Кольцо.
С трудом открываю опухшие глаза и первое, что вижу — это розовое скомканное покрывало и красноватое небо в окне. Солнце уже садится.
Минуты две просто лежу, не двигаясь и не меняя ритм дыхания, залипаю взглядом на верхушке дерева, виднеющейся через стекло, и пытаюсь вернуть мозги на место.
Вместе с воспоминаниями приходят тревога и страх. Сердце начинает биться пойманным воробьём, а ладони тут же потеют. Вслушиваюсь в тихое чужое дыхание за спиной и холодею — внутренности сковывает так, что не вдохнуть.
Последний луч солнца лениво ползёт по потолку и исчезает, а я всё не могу решиться посмотреть себе за спину.
Медленно, как в замедленной съёмке, пытаюсь перекатиться на живот и подняться, и чуть не стону в голос от резкой боли, когда прилипшая к подушке рана на лопатке резко отдирается, оставаясь кроваво-коричневым отпечатком. Дальше — больше. Спина горит пламенем, как будто меня битый час тёрли наждачкой по хребту, горло саднит так, что боюсь не выдавить и слова. Но основным сюрпризом оказались ноющая как никогда поясница и болезненно ощущающаяся задница. Я едва сполз с кровати.
На коленях огибаю огромное розовое ложе и нахожу свои шорты с боксерами. Надеваю, согнувшись в три погибели и стараясь не завыть, но всё же надеваю. Тут же рядом нахожу футболку. Вот как я буду надевать её, родимую, не знаю. Только от мысли, что мне придётся натянуть это на себя, становится дурно. Ну и чёрт с ней. Зажимаю в руке и плетусь к двери. Открыто. Похоже, что на межкомнатных дверях замков здесь вообще нет. Ещё бы с входной так.
Заветный ключик с брелком-котиком находится на той же полке, и я бы, наверное, сплясал, если бы не боялся, что рассыплюсь на части прямо тут, в коридоре.
Дверь за мной закрывается почти бесшумно. Ещё один рывок, и я на улице. В конце двора виднеются разговаривающие тётеньки. Решаю обойти их по кругу через детскую площадку, чтобы не светить своей красотой на спине и ковыляющей походкой, а то ещё ментов вызовут.
Останавливаюсь только в парке возле школы, а на улице уже почти темно и один за одним зажигаются фонари. Перевожу дух и осторожно касаюсь пальцами лопатки. Кажется, на воздухе всё подсохло окончательно. Мысленно удивляюсь, как умудрился никого не встретить по пути. Наверное, это везение, как с дверью.
Кое-как, с придыханием, как барышня, натянул футболку, чтобы не шокировать Юру, хотя ей и так будет на что посмотреть. Видел себя в зеркале в той розовой комнате — шею как будто собаки грызли. Хоть и не до крови, но отчётливые следы зубов, ни с чем не спутаешь.
Возле дома настроение вообще идёт вверх. Окна тёмные, значит, Юра ещё не пришла со смены. Плюю на своё рассыпающееся тельце и заскакиваю в дом как угорелый.
В шкафу быстро находится белая водолазка под горло, но решаюсь надеть её не сразу. Мне бы в душ и мази волшебной, как в той квартире, жаль, что не сообразил захватить. Долго вожусь в аптечке и кроме зелёнки не нахожу больше ничего путного, чтобы обработать раны. Ну, что же…
Я и смеялся, и плакал, и уговаривал себя, даже материл, а всё только с одной целью — полить спину ярко-бирюзовым раствором. Именно полить, потому что доставал я не везде, а такого добра как зелёнка нашлось аж три флакона.
Как же я матерился, когда всё же решился это сделать — в жизни от себя такого не слышал. Куда уж там моя растерзанная задница по сравнению с такой адской процедурой — меня даже повело немного от боли.
Взгляд в зеркало — ну загляденье просто! Жених, блять! Побитый, зелёный и вытраханый… Скорее уж невеста… Царевна — лягушка. Вот! Стою и как идиот ржу над собой, вытирая градом льющиеся слёзы. Под конец сползаю на пол и ложусь прямо на кафель. Понемногу отхожу. От смеха, от истерики, от рыданий.
