глава 11
Лилиана Андреа Беретто
Интересно, все дети любят играть в дартс? Я помню, как отец вешал фотографии разных людей на мишень, а затем поражал точно в цель. Теперь я понимаю, какого пенопласту, когда в него раз за разом втыкают иглы. Именно так, я сейчас ощущаю на себе взгляды мужчин.
Макарио, Данте, Фаби, Марко и этот... Парень, жгли во мне дыру и каждый думал о своём. Я вся скукожилась, как фантик от конфеты и Деймон, почувствовав мою тревогу, прижался своей крохотной щёчкой к моей.
— Какие у тебя были ко мне вопросы? — Мой холодной тон прозвучал слишком резко.
Макарио, до этого весь серьезный, ухмыльнулся уголком рта. Его светлые глаза набрались изощрённой тьмой. Все мужчины были в костюмах – пиджак обтягивал широкие плечи и делали их ещё больше.
Но Макарио отличился.
На нем не было пиджака – он лениво болтался на спинке стула. Белая рубашка плотно прильнула к его телу – я могла разглядеть четкий рельеф его мышц, а верхние две пуговицы расстегнуты. Я уже молчу о галстуке!
— Не спеши, котенок. — Я закусила губу. — Все постепенно...
Мои брови взлетели вверх. Я что, похожа на ту, что будет играть в его игры?
Голубоглазый мужчина, стоящий у барной стойки, сложил руки на груди и следил за мной как детектор лжи. Он всегда так хмурится и много думает?
— Извини, но у меня нет времени на твои тупые игры, — я услышала смешок с права, — раз уж ты решил взять меня в жены, да ещё и с ребенком, учти, что мне надо его кормить, менять подгузник, ходить гулять, купать, оде...
— Хватит! — Макарио кажется чуть вскипел. Но я ещё не закончила, — Котенок, не загоняйся по пустякам. Я и без тебя знаю, что делать.
Интересно откуда, у него что, есть внебрачные дети? Деймон осмотрел всех детскими глазками и недовольно закряхтел.
— У тебя минута, Макарио. Деймон хочет кушать.
Парень снова усмехнулся, оттянул темные пряди волос – что-то пробормотал себе под нос и стремительно встал с места, надвигаясь на меня.
Да что он делает?!
— Видимо, у тебя в прошлом была сладкая жизнь, раз ты так смело отдаешь мне приказы...
Острая игла пронзила. Где-то глубоко внутри, все взбудоражилось, будто на рану насыпали соли, а после, залили перекесью и пузырьки растворились в дыме небытия. Как этому человеку так легко удается коснуться моей боли? Как ему удается сделать это одним лишь только взглядом?
— Что ты хочешь от меня?
Мужчина несколько секунд смотрел на меня, неустанно следя за каждым моим движением – в его глазах отражаясь паутина моей судьбы и серьезного тона. Невидимые нити в его голове цеплялись одна за другой, отмечая точки соприкосновения правды. Я скосила свой взгляд на брюнета, что заинтересованно и не стыдясь разглядывал меня и... Дея.
Это заставило меня впасть в замешательство. По стечению обстоятельств, внимание мужчины должно было быть приковано ко мне, но никак не к голубоглазому Дею...
Кожей ощущала, как по телу пробегает озноб – каждым микрофибами души, я чувствовала его ауру гнева и бешенства от моей недосказанности, таинственности появления и сумасшедшего решения его брата жениться на мне.
Очертив взглядом его острые черты лица – не такие, как у Макарио и бездонные синие глаза, что-то в груди шевельнулось, не давая покоя. Может, это все из-за стресса, а может...
Слишком знакомая родинка под его глазом привлекла мое внимание – при свете дня, она была еле заметна, но именно она стрелой вонзилась в мою грудь и потерялась там. Такая же как у меня, такая же как у моей матери...
— Итак, котенок, пришло время познакомиться тебе с моим братом и твоим будущим Капо. Позволь любить и жаловать – мой брат Сальваторе и самая ядовитая заноза в моей заднице!
Я в ужасе уставилась на Макарио, который хрипло рассмеялся, пугая стены своего особняка новыми эмоциями.
— Макарио, — раздался властный голос, — следи за языком, особенно при... посторонних. Прежде всего, я твой Капо и не посмотрю, что ты мой брат.
