метров.
Арсений не заставил себя долго ждать и вскоре явился с тарелкой, столовым ножом, вилкой и двухлитровой бутылкой под мышкой.
— Это тебе на весь день, — бросил он воду Антону. И, подойдя еще на два шага, поставил тарелку прямо на пол и толкнул к парню носком кирзового сапога.
«Еда?» — Шастун неверяще вылупился на до умопомрачения вкусно пахнущие специями и пряными травами сочные кусочки мяса с морковью и луком, щедро политые соусом. Рот тут же наполнился слюной, а желудок громко и недовольно заурчал. Пусть блюдо уже почти и остыло, но аромат источало просто восхитительный. Казалось, ничего вкуснее Антон в жизни своей не видел. Или же виной тому вечный голод? Оставив все мысли о каком-либо подвохе или яде, Шастун подрагивающей рукой наколол нежнейший кусок мяса. «Зачем ему меня травить? Хотел бы убить — убил бы».
Идеально пропитанный соусом и соком овощей, в меру перченый кусочек буквально таял во рту.
— То-то и я думал, что ты соскучился по другу, — сверкнули синим пламенем глаза напротив. Шастун замер, тупо моргнув. Смысл сказанного заторможено доходил до мозга. Судорожно сжимающая вилку рука задрожала. «Что?» — хотел спросить Антон, но не мог произнести и слова, а сознание настойчиво подсказывало, что он не ослышался.
—Мразь! — поборов ступор, Шастун с криком швырнул блюдо, целясь в хищный оскал, расплывшийся на лице ублюдка. Тарелка, жалобно прозвенев, разлетелась на мелкие осколки. В тот же полет отправились и нож с вилкой. Арсений без труда увернулся от «опасности» и уже через мгновение угрожающей горой надвигался на едва осознающего свою ошибку парня.
Антон не успел опомниться, как был прижат к стене. Видимо, для надежности, Попов с силой приложил его головой о твердый кирпич. И еще раз. У Антона аж звезды из глаз посыпались. Цепкие холодные пальцы обхватили горло, лишая доступа к кислороду. Шастун захрипел, паникуя. Арсений, вплотную вдавив того в стену, полной грудью вдохнул амбре от пропитанных потом, кровью, местами мочой и блевотой волос и одежды, повел носом вдоль линии шеи и обдал горячим шепотом ухо жертвы:
— Часть про поведение ты явно пропустил, — вторая рука скользнула к переломанным пальцам, слабо скребшим по давящей хватке на шее.
— Не вынуждай меня повторять второй раз. Потому что я ненавижу просить дважды.
Сжав в тисках только начавшие срастаться кости, без тени сочувствия Попов вывернул пальцы в положение, в котором они совершенно не должны изгибаться. В ответ незамедлительно последовали задушенный вскрик, бесплодные трепыхания истощенного тела, словно мелкой пташки в когтях кошки, которая любит играться с едой, и грозящие вот-вот пролиться слезы.
— Ты меня понял?
Легкие жгло огнем. Из осипшего горла не желало вылетать ни звука. Танцующие перед глазами искры складывались в узоры, расходясь в черной пелене.
— Нет, ну ты хоть кивни, что-ли, — сообразив, что вероятно слишком крепко стиснул тонкую шею, нахмурился и выпустил парня Арсений.
Едва окончательно не посиневший Шаст согнулся в приступе надрывного кашля.
— Не слышу ответа, — безразлично проследил за Антоном Попов, цапнул его за волосы, заставив посмотреть себе в лицо.
— Да... — старался отдышаться узник.
— Что «да»?
— Да понял я, понял!
— Так бы сразу, — снисходительно потрепал его по макушке Арсений.
— Несет от тебя, конечно.
— У меня же все эти дни была шикарная ванна с джакузи, — язвительно буркнул Шаст.
— Гмм. Вечером вернемся к этому вопросу. А сейчас дела ждут. И да, попробуешь применить навыки профессионального взломщика и покинуть подвал без разрешения — пожалеешь.