Умывшись под холодной водой, пытаюсь изобразить бодрый вид и начинаю натягивать водолазку. Не идёт. Ткань в облипку и неприятно натирает кожу. Возвращаюсь в свою комнату за футболкой, осторожно просовываю в неё все нужные конечности и только потом одеваюсь полностью, натягивая рукава кофты пониже. Жарко. Ну и ладно, главное — приход Веры перетерпеть.
Долго ждать меня не заставили, и уже через час я закрывал за собой дверь своей комнаты.
Конечно, мне досталось, как же без этого — за оцарапанное лицо (опять напился, дороги не видел?!), за синяки под глазами (не спишь сутками, в твои-то годы!), за необычную скованность движений (ты что, танцев никогда не видел? Зачем так прыгать, чтобы потом инвалидом ходить?).
В общем, отделался я малой кровью и даже уговорил тётку отпустить меня завтра в город. Одного. Под собственную ответственность. Якобы забыли мы на моей квартире книги, которые для учёбы нужны, и кое-какие дорогие для меня вещи. Тётка повелась, я же тогда не в себе был, когда уезжали, а она толком и не знала что брать. Только разницы особой не вижу: я и сейчас не в себе и очень сомневаюсь, что найду там нужные книги и вещи, но уехать было необходимо. Хотя бы на несколько дней. Подальше отсюда и подальше от НЕГО.
В итоге, заврался я по-полной, на ходу выдумывая себе друзей, лучших причём, которые меня там, бедного, приютят, накормят и пустят переночевать на ночи три-четыре, чтобы не одному в пустой квартире. А тётка ведь с нами не жила, откуда ей знать, что из друзей у меня только сосед Минхо, и тот ботаник шуганый.
В общем отпустили меня, обещали бутербродов наделать и компота сварить в дорогу. Я, в свою очередь, обещал отзвониться, как только приеду, и даже дал несколько телефонов своих якобы друзей, выдуманных, конечно, и написанных просто из головы — такой себе набор цифр. В общем, общение прошло на весёлой ноте, я даже стал задумываться, всё ли в порядке у меня с головой? Вроде как и причины для радости не было, а я прям светился весь, аж Юра заметила.
И только в своей комнате меня накрыло, да так, что стоять не мог. Выть хотелось и ломать всё вокруг. В груди так ныло, что даже потрёпанное тело за этой болью не чувствовалось.
Кое-как стянул с себя одежду и упал лицом на разложенный диван. Долго лежал так, не шевелясь и практически не думая. Раза три слышал, как вибрировал брошенный где-то в углу телефон, оповещая о смс. Плевать. Следующие два звонка подряд я тоже проигнорировал, потом ещё две смс, и, наконец-то, телефон затих.
Отворачиваюсь к стене и закрываю глаза. Поезд в шесть утра, нужно хотя бы попытаться уснуть.
* * *
Город встретил меня шумом, душным воздухом с запахом выхлопных газов и пофигизмом.
Это вам не маленький посёлок, где почти каждый знает друг друга, где ты не успел матом заругаться, а добродушная соседка на тебя уже донесла и бандитом обозвала. Городу на тебя плевать. Кто ты. И что ты. Куришь ли ты сигареты или, может быть, травку. Валяешься ли ты пьяный на тротуаре или, может, тебе плохо и у тебя прихватило сердце. Во что ты одет и какого цвета волосы у тебя на голове. Просто огромный муравейник, где каждый сам за себя.
Вместе с толпой вытекаю из вокзала и дальше, через подземку, к уже знакомой остановке. Водитель маршрутки как обычно смотрит сквозь меня, когда расплачиваюсь. У него за день таких, как я — сотни, что ему за дело, кто и куда ездит.
В квартире спёртый воздух и кажется, что даже жарче, чем на улице. Открываю окна настежь, веду пальцем по пыльному подоконнику.
В дырке под плинтусом, прямо за батареей, нахожу свой тайник, а там — полупустую пачку Winston. Прикуриваю прямо у окна и свешиваюсь вниз. День уже в самом разгаре, во дворе бегают резвые ребятишки, а на лавочке умостились бдящие всех и вся бабульки. Интересно было бы глянуть на их реакцию, если бы я сейчас отпустил руку, которой держусь за оконную раму, и красочно спикировал прямо к их ногам?