Капо выплюнул эти слова холодно, отстранённо, без всякой теплоты в глазах и в голосе. Его слова не были похожи на шутку, скорее всего на предупреждение, вынося смертельный приговор своему брату. Но Макарио это кажется только забавляло и приносило удовольствие его дразнить.
— Свадьба состоится через три дня, верно, котенок?
Смерч боли, возмущения и бессилия завертел мои мозги в мясорубку. Три дня. Неужели я буду пленницей собственных мечтаний? Неужели, даже вселенная против того, чтобы подарит Дею нормальное детство? Мое рождение было клеймом, порочной судьбой, но что ещё хуже, оно заключалось в рутине ошибок прошлого, где я была всего лишь разменной монетой. Но за что Дею все это? За что эта вся боль младенцу, который даже не успел сделать никому ничего плохого?
Ответ был один: проклятие моей жизни ветвями обвило шею ребенка и плотно вросло в землю.
Я ненавидела их всех за эту жизнь!
— Мне плевать, — сипло вырвалось из меня, в горло вонзились иглы, — три дня, четыре, пять, мне абсолютно плевать. Все что имеет для меня значение, это покормить сына!
Данте с Фаби переглянулись, а теперь уже, Сальваторе, как-то странно с опасным блеском в глазах переключил все свое драгоценное внимание на меня.
Их здесь нет! Нет мафии! Нет отца! Нет этих людей!
Полностью игнорировав тяжёлую атмосферу в воздухе, я принялась разводить смесь. Стерилизатор был включен, оставалось только ждать заветной зелёной кнопочки и смело кормить Дея.
— Ты понимаешь последствия своего гонора, котенок? — Жар обжёг спину, а его слова внутренности, — Не думай, что я такой добрый, только потому что ты спишь в теплой постеле и ешь горячую еду. Я не добрый, и уж точно не злой. Я хуже. Только твоя жалкая задница, которую принесло черт знает откуда на мою территорию останавливает меня от того, чтобы посадить тебя в грязный подвал на цепи и выпытывать информацию! Только твой ребенок и кодекс чести останавливает меня не применять против тебя жёсткие пытки!
Тело вросло в столешницу. Посадить в подвал? Кодекс чести? Спать в теплой постеле? Ярость бурлила во мне. Она наполнялась до краев, что даже в глазах темнело. Деймон надрывался плачем от его крика, и сейчас, это похоже никого не волновало, кроме меня. Как и всегда.
За всю свою жизнь я не усвоила всего лишь один урок и один инстинкт: вовремя закрыть рот и инстинкт самосохранения. Потому что в следующую секунду, я крутанулась на ногах и взглядом своих глаз метала молнии в этого мудака!
— Ты жалкое существо, которое только и метит свою территорию! Ты – оттаржение всего самого пустого, бездушного и жалкого! — Зелёные глаза горели, он был готов убить меня, — Ты обвиняешь меня в том, что взял под свою крышу? Что кормишь меня горячей едой? Что я сплю в теплой постеле? — Грустный смешок собрался сгустком вруди, — Разве я тебе просила?! Это ты меня похитил, ты меня сюда привез, ты заставил выйти за тебя замуж. Ты! Ты! Ты! Во всем этом сейчас виноват только ты! Я – человек. У меня есть свои права, свое мнение и решение, говорить кто я, зачем я здесь и почему! Ты – никто, пустое место и таким для меня навсегда и останешься!
Один миг.
Дея нет в моих руках.
Одна секунда.
Мое тело с глухим стуком стремительно падает и с таким же успехом поднимается вверх по стене. Желчь медленно ползет по горлу, которое сдавливают сильные руки. Я ничего не слышу. Вообще ничего. В ушах плотно засел плачь собственного ребенка и стух сердца.
— Открой глаза...
Этот голос. Это не Макарио. Нет, пожалуйста, нет, только не этот человек!
— Открой глаза и не испытывал мое терпение, рыжая!
Веки распахнулись. Сальваторе смотрел на меня со смесью ненависти и жёсткости. Его руки, как змеи, обвились вокруг моей шеи и медленно давили на сонную артерию. Больно не было, но зрение с каждой миллисекундой переставало фокусироваться.