— Переоцениваешь мои умения, — процедил Шастун напоследок, баюкая вновь искалеченную руку.
Подарив на прощание жуткую улыбку, Попов снова оставил парня одного в кромешной темноте.
***
Кое-как обмотав и зафиксировав заскорузлым обрывком бинта пальцы, Антон свернулся поудобнее. Насколько в его положении вообще можно было говорить о комфорте. Минуты сменялись часами. Боли утихали и становились терпимыми, особенно в сравнении с пережитыми ранее. Прямо пропорционально этому возрождалась способность мыслить на темы хоть немного отличные от выживания. «Интересно, как там мама? Она, наверное, и не догадывается, что случилось, — к глазам непроизвольно подступила влага.
— И почему я не общался с ней чаще, пока была возможность? Тратил драгоценное время на мелкие ссоры и перепалки. Смогу ли я когда-нибудь увидеть ее еще раз? С жизнью под боком у садиста-психопата — вряд ли. В последний раз, когда она звонила, я и вовсе сбросил вызов: занят на работе был. Нужно было тогда перезвонить...»
Дальнейшее сосуществование с этим маньяком вызывало неисчислимое множество вопросов. В предоставленной ему роли личной игрушки цепной собаки Антон не находил ни одного положительного исхода. При том ни вырвать кольцо из стены, к которому крепилась проклятая цепь, ни сломать каким-либо образом замок на лодыжке не получалось. А значит, при нынешних обстоятельствах выхода из подвала нет. С пониманием этого приходило уныние. Начинало клонить в сон. Но после десятого за сутки дневного сна это стало надоедать, а веки отказывались смыкаться. Делалось откровенно скучно. Арсений, как и обещал, вернулся с ведром воды и стопкой чистой одежды.
— Раздевайся, — скомандовал он, протянув пленнику мыло и тряпку.
— И чем же мне расплачиваться за такую роскошь? — недоверчиво зыркнул на поданную ему ладонь Шастун.
— Что-нибудь придумаем, вставай давай. Шастун неповоротливо выползает из теплого худи, с трудом высвобождая пострадавшую кисть. Голые плечи тут же обдает сырым холодом. Парень ежится. И не только от озноба. Изучающий его тело немигающий взгляд таит в глубине ледяного озера скрытую недоброжелательность, пригвождая к месту.
— Штаны тоже снимай.
Антон застыл в растерянности. С одной стороны, оголяться полностью, лишившись единственного слоя мнимой защиты перед этим чудовищем, не хотелось, с другой — Шаст уже и не помнил, когда «мытье» для него не означало вывернутое на голову ведро ледяной воды. Вздохнув, он начал было стягивать брюки, годившиеся теперь разве что на тряпки, как вдруг Арсений, щелкнув пальцами, подошел и расстегнул замок, высвободив конечность от цепи.
— Полагаю, слова о плачевности последствий побега излишни, — предупредительно сощурил глаза Попов. На что Антон поспешно кивнул.
— А ты не...
— Нет, — отчеканил Попов. «Ну да, если бы он отвернулся, да еще бы и глаза закрыл, это было бы слишком просто. Арсений все-таки не идиот». Не без легких опасений Шаст погрузил руку с тряпкой в воду. «Теплая!» Надо же, как просто удивить человека в заточении. Парень готов был прыгать от радости.
Аккуратно смывая потеки грязи, Шастун вел мокрой тряпкой, огибая корочки подсохших ожогов и ран. С наконец-то чистых, вымытых до скрежета волос накрапывали мелкие ручейки, будто капель в апреле. Арсений завороженно наблюдал за бегущими по телу мальчишки алмазами, играющими бликами в неровном свете фонаря, которые горным хрусталем разбивались у его ног. Антону не нравилась такая слежка и открытость, но деть себя было некуда.
