Розовые сны.
Ты — моя тень из прошлого,
Ты душишь и калечишь.
Ты влез под кожу мне,
Но ты меня не лечишь.
Ты улыбаешься
И смотришь так серьёзно.
В словах — ирония,
В глазах — ночные звёзды.
По венам ядом молча разливаешься,
Невинным взглядом просто издеваешься.
Руками тонкими
Сжимаешь моё сердце…
… и я в осколки…
…а так хотел согреться…
POV jungkook.
Лежу рядом, боясь лишний раз вдохнуть, чтобы не потревожить. Разглядываю влажные ресницы и хмурые даже во сне брови. Бледные, едва заметные веснушки на щеках и запёкшуюся кровью царапину, прочерченную прямо по этим маленьким пятнышкам. Искусанные губы, слегка приоткрытые в тёплом дыхании, и бьющуюся на шее под прозрачной кожей жилку. Пряди волос, выгоревшие на солнце до белизны, и ссадину на лбу под ними.
Сдерживаюсь до последнего, пока не начинает рвать и крошить изнутри, пока не начинает трясти как в лихорадке, и тогда касаюсь его.
Пальцами по щеке, почти невесомо притрагиваясь, по скуле, останавливаюсь на шее, едва прижимая, вслушиваюсь в размеренный пульс. А мой собственный начинает спешить в два раза быстрее. Несёт кровь по венам с бешеной скоростью, разогревая её, распаляя, собираясь внизу живота приятным теплом и одновременно болью. Привстаю на локте и провожу рукой вдоль спины, не касаясь, на расстоянии сантиметра, ласкаю воздух над содранной кожей. Если бы мог, забрал бы себе всю эту боль. Да, наверное, сам бы лёг на покорёженный асфальт вместо него, как тогда, четыре года назад. Отдался бы в чужие грязные руки ещё раз, лишь бы знать, что его не тронули. И вчера я не был палачом, я умирал там вместе с ним, кричал вместе с его задушенными хрипами, чувствовал кожей каждый камешек.
Он поверил в то, что я смогу, а я бы не смог. Он верил в то, что я могу сделать ему настолько больно, даже не подозревая, что так же больно делаю этим себе.
Слегка поворачивается во сне, бессознательно стараясь не зацепить спину, и оказывается ко мне лицом. Наклоняюсь и почти утыкаюсь лицом ему в шею, оставляя несколько миллиметров между своими губами и его кожей. Вдыхаю такой знакомый ещё с детства запах — мыла и жаркого солнца, невинности и безумия. Моего безумия. Не могу простить, не могу заставить себя забыть. Вижу ночами испуганные небесные глаза и расширенные зрачки в них. Вижу его тонкую фигуру, исчезающую в высокой траве за оврагом.
Я, наверное, смог бы его понять, но я не могу. И себя понять не могу. Почему так? Почему меня рвёт на части от ненависти к нему и одновременно хочется укрыть его от всех, защитить, спрятать в своих руках, чтобы только мой, чтобы не видел никого, кроме меня. И если бы тогда, зная, что он не позовёт помощь, что предаст, мне предложили выбор, я бы ничего не менял. Я бы опять орал ему: «Беги!» — снова взял бы всю ту боль на себя, лишь бы его никто не трогал. Потому что я знал: он не сможет выжить после такого. Нежный, облюбованный мальчик, так старающийся походить на нас, уличных ребят. Он бы не смог. А я смог.
Не в силах удержаться, прилипаю губами туда, где ритмично поднимается кожа от бегущей под ней крови. Сжимаю зубы и только в последний момент останавливаю себя, не кусая со всей дури, а только прикусывая. Дёргается и, ещё не совсем поняв в чём дело, пытается отстраниться.
— Тихо, тихо, тихо… — шепчу ему в шею и прихватываю кожу немного выше, за ухом.
Замирает как кролик, только дыхание частое и горячее мне в плечо.
— Позволь… — царапаю зубами его загривок. — Не сопротивляйся.
— Не надо… — пытается привстать, но я перехватываю его рукой за шею сзади и впечатываю в подушку. — Чонгук… — глухое и едва слышное.