Пошатываюсь, делая рывок вперёд, но руками держусь крепко. Жить хочу. И не то, чтобы эта жизнь была какой-то офигительной, даже нормальной её назвать можно с большой натяжкой, но какая есть. Моя.
Затягиваюсь до помутнения в глазах и прикрываю веки, вспоминая вчерашний день. Наверное, безумие заразно. Иначе как объяснить то, что разрывающая моё тело и душу боль превратилась в такое. Когда внутри всё переворачивалось, когда ломало от желания, а в груди растекалась горячая патока из смеси эмоций.
Я помню всё, каждое мгновение, вплоть до той секунды, когда на моём горле сомкнулись его пальцы. Я тогда ещё подумал, что умру, и мне почему-то оказалось всё равно. Как будто я уже прожил своё, и вот, пришёл завершающий этап. Даже успел подумать, что лучше умереть вот так, почти на грани между ещё потряхивающим оргазмом и желанием вдохнуть хоть каплю кислорода. Но пальцы разжались, а я даже не понял, рад ли этому.
Выдыхаю последнюю затяжку в открытое окно и иду смывать бычок в унитаз. Привычка.
В холодильнике ожидаемо пусто, а тёткины бутерброды я съел ещё в поезде. Желудок возмущённо урчит на такой расклад, и я лезу в рюкзак, чтобы лишний раз пересчитать выданные мне деньги. В переднем кармашке звонит телефон. Достаю осторожно, так, чтобы случайно не нажать на зелёненькую трубочку. Вере я отзвонился ещё полчаса назад, так что тревожит меня явно не она.
Чонгук…
Кто бы мог подумать, какая неожиданность! Особенно после пропущенных двух вчера вечером и ещё пяти сегодня с утра. Кладу телефон на тумбочку и делаю вид, что начавшие поступать после звонка смски меня мало волнуют.
Нехотя накидываю лёгкую куртку, чтобы не светить своей зелёно-коричневой красотой, которая в некоторых местах даже опухла, а на шее залита по самые волосы, там, где зубы Чонгука всё же прокусили кожу. Спускаюсь вниз.
Прохожие в майках и футболках и смотрят на меня как на инопланетянина, ударяясь взглядами в моё непроницаемое лицо. А мне фиолетово. Я кушать хочу и воды минеральной, холодной. И пачку сигарет бы купить, чтобы потом не бегать, жаль только не везде продают без паспорта, надо бежать за два квартала.
Не бегу, плетусь, потому что жарко, а синтетическая подкладка в куртке противно липнет к спине. А ещё ноги какие-то деревянные, все мышцы болят, как будто я в футбол гонял сутки напролёт и без предварительной подготовки.
Радостно замечаю продавщицу в окошке уличного ларька, которая всегда готова была закрыть глаза на «а восемнадцать есть?» и продать желаемый товар всего на чуточку дороже. Натягиваю капюшон от куртки на голову и топаю быстрее. Людей у ларька вроде не много, и лиц знакомых не наблюдаю, а то мало ли, может кто с Юрой знаком. Как бы городской пофигизм не превратился в поселковый пиздец. Конечно, бить не будут, но огорчать Юру не хотелось бы.
Встаю сзади за высоким мужиком в чёрной рубашке и серых брюках, ещё и туфли на ногах. Вот люди, на улице тридцать пять плюс, а они… Хотя сам-то в куртке.
— Пачку «Парламент лофт», — говорит мужик грубоватым голосом и протягивает продавщице довольно крупную купюру.
Мельком чиркаю глазами его руку с деньгами и перевожу взгляд на выводок маленьких котят, резвящихся в пыли у одного из подъездов.
А потом как-то… Неожиданно совсем: и холод такой внутри, и, кажется, ноги сейчас подкосятся, и дышать нечем, и бежать хочется, чтобы не помнить, не видеть.
Делаю неуверенный шаг назад, как будто чёрная рубашка сейчас обернётся и набросится на меня. И только взгляд мой остаётся на месте, прикованным к среднему пальцу, на котором красуется такое знакомое мне кольцо с большим камнем.