Когда с водными процедурами было покончено, Попов протянул Шасту полотенце и кинул стопку старой одежды. Стуча зубами от озноба, Антон с удовольствием нырнул в растянутый, немного колючий вязаный свитер. А вот штаны были немного коротковаты и слишком уж заужены, но выбирать не приходилось. Завершая марафет, Шаст исподлобья покосился на распахнутую дверь, незаметно перевел взгляд на цепь, сиротливо валяющуюся у матраса: «Больше такого шанса может и не быть».
Шастун резво подрывается с места, умудряется добежать до ступенек и взобраться по ним. И у него почти получается выскочить из подвала и захлопнуть массивную дверь, но Арсений с силой бьет ногой по двери, заставляя ту отлететь и прихлопнуть Антона к стене. Через мгновение Попов уже оказывается рядом с парнем и, награждая парой ударов, тащит обратно. «Не успел...»
—Я же предупреждал, — Антон заметил сверкнувший в руке мучителя нож. И прикусил губу, когда лезвие проехалось поперек левой щеки образуя своеобразный крест вкупе со старым шрамом.
— А ведь мы только тебя помыли, какое безобразие, — мурчал Арсений, позволяя ножу гулять по содрогающемуся телу, пачкая чистые вещи.
— Надо это исправить, — сказал он и, схватив жертву за волосы, окунул в остатки мыльной воды в ведре.
Новые порезы саднило, старые, особо крупные раны также подключились, недовольные таким обращением. Шастун забился в хватке, захлебываясь и пытаясь кричать. Но Арсений не давал ему ни малейшего шанса, чтобы вырваться и глотнуть кислорода, всем своим весом удерживая пленника под водой. Наконец, сильные руки швырнули его на пол. Шастун чувствовал себя выпотрошенной рыбой, выброшенной на пристань. Но выкашлять всю воду и нормально вздохнуть он не успел — его ждал мощный удар сапогом в грудину. Когда побои заканчиваются и Антон практически проваливается в забытье, он с горечью ощущает холодные объятия цепи на лодыжке. Ему не сбежать.
***
Так потянулся наиболее медленный период жизни Шастуна. Ничего кроме четырех стен замкнутого помещения он не видел. Арсений наведывался обычно два раза в сутки: утром и вечером, как полагал Антон. Похититель приносил воду, иногда еду и менял ведро с отходами. «Будешь теперь на низкокалорийной диете», — сказал он Шасту после того случая с разбитой тарелкой. Порой Попов мог просто сидеть, неотрывно глазея на сжавшуюся жертву. Антон же из доступных развлечений мог позволить себе сон, если тот не прерывался кошмаром, и мысленные построения неосуществимого плана побега. Иной раз, когда мышцы слишком задубевали от несменяемого положения, Шастун устраивал себе небольшие «прогулки» по подвалу.
Арсению тоже стоило отдать должное. Он, как и говорил, привел угол своего «сожителя» в порядок, вычистив пыль и выкинув некоторую совсем уж сгнившую мебель у дальней стены. Однажды даже пожаловал с небольшой стремянкой и новенькой лампочкой. В тот день он изрядно орал на Антона, чтобы тот ровнее светил вечно пытающимся и вовсе потухнуть фонариком, пока Попов копался в давно неиспользуемой лампе. Позже, правда, выяснилось, что дело было вовсе не в «кривых руках Антона», как ругался на парнишу Арс, а в неисправной проводке. Но и с этим Арсений разобрался. Теперь у Антона был белый, мозолящий глаза свет и до боли четкая картина происходящего.