Злюсь. На себя злюсь, что не в силах сдерживаться. На него, что пытается сопротивляться мне. Выкручивается из моей хватки и пытается отползти подальше. А я — рукой между лопаток, надавливая на скользкую от мази кожу, по свежим ранам и ссадинам. Шипит и рвётся ещё больше, пытается перевернуться на спину, наверное, уже наплевав на то, что будет больнее, чем сейчас. Не даю, не отпускаю. Ловлю его тонкие руки и запихиваю ему под грудь, прижимаю собой, вжимаюсь так, что стонет и задыхается. Намеренно елозю грудью и животом по его спине и вижу как сжимает зубы, чтобы не закричать.
— Позволь, — повторяю ему прямо в ухо, тут же кусая.
— Нет, — шепчет в покрывало и пытается скинуть меня с себя, чем только усугубляет своё положение.
Нервы у меня ни к чёрту, и в очередной такой рывок просто хватаю его за волосы и тяну на себя, со всей дури, пока тонкие струйки слёз не начинают ползти по его щекам. Уже не ласкаю, кусаю за шею, оставляя красные следы зубов, как вампир. А я и есть вампир, только вместо крови мне нужен ОН.
— Перестань! — кричу рядом с его лицом. — Я всё равно это сделаю. Смирись…
— Ненавижу тебя… — выстанывает и зажмуривается до мелких морщинок вокруг глаз.
— Знаешь… — слизываю очередную слезу с его щеки. — А мне всё равно, — выворачиваю за волосы и впиваюсь в потрескавшиеся губы.
И понимаю. Да, всё равно! Просто похуй! Есть только здесь и сейчас. Есть горячее тело, бьющееся подо мной, и рваное дыхание, врезающееся в слух и под самую корку мозга. Стоны боли, которые мне хотелось бы превратить в другие звуки, губы, которые хочется целовать, а не рвать, оставляя следы от зубов.
Привстаю немного, но только для того, чтобы просунуть руку под наши тела и нащупать пуговицу на его шортах. Крутит бёдрами, всячески пытаясь мне помешать, и ахает, когда я слишком сильно хватаю его за пах и сжимаю.
— Чш-ш-ш… Ну зачем ты так? — шепчу в висок, чувствуя, как он сжимается весь подо мной. — Знаешь, поделюсь с тобой собственным опытом… — собираю губами капельки пота, выступившие у него на лбу. —… чем больше сопротивляешься, тем больнее будет.
Разжимаю пальцы и жду несколько секунд, прежде чем снова взяться за его шорты. На этот раз только вздрагивает и задерживает дыхание, позволяя мне раздеть себя, а я помогаю себе ногами, полностью стягивая с него одежду. Стараюсь по—прежнему зажимать ему руки, чтобы мне легче, чтобы не сорваться на нём, на его нежелании.
Шальным взглядом обвожу комнату и останавливаюсь на полке с разными тюбиками и баночками. Чтобы не успел опомниться, резко отпускаю его и в пару шагов пересекаю расстояние от кровати до полки. Хватаю ближайший тюбик, который до этого выцепил глазами, кажется, крем для рук.
Не успеваю, он слишком быстро перекатывается на бок и уже почти сползает на пол, когда я хватаю его за лодыжку и дёргаю на себя. Проезжается грудью и лицом по кровати, комкая под собой покрывало, цепляясь руками за деревянный край. Бью по пальцам несколько раз, пока не отпускает. Знаю, что больно, но я подумаю об этом потом, как и о том, что собираюсь сейчас сделать.
Вертится, извивается как гусеница, насаженная на соломинку, пытается ударить меня, но получается в основном только вскользь, мажет по плечам и торсу. И всё это молча, стиснув зубы и зажмурив глаза.
Бью по лицу, не кулаком, пощёчиной, оставляя алый след и заставляя его глаза распахнуться. Огромные, испуганные, с тёмными зрачками, заполнившими до краёв голубую радужку. Как тогда… Похуй!
Грубо переворачиваю на живот и опять прижимаю своим весом. Мазь с его спины и моей груди давно стёрлась об покрывало, и теперь я не скольжу по нему, а тяну, сдираю свежие, кое-где ещё не совсем присохшие царапины, рву тонкую корочку на стянувшейся коже до проступивших алых капель.
Подтягиваю к себе ближе тюбик, в спешке брошенный на край покрывала, и отвинчиваю зубами колпачок. Так же зубами выдавливаю себе добрую порцию крема на ладонь, пытаясь удержать под собой всё ещё не успокаивающееся тело.
