Одержимость
🖤 Ознакомление с главными героямиЛалиса Манобан
Возраст: 24 года
Профессия: психолог, только что получила лицензию
Прошлое: выросла в обычной семье в пригороде. Училась хорошо, всегда была «доброй девочкой» — той, кто утешает, помогает и никогда не повышает голос. Верила, что в каждом человеке есть свет, и если достаточно постараться, можно вытащить его наружу.
Характер: добрая, заботливая, чрезмерно наивная. Очень доверчивая. Ей сложно говорить «нет», особенно если кто-то страдает. Не умеет видеть зло сразу — ей нужно обжечься, чтобы понять, что человек опасен.
Внешность: миниатюрная, тонкие черты лица, светлая кожа, большие глаза, длинные ресницы. Красота у неё не кричащая — тихая, мягкая, но очень заметная. Из-за своей внешности часто вызывает у мужчин желание «забрать себе» — как фарфоровую куклу.
Цель: устроиться в хорошее место, помочь пациентам, накопить деньги на учёбу в Америке. Устроилась в закрытую психиатрическую больницу, потому что здесь хорошо платят. Не знала, во что ввязывается.
Чон Чонгук
Возраст: 27 лет
Прошлое: был лидером опасной преступной группировки в родном городе. Интеллект выше среднего. Харизматичный, но жестокий. Получал удовольствие от контроля над другими — физического и психологического. Убийства были для него не просто делом, а искусством.
Его отец — крупный бизнесмен. Чтобы сохранить своё имя и остановить сына, отправил его в закрытую психиатрическую больницу под видом «лечения». Официально — диагноз "пограничное расстройство личности", но истинная причина — чтобы убрать Чонгука с дороги, пока тот не разрушил всё.
Характер: крайне манипулятивный, умный, хищный. Читает людей за секунды. Умеет быть обаятельным, мягким, влюблённым — когда это выгодно. Но его настоящая суть — контроль и разрушение. Не знает, что такое любовь, но начинает путать одержимость и чувства, когда появляется Лалиса.
Внешность: высокий, подтянутый, резкие черты лица. На теле татуировки, на губах часто полуухмылка. Волосы тёмные, взгляд тяжёлый. С ним страшно и притягательно одновременно.
Цель: выбраться из больницы, вернуть контроль над своей жизнью, а заодно — сделать Лалису своей. Не как партнёра, а как собственность, как часть своего мира.
🖤 Их столкновение:
Он — разрушение.
Она — спасение.
Он видит в ней «дверь наружу».
Она — впервые сталкивается с настоящим злом, и верит, что способна его изменить.
Но как быть, если зло... начинает влюбляться?
Психиатрическая больница "Грей-Оукс", вторник, 14:40
— Комната 111, — коротко бросила главврач, вручая Лалисе тонкую папку. — Новая пациентка будет позже, а пока — Чон Чонгук.
— Что-то с ним не так? — спросила Лалиса, поджав губы.
— Не бойся. Просто... держись ближе к двери.
Коридоры были серыми, запах старой краски вперемешку с антисептиком резал нос. В кабинете напротив двое санитаров играли в карты. Один из них, замечая её, хмыкнул:
— Новенькая? Надолго?
— Не уверена, — ответила она.
— Пятьсот седьмой — не собачка. Он грызёт до кости. Не вздумай улыбаться.
Лалиса проигнорировала. Её руки слегка дрожали, но она уже стояла у двери. Глубоко вдохнула. Открыла.
Он сидел на полу.
Спина прислонена к стене, ноги вытянуты, взгляд ленивый, как у хищника после еды. И при этом... чертовски красивый. Чонгук.
— Ты... — Он приподнял голову, медленно окинул её взглядом с ног до головы. — Вот это да. Вот это подарок.
Она закрыла за собой дверь и села на стул с досье.
— Я Лалиса. Новый психотерапевт.
— А я думал, ко мне приставят кого-то с усами и перегаром. А тут — ты, малышка.
Она помолчала, не реагируя на обращение.
— Я здесь, чтобы помочь.
— Правда? — Он медленно встал, шагнул ближе. Она заметила, как натянулась охранная кнопка на поясе.
— Правда. Я верю, что даже самый трудный случай можно изменить.
Он наклонил голову, усмехнулся.
— А ты милая. Доверчивая. Глупенькая.
— Спасибо за мнение, Чонгук.
— Зови меня просто "детка", тебе пойдёт.
Лалиса сжала пальцы, но голос её был спокоен.
— Почему ты здесь?
— О, крошка... — Он опустился обратно на пол, облокотился о стену, наблюдая за ней. — Потому что папочка испугался. Потому что я люблю... слишком сильно.
— Ты о ком?
— О людях. Я люблю их рвать. Медленно. Смотреть, как из глаз уходит жизнь. Это... интимно.
Молчание.
Она не отводила взгляда. И он — тоже.
— Но, — продолжил он, — теперь я здесь. Закрыт. Охранники боятся меня. Врачи не верят. А ты... ты села так близко.
— Я не боюсь.
— Пока нет. Но это пройдёт.
Он резко улыбнулся, глаза блеснули.
— Я тебе нужен, крошка. Ты ведь хочешь спасти кого-то. Так спаси меня.
— Что ты хочешь?
— Свободы. Воздуха. И... — Он медленно выдохнул, будто пробуя запах её волос. — Тебя рядом.
Лалиса не ответила. Встала.
— Наш сеанс окончен.
— Ты ещё вернёшься.
— Это моя работа.
— Нет, малышка. Ты вернёшься по доброй воле.
Позже. Врачебная комната.
— Ну как? — спросила одна из старших медсестёр.
— Спокойный.
— Он? Спокойный? Не верю.
— Он странный.
— Он опасный, Лиса. Не смотри ему в глаза. Он сделает из тебя то, что захочет. Даже если ты этого не заметишь.
Лалиса задумалась.
Слова были правильные. Но она всё ещё ощущала на себе его взгляд, его голос, его...
"Ты мне нужна, крошка. Только ты сможешь меня вытащить."
И она, черт возьми, поверила.
Он ждал, когда дверь за ней закроется.
Ждал, пока её шаги отдалятся, пока затихнет этот смешной ритм каблуков по больничному полу. Только после этого Чонгук позволил себе ухмыльнуться. Медленно. Беззвучно. Как зверь, затаившийся в траве.
— Вот и попалась, дурочка, — прошептал он сам себе и провёл ладонью по губам, словно смаковал её реакцию.
Он знал таких, как она. Слишком нежные, слишком правильные.
Слишком хорошие, чтобы выжить в этом дерьме.
Но именно такие ломаются громче всех.
Её наивные глаза, дрожащие пальцы, едва уловимое волнение, когда он подошёл ближе. Она думала, что держит всё под контролем — бедняжка. Не понимает, что уже внутри его игры.