***
Шаст, свернувшись, мирно сопел на грязном матрасе. Неожиданно его разбудил громкий хлопок двери и яркий свет. «Что ему еще надо? Он ведь уже приходил вечером», — сонно продрав глаза, едва сфокусировался на посетителе Антон. Биологические часы подсказывали, что сейчас глубокая ночь. Так что Шастун просто оторопело пялился на своего надсмотрщика, не имея ни малейшего понятия, что понадобилось тому в такое время. Арсений же без тени смущения смотрел в ответ и было в его жгучем взгляде что-то новое, доселе абсолютно неизведанное, вызывающее панику и инстинктивное желание спрятаться. Молчаливая угроза витала в воздухе. Стойкий запах перегара достиг обоняния парня. «Да он же пьяный вдрызг!» — пронеслась бегущей строкой мысль, перед тем как в лицо прилетела тяжелая оплеуха. Антон повалился обратно на лежанку. Арсений навис над ним.
— Что?.. Что ты делаешь? — выдавливает из себя Шаст, нервно сглатывая и выставляя ладони навстречу приближающемуся мужчине. Тот, не удостоив младшего ответом, достает свой любимый нож и задирает кофту пленника, водит острием по нежной коже, вырисовывая кровавые вензеля «А.С.» на трепещущем животе, оставляет алым пунктиром дорожки по всему торсу, играется с натянутыми, как струны, нервами. И кажется, питается липким страхом, истекающим из ран жертвы.
Запоздало Шастун понимает, что руки мужчины опустились ниже. Попов проходится ладонью по внутренней стороне бедра. Ужас захлестывает парня с головой. Будто очнувшись от полнейшего замешательства, Антон, замахав что есть силы конечностями, предпринимает попытку отползти. — Не дергайся, — зло прорычал ему на ухо Арсений и, не обращая внимания на метания тела под ним, перевернул его на живот.
Все стало кристально ясно. Хотя, Шастун все еще отчаянно надеялся, что это не то, что ему показалось. Так не должно быть... Но звон расстегиваемого ремня и звук разъезжающейся молнии обрушили последние надежды.
— Нет! Стой... Что ты делаешь?! Не надо. Я... Я ведь ничего не сделал, — старался сохранить нотки самообладания Антон.
— Тебе не обязательно делать это...
Шуршание одежды. Зеленые, некогда веселые глаза стремительно краснеют от выступающих слез.
— Не надо, не надо, не надо, НЕ НАДО!
Антон безумно бьется в потугах извернуться и скинуть с себя насильника. Бесполезно. Шастун заливается пронзительным криком, когда с него стягивают штаны вместе с бельем. Попов в ту же секунду утыкает его носом в пропахшую сыростью и нечистотами ткань матраса, огревая для порядка парой ударов сверху. Параллельно с этим он раздвигает судорожно зажатые ноги Шаста коленом. Шлепает его по оголенному заду, наслаждаясь властью над ситуацией.
Антон чувствует, как отвратительные ледяные пальцы касаются входа. Смоченные одной лишь слюной, беспорядочно толкаются в тугое нутро, неся унижение и боль.
— Пожалуйста... нет, — бессвязно шепчет Шастун, рыдая.
— Прекрати.
Запах спиртного и крови накрепко въедается в кожу. Арсений не слишком утруждает себя длительной подготовкой, а потому нетерпеливо вторгается в тело, причиняя боль и дискомфорт не только жертве, но и себе. Все тонет в воплях и адском пожаре внутри. Сначала Арсений двигается медленно и осторожно, привыкая к новым ощущениям, а после ускоряет темп, стискивая до посинения чужие бедра.
На сопротивление и мольбы больше нет сил. Под тяжестью другого мужчины нечем дышать. Антон просто непрерывно кричит, пока не срывает голос, выпуская тем самым часть боли. «Почему это так больно?»
Шастун ощущает, как по бедру течет кровь, пятная лежанку. В мозгу эхом отдаются хлюпающие звуки. Так мерзко, что хочется самолично содрать с себя кожу. Лежать становится мокро: слезы вперемешку со слюной и соплями насквозь пропитывают подстилку.
— За... что?.. — успевает вытолкнуть непослушным языком Антон и, неспособный более выдерживать подобное потрясение, наконец проваливается в спасительную трясину черноты.