Секунда, и мои пальцы уже проходятся между его ягодиц, размазывая, оставляя липкий след. Неудобно, потому что при каждом моём послаблении, он умудряется удвоить свои усилия. Замахиваюсь, но в последний миг опускаю кулак рядом с его лицом. Просто боюсь убить. Тогда и мне жить незачем…
— Не дёргайся, — раздвигаю его ноги коленями и приставляю два пальца к сжавшейся дырочке, но, похоже, он меня не слышит. Такими темпами я его и пальцами порву. — Сука, убью!
Вгрызаюсь в шею чуть ниже линии волос, а он выгибается и скулит, отвлекается от моих пальцев, что позволяет мне немного протиснуться. Тут же понимает и сжимается, уже не обращая внимания на мои зубы, всё ещё впивающиеся в его кожу. Но поздно, я протиснулся почти до упора в горячий и узкий вход и прижал его бёдра своими, зажимая свою руку между нашими телами и не давая вытолкнуть мои пальцы. Перестаёт рваться, только дрожит весь и подскуливает. Убираю зубы и утыкаюсь лбом в его затылок. Выдыхает и на несколько секунд ослабевает в моих руках. Я тоже замер, давая ему и себе временную передышку. Только мои пальцы внутри легонько поглаживают сжимающиеся мышцы.
— Тебе не противно?.. — хрипит совсем чужим и незнакомым голосом.
— Нет… — говорю то, что думаю, без сарказма и иронии, хотя мог бы съязвить, чтобы ранить его ещё и морально.
— Меня от тебя тошнит… — шепчет так тихо, что я едва различаю слова.
— Меня это не волнует.
Вру. Потому что мне больно. Опять накатывает ненависть. Опять хочется ужалить и посмотреть на его реакцию.
Шевелю пальцами и начинаю двигаться внутри, получается с трудом, слишком зажаты мышцы: сначала не выпускают, а потом не хотят впускать обратно. Напираю, втискивая в него третий, и самому почти больно, когда он выгибается подо мной и стонет.
— Не зажимайся, — сам уже хриплю от перевозбуждения и злости. — Это ничего не изменит…
Но он просто не слышит меня или не хочет слышать. Чувствую грудью как ошалело бьётся его сердце. Он весь покрыт капельками пота от напряжения, и я понимаю, что тоже мокрый. Огромным усилием заставляю себя не спешить, закусив губу верчу внутри него пальцами, выискивая, нажимая, растягивая.
Вздрагивает и как-то ошарашенно втягивает воздух сквозь зубы. Улыбаюсь ему в волосы и повторяю то же движение. Теряется, даже забывая обороняться, прислушивается, видимо, не веря в то, что происходит. В комнате только тишина, в которой до неприличия громко звучит наше с ним дыхание. Спустя минуту улавливаю едва заметное движение навстречу своим пальцам. Хочется съязвить, но боюсь спугнуть, боюсь нарушить ту тонкую нить, что начинает хоть как-то прорисовываться.
Прячет лицо в покрывале и даже не замечает, что я уже не так сильно давлю на него сверху, что уже не держу его руки. Вздрагивающая спина, в мокрых розовых разводах от крови, смешанной с потом. Моя голая грудь, вымазанная той же субстанцией. Волосы на его затылке мокрые и слипшиеся, стрелочки ресниц с остатками слёз.
Провожу ладонью по бедру и ныряю одной рукой ему под живот, второй продолжая растягивать и ласкать. Сжимаю в ладони мягкий член, касаюсь пальцем головки. Немного приподнимается, то ли давая мне возможность двигать рукой, то ли желая не выпустить мои пальцы из себя. На свой страх и риск сажусь на колени между его ног, уже не удерживая, только мои руки на нём и в нём. Не замечает, или просто уже смирился?
Первый тихий стон, в котором уже не только боль. Закусывает нижнюю губу, чтобы молча, боится показать мне, что сдался. Или почти сдался?
Хочу его до такой степени, что начинают дрожать руки и туманиться перед глазами.
— Позволь…
Машет отрицательно головой, прячет лицо и тут же выгибается бёдрами навстречу, когда мои пальцы проходят по чувствительному месту внутри него. Мой… Именно сейчас, в этот момент, когда я ещё не взял его, но он уже мой.