— "Доктор Манобан"... — тихо усмехнулся он. — Лисонька, да ты просто золото. Маленький, чистенький ключик к моим планам.
Он подошёл к зеркалу, вмонтированному в стену. Внутри — камеры, он знал.
В этой больнице каждый его шаг наблюдали, слушали, записывали.
Но слабаки, которые сидят по ту сторону экрана, не знают самого главного:
он контролирует их. Он контролирует всех.
Чонгук наклонился ближе, почти шепча самому себе:
— Она уже вцепилась взглядом. Поверила. Захотела помочь. Захотела "спасти". Вот только, детка... ты не знаешь, что я никогда не хотел быть спасённым. Мне просто нужна открытая дверь. И ты — моя дверь.
Тем временем Лалиса стояла в кабинете заведующей, стараясь держать в руках папку с записями.
Но внутри всё дрожало. Он взглянул на неё так, словно заглянул под кожу.
Он не угрожал. Он не кричал.
Просто смотрел — и ей казалось, что сердце замирает.
— Как прошёл первый контакт? — спросила заведующая.
— Он... общается. Очень осознанно. Спокойно. Даже слишком. Он не отрицает, что ему нравится власть, контроль. Но говорит, что здоров. И... он необычный.
— Осторожнее с этим пациентом, доктор Манобан, — холодно сказала женщина. — Это не просто "необычный". Это бывший главарь банды. Убийца. Очень умный убийца. Его отец лично оплатил его изоляцию, чтобы сын никого больше не тронул. Но он до сих пор тянет за нитки снаружи. Это не человек — это буря.
Лалиса кивнула. Но внутри... всё было иначе.
Тем вечером, вернувшись в свою съёмную квартиру, она не могла перестать думать о нём.
О том, как он произносил её имя.
О том, как сказал, что чувствует её.
Как будто... он действительно чувствовал.
А в это время, лёжа в своей белоснежной палате, Чонгук смотрел в потолок.
— Надо сделать её своей. Полностью. Она должна бояться потерять меня, — пробормотал он. — Пусть думает, что я слабый. Что нуждаюсь в спасении. А потом... она сама принесёт мне ключи от чёртовых ворот.
Он повернул голову в сторону камеры.
— У нас ещё будет весело, малышка. Ты — моя игрушка. Моя дурочка.
И я заставлю тебя любить меня до безумия.
Следующий сеанс:
Чонгук сидел на подоконнике, смотрел вниз, на серый двор.
В комнате было тихо. Только часы тикали.
Лалиса зашла, закрыла за собой дверь.
— Доброе утро, — сказала она просто.
— Уже утро? — Он даже не обернулся. — Спасибо, что напомнила, крошка.
Она подошла ближе, села напротив. Достала блокнот.
— Как вы себя чувствуете?
Он пожал плечами.
— Нормально. Скучно. Как обычно.
— Что-нибудь снилось?
— Нет.
Она записала.
— Вам кто-то из медперсонала грубил? Была жалоба от другого пациента?
Он усмехнулся.
— Ты серьёзно думаешь, что кто-то рискнёт на меня пожаловаться, крошка?
Лалиса посмотрела на него.
— Всё возможно.
Он наконец повернулся к ней. Глаза тёмные, спокойные.
— А ты всегда такая правильная? Или это пока не привыкла?
— Я просто делаю свою работу.
— Значит, ещё не привыкла.
Он спрыгнул с подоконника, прошёлся по комнате.
— Ты новенькая. Все сразу видно. Такая... милая, вежливая. Говоришь, как в учебнике. Глаза блестят, как будто и правда думаешь, что тут кому-то поможешь.
— Я и правда думаю, — спокойно ответила она.
Он приблизился, сел напротив, чуть наклонившись.
— Знаешь, это даже мило. Ты — как щенок, которого пустили в клетку с тиграми. Думаешь, если хвостиком повилять — тебя не сожрут.
— Вы угрожаете мне?
— Нет, — пожал он плечами. — Я просто говорю, как есть.
И ты уже тут. Каждый день. Только ко мне.
Почему?
— Мне вас назначили. Вы в моём списке.
— М-м. Понятненько.А если бы тебя назначили к другому — ты бы так же старалась?
Она замялась. Не сразу нашлась с ответом.
Он заметил.
— Вот, видишь, — усмехнулся он. — Уже думаешь.
Лалиса положила ручку.
— Я просто хочу, чтобы вы могли вернуться к нормальной жизни. Восстановиться.
— А ты правда веришь, что со мной что-то не так?
Она замолчала.
— Или тебе просто сказали, что я больной, и ты такая: «Окей. Тогда я его вылечу»?
— Мне никто не «сказал». Я читаю документы.
— Ха. Документы. Там много интересного?
— Достаточно.
— Про то, как я убивал людей — читала?
Она резко посмотрела на него.
— Читала.
— И всё равно приходишь.
— Это моя работа, — упрямо ответила она.
Он на секунду замолчал. А потом сказал почти шёпотом:
— А может, ты просто хочешь быть той, кто меня "спасёт".
Она вздохнула.
— Вы считаете, я глупая?
— Нет, — он снова улыбнулся. — Думающая. Но слишком добрая.
Слишком доверчивая.
Это не оскорбление. Просто... наблюдение.
Он встал. Подошёл ближе. Встал у неё за спиной, но не касался.
— Ты даже не замечаешь, как поддаёшься.
Ты пришла вовремя, но всё равно извинилась.
Я не просил, чтобы ты сидела дольше — но ты уже сидишь.
Ты не обязана приходить каждый день — но ты приходишь.
Потому что тебе интересно. Не так ли?
Она молчала.
— Видишь, я даже ничего не прошу.
Ты сама.
Он тихо прошёлся по комнате и снова сел у окна.
— Ладно. Иди. У тебя, наверное, ещё пациенты.
Лалиса медленно встала. Взглянула на него.
— До завтра.
— Конечно, малышка.
Она вздрогнула.
Но ничего не сказала.
Закрыла за собой дверь.
И только в коридоре поняла, что опять провела с ним больше времени, чем положено.
И ничего из того, что собиралась сказать, — не сказала.
Он закрыл глаза, как только за Лалисой захлопнулась дверь.
— Вот и всё, детка... — прошептал в тишину. — План идёт как по маслу.
Никакой спешки. Никаких резких шагов. Он ведь знал, как работает доверие. Его нельзя просить — его нужно воспитать.
А Лалиса... она была идеальной. Умная, добрая, чуть наивная. Чистая.
И, самое главное — она уже выбирала его, даже не замечая этого.
Он встал, прошёлся по комнате. Подошёл к зеркалу. Провёл пальцами по шраму на шее, который остался после одного случая, когда «другие» пытались его остановить.
Бессмысленно.
Они не понимали, что монстра нельзя удержать.
Его можно только — выпустить.
Чонгук усмехнулся.
Сегодня она снова осталась дольше.
Снова не заметила, как он незаметно направлял её мысли.
