часть 6
Почти всю дорогу обратно Арсений тащил Антона за волосы, не давая толком разогнуться и едва не снимая скальп, постоянно дергая за злосчастные пряди и заставляя спотыкаться, так что в конце пути измученная кожа на голове горела огнем. Новые рваные раны, оставленные собакой, ныли и кровоточили, отнимая последние силы. А когда, скрипнув петлями, дверь подвала, что врата в Ад, раззявила свою пасть, как бы намекая, что больше шансов на свободу уже не будет, Шастун окончательно перестал бороться с накатывающими слезами.
—Раз уж тебе спокойно не сиделось на месте, я тебя к нему пригвозжу, — усмехнулся Арсений. Антон, вновь крепко привязанный к постылому стулу, поднял смертельно усталый, полный ненависти взгляд и открыл рот, задохнувшись от ужаса: Арсений задорно помахивал молотком в одной руке, а в другой уже были приготовлены гвозди.
— Не надо... — прекрасно понимая, что это бесполезно, умоляюще простонал Шаст, смаргивая слезы. Но в образе его мучителя ничего не дрогнуло, лишь бесенята в глазах заплясали в ускоренном темпе. Антон отчаянно вжался в кресло и крепко зажмурился, пытаясь хоть как-то отсрочить неминуемое.
— Не дергайся, а то криво получится.
Первый гвоздь, подгоняемый молотком, входит в тело с удивительной легкостью, как нож в масло. Всего пара ударов — и Арсений вогнал его в чужую ногу до самой шапки, пронзая и кроша кость, в то время как Антон надрывно выл и беспомощно скулил, вырываясь.
— Один есть.
Антон, тяжело дыша, был готов разрыдаться от безысходности при виде еще десятка крупных длинных гвоздей. Он и не представлял, насколько это больно, но зато прекрасно осознавал, что Арсений не остановится, как бы он не умолял. Но это не означало, что он перестанет пытаться.
— Пожалуйста, пожалуйста, — проглатывая слова, твердил Антон одно и то же, обращаясь неизвестно к кому.
Тем не менее Арсений уже создал целое уродливое багровое созвездие из трех гвоздей в бедре. Четвертый гвоздь заставил захлебнуться криком. Кажется, на него пришлось больше ударов, но Шастун этого уже не замечал. Вообще, все кроме ввинчивающейся в кости, вибрирующей боли отошло на задний план и потеряло какой-либо смысл. Пелена звездами рассыпалась перед замыленным взором, но несмотря на это ощущения подсказывали, что дикая боль, переключившись, пожирала уже и вторую ногу. На крики более не было сил, как и на бессмысленные мольбы. Дрожащие искусанные губы судорожно шевелились, шептали что-то, но разобрать слова не представлялось возможным. Все, на что теперь надеялся Шастун — это потерять сознание, отключиться хотя бы на пару минут, лишь бы получить короткую передышку и не чувствовать вгрызающееся в избитое тело железо. Когда Антон ничего уже не соображал, окончательно потерявшись во времени и пространстве, Арсений отступил на шаг, широко распахнув завороженные глаза и любуясь проделанной работой.
Хамоватый мальчишка, так нагло посмевший улизнуть с утра пораньше и умудрившийся натворить хлопот, отчего-то привел Арсения в бешеную, доходящую до помутнения ярость. «Неужели он и вправду думал, что все так просто, а все вокруг — откровенные идиоты? Наверняка это очередной папенькин сынок, считающий, что от всех и вся можно откупиться деньгами и смазливым личиком, — размышлял Попов, нависнув над парнем. — Хотя физиономия у него и правда смазливая, стоит признать». Особенно теперь, когда вся первоначальная спесь была сбита, а в расширенных зрачках плескался панический ужас и отчаяние. Однако было в них что-то еще. Упрямство, что ли? Непоколебимое желание жить? Впрочем, жизнерадостность не так-то легко выколотить из человека. Красивая смесь эмоций, «живая». Аж дух захватывает, как будто рассматриваешь картину именитого художника в галерее. Буйство красок, переплетения все новых оттенков, чувств. Хотя в общем и целом Антон скорее выглядел жалко: он уже почти ни на что не реагировал, только трясся как одержимый, делая себе этим лишь хуже, и жалобно стонал иногда, с каждым разом все тише.