— Прости…
Не знаю, себе или ему. Наверное, обоим. Медленно вынимаю пальцы и наблюдаю, как запоздало сжимается кольцо розовых мышц. Приставляю головку подрагивающего члена, не забывая ласкать уже затвердевший его. Забываясь, поднимается ягодицами мне навстречу, видимо, рассчитывая на пальцы, и я не выдерживаю. Вхожу сразу, чувствуя боль от сдавивших меня мышц, успеваю прижать его к постели, когда начинает снова вырываться и не сдерживает крик. Сжимает покрывало побелевшими пальцами и не дышит, хрипит, как будто сейчас задохнётся совсем. И я с таким же свистом выпускаю воздух над его головой. В висках стучит, ладони вспотели. Как бы самому тут сознание не потерять от переизбытка чувств, от понимания — я в нём.
— Чимин… Пожалуйста, расслабься… — глажу его по плечам, по рукам, провожу пальцами по бёдрам, слегка сжимаю ягодицы.
Неожиданно слушается, вижу, как ослабевают напряжённые мышцы спины, а тонкие пальцы отпускают покрывало. Внутри него уже не так болезненно тесно.
— Потерпи совсем немного, — целую его в мокрый висок и делаю первое движение. Опять сжался, опять пальцы комкают розовую ткань. — Тихо… Всё хорошо… — не перестаю двигаться, понимая, что по-другому никак.
Стонет протяжно и кривит лицо в гримасе. Кусает губы, оставляя ранки краешками зубов, позволяет скатиться слезам, до этого собравшимся в уголках закрытых глаз.
Нахожу рукой его полуопавший член и начинаю всё заново, подстраиваюсь движениями бёдер под ритм своей руки, вначале медленно, постепенно наращивая темп. Чувствую, как перестаёт быть таким невообразимо тугим, впускает меня уже сам, обволакивает горячим нутром.
Затихает на минуту, чтобы уже застонать по новой, всё ещё с болью, но уже вперемешку с удовольствием. Пытается толкнуться мне в кулак своим возбуждением, неумело подмахивая мне и немного сбивая с ритма.
А меня уже крыть начинает, да так, что огнём горит под кожей и простреливает разрядами по мышцам. В ушах шумит от собственного пульса и его хрипов, рука сама по себе с силой сжимает его член, толкается в живот, приподнимая.
— Встань на колени… Ноги шире… — подтягиваю его, и он поднимается, повинуясь моему движению, такой открытый и одновременно всё ещё невинный.
Хватаю его за запястье и накрываю его пах его же рукой.
— Давай…
Сразу схватывает, чего я от него хочу, и начинает сам ласкать себя, выгибаясь и упираясь головой в кровать. Давая мне возможность обеими руками впиться в его бёдра и насаживать на себя максимально глубоко, до его вскриков, до моего рычания.
Кончает первым, неожиданно встав на колени и выгнувшись так, что упирается мне затылком в ключицы. Скольжу рукой по его груди к шее и одновременно с тем, как он сжимает меня там, внутри, сжимаю пальцы на его горле. Как бы не задушить, потому что уже не контролирую себя, потому что простреливает по всему телу, собираясь горячим комом внизу живота и разлетаясь на тысячи заряженных осколков по телу, в голове, под зажмуренными веками.
Когда перестаю вздрагивать, вдруг понимаю, что Чимин обмяк в моих руках. Убираю руку с его горла и, холодея, прислушиваюсь. Дышит. Через раз, сорвано, но дышит. Позволяет обнять себя и уложить рядом. Дёргается, когда я осторожно выхожу из него, но больше не хочет убежать. То ли сил нет, то ли желания.
— Ты как? — глупый вопрос, если учесть, что он почти в бессознательном состоянии, да и сам я не многим лучше.
Молчит, только несильно сжимает пальцы моей руки, которая устроилась на его животе. Принимаю это движение за «нормально». Прижимаю взмокшее тело ближе, наплевав на ободранную спину, напоминая ему и себе, что мой. Теперь уже точно мой.
Засыпает он тоже первым. И под звуки его почти уже ровного дыхания, прикрываю веки и проваливаюсь в темноту.