17.Инди
Я: Ежедневные новости – тот поцелуй, который ты видела на прошлой неделе, был фальшивым, но мне все равно пришлось сменить нижнее белье, когда я вернулась домой. Значит, он был настоящим?
Стиви: Если я помогу тебе съехать, ежедневные новости из ада прекратятся?
Я: Я зашла слишком далеко, подруга. Напоминаю – я тебя предупреждала.
– Вы уверены?
– Да. Вчера я связалась с нашим лечащим врачом. Наш страховой полис не распространяется на лечение бесплодия, и в начале года ситуация не изменится. Это должны быть расходы из собственного кармана.
Падая обратно на кровать, я сокрушенно выдыхаю.
– Спасибо, что уделили время.
– Пожалуйста, Инди. Хорошего дня.
Начальник отдела кадров авиакомпании вешает трубку прежде, чем я хватаю подушку с кровати и беззвучно в нее кричу.
Черт возьми. Я знала, что не должна была на это надеяться.
На прошлой неделе по дороге на работу я ужинала с экипажем и рассказала подробности о том, почему я хочу подзаработать немного наличных. Одна из моих коллег клялась, что наши страховые пакеты меняются каждый год, включая пособия по лечению бесплодия, но, к сожалению, сегодня утром мне наконец-то перезвонили из отдела кадров и погасили этот огонек надежды.
Сейчас, когда Пэйтон не позволяет мне платить за аренду, я зарабатываю достаточно, но было бы неплохо предложить ему хоть сколько-нибудь. Честно говоря, я бы хотела, чтобы он взял хотя бы немного, чтобы я могла, может быть, пройтись по магазинам за новым нарядом и не чувствовать себя виноватой из-за того, что брат моей лучшей подруги бесплатно подвозит меня, пока я трачу деньги на развлечения.
Направляясь на кухню, я включаю воду в раковине и принимаюсь за работу. Пэйтон был в недельной командировке, и я немного прибрала беспорядок, который устроила в квартире, хотя уверена, что это не соответствует его стандартам. Но вчера вечером я перегорела и оставила посуду до сегодняшнего утра. Честно говоря, я удивлена, что Пэйтон не принялся ее мыть, когда около трех часов утра вернулся домой из аэропорта.
Он улетел на следующее утро после того поцелуя, и если вы думаете, что с тех пор я думала о чем-то другом, вы жестоко ошибаетесь. То, как его руки властно заявили на меня права, одна на моем бедре, другая в моих волосах. То, какими властными и мягкими были его губы на моих губах. Он сделал это, потому что не хотел, чтобы Алекс считал, что он выиграл.
Конечно, все это было напоказ, но попробуйте убедить в этом мое тело. Если это был ненастоящий поцелуй, боюсь даже представить, как мне справиться с ощущениями от поцелуя настоящего.
Встреча с Алексом стала болезненной дозой реальности. До того вечера мне удалось как-то о нем забыть. Что ж, может быть, я не совсем о нем забыла, потому что нанесенный им ущерб ощущается как незаживающий глубокий шрам, который будет постоянно открываться до конца моей жизни, но за последние несколько недель он отодвинулся на задворки моего сознания.
Однако в тот вечер, увидев его и осознав, что он смотрит на меня как на одноразовую, легко забываемую часть своей жизни, в то время как для меня он так долго был на первом месте, я отчаянно попыталась двигаться дальше тем же путем, что и он.
Если он может жить своей жизнью так, как будто я ничего для него не значу, почему я не могу? Почему он – последний мужчина, с которым я была? Почему я не должна уметь отделять секс от любви? Я никогда раньше этого не делала, но нужно попробовать. Прошло всего семь месяцев с тех пор, как я жила той жизнью, которую считала своей навсегда. Мое сердце не готово двигаться дальше, но это не значит, что это не может мое тело.
Может быть, физические отношения вымоют его из моей памяти, и есть только один мужчина, с которым я хочу проверить эту теорию.