Наконец, оторвавшись от этого зрелища и вспомнив про реку крови, натекшую на давно немытый пол, Арсений, решив, что на сегодня хватит, крутанулся на месте и оставил полубессознательное вздрагивающее тело в одиночестве.
***
Щелчок. Расплывчатое движение.
Морена нахмурилась и еще раз пощелкала пальцами прямо перед заплаканными остекленевшими зелеными глазами напротив. Антон моргнул.
— И что теперь с этим делать? Он же сейчас как еж противотанковый! — озадаченно обернулась она на человека позади. Шастун не мог его разглядеть, он видел лишь мутный, теряющий очертания, как призрак в ночи, силуэт. Голова жутко кружилась, земля, казалось, вертелась с большей скоростью, чем обычно, притягивая к себе чугунное слабое тело. Вдобавок ко всему, накатывала с не завидной постоянностью тошнота. Вероятно, парня даже вырвало раз или два — он не был уверен. Антон вообще больше ни в чем не был уверен. Он не знал, сколько времени прошло. Час, два, а может и сутки? Или больше? Оно давно стало казаться вечностью. Что происходит вокруг? От него снова что-то хотят? Впрочем, это не важно: покуда его не трогают и не заставляют вновь биться в судорогах, ему все равно. Единственное, что знал Шастун — это то, что нельзя двигаться. Иначе снова придет боль, и все померкнет в ней. Даже дышать нужно аккуратно, не тревожа десятки ран.
— А Арсений тот еще креативщик... — осматривая множество гвоздей, вколоченных вдоль и поперек по всей тушке несчастного и образующих целый железный лес, хмыкнул подошедший поближе мужчина.
— Тащи воду — надо будет все это промыть, — кивнул он Морен и, почесав затылок, надел блеснувшие в свете лампы очки.
— Так, посмотрим, что тут у нас, — склонился над повреждениями Антона мужчина. Деловито поцокав языком, он разложил прямо на полу увесистую аптечку, которую принес с собой.
— Он очухается? — звякнула полным ведром воды о пол, выплеснув на него маленькое цунами, Морена.
— А то видок у него не очень... — она стукнула пальцем по одной из шляпок, торчащей выше остальных — почти у самого колена — и попробовала резко выдрать рукой железяку, но последняя намертво впилась в бедренную кость. Шастун, и без того бледный как смерть, побелел еще больше, хотя, казалось, куда уж; дернулся, мгновенно об этом пожалев, слабо вскрикнул. Из покрасневших глаз вновь засочилась влага: пришлось опять вернуться в эту жестокую реальность.
— Нет-нет, не трогай... — взмолился Антон, шипя сквозь зубы и мотая головой.
— Их надо убрать, иначе ты медленно истечешь кровью и умрешь, — разъяснила как маленькому Морен.
— Она права, — подтвердил мужчина, подобрав себе внушительных размеров щипцы, и замер, оценивая объем работы, которой тут был непочатый край.
— Ты сегодня определенно гвоздь программы... Всех на уши поднял. Антон обреченно прикрыл веки и тихо захныкал, словно ребенок, ощущая, как от одной только мысли о предстоящем его прошиб холодный пот.
Когда все до последнего инородные предметы, что будто узловатыми корнями древних деревьев цеплялись за изнывающие кости и мышцы, были выдернуты, доктор разрезал покрытые заскорузлой кровавой коркой штаны и, обработав все ранки, смазав их некой мазью, наложил повязки, предварительно вынудив Морен развязать пациента. Тот, в свою очередь, глядел куда-то сквозь своих посетителей, изредка хлипая носом. Мир воспринимался только через призму сплошной боли, не оставляя никаких надежд на конец этого кошмара. Так что на некогда такую желанную свободу теперь было плевать. К тому же руки обвисли безвольными плетьми: поднять их после нескольких гвоздей в плечах и предплечьях было на грани фантастики. Про ноги и говорить нечего...
—Ходить он ближайшие дни точно не сможет. Окончательно заживет все недели через две, — сделал заключение мужчина.
— Отлично. Значит, и бегать больше не будет, — зло усмехнулась Морена.