Снова позволила себе больше, чем профессионал должен.
А значит — она уже его. Осталось немного подтолкнуть.
Вечером. На следующий день. Кабинет для индивидуальных сеансов.
Лалиса пришла, как всегда, ровно в пять.
Улыбнулась. Немного усталая, но старается держаться.
— Добрый вечер, — сказала она, садясь напротив. — Как настроение?
— Лучше, чем вчера, — ответил он, глядя прямо в глаза. — Ты ведь пришла.
— Ну да, это моя работа, — мягко усмехнулась она, открывая блокнот.
— О, конечно, конечно. Работа.
Но ты ведь и сама знаешь — ты могла бы отказаться от меня.
— Я не вижу в этом смысла.
— Почему?
— Потому что... — Она замялась. — Не знаю. Мне хочется попробовать.
Может, вы не такой, как говорят.
Он на секунду прикусил губу, скрывая улыбку.
Идеально. Просто идеально.
— Спасибо, крошка. Ты даже не представляешь, как редко я слышу такие слова.
— Это неэтично, — пожала она плечами, но не ушла.
Не остановила разговор.
Не поменяла тему.
Он знал — она слушает. А значит — принимает.
— Знаешь, Лали, — впервые назвал её неофициально.
Мягко. Как будто давно её знает. — Мне никто никогда не верил.
Все смотрят на меня — и сразу видят: опасный, сумасшедший.
А ты... ты даже не испугалась.
— А стоит?
Он подался вперёд, ближе. Говорил почти шёпотом:
— Конечно. Но ты — не испугалась. Вот что делает тебя особенной.
Ты не прячешься. Ты приходишь. Смотришь мне в глаза.
Ты хочешь помочь мне... а может, просто хочешь разобраться, кто я такой.
Лалиса отвела взгляд. Почувствовала, как щёки стали горячими.
Чонгук заметил.
Он откинулся на спинку.
— Ладно. Спрошу проще. Почему ты доверяешь мне?
— Я... не знаю. Просто что-то подсказывает, что вы не совсем тот, за кого вас выдают.
Он усмехнулся.
— Вот и всё, малышка. Это уже достаточно.
Ты выбрала. Даже если сама этого ещё не поняла.
Лалиса встала, собираясь уходить.
— До завтра.
— Конечно. Я жду. Всегда.
Она снова задержалась на пару секунд дольше, чем нужно.
Потом ушла.
Чонгук остался один.
Медленно сел обратно у окна, вздохнул.
— Осталось чуть-чуть. И ты сделаешь это за меня сама, дурочка.
Ты откроешь мне дверь.
Своими руками.
Последние два дня выдались напряжёнными. Больница будто жила своей гнилой жизнью — медленно, вяло, липко, как болото.
Но Лалиса... Она не чувствовала этой вони.
Она думала о нём.
Каждое утро, когда она подходила к кабинету, сердце билось немного чаще.
Чонгук не делал ничего странного. Он не кричал, не угрожал, не ломал мебель.
Он просто говорил. Слушал. Шутил. Смотрел.
Смотрел так, как будто видел её насквозь.
Она чувствовала, как тает.
И ненавидела себя за это.
— Вторая неделя. Индивидуальный сеанс. —
— Ты сегодня снова опоздала, крошка, — с ухмылкой сказал он, как только она зашла.
— Пробка, — пробормотала она, стягивая с себя халат и усаживаясь на стул.
— И вообще, это не обсуждается.
— Не обсуждается?
— Он приподнял брови.
— Ты начинаешь звучать как настоящая начальница. Мне нравится. Немного строгая... но такая милая.
— Вы не на свидании, Чонгук.
— А если бы был?
Она закатила глаза, но не ответила.
Он не отставал:
— Я серьёзно. Ты могла бы встречаться со мной — я ведь всё равно взаперти. Как минимум — я не сбегу, не обижу тебя, не разобью тебе сердце.
— Ну да, потому что у вас уже не сердце, а табуретка, — усмехнулась она, но лицо покраснело.
Он наклонился к ней ближе, до предела допустимого:
— Ты не представляешь, сколько внутри меня всего, детка. Просто нужно уметь... вытянуть это наружу.
— Это и есть моя работа.
— Вот и хорошо. Давай поработаем как следует. Но не по этим идиотским часам, что висят у тебя на стене.
— Он взглянул на часы.
— Только мы начали говорить — и уже пора уходить?
— Правила есть правила.
— А если я скажу, что именно сейчас мне легче всего открыться? Что твоя смена в шесть — это единственное время, когда я могу чувствовать себя настоящим?
Она замолчала. Он видел, как она борется с собой.
— Лиса. — Он сказал её имя впервые. По-настоящему. Мягко. — Разве ты не хочешь помочь? Или всё это — просто очередная галочка в резюме?
— Не смей так говорить, — тихо сказала она. — Я здесь, потому что хочу верить, что ты можешь стать лучше.
Он улыбнулся, победно и вежливо одновременно.
— Тогда оставайся. Только на полчаса. Я не причиню тебе вреда, обещаю.
Она осталась.
Вечером. Комната отдыха.
— Ты снова задержалась у 11-го? — подошла старшая медсестра, бросив взгляд на Лалису.
— У нас просто пошёл прогресс, — солгала она, быстро и уверенно.
— Прогресс?
— Женщина фыркнула. — У него десятки записей об агрессии, нападениях, срывании сдерживающих ремней. Он свёл с ума двух психиатров. Один из них больше не говорит.
— Я знаю. Но мне кажется, он... меняется.
— Он? Меняется?
— Медсестра скрестила руки. — Девочка, ты ещё не поняла, куда попала? Он играет с тобой. С каждым из нас. Он опасен.
Лалиса посмотрела на женщину и тихо ответила:
— Значит, я должна быть ещё внимательнее. Чтобы этого не случилось снова.
Позже, ночь. Камера Чонгука.
Он сидел в тени, касаясь пальцем стены, будто писал на ней невидимые слова.
— Она осталась.
Она солгала.
Она всё ближе.
Он повернул голову к камере.
— Ты ведь слышишь меня, папочка.
Ты думал, что сможешь запереть меня тут навсегда?
— Неправда.
Он встал, подошёл к стене, постучал в одно и то же место — три коротких удара, два длинных.
— План идёт.
Осталось чуть-чуть.
И моя глупая малышка сделает всё за меня.
Он проснулся рано. Даже раньше, чем обычно. Его глаза открылись не в панике, не в тревоге. А в... расчёте.
День Х ещё не наступил, но подготовка шла.
Медленно. Точно. По миллиметру.
Сидя на краю койки, он смотрел в трещины потолка. Где-то между ними — его свобода.
А может, всё дело в ней.
— Ну что, малышка. Посмотрим, как далеко ты готова зайти ради спасения, которого не существует?
Он усмехнулся и выпрямил плечи.
Скоро будет сеанс.
Кабинет. Чуть позже.