Когда я загружаю посудомоечную машину, дверь спальни Пэйтона открывается, как будто он мог услышать мои плотские мысли. Я наклоняюсь, выпячивая ягодицы, но, поскольку между нами все было фальшиво, для него это не должно быть проблемой. Все это притворство, верно?
Оглянувшись, я приятно удивлена, обнаружив, что полуприкрытые сине-зеленые глаза устремлены на мою пятую точку. Мои шорты немного коротковаты, ну и ладно.
Вот так, сосед, прими это к сведению. И удачи, списывай слюни, стекающие по твоему подбородку, на актерскую игру.
Но потом я вижу его целиком. Мой взгляд скользит по его обнаженной груди, потому что на паршивце нет ничего, кроме полотенца, вода все еще стекает по его телу, он только что из душа.
Он прислоняется к дверному косяку, жилистые руки скрещены на влажной груди, улыбка проявляет дурацкие ямочки на щеках.
– Индиго Айверс, ты… моешь посуду?
Я закатываю глаза:
– Мурмаер, так выглядят твои влажные мечты?
– Определенно.
Он отлепляется от дверного косяка, неторопливо направляясь на кухню, и редко встречающаяся самодовольная улыбка на его губах говорит мне, что он точно знает, что делает.
– Где твоя одежда?
– В моей комнате?
– Почему ты без нее?
– Потому что это мой дом.
Я чувствую, как он останавливается у меня за спиной, наблюдая, как я вожу губкой по грязной миске. Его руки опираются на столешницу по обе стороны от меня, грудь прижимается к моей спине, и разогретое после душа тело согревает меня.
Он голый под этим полотенцем, и каждая частичка меня хочет откинуться назад и почувствовать его прикосновение.
Откашлявшись, я спрашиваю:
– Добавишь это изображение в копилку для следующей одинокой ночи в дороге?
В его груди урчит смех.
– Да. – Его ладонь скользит по моей пояснице, он отступает, давая мне пространство. – Кстати, доброе утро.
Я подавляю низкий стон от его простого прикосновения.
– Доброе утро. Как прошла поездка?
– Все было хорошо. Мы расстались. Две победы, два поражения. Ты сегодня уезжаешь по работе?
Поставив последнюю посуду в посудомоечную машину, я закрываю ее и поворачиваюсь к нему лицом. Идеально рельефные мышцы на широкой груди, косые мышцы напряжены и изгибаются книзу, создавая визуальный контур, по которому я бы с удовольствием проследовала. Прядь темных волос у него под пупком, и… боже милостивый, женщина, возьми себя в руки.
Он смеется, разрушая наваждение. Мне нравится этот смех, но я ненавижу его надменность.
– Иди, надень хоть какую-нибудь чертову одежду.
– Это ты была одержима тем, что я оказался без рубашки, когда ты явилась сюда в первый раз.
– Да, ну это было до того, как я поняла, насколько ты меня раздражаешь.
Большим пальцем он вытирает нижнюю губу, а его блуждающий взгляд скользит по моим голым ногам. Он, должно быть, знает, что делает, и, честно говоря, это несправедливо. Он уже однажды отказал мне.
– Пэйтон, – я наклоняю голову. – Я серьезно. Что ты делаешь?
– Просто играю в игру, которую ты начала, – он отталкивается от столешницы, делая два шага ко мне. Цепляет указательным пальцем край моих шорт, отчего моя кожа покрывается мурашками. – В этих крошечных шортах, нагнувшись, на моей кухне. Не прикидывайся невинной, Блу.
Он отворачивается от меня, достает йогурт из холодильника, а я делаю столь необходимый вдох. Почему он такой невозмутимый? Все мое тело горит, потому что мне нужен секс, и единственный человек, с которым я хочу это сделать, – мой ненастоящий парень, который сейчас разгуливает по нашей квартире в одном полотенце.
Неужели он действительно ничего не почувствовал от этого поцелуя? Неужели я ни в малейшей степени не привлекаю его сексуально?
Я проскальзываю к ящику со столовым серебром, прежде чем он успевает достать ложку.