— А теперь послушай, — его голос прокрутил внутренности через мясорубку, — Ты на моей территории. Я – Капо Нью-Йорка, тебе это о чём то говорит? — мой испуганный взгляд метался по всему его лицу, но только не по глазам, — Ты забрела в мой город, на мою территорию, вторглась в мою семью. Как думаешь, являешься ли ты кем-то здесь? Имеет ли значение твоя жизнь для каждого из нас? — нет, — Запомни, рыжая, ты – никто. Ни здесь, ни там, откуда ты бежала. Ты знала, где будет высадка груза, знала, что за груз везут, знала всю информацию и всем нам о-о-очччень интересно откуда! Только для этого ты нужна нам живой. По хорошему, ты бы сейчас сидела в подвале и кормила своими костями голодных мышей, а твой спиногрыз, возможно,на мусорке! Скажи спасибо моему брату, что ты сейчас в его доме и под охраной. Но не над....
— Его зовут Деймон...
— Что ты сейчас сказала?
Я вздрогнула, сглотнув неприятный привкус во рту. Подняла голову и посмотрела прямо в омут его голубых и знакомых глаз. Пусто. Пустота. Пустота в словах, пустота в глазах.
— Его зовут Деймон, моего ребенка зовут Деймон...
Раздражённо моргнув, мужчина резко отпустил меня. Его губы кривятся в усмешке, заставляя мои внутренности скручиваться вместе с ними.
— Ты сама выкопала себе яму.
И с этими словами, Сальваторе вышел из дома, громко хлопнув дверью. Моя внутренний взгляд только сейчас прошёлся по онемевшим органам и телу, которые превратились в лёд и совершенно никак не шевелились.
Горло стало настолько сухим – будто песок насыпали. Но ни это, ни вся ситуация, абсолютно ни что не даёт мне сдвинуться с места. В глубинах моего захламленого сознания нет даже сил борьбы за моего ребенка.
Так было всегда. И это всегда стало вечностью.
Память – это медная доска, покрытая буквами, которые время незаметно сглаживает, если порой не возобновляет их резцом. Я помню, как отец впервые поднял на меня руку, когда мне было три. Что может запомнить из детства ребенок в этом возрасте? Но я запомнила. Когда у всех детей напоминаем счастливого детства были фотографии, сувениры и просто воспоминания, в моем боль.
Тогда моя детская кожа впервые познала что такое цепи с шипами. Когда тебя называют лишь отродьем, ошибкой, а потом раз за разом без остановки хлестают по спине, морят голодом и просто отключают от окружающего мира, внутри будто что-то умирает. Оно порывается толстой коркой льда, но ни что, ни солнце, ни вода, ни время это не растопит.
Будто... Я привыкла?
И каждый божий раз меня парализовывало, сознание отключалось и на время, меня ничто не беспокоило.
Мне было плевать на все и на всех. Как и сейчас.
Смыслом жизни был Дей, но я даже не шевелюсь на его крики.
Может, какая-то часть меня чувствует что он в безопасности? Что они ничего ему не сделают? Ведь я для них - ключ. Только я не знаю для чего именно...
— Кто-нибудь скажет хоть слово о том, что сейчас произошло? — Опасность в голосе Фаби громоздились вылезти наружу.
Борясь с тяжестью в веках, я обнаруживаю Макарио. По моим рукам пробегает холодок, когда он просто смотрит на меня с Деймоном на руках мертвым взглядом. Сын уже не плакал – молоко успокоило его.
— Да, — согласился Марко, — вы оба, — парень обратился к нам с Макарио, — накиньтесь что-ли друг на друга. Тишина для вас не привычная подруга это пугает больше самого Сальваторе.
— Марко, заткнись! — отдернул Данте и сложив руки на груди, со смесью чего-то страшного, бегал глазами от Макарио ко мне.
Мы так не отрывно смотрели в глаза друг друга. Я – сидя у стены, с красными отметинами на шее, а Макарио с Деймоном на руках. Его необчно насыщенные зелёные глаза были пусты. Но я знала, что творится за ними, какой кошмар там происходит. Вот только вопрос в том, что на него так подействовало: мои слова или же то, что Сальваторе чуть не задушил меня. Но если так, ему ведь не привыкать видеть кровавые сцены каждый день, а слова...