Она вошла с небольшой неуверенностью в движении. Держала в руках планшет и бумажную папку.
Он сразу заметил: губы без помады. Волосы собраны, но торчит пара прядей. Слишком быстро собиралась.
Из-за него.
— Доброе утро, — сказала она, сев за стол. — Сегодня обсудим тему привязанности и...
— А у меня тема другая, — перебил он, откидываясь на стуле.
— "Как красиво звучит слово дурочка, когда его шепчешь медленно".
Она замерла на полсекунды, но сделала вид, что не услышала.
— Вы спали нормально? Никаких...
— Ты пришла, чтобы быть доктором или быть рядом?
— Чонгук, мы не начинаем в этом тоне, — строго.
— Это не тон, крошка. Это мой обычный голос. Просто ты его теперь слышишь чаще.
— Он облизал губу и чуть наклонился вперёд. — Мне нужно задать тебе вопрос. Один. Но честно.
Она нахмурилась, напряглась, но кивнула:
— Хорошо.
— Ты же знаешь, что ты мне нравишься, да?
— Это... неуместно. Я психиатр. А вы пациент.
— Ты опять про правила?
— Он цокнул языком. — Детка, ты уже их нарушила. Ещё позавчера, когда осталась со мной после сеанса на тридцать семь минут.
— Потому что ты сказал, что у тебя может случиться приступ!
— А ты правда поверила, да?
— Он рассмеялся тихо, с лёгким придыханием. — Милая, я же предупредил. Я умею играть.
Она резко встала из-за стола:
— Я делаю свою работу. А ты издеваешься над теми, кто пытается тебе помочь. Это жалко, Чонгук.
— А ты думаешь, что ты здесь — потому что хочешь спасти кого-то?
— Он встал тоже, не подходя, но слегка повысив голос.
— Нет. Ты здесь потому что тебе нравится быть нужной. Нравится, когда кто-то смотрит только на тебя. Потому что в обычной жизни ты — тень. Тихая, вежливая, незаметная.
— Замолчи.
— Нет, зайка. Я как раз начал говорить честно.
— Он подошёл ближе, почти вплотную, хотя между ними оставался стол.
— Ты не доктор. Ты — идеальная жертва.
— Но знаешь, что самое сладкое в жертвах?
— Что?
Он наклонился ближе, шепча:
— Что они начинают думать, будто управляют процессом.
Её дыхание сбилось. Она сделала шаг назад. Он отступил — но не взглядом.
Взгляд впивался, как иглы.
Словно он знал её с рождения.
— Всё, сеанс окончен, — тихо сказала она, дрожащим голосом.
— Конечно, милая. Беги. Но знай: я не спешу.
— Он сел обратно, спокойно.
— Потому что ты уже здесь. Внутри.
Я уже в тебе.
И теперь ты будешь возвращаться.
Позже. Комната Чонгука.
Он сидел на полу, вытянув ноги, держа в руке лист бумаги. Бумага была официальной — отпечаток с рекомендацией об «успешной интеграции в терапевтический процесс».
Подписано: доктор Ким.
Внизу приписка от руки: «Индивидуальные сеансы с доктор Манобан продолжаются ежедневно».
Он читал это снова и снова.
— Идиот. Старик Ким сам положит мне ключ в руки.
— Он сжал бумагу, но аккуратно, без гнева. — А ты, Лиса...
— Он поднял глаза к потолку.
— Ты ведь действительно думаешь, что можешь меня спасти.
Он встал, поднёс бумагу к лампе и начал прижигать край.
— А я тебя — уже почти сломал.
Ты просто ещё не в курсе, крошка.
Она зашла к нему позже обычного. Папка в руках, губы плотно сжаты. Ни одного лишнего взгляда. Ни улыбки. Ни даже обычного "здравствуйте".
Он заметил.
Ещё как.
Она злится. Боится. Или притворяется, что не думает о нём всю ночь.
— Опоздала, — бросил он из угла палаты, не поднимая взгляда от какой-то книги. Он её не читал, просто держал в руках — для вида.
— На две минуты и девять секунд. Это не похоже на тебя, доктор Манобан.
— Бывают пробки, — резко ответила она и села на стул.
— Сегодня поговорим о ваших приступах агрессии. Я прочитала отчет...
— Да забей ты на отчёт, — хмыкнул он. — Давай лучше поговорим о тебе.
— Ты выглядишь уставшей. Или...
Он медленно, почти лениво повернул голову в её сторону.
— Просто не спала из-за меня?
Она вздрогнула.
Он встал.
Шаг. Второй. Она сжала пальцы.
Он остановился позади неё, но не подходил вплотную.
— Ты такая маленькая, — прошептал он.
— Сидишь тут, в белом халатике. Делаешь вид, что сильная.
— А я, знаешь, думаю иногда...
Он чуть нагнулся.
— Что бы было, если бы я просто прижал тебя к стене?
Она вскочила.
Слишком резко.
Он поднял руки — не извиняясь, а будто показывая, что мог, но не стал.
— Расслабься, крошка. Это мысли. Не действия. Пока.
— Он медленно прошёл к своей койке и сел.
— Просто... знаешь, ты действительно красивая.
— Он сказал это тихо. Не пошло. Не игриво. Почти по-настоящему.
— У тебя та красота, которая бесит. Потому что ты не знаешь, что ты такая.
Она не ответила. Просто стояла. Молчала. Потом развернулась и пошла к двери.
— Сеанс не окончен, — напомнил он.
— Или ты боишься, что я прав?
Она не ответила. Закрыла дверь и осталась внутри. Облокотилась спиной, глубоко вдохнула.
— Ты не сможешь меня использовать, — тихо бросила она.
Он рассмеялся. Беззвучно. Долго. Потом посмотрел на неё — с интересом.
— Ты правда не понимаешь, да, дурочка?
Позже. Поздний вечер. Палата Чонгука.
Он сидел в темноте. Только свет от окна падал на его лицо.
— Знаешь, что с тобой не так, Лалиса? — пробормотал он, будто она рядом.
— Ты хочешь быть хорошей. Даже для тех, кто должен быть уничтожен.
Он провёл пальцами по запястью, где оставались слабые следы от старых ремней.
— Мне бы хватило двух недель. Чтобы выйти отсюда.
Но теперь...
Он закрыл глаза.
Теперь у него есть она.
Не ключ. Не инструмент. Одержимость.
И это начинало раздражать.
— Ты красивая.
— Ты пахнешь, как спокойствие.
— А я... я кровь на стенах. Я осколки зубов в кармане. Я шрам на чьём-то лице.
Он прошептал, уставившись в темноту:
— Ты не для меня. Но ты уже моя.
— И именно поэтому я использую тебя до конца.
Он усмехнулся.
— План идёт как по маслу. Ты даже не спросила, зачем я прошу копии документов.
— Ещё чуть-чуть... и ты начнёшь подделывать подписи, сама того не замечая.