Он вздыхает:
– Инди, что ты делаешь?
– Как думаешь, я симпатичная? – Он закатывает глаза. – Как ты считаешь?
Пэйтон меряет меня взглядом, серьезным и стоическим.
– Я думаю, ты умная. – Ох. – Добрая. Взбалмошная. Немного зазнайка и слишком обаятельная.
О, вау. Мне нравится этот ответ гораздо больше, чем тот, который я ожидала услышать, но я отмораживаюсь, потому что его ответ слишком подробный, он отлично осведомлен, кто я такая.
– Значит, ты не считаешь меня симпатичной.
Он усмехается:
– Инди, я не слепой, но даже если бы я был слепым, я почти уверен, что смог бы прикоснуться к твоему лицу и понять, насколько ты чертовски сногсшибательна, но в первую очередь я вижу уже не это.
Черт меня подери.
Я подхожу к нему, продолжая загораживать ящик, в который ему нужно залезть, и, сократив расстояние, прижимаюсь грудью к его животу. Он не может искренне ответить на вопрос после того, как заявил, что поцелуй прошлым вечером был поддельным.
Я наблюдаю, как у него перехватывает дыхание.
– Что ты делаешь?
– Притворяюсь, – я вторгаюсь в его личное пространство, обвиваю руками плечи, царапаю ногтями жесткую линию волос. – Притворяюсь. Точно так же, как ты притворялся прошлой ночью, когда поцеловал меня.
– О, да? – Он изгибает шею и скользит губами по моей челюсти, пока его лоб не опускается мне на плечо. – М-м-м, это приятно, – бормочет он мне, когда я притягиваю его ближе.
Изображаю из себя идиотку.
Не знаю, инстинктивно или нет, я прижимаюсь к нему бедрами, но быстро вспоминаю, что на этом мужчине нет ничего, кроме полотенца.
У меня вырывается вздох, когда он легко подхватывает меня одной рукой за спину, поднимая на кухонный стол. Обхватывает своими большими ладонями мои обнаженные бедра, подтягивая меня к краю, и, хотя его лицо все еще прижато к изгибу моей шеи, он разводит мои колени в стороны.
Он задыхается, прижимаясь ко мне наилучшим из возможных способов. Я слегка отстраняюсь, чтобы видеть, как подушечки его больших пальцев томно прокладывают путь вверх по внутренней стороне моих бедер. Он не торопится, терпеливо и дразняще раздвигая мои ноги все шире и шире. Как только он добирается до середины ног, покрывая шею теплыми влажными поцелуями, я закрываю глаза, запрокидываю голову, и жар устремляется вниз.
Я хочу его.
Особенно я хочу, чтобы он сдвинулся на несколько сантиметров выше. Желательно большим пальцем, рисуя маленькие жесткие круги.
Я теряюсь в ощущениях, мои ноги раздвигаются, он горячо дышит мне в шею. Я начинаю непроизвольно двигать бедрами, ища его.
Нежный укус за ухо посылает ударную волну к клитору, и с моих губ срывается стон.
– Блу, не играй со мной в эту игру, – отстраняясь, он бьет меня ложкой по носу. – Я всегда буду выигрывать.
Он снова берет свой йогурт и направляется в спальню.
Посмотрев вниз, я обнаруживаю выдвинутый ящик со столовым серебром между моих раздвинутых ног. Этот ублюдок отвлек меня и открыл чертов ящик.
Я разгорячена, взволнована и немного взбешена. Какая наглость – оставить меня на столе, жаждущую добавки.
– Почему ты так уверен, что выиграешь?
Он приподнимает брови, посылая мне острый взгляд, который кричит: «Ты примерно в тридцати секундах от того, чтобы кончить на кухонном столе, и думаешь, я буду первым, кто уступит?»
Я выдерживаю его пристальный взгляд, не принимая безмолвный ответ.
Отвернувшись от меня, он направляется в свою комнату, но я слышу, как перед тем, как закрыть дверь, он произносит:
– Потому что я соблюдаю целибат.
1699.