***
Так потянулась сплошная черная полоса с яркими красными потеками. На некогда гладкой бархатной коже с каждым днем появлялось все больше уродливых отметин. Грязь и кровь крепко въелись и в нее, и в одежду, хотя нынче вторая превратилась в лохмотья. Теперь Антону позволялось лежать на голом холодном полу, отнимающим последние крохи тепла и грозящим простудить легкие. Сводящий пустой желудок голод, холод, боль, доводящая до безумия, и навязчивое монотонное желание выкурить пару сигарет — все, что было в распоряжении Антона. Ну, и, естественно, подарок в виде браслета из короткой цепи на запястье, прикованной к ржавой трубе, идущей вдоль стены. Как если бы у парня были силы хотя бы встать...
Антон в очередной раз поежился и, свернувшись поудобнее на твердом бетоне, попытался уснуть, дабы не чувствовать усиливающийся день ото дня голод. Морен, конечно, пыталась его кормить хоть иногда, а что было еще важнее, она всегда приносила воду, за что изнывающий организм был почти искренне ей благодарен. Шастун уже неосознанно так или иначе ждал ее появления. Она в принципе была наиболее «безопасным» для него человеком, так как в истязаниях она не участвовала и даже латала наиболее серьезные раны. Был еще доктор. Он появлялся пару раз в особо тяжелых случаях: например, когда Арсений притащил утюг... Антона в дрожь бросило от воспоминаний давности всего нескольких минувших дней. Попов тогда почти весь день с ним просидел и, пока Шаст окончательно не сорвал голос и не отключился так, что его ни нашатырь, ни ведро ледяной воды более не приводили в чувство, не успокоился. Захаживали еще некоторые знакомые лица: Николай и его компания — безбожно издевались над Антоном, причиняли боль и уходили. Кажется, для них это было развлечением среди тихих деревенских будней. Но Арсений, этот дьявол под личиной человека... с ним явно было что-то не так. То, как он смотрел своими пронзительными синими глазищами на Шаста, будто питаясь страхом жертвы... О, от этого у последнего разом скручивало все внутренности, вызывало желание залезть на стену и забиться в самый дальний угол, лишь бы тот его никогда не нашел. А Попов заглядывал все чаще, каждый раз заставляя умываться слезами. Минуты проведенные в этой игре в гляделки становились все дольше. Иногда Арсений что-то рассказывал ему, пока выбирал новое орудие пытки или прямо во время процесса. Антон поначалу огрызался, орал благим матом и посылал психопата к ко всем чертям, но вскоре и это потеряло какой-либо смысл. Вообще, смысл вымывался с каждой минутой проведенной здесь, как кальций из обветшалых иссушенных костей. Шансы на выживание тлели, обращаясь в прах.
— За что? — спросил однажды Шастун в период одной из мирных передышек.
— М?
— Почему я? — облизнул искусанные, полопавшиеся губы Шастун, с трудом фокусируя зрение на Морене, которая возилась с переломанными пальцами его левой руки.
— Тебе просто не повезло. Так бывает, — спокойно пожала плечами та.
— Ну, и у тебя явно есть недоброжелатели.
— А Сергея за что? Он же вообще был ни при чем! — Оказался не в том месте, не в то время, — честно ответила девушка.
— Как у тебя все просто... — вздохнул Антон.
— Вы ведь все равно меня убьете, как только я соглашусь на ваши условия, да?
— Да, — легко согласилась она.
— Но это и так рано или поздно произойдет, так что... какая разница?
— Я не хочу умирать, — покачал головой Шаст.
— А кто хочет?
С того разговора прошло достаточно дней. Антон, хоть и потерялся во времени, знал: минули не одни сутки. Теперь, когда раны переставали умещаться на теле, а ожоги ныли и гноились, не давая ни секунды покоя, он более не был уверен в своих желаниях. Все слилось в сплошную череду боли и унижения. Прошлая жизнь была растоптана, вывернута наизнанку, размазана потрохами на асфальте. А знаки судьбы не то, что намекали: кричали о том, что лучше не будет. Возможно, стоит просто покончить с этими мучениями? И оставить мать наедине с проблемами и долгами?
С другой стороны, терпение стремительно иссякало. Арсений протащил его через все девять кругов Ада. Антон сбился со счета. Чего только с ним не делали? Казалось, все, что только можно сотворить с человеком, было опробовано на нем. Ожоги различной степени тяжести, переломанные кости, вбитые под ногти иголки, которые Попов обожал резко выдергивать, стараясь застать жертву врасплох, не давая ни малейшего шанса на моральную подготовку; снятые полосы кожи, множество гуляющих по телу огромных цыганских игл, лезвий и других колюще-режущих предметов, просто избиения — весь этот непрерывный кошмар сводил с ума. У парня нестерпимо болело все, что только может болеть. В последнее время еще и Морен где-то пропадала — сильный голод стал неприятным дополнением. Напрасно Шастун вслушивался в мрачную и зловещую подвальную тишину: не было этих невесомых осторожных шагов.