Он лёг на спину. Закрыл глаза.
— А потом... когда ты поймёшь, кто я...
— Будет поздно, дурочка. Очень поздно.
Полдень. Столовая в южном крыле.
Тёплый свет от окон, запах переваренных овощей, металлический звон посуды. Большинство пациентов сидят по своим местам, кто-то говорит сам с собой, кто-то ест в полной тишине, глядя в никуда.
Чонгук появляется с охранником за спиной. Без ремней. Он больше не сопротивляется — ему больше не нужно.
Уверенные шаги, руки в карманах, лицо — спокойное, даже немного скучающее. Он идёт мимо столов и, не оглядываясь, садится напротив высокого худощавого парня с резким взглядом.
Тэхён.
У него в руках стакан воды и недопитый суп.
— Сел как дома, — бросает Тэх без эмоций.
— Не думал, что тебя вообще выпустят сегодня.
— Врачиха подписала разрешение, — хмыкает Чонгук и берёт поднос. Не глядя, начинает копаться в еде.
— Сама притащила. Сама поставила подпись. Сама всё сделала. Милая дурочка.
— Ты про ту новенькую? Лису? — Тэхён смотрит на него с интересом. — Она ведь совсем ребёнок, да?
— Наивная до тошноты, — усмехается Чонгук. — Смотрит на меня, как будто я жертва системы. Как будто я здесь просто потому, что кто-то поступил со мной несправедливо.
Он опускает голос, почти шепчет:
— Если бы она знала, сколько гнид я сам лично закопал, она бы сбежала при первой встрече.
Тэхён кивает, не отрывая взгляда от него.
— И всё по плану?
— Всё, — коротко кивает Чонгук. — Я знал, что кто-то вроде неё рано или поздно появится. Новенькая. Добрая. С большими глазами и сердцем размером с автобус.
— Надо было только сделать вид, что я доверяю. Пару раз раскрыться. Рассказать, как папаша меня здесь закрыл. Как мне тут "тяжело".
Он хмыкает.
— А теперь она думает, что спасает меня.
Тэхён усмехается.
— Милосердие убивает быстрее ножа, да?
Чонгук хмыкает в ответ.
— Милосердие — это крючок. А потом ты тянешь.
— Слушай, она уже отдала мне доступ к спискам наблюдений. Думает, что помогает с документацией по группе. Я аккуратно подвёл её к идее, что я должен участвовать в общей программе реабилитации.
Он поднимает глаза:
— Остался один шаг. Если она согласится поручиться за меня перед комиссией — я официально получу право покидать корпус.
— Временное восстановление. Проверка на благонадёжность. Всё легально.
— А дальше? — Тэхён спрашивает тихо.
— Побег?
Чонгук медленно откидывается назад на пластиковом стуле, глядя в окно.
— Не совсем. Не сразу.
— Сначала я вытащу тебя. Считай, это мой вклад.
— Потом мы с тобой выйдем на связь с парнями в городе.
— А после — делаем так, чтобы мой папаша сам приполз ко мне и умолял вернуться.
— И она? — Тэхён прищуривается. — Лиса?
— Если будет молчать — выживет, — лениво отвечает Чонгук. — Но, честно говоря...
Он сжимает пальцы на пластиковом стакане.
— Она слишком красивая.
— Слишком мягкая.
— Такая женщина — это слабое место. А я не люблю быть слабым.
— Значит, убьёшь? — спокойно спрашивает Тэхён.
Чонгук долго молчит. Смотрит куда-то мимо.
Потом — едва заметная улыбка.
— Не знаю. Пока — нет.
— Пока... мне нравится, как она смотрит на меня.
— Знаешь, как будто я всё ещё человек.
— Ты не человек, — говорит Тэх.
— И я тоже. Именно поэтому мы выживем.
Чонгук смотрит в сторону столика, где сидят пациенты в тишине. Потом — в потолок.
— Осталось совсем чуть-чуть.
— Сеанс завтра.
— Я сделаю так, что она сама напишет рекомендации. Сама.
Он встаёт.
— Готовься, Тэ.
— Через неделю — мы снаружи.
— И весь этот вонючий город снова будет наш.
Сеанс начался позже обычного.
Лалиса задержалась в отделении, помогала медсестре с буйным пациентом. Когда наконец вернулась в кабинет, то обнаружила Чонгука уже сидящим у окна — спокойно, будто он просто ждал подругу на чашку чая, а не врача в психиатрической больнице.
— Извините за задержку, — мягко сказала она, снимая пальто и вешая его на спинку стула. — Сегодня всё как-то не по плану.
— А у нас что — был какой-то план? — усмехнулся он, не отрывая взгляда от её рук.
Она тоже усмехнулась, садясь напротив.
— У каждого пациента — своя структура работы. Методика, наблюдение, динамика. Всё по логике.
— А я — исключение?
— Да.
Слишком быстро стал открываться.
— Может, ты просто хорошая, — он чуть наклонился вперёд, положив локти на стол. — С тобой легко говорить.
Он говорил так просто, спокойно, будто между ними действительно строилось доверие.
Но в его глазах...
Было больше, чем доверие.
Что-то голодное. Осторожное. Опасное.
— Расскажите, — она немного понизила голос. — Как прошёл день?
— Хорошо. Я был в столовой. Ел капусту. Видел, как одному пациенту подложили вилку под поднос.
— Он порезался. Кричал. Никто не подошёл.
— Почему ты мне это рассказываешь?
— Потому что ты спросила.
— А ещё потому, что хочу знать: если бы я порезался — ты бы подошла?
Она чуть растерялась, но не отвернулась.
— Конечно. Это моя работа.
— Тогда я точно подожду случая.
— Чтобы пораниться.
— Специально.
— Ради тебя.
Он сказал это тихо, без улыбки.
И всё её тело на миг замерло.
Она отвела взгляд, встала и подошла к шкафу с бумагами.
Но он продолжал говорить:
— Ты не носишь каблуки, но всё равно звучишь.
— Легко так. Как ветерок.
— Я слышу, когда ты идёшь по коридору.
— Заранее чувствую, что это ты.
Она не знала, что сказать. В голове начали звучать старые предостережения коллег — "Не приближайся к ним слишком сильно", "Сохраняй профессиональную дистанцию", "Они знают, как использовать слабость".
Но он был... другой.
И с каждым днём казался всё более человечным.
— Я много думала о вас, — призналась она неуверенно, — точнее... о ваших словах в прошлый раз. Про отца. Про одиночество.
Он смотрел, не моргая.
— Я не жду, что вы мне поверите. Но я действительно хочу помочь.
— Знаю, — его голос стал почти ласковым. — Ты слишком настоящая. Таких не делают больше.
— Вот почему я...
Он на миг прикусил губу.
Потом резко перевёл взгляд на окно.
— Лиса, а ты когда-нибудь влюблялась в кого-то, кого нельзя любить?
Она вздрогнула от вопроса.
— Зачем вы это спрашиваете?
— Просто.
— Любопытно.
— Я... — она колебалась. — Я стараюсь держать чувства отдельно. Особенно в такой работе.
— А если не получается?
Он встал.
Быстро, плавно, тихо подошёл ближе.
Остановился чуть позади неё, не касаясь, но дыша почти в затылок.
Её дыхание сбилось.
— Вы не должны так делать, — прошептала она.
— Знаю.
— Но, боже... какая же ты красивая.
— Иногда я смотрю на тебя и думаю: если бы я был другим человеком — я бы зажал тебя между стеной и собой...
— До тех пор, пока ты бы не перестала говорить.
Он делает шаг назад.
И снова улыбается так, будто ничего не было.
— Но, увы. Я не другой человек.
— Я — тот, кто я есть.
— И ты мне нужна. Именно такой: доброй, доверчивой.
— Ещё чуть-чуть, и всё будет на моих условиях.
Он уходит из кабинета без разрешения, а она остаётся в полной тишине.
С дрожью в пальцах. С сердцем, бьющимся быстрее обычного.
Тем временем.
Во внутреннем дворе, за корпусом С, у бетонной стены, где редко ходят охранники, уже стоял Тэхён.
Закуривал, пряча за угол сигарету.
— Ну? — бросил он, когда Чонгук появился из-за поворота.
— Она готова.
— Совсем глупая. Думает, что влюбляется.
— Завтра оформит бумаги для доступа к архиву. Сама.
— Тогда считай, мы внутри.
Чонгук посмотрел на стены вокруг.
— Она даже не поймёт, в какой момент всё начнёт рушиться.
— А потом? — Тэхён кидает бычок в сторону.
— Что с ней будет?
— Не знаю, — честно ответил Чонгук.
— Может, оставлю.
— Может, сломаю.
Он помолчал.
— Знаешь, она делает меня... другим.
— И это, наверное, самое опасное.
День побега:
Система контроля дала сбой в 02:13.
Лалиса не знала, что делать, когда двери блока D сами собой отозвались глухим щелчком. Всё, что она слышала — его голос в телефоне:
— Сейчас. Действуй.
Она не понимала, как он это делает. Ей казалось, он просто... умён. Хитёр.
Но правда была глубже. Опаснее.
Она приложила карту. Дверь открылась.
Он стоял внутри. Уже переодетый — в форму охранника, с короткой стрижкой и маской на лице. В руках — ключи. За спиной — тень.
— Ты вовремя.
— Как по расписанию.
— Чонгук... я сделала всё, что ты просил...
— Я...
— Заткнись. — Голос был ледяной. Без капли прежней ласки.
— Не начинай. Не здесь.
Она отступила назад, но он ловко встал между ней и выходом.
— Думаешь, ты кто?
— Добрая спасительница?
— Ты просто марионетка.
— Глупая кукла, которую я дергал за ниточки.
— Но... я думала... ты...
Он ударил кулаком по стене рядом с её лицом. Так, что та вздрогнула и вскрикнула.
— Ты думала?
— Ты думать не умеешь.
— Я смотрел, как ты улыбаешься мне, как веришь каждому слову.
— "Я помогу тебе", — передразнил он её жалобным тоном. —
— Сука, ты даже не спросила, зачем мне свобода.
Он резко схватил её за горло. Не сжимал — просто держал.
— Но я скажу.
— Чтобы снова убивать.
— Чтобы стереть тех, кто меня закрыл.
— И ты, Лиса, — часть этого пути.
Она побледнела.
— Не смотри так.
— "Ты хороший, ты можешь измениться".
— Это ты сказала, да?
— Я изменюсь.
— Стану хуже.
Он толкнул её, та упала на пол, ударилась локтем.
— Поднимайся.
— Ты со мной идёшь. Ты знаешь слишком много, чтобы остаться.
— Или я оставлю тебя тут в виде головоломки для уборщиков.
Он прошёл мимо неё, будто даже не смотрел. Его шаги глухо отдавались по коридору.
Тогда Лиса впервые поняла: он не играл.
Он не влюбился.
Он не был спасён.
Он просто сидел в клетке и ждал, когда очередная дурочка откроет замок.
И она — стала ею.
Он обернулся через плечо.
— Идёшь или умираешь. Выбирай. У тебя десять секунд.
Слёзы застилали глаза. Руки дрожали.
Но она пошла.
Потому что страх был сильнее. Потому что сердце всё ещё не верило в происходящее.
Потому что, возможно, где-то внутри... она всё ещё искала в нём человека.
И он это знал.
Он знал всё.
Металлическая дверь хлопнула за ними.
Служебный коридор был пуст. Холодный свет отражался от пола, и шаги эхом отдавались, будто отмеряя её пульс.
Она шла за ним. Как за кем-то из кошмара.
А он — шёл уверенно, спокойно. Словно возвращался домой.
— Где охрана? — прошептала она, обхватив себя руками.
Чонгук усмехнулся:
— Уже не узнают, что случилось.
— Один из них пытался вызвать подмогу.
— Ключица хрустит интересно, когда заходишь сзади и резко дергаешь.
Она резко остановилась, покрывшись потом.
— Ты... убил их?
Он развернулся. Медленно. Глаза — не человек. Хищник.
— А что ты думала, малышка?
— Я скажу "спасибо" и уйду, послушно, в закат?
— Ты... ты мне помогла.
— А теперь ты — свидетель.
Он подошёл ближе. Схватил её за подбородок, грубо подняв лицо:
— Смотри на меня.
— Вот он я.
— Настоящий.
— И если ты сейчас убежишь, я поймаю тебя.
— И распотрошу прямо на полу, чтобы ты поняла, что такое боль.
Она вырвалась, шагнула назад, дрожа.
— Ты псих...
Он усмехнулся, широко, с удовольствием.
— Я — свобода.
— И мне больше ничего не мешает.
Они добрались до выхода, где стоял один-единственный охранник. Молодой, растерянный. Он поднял руку:
— Эй! Стойте! Вам сюда нельзя! Кто вы?..
Чонгук не сказал ни слова. Просто двинулся вперёд.
Секунда — и он оказался рядом.
Хруст. Брызги крови.
Парень захрипел, а затем упал. Глаза — стеклянные.
Лалиса закрыла рот рукой, сдерживая крик. Она смотрела, как кровь растекается по полу. А Чонгук спокойно вытирает руки о форму.
— Видела?
— Быстро. Точно. Без следов.
— Вот почему я лучший.
Он повернулся к ней, и впервые — без усмешки.
— А теперь, крошка, слушай меня внимательно.
— Ты со мной. До конца.
— Предашь — я найду тебя. Даже если ты закопаешься под землю.
— Но если останешься — я сделаю тебя моей королевой.
Она смотрела на него. Понимала — уже слишком поздно. Назад пути нет.
— Я... боюсь тебя.
Он подошёл, положил руки на её щеки, прижимаясь лбом к её лбу.
— И правильно, малышка.
— Страх — это начало любви.
— Я вырву тебя из своей груди, если придётся...
— Но сейчас ты — моя.
— Ты была моей с первой секунды, как открыла дверь в мою палату.
Он провёл пальцем по её губам.
— Хочешь кричать? Кричи.
— Хочешь убежать? Беги.
— Но знай — я буду за тобой.
— В каждом шаге. В каждом сне. В каждом мужчине, к которому ты прикоснёшься.
— Потому что я тебя отметил.
Он отступил. Спокойно.
— Пошли. У нас есть пять минут до смены поста.
— И я не намерен задерживаться в этом ебаном аду.
Она пошла.
Сломанная? Почти.
Сильная? Ещё да.
Но уже не та.
Потому что теперь она знала, кем он был на самом деле.
И понимала — этот монстр... вырвался наружу.
Город встретил их ночной тишиной и влажным воздухом.
Машина была заранее подготовлена — серый микроавтобус, оставленный Тэхёном возле ограды.
Чонгук за рулём. Лалиса — рядом. Бледная, с дрожащими руками, с глазами, в которых всё ещё плескалась кровь, которую он оставил на полу.
— Ты дрожишь, — усмехнулся он, не отрывая глаз от дороги. —
Как будто увидела призрака.
— Это не призрак, милая. Это я.
— Просто без намордника.
Машина выехала за город. Пустые улицы, лес, тишина.
Он нажал на газ, как будто в этом было освобождение.
— Я не думала, что ты... — Она сглотнула, — что ты ТАКОЙ.
— Ты не думала, потому что глупенькая.
— Слишком мягкая. Слишком добрая. Прям как моя мать перед тем, как я ей проломил череп, — выдал он спокойно.
Она замерла.
— Ты... убил свою мать?
— Ой, не начинай. — Он кивнул в сторону. — Она просила.
— Плакала, чтобы я стал «нормальным».
— Я показал ей, на что способен «нормальный» мальчик.
Она пыталась не дышать. Руки сжимали ремень безопасности до белых костяшек.
— Ты больной...
Он засмеялся, по-настоящему. Смех был как выстрелы — резкий, пронзительный.
— Больной? Нет, крошка.
— Я просто честный.
— Люди убивают каждый день. Просто делают это через улыбку, лесть, предательство.
— Я? Я иду напрямую. Голыми руками. Без пощады.
Он резко свернул с дороги. Леса. Дом, скрытый между деревьев. Укрытие.
Как только машина остановилась, он вышел и обошёл её. Открыл дверь со стороны Лалисы.
— Выйди.
Она послушно вышла.
— Сними куртку, — скомандовал он.
— Зачем?
— Сказал — сними. Не задавай вопросов.
Она медленно стянула одежду. Под ней — тонкая белая рубашка, испачканная на плече в пятне крови, оставшейся от убитого охранника.
Чонгук подошёл ближе.
Пальцы коснулись её ключицы.
Он смотрел на неё, как зверь.
Жадно. Голодно.
— Такая хрупкая...
— Знаешь, если ударить сюда с нужной силой, — он провёл пальцем по шее, — артерия брызнет, как фонтан.
— Я учился. Я практиковался. Я запоминал.
— Хватит... — прошептала она.
Он схватил её за волосы, рывком притянув к себе.
— Нет, Лалиса.
— Это ты хотела «спасти» меня.
— Ты открыла дверь.
— Ты отперла клетку.
— Так теперь живи с тем, что натворила.
Он толкнул её к стене. Не сильно — ровно настолько, чтобы воздух выбило.
Он прижался, его дыхание — жаркое, зубы почти царапают её ухо.
— Я бы мог прямо здесь. Прямо сейчас. Разорвать тебя пополам.
— Сделать тебя моей полностью.
— Не спрашивая. Не слушая. Просто взять.
Она закрыла глаза. От страха. От того, что начала... дрожать уже не только от страха.
— Почему ты этого не делаешь? — прошептала она.
Он замер.
— Потому что ты мне нужна.
— Пока ещё нужна.
Он отступил. Медленно.
Но взгляд был жгучим. Жадным. Чёрным.
— А когда перестанешь? — спросила она.
— Тогда, малышка, ты станешь моей любимой игрушкой.
— Ломать любимые вещи — особенное удовольствие.
Он развернулся, направляясь в дом.
— Не зевай. Завтра у нас встреча.
— Старые друзья хотят увидеть, как я вернулся.
— А ты...
— Ты теперь всегда рядом.
— Как тень. Как собственность.
— Как моя тишина.
Она осталась стоять, чувствуя, как внутри всё проваливается.
Он больше не был её пациентом.
Он был её проклятием.
Ночь была тёмной, воздух пропитан хвойной сыростью. Дом, в котором они скрывались, был старым охотничьим убежищем — камень, дерево, железо и тишина. Вокруг — лес, глушь, километры безлюдья.
Лалиса проснулась от того, что почувствовала на себе чей-то взгляд. Она открыла глаза — он сидел в кресле напротив кровати. Не спал. Не двигался. Просто смотрел. Часами.
— Ты... всё это время... — прошептала она.
— Наблюдал, — спокойно сказал он. — Ты во сне говоришь. Плачешь. Зовёшь маму.
— Забавно. Твоя мама не могла спасти тебя.
— Зато я могу сломать.
Он встал, медленно подошёл. В его движениях не было ярости — только сосредоточенное спокойствие. Он сел на край кровати и провёл пальцами по её щеке.
— Сколько времени тебе нужно, чтобы понять, кто я? — спросил он, шепча ей в ухо. —
Ты думаешь, ты ещё можешь спасти меня?
— Нет, крошка. Теперь я спасаю тебя.
— От иллюзий. От наивности. От самой себя.
Он резко схватил её за запястья, сжал их до боли и прижал к изголовью.
— Я знаю, что ты хотела сбежать. Я видел, как ты смотрела на телефон.
— Я слышал, как ты дышала, когда проверяла двери.
— Я... — она попыталась возразить, но он не дал.
Он наклонился, губами коснулся её уха:
— Ты принадлежишь мне. Поняла?
— Нет... — прошептала она, но слёзы уже катились по щекам.
Он усмехнулся, будто наслаждаясь этим страхом.
— О, ты скажешь «да». Ты закричишь его. Ты проглотишь его, как свой стыд.
Он наклонился, впился в её шею губами, оставляя след. Затем провёл рукой по её телу, будто проверяя — где тоньше, где дрожит сильнее.
— Всё, что ты делаешь, всё, что чувствуешь — теперь моё.
— Твоя боль — моя. Твой страх — мой.
— Твоя сладость — моя, — прошипел он, разрывая на ней тонкую ночную рубашку и срывая с себя рубашку.
Она хотела отвернуться, но он сжал её лицо пальцами и заставил смотреть в глаза.
— Не отворачивайся.
— Я хочу, чтобы ты видела, кто владеет тобой.
— Не просто телом. Душой. Сердцем. Умом. Каждой чёртовой клеткой.
Его прикосновения были жёсткими, страсть — опасной.
Это было не о любви. Это было о власти. О подавлении. О том, чтобы она больше никогда не забыла, кому принадлежит.
Он двигался внутри неё, как будто разрывал границы — и физически, и ментально.
Целовал с укусами. Шептал грязные слова.
Хрипло выдыхал ей в ухо:
— Ты будешь звать моё имя даже тогда, когда меня не будет рядом.
— Ты будешь хотеть меня, даже когда возненавидишь.
— Потому что я твой бог.
— И твой демон.
И когда она сломалась под ним, задыхаясь от рыданий и удовольствия, он прижал её к себе и прошептал:
— Вот теперь ты настоящая.
— Не выдуманная. Не добрая. Не лечащая.
— А моя. Только моя. Навсегда.
Лиса бежала. Лес резал ей кожу, одежда прилипала к телу, дыхание сбивалось.
— Господи, пожалуйста... — шептала она сквозь слёзы. — Пожалуйста, пусть он меня не найдёт.
Но Бог в этих местах давно молчит.
В этих местах есть только он.
— Малышка, — голос прозвучал за спиной тихо, как ветер, — ты серьёзно думала, что сможешь сбежать от меня?
Она обернулась.
Он стоял, спокойный, с сигаретой в губах и каплей крови на пальцах. Как будто только что кого-то зарезал и пришёл за ней — ласково, буднично.
— Детка, — выдохнул он и шагнул ближе, — я даже не злился. Пока ты не попыталась убежать.
— А теперь... теперь я должен тебя наказать.
Он поймал её за шею, вжал в дерево.
Сжал до предела, но не убил — наслаждался, как глаза её вылазят от ужаса.
— Ты дышишь только потому, что я разрешаю.
— Ты живёшь, потому что я не сломал тебя полностью... пока.
Он отшвырнул её на землю, как тряпичную куклу. Та закашлялась, пытаясь вдохнуть.
— Смотри, — он вытащил нож, покрутил на пальцах. — Этим я вырезал горло санитару, который слишком долго смотрел на тебя.
— Думаешь, ты хоть секунду была вне моей власти?
Он подошёл, навалился на неё сверху. Коленом зажал ноги, рукой — руки.
Лиса металась, плакала, билась.
Он смеялся.
— Ты такая красивая, когда ломаешься, крошка.
— Я хочу запомнить каждый твой всхлип, каждый спазм страха.
Он разорвал на ней одежду. Не аккуратно — как зверь, как насильник, которым и был.
Но он не торопился войти в неё.
— Нет, детка. Ты не заслужила моё тело сейчас.
— Сначала ты выучишь одно простое правило:
Ты. Принадлежишь. Мне.
Он наклонился и, вместо ласки — укусил её за ключицу до крови, оставляя клеймо.
— Скажи, что ты моя, и, может, я не перережу тебе горло прямо здесь.
Она всхлипнула, молча.
— Громко.
— Я... твоя...
Он царапал её кожу ножом. Лёгкие надрезы. Не чтобы убить — чтобы запомнилось.
Кровь стекала по груди, смешиваясь с грязью и слезами.
Он втёр её в кожу пальцами.
— Теперь ты пахнешь мной, сучка.
— Ни один другой мужчина не посмотрит на тебя и не выживет.
— Я оставлю на тебе столько боли, что ты захочешь быть только моей... или мёртвой.
Он стянул с себя одежду, но так и не прикоснулся дальше.
Вместо этого — снова вытащил сигарету, сел рядом и закурил, глядя, как она дрожит, полуголая, в крови и грязи.
— Вот теперь ты настоящая. Не та наивная дурочка из больницы. А та, что нужна мне.
— Покорная. Сломанная. Моя.
Он наклонился и нежно провёл пальцем по её щеке.
— Не бойся, малышка.
— Мы только начинаем.
Она проснулась от звука капающей воды. Комната была тёмной — за окнами давно наступила ночь, а может, и вовсе прошло два дня. Тут нельзя было считать время.
Руки — в наручниках. Ноги — обвязаны кожаными ремнями.
На шее — цепочка с замком. Она больше не была свободной. Даже физически.
Дверь открылась.
Он вошёл.
Сухие шаги. Капли воды с волос — он только что вернулся с очередной "прогулки". В руке — пистолет. В другой — пакет с кровавыми пятнами.
— Доброе утро, малышка. Или вечер? К чёрту, какое это теперь имеет значение.
Он поставил пакет на стол и сел рядом, склонив голову. Его взгляд блестел — спокойно, хищно.
— Знаешь, я много думал.
— Мне ведь не обязательно тебя мучить.
— Я могу сделать тебя зависимой... гораздо тоньше.
Он достал из кармана баночку с таблетками. Потряс ею.
— Или хочешь по старинке? Крик, кожа, кровь?
Он наклонился к ней, провёл пальцем по губам.
— Но мне нравится, как ты дрожишь. Ты такая живая, когда боишься.
— Остальные люди мертвы внутри... А ты — горишь.
Лиса попыталась отвернуться. Он поймал её за подбородок, резко.
— Смотри на меня, когда я говорю.
— Ты ведь моя, не так ли?
Она молчала.
Пощёчина.
— Скажи.
— ...твоя.
Он улыбнулся — спокойно, по-доброму, от чего становилось только страшнее.
— Хорошая девочка.
— А теперь давай поиграем в новую игру. Ты будешь говорить мне «да», пока я не скажу остановиться.
Он стал целовать её шею. Сначала медленно, почти нежно. Потом сильнее, грубее, с прикусываниями, от которых оставались синяки.
— Ты не представляешь, как сильно я хотел тебя, когда ты стояла в том белом халате, делая вид, будто умеешь лечить.
— А теперь посмотри на себя. Ты не доктор.
— Ты... моя игрушка.
Он расстегнул на ней рубашку — медленно, пристально глядя в глаза.
Она пыталась удержаться, не закричать, не показать слёзы. Он чувствовал это — и это заводило его ещё больше.
— Ты ведь знаешь, что мне не нужна покорность...
— Мне нужно, чтобы ты сломалась сама. Чтобы ты сама захотела остаться рядом.
— Потому что я единственный, кто не отпустит тебя даже в аду.
Он зарычал, нависая над ней, обнажённый, пропитанный запахом крови и кожи.
— Я убью каждого, кто прикоснётся к тебе.
— Я сожгу города, если ты сбежишь.
— Я выбью из тебя чужие имена, мысли и мечты.
— Потому что ты — моя. Только моя.
Он вцепился в её волосы, заставляя смотреть в глаза.
— И ты начнёшь меня любить, Лиса.
— Даже если сначала ты будешь это делать... через слёзы.