У монстра нет сердца, он не умеет чувствовать, любить, ему не может быть больно!
Тогда почему же он молчит и не шевелится?
— Встала и убралась от сюда, — сипло прошипел Макарио, — ты достаточно сказала сегодня. Убирайся в свою комнату и если выкенешь хоть один фокус, я запру тебя на ключ.
Его черты искажаются отвращением, будто я источник всех его бед, будто это я сделала ему больно, будто это я сейчас сделала его уязвимым, будто это я подожгла огонь ненависти в его глазах.
— Отдай моего ребенка!
Он смеётся, пугая не только меня, но и присутствующих в этом доме. Это один из тех чисто злых смехов.
— Ты думала, что все, что ты сейчас наговорила, сойдёт тебе с рук? Что тебя погладят по головке за прочтеную мораль самому Капо? — его усмешка скользит по моим рукам, как жуткая змея, — Уясни куда ты попала. Мафия! Это не сказка, котенок, а ты не принцесса, за свои выходки нужно платить, — мое сердце сжимается. Меня осеняет от того, что он хочет сейчас сказать, — я забираю его у тебя.
Нет.
Я втягиваю тяжёлый воздух – мое тело сотрясает дрожь рыданий. Почему физическая боль не такая ощутимая, по сравнение с той, что в сердце? Почему мы умираем от обычных порезов, которые со временем затянутся и останется едва заметный ничего не значущий шрам? Но почему мы живы, когда внутри умирает самое дорогое: Надежда...
Ничто так не ранит человека, как осколки собственного счастья.
— Ты не можешь этого сделать! — закричала я, — Ты не можешь, ты не такой!
Его кадык дернулся. Вена на шее запульсировала и кажется, парень был готов вот вот взорваться.
— Да?! — его тело угрожающе наклонилось вперёд, — Я не такой? Так какой же, котенок? Кто я? Оттаржение всего самого пустого, бездушного и жалкого?! Или же какой? А? Ответь мне, Лили!
Крик Макарио заполонил уши. Простое Лили. Он в первый раз произнес мои имя и мне захотелось броситься к унитазу, чтоб смыть с себя этот липкий до жути хриплый голос. К глазам подступили слезы. Я изо всех сил пыталась сдержать их. Он не увидит мою боль. Он не сломает меня до конца. Я не дам ему этого. Никогда.
— Отдай мне Деймона, верни мне моего сына!
Боль сдавила горло. Я сама не поняла, как поднялась на ноги и бросилась к нему. Я хотела ударить его, я хотела сделать ему больно, как сделал он, я хотела, чтобы ему было так же больно, как было больно мне, когда меня пытал мой отец! Он такой же! Они ничем не отличались.
— Фаби, — Макарио коротко кивнул на меня.
Он смиренно и безропотно наблюдал за мной, даже тогда, когда мне оставался до него один шаг. В следующую миллисекунду, руки Фаби ловко перехватили мое тело. Он в два счета заломил мне руки и прижал к себе спиной, сжимая до хруста костей. Я продолжала вырываться, но Фаби было все нипочём. Мужнича превратился в камень, безэмоционального, он превратился в убийцу.
Макарио сделал шаг ко мне. Деймон все ещё был в его руках и наблюдал за этим всем. Его голубые глаза смотрели в мои и будто он все понимал. Волна боли захлестнула меня с новой силой от того, что ребёнок все это видит. Меньше всего на свете я хотела этого для него.
— Если ты продолжишь делать то, что делаешь сейчас, тебе будет хуже, — произнес Макарио глухим безжизненным голосом, а затем обратился к Фаби, — уведи ее и запри.
— Я ненавижу тебя! Всем сердцем ненавижу! Чудовище! — я продолжала кричать, даже когда Фаби с Марко затащили меня на второй этаж. Под ногами собрались те самые белые ковры, которые теперь казались, настоящими гвоздями под ногами, — Монстр! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу всех вас!
Фаби грубо толкнул меня в темную комнату и я покатилась кубрыем, ударяясю головой о тумбочку. В последний раз что я увидела, когда мои веки сомкнулись – светящиеся глаза у подножья кровати и ненавистные слова Фаби.
— Прости меня, Лили...