***
Пронзительный петушиный крик с улицы оповестил о наступающем утре. Золотистый рассвет неловко коснулся заляпанного стекла, проникая внутрь затхлого помещения. Антон продрал глаза, ежась от могильного холода. И тут же, достаточно быстро сориентировавшись, вжался в угол, за мгновение до последнего поворота ключа в замке.
— Утречка, — улыбаясь, промурчала Морена, чуть поморщившись от стоявшей в комнате вони.
— Чего тебе? — сипло спросил Шастун, отметив, что пришла она с пустыми руками, что было необычно.
— Да так. Я сегодня письма разношу. Принесла тут посылку для нашего золотого мальчика, — хихикнула девушка, гримасничая и изображая что-то похожее на почтальона.
Табун мурашек враз пробежал по спине. Предчувствуя, что это ему явно не понравится, Антон протянул дрожащие пальцы к конверту, услужливо доставленному Мореной.
— Нет... — обреченно прохрипел он, перебирая целую стопку фотографий матери, ничего не подозревающей, идущей на работу по изученным вдоль и поперек улицам.
— Вы не посмеете! Нет. Не тронете ее, — мотнул головой Шастун.
— Мы уже посмели, — улыбка стала шире. Мориша подмигнула и вытащила из кармана камуфляжной куртки до боли знакомый платок. Накинув шарф на шею скорчившегося в ее ногах человека и завязав на ней крупный, несуразный бант, Морена дала пару секунд окончательно разбитому парню для осознания всей картины происходящего и едва успела отскочить, когда Антон сорвался в ее сторону.
— Ты можешь этому помешать. Знаешь, Петр Иваныч все равно говорит про таких: «Кожа да кости». Если ты, конечно, понимаешь, о чем я...
—Какая же ты мерзкая, — надтреснуто проговорил Шастун, в его голосе засквозила пустота. Как он только мог повестись на красивую девчонку и не заметить внутреннего уродства?
— Я все подпишу...
— Ой, какие мы обидчивые, — развела руками Морен.
— У тебя есть сигареты?
— Это типа последнее желание? — сощурилась Морен, склонив голову набок и замерев в дверях.
— Типа того.
— Сейчас принесу.
***
Антон сидел на коленях, уперев взгляд в железную решетку слива в углублении пола. Под потолком, звеня от гуляющего сквозняка, покачивались крюки и цепи. Из стены торчал кран со шлангом. Крупные разделочные ножи висели с другой стороны. Так, значит, все происходит... Шастун с отвращением представляет, как какой-нибудь набивший живот каннибал будет причмокивая обгладывать его кости, высасывать из них мозг. А может, просто кинет их собакам. Как у них это принято?
Что ж, по крайней мере последние два дня его никто не трогал. Было время поразмыслить и вспомнить все наиболее счастливые моменты жизни. После Шаста волоком вытащили наверх: подписать договора, составить отказ и уладить прочие формальности. Даже местного нотариуса пригласили. Наверное, жестоко с их стороны было показывать Антону еще что-то кроме мрака подвала. Парень, казалось, уже и забыл, что существует внешний мир за пределами серых бетонных стен. Отчетливо осознавая, что теплого солнечного света, играющего в зеленой листве, ему больше не видать, Антон с надеждой умирающего глядел в окна, стараясь впитать в себя пышущую жизнью картину, покуда его вели по дому. Теперь же пришло понимание чудовищной усталости. Бороться с судьбой более не хотелось. Пересохшие и колющиеся песком от недосыпа в попытке буквально не проспать последние часы отведенного срока глаза вновь орошаются парой слезинок. Как глупо — закончить вот так. Чувство, что он подвел себя, семью, а в особенности лучшего друга, поднималось в груди, терзая сердце. Может, так ему и надо?
— Стой! — знакомый голос эхом отдался в ушах, прежде чем в них зазвенело, а по затылку растеклась кляксой боль от тупого удара. Яркий взрыв искр — и все погасло как по щелчку